Сладкая отрава. Главы 1-3

Глава 1


  Я чувствовала себя полной идиоткой, стоя под палящими лучами июльского щедрого, на тепло солнца, у памятника Юрию Долгорукому, в своем новом шикарном брючном костюме от Гуччи, и в  туфлях на шпильке из натуральной кожи.
  Мимо меня спешили туда-сюда люди, больше раздетые, чем одетые,  не смотря на то, что это был не какой-нибудь приморский городок, где чисто символическая одежда является нормой,  не вызывая ни у кого удивления, а столица нашей Родины – Москва.
  Топики, шорты, легкие, воздушные сарафанчики, майки, удобная обувь в виде шлепанцев  и летних тапочек составляли сегодня гардероб москвичей и гостей столицы. Даже консервативные старушки, не ворчали, как обычно на бесстыжую молодежь, оголившуюся до неприличия, а сами надели просторные футболки и «бесовские» заморские шорты, о которых ранее не могли даже и помыслить. Правда неизменная белая панамка на голове осталась той же. Этот летний головной убор визитная карточка московских и питерских дам чуть старше бальзаковского возраста. Такое трепетное отношение к нему объясняется, видимо, ностальгией  по ушедшей молодости, и беззаботному довоенному времени сороковых годов, когда они вошли в моду.
  Температура воздуха зашкалила за отметку + 36, хотя часы показывали всего лишь полдень. Асфальт плавился, и становился все более похожим на вязкую глину.
  Мои каблуки тонули в этом городском болоте, увязая с каждой минутой все глубже. Костюм намертво прилип к телу, вызывая чувство зуда, и жуткого дискомфорта. А ступни ног, сжатые со всех сторон качественной мягкой кожей, казалось, кто-то поджаривал, словно на медленном огне. Волосы, красиво уложенные в модную прическу, прилипли к лицу, и стали мокрыми, как у щенка, после купания. Макияж, на который я потратила почти два часа, таял, и стекал, смешиваясь с каплями пота,  делая мою физиономию похожей на маску из фильма ужасов.
  Рядом остановилась стайка девчонок лет четырнадцати, худых, голенастых, горластых, и смешливых. В руках они держали запотевшие, холодные банки с «Пепси – колой». Я судорожно сглотнула. В горле было сухо, как в пустыне. Язык распух, и заполонил собой весь рот. За глоток чего-нибудь холодного, я готова была сейчас отдать пол жизни.
  Девчонки окинули меня любопытным взглядом, и не стесняясь, начали говорить обо мне, как о каком-то неодушевленном предмете. 
  - Офигенная тетка! Наверное, прямо с тундры на оленях примчалась.
  - Да просто выпендриться решила, шмотками крутыми похвастаться. Терпежу нет осени дождаться.
  - Втюрилась, в лоха какого-то, вот и все. У меня маманька такая же. Как западет на очередного мужика, все самое лучшее из гардероба на себя натянет, и вперед! Один раз зимой под шубу мой топик напялила, чтоб пупок с бриллиантиком видно было, и грудь без бюзика. А у самой пятый размер. Кошмар! Топик не выдержал такого позора, и лопнул прямо на маманьке. Вот умора была!
  - Не, она с психушки сбежала, точно. А фингал-то какой под глазом,  гляньте!
  - Ты че? Это же тушь  потекла. У нее штукатурки на фейсе больше килограмма будет. Ей где-то к тридцатнику, не меньше. Пора уже о внуках начинать думать, тихо шуршать по квартире в халате и тапочках, а она ту да же, на свидание видать примчалась. Приколистка!
  Я не выдержала.
  - Девочки, дайте хоть глоточек глотнуть, а то умру сейчас.
  Девчонки опешили. Самая маленькая, с быстрыми зелеными глазами, прыснула.
  - Во, блин, смотрите, она говорить умеет! А мы думали, ты мумией готовишься стать. Поджариваешься, подсушиваешься на солнце. Торчишь тут, как кактус в пустыне.   
  - Почему кактус? – не поняла я. Голова начинала кружиться все быстрее. Перед глазами замелькали черные мушки. 
  - А у тебя волосы в разные стороны, как колючки торчат, и костюм зеленый, - хихикнула девочка.
  Другая, полненькая, светловолосая, протянула мне банку «Пепси».
  - Бери, я не хочу. Это уже третья.  Так наводнилась, что сейчас описаюсь, если еще глоток сделаю, - с детской непосредственностью добавила она.
  Вожделенная холодная банка с живительной жидкостью оказалась в моей руке, а девчонки смеясь, убежали к Манежной площади. Я жадно начала глотать обдирающий горло напиток, чувствуя, как с каждым глотком ко мне медленно возвращается жизнь.
  Последующие пять минут я чувствовала себя,  чуть ли не заново родившейся, а потом начался ад, только уже в двойном размере. Сладкая жидкость вызвала еще более сильную жажду, чем прежде. В голове звенело, перед глазами уже не мелькали, а во всю плясали  извивающиеся змейки. Вдруг, я почувствовала, что меня начинает клонить куда-то влево.  Замахав руками, я попыталась восстановить равновесие, но каблуки, увязшие в асфальте,  не хотели покидать его. Ноги, которые отекли от жары, и в буквальном смысле срослись с туфлями, никак не могли вырваться из импровизированного плена. И я со всего размаху  шлепнулась на раскаленный асфальт, потеряв  от резкой боли в ногах  сознание.
  Очнулась я от чего-то холодного, и мокрого, льющегося мне на лицо. Вначале, я испугалась. Подумала, что опять у соседа сверху  прорвало трубу, и мою квартиру заливает водой. Хотела вскочить, но тут  услышала мужские и женские голоса, перебивающие друг друга.
  - Развелось бомжей, просто деваться некуда, - визгливо надрывался женский голос.
  - Да, нет, что вы такое говорите!- перебил ее мужской голос. - Вон на ней какой дорогой костюм одет, и цепочка золотая.
  - Может, приезжая? – неуверенно произнес мужской старческий голос, - не по погоде одета. А так, красивая из себя, ладная.
  - А ты, старый хрыч сразу все заметишь! – вклинился раздраженный старушечий голос. – Скоро на погост пора, а все кобель старый на девок заглядываешься! Мало ты моей кровушки попил? Вот разведусь с тобой, и обвенчаюсь с Сенькой, будешь знать! Он меня уже третий месяц, как его бабка умерла, к замужеству склоняет. Хоть остаток жизни проживу спокойно.
  - А может, она это…, раздался детский голос, - как ее, «ночная бабочка»?
  - Какая бабочка? – переспросил дед, - внучек, ты не перегрелся случаем?
  - Ну, проститутка, - пояснил ребенок, - не знаете что ли? Ну, и темные вы у меня с бабулей люди.
  - Да, нет, - послышался уверенный мужской голос, - эти по ночам работают, и не в таком прикиде. Уж я-то знаю, что говорю.
  - Никак беременная! – воскликнула женщина, - точно! Я вначале беременности раз пять в обморок грохалась. Жарища-то какая! А она с непокрытой головой.
  С трудом, разлепив глаза, я увидела склонившиеся над собой незнакомые лица людей, и все вспомнила. Попыталась сесть, но у меня ничего не получилось. Нестерпимо болели ноги. Голова гудела, как телеграфный столб. Ныла каждая жилочка, косточка в моем измученном теле, словно по мне проехал танк. И к тому же не один раз.  Я застонала.
  - Во, наконец-то пришла в себя! – загудел у меня над ухом мужской голос, - молодец. Щас мы с тебя обутки стянем, и все будет тип-топ. Ты только не дергайся, а то ноги переломаешь. Вон они у тебя как вывернулись. Вот бабы, на что только не идут, чтоб нам, мужикам понравиться. Поди размера на два туфли меньше взяла, чтоб нога меньше казалась? Вот они и не снимаются теперь. Ничего девка, не дрефь, у меня ножечек есть, сейчас мы их почикаем малость, и все будет в ажуре.
Я хотела заорать, что эти туфли стоят две моих месячных зарплаты, но уже было поздно. Тонкая кожа цвета топленого молока лопнула, и ноги получили долгожданную свободу.
  - Порядок! – плотный, добродушно улыбающийся мужчина, лет тридцати пяти - сорока, с золотой фиксой на переднем зубе, похлопал меня по плечу, - можешь вставать девонька. – Он взял в руки то, что осталось от модельных туфель, и выкинул их в урну, стоявшую неподалеку.
  Я горестно вздохнула. Откуда ему было знать, что я мечтала об этих туфлях почти три месяца, периодически забегая в магазин, чтобы проверить: не купил ли их кто раньше меня. Вчера вечером я принесла их домой, и не могла поверить своему счастью. Даже укладываясь в кровать, я поставила их на стул рядом, чтобы, проснувшись утром сразу их увидеть.
  - Ты чего сотворил-то! – ахнул щупленький седой, как лунь дед, - как же она теперь босиком по раскаленному асфальту пойдет?
  - А твоя, какая забота? – гаркнула толстая бабка, сверкая сердитыми глазами. – Пошли, давай, нечего здесь околачиваться. И так, сколько времени из-за нее потеряли. Дочка уже все глаза проглядела, наверное.
  Я медленно села, потом встала, и попробовала выпрямиться, но не смогла. В глазах снова потемнело. Я присела на корточки, и закрыла лицо руками.
  - Какой у тебя срок? – поинтересовалась полная молодая женщина в красных шортах и синей футболке на выпуск.
  - Ты че думаешь, она с тюрьмы сбежала? – удивился мужчина с фиксой.
Женщина хмыкнула:
  - Это, похоже, ты только что оттуда. Вон все руки в наколках. Не одну душу, наверное, загубил? – Она нагнулась ко мне, - ребеночка ждешь?
  Я помотала головой. Женщина сразу потеряла ко мне интерес. Вскоре, возле меня остался только мужчина, который за пару секунд превратил мои шикарные туфли в  мусор.  Он присел рядом со мной, и сочувственно проговорил:
  - Ну, че, девка, худо тебе? Ты где живешь-то? Давай я тебя отвезу. У меня до поезда еще уйма времени, почти три часа. Или ты тоже приезжая?
Я покачала головой.
  - Нет, я местная.
  Мужчина сочно расхохотался.
  - «А мы сами не местные, помогите, кто, чем может, люди добрые». Наслушался сегодня в метро, по самое не хочу. Одни входят, другие выходят. Колют лохов, как орехи. Те, только успевают кошельки расстегивать. – Он вдруг сплюнул сквозь зубы, и выругался, - менты; козлы, порядочных воров, раскулачивающих толстосумов на нары сажают, а беспредельщиков, отбирающих у трудового народа последнюю копейку, типа не замечают. Тебя как звать-то, красавица?
  Я шмыгнула носом, и криво улыбнулась.
  - Да, уж, красавица дальше некуда.
  Мужчина внимательно посмотрел на меня, и протянул:   - Ну, если тебя умыть, и привести в порядок, то я думаю, ты ничего и на самом деле будешь. Вон глаза, какие зеленющие, как у кошки. И фигурка у тебя, что надо. Все при всем.  Ноги тоже в порядке. Терпеть не могу вешалок, у которых ноги от ушей, и лыжные палки напоминают.
  Я покраснела, хотя на моем распаренном лице, это вряд ли было видно.
  - Спасибо.
  - Кушай с булочкой, - хмыкнул мужчина, - так как тебя звать, величать?
  - Жанна Заяц, - пробормотала я.
  Мужчина снова расхохотался.
  - Как, как? Заяц? Это, что кличка что ли?
  - Фамилия, - буркнула я.
  Моя фамилия, была моим вечным проклятьем и наказанием. В школе меня, как только не дразнили. И заяц - вралец, и  зайка – зазнайка, и зайчиха – трусиха. А те, с которыми я была « в контрах», называли меня «длинноухой серостью», и «красноглазой, косоглазой кикиморой». По имени меня не называл практически никто: ни одноклассницы, ни мальчишки, с которыми я «дружила», ни бабушка, ни родители. Все они обращались ко мне не иначе, как: зайка,  зайчик, зайчонок. И только когда я совершала  поступок, которым они были не довольны, только тогда я становилась Жанной. И то, это только для родителей и бабушки. А друзья в этом случае говорили мне: «ну ты заяц даешь!» Чуть ли не с самого рождения я мечтала избавиться от этой ненавистной для меня фамилии, но пока никто из сильной половины рода человеческого не спешил предложить мне  ни руку,  ни сердце, и ни то, что за всем,  этим следует - фамилию.
  - Ну, а че? – пожал плечами мужчина, - в принципе, очень даже не плохая фамилия. Конкретная. У меня друган есть, так вот ему с его фамилией уж точно не повезло. Поносов Сашка. Какой-то урод  так пошутил, когда его из унитаза в общаге выловили, и в дом малютки привезли.  Его на зоне иначе чем заср…, да ладно не важно, - махнул он рукой, - дело не в фамилии, а в человеке. Меня, лично, Шурой - молотком кличут.
  - Почему, молотком? – изумилась я.
  - А вот, видишь? – он показал мне свой кулак, больше похожий на кувалду, - я им гвозди забивать могу, и еще много чего другого, о чем тебе лучше не знать. Так, что будем знакомы подруга. – Он огляделся по сторонам, - ну,  че, мы так и будем здесь сидеть? Нам скоро копейки к ногам кидать начнут, как попрошайкам. Или в ментовку заметут за сидячий, да к тому же босоногий  протест против нынешнего правительства. Мы ж напротив Мэрии устроились, как я понимаю? Я в этой жизни кем только не был, а вот диссидентом не приходилось пока.
  Я встала на колени и окинула свой бывший совсем еще недавно шикарный костюм  обреченным взглядом. Ясно было и без слов, что после сегодняшнего «выхода в свет», его место только в мусоропроводе. Чтобы привести меня в чувство, очевидно в ход пошло все, что нашлось в этот момент у людей под рукой:  сок, пиво, «кола» и даже  мороженое. Пыль, грязь и пепел от сигарет, густо покрывающие асфальт,  въелись в мокрую ткань намертво. Две верхние пуговицы были оторваны с мясом, молния на брюках сломана. Я судорожно вздохнула.
  Шура попытался успокоить меня.
  - Да плюнь ты на это барахло! Такого добра сейчас везде навалом. Другой купишь и всех делов. Вот бабы, из-за какой-то тряпки, готовы рыдать взахлеб, и рвать на себе волосы. Ну, чего красавица, думай быстрее. Часики-то тикают. А тебя в таком виде ни один нормальный мужик в свою машину не посадит. А если и посадит, то только с одной целью. Сказать какой? Нет? Вот тогда и пользуйся мной, пока я добрый. Адрес говори.
  - Большая Грузинская, - всхлипнула я.
  Шура побежал к дороге, пытаясь остановить машину. Через некоторое время, он вернулся, и покачал головой.
  - Не хотят ехать ешь твою трешь! Говорят, что это рядом, не выгодно. А те, которые соглашаются, такие деньги заламывают, у нас за эти бабки сто километров проехать можно. Правильно говорят, оборзели москвичи, зажрались.
  Я покопалась в своей сумочке, и выудила из кошелька две сторублевки. Шура помотала головой: - Ты, че, совсем от жары охренела? Да я за такие деньги…
  Я перебила его: - Еще немного, и мне эти деньги вообще уже могут не понадобиться. Левая нога все сильнее болит, видимо вывих, и мозги плавятся. Давай поехали, а? Мне бы сейчас под ледяной душ минут на десять и зеленого чая бадейку.
  - От душа я бы тоже не отказался, - вздохнул Шура, - и холодного пивка оприходовал бутылочек пять – шесть зараз. Ладно, - он взял смятые бумажки из моих рук, - хозяин-барин. Раз не жалко такие деньги отдавать, значит, легко дались они тебе. Я и сам парень фартовый. За один вечер могу спустить все, что за месяц надыбал.
  Он снова побежал к дороге. Через пять минут, я сидела в мягком салоне «Ауди», в котором работал кондиционер, и звучала мягкая ненавязчивая музыка. Водитель, молодой парень, лет двадцати пяти, искоса посматривая на меня и на моего новоявленного друга,  еле заметно улыбался. Прощаясь с нами, у моего подъезда, он пошутил, обращаясь к Шуре:
  -  Вы случайно   не  своей подружкой  Тверскую подметали?
Шура набычился, сжал руки в кулаки, но парень захлопнул дверцу, и был таков. Шура сплюнул.
  - Юморист, блин! У нас такого быстро бы научили, как…
  Я взяла его за руку, и потянула к подъезду.
  - Пошли, а то не дай бог, соседи увидят, разговоров на месяц хватит.
  В подъезде было темно, прохладно, и тихо. Наш дом когда-то называли профессорским. Здесь жили преподаватели «старого» МГУ, который находится практически рядом с Кремлем, вернее напротив него: доценты, профессора, академики. Моя бабушка была ученой дамой, и имела столько званий и регалий, что если их начать перечислять, то  на это уйдет масса времени и сил.
 Мои родители  пошли по ее стопам. Они тоже окончили МГУ, только выбрали точные науки. Затем отучились в аспирантуре. Защитились, получили кандидатскую степень, затем докторскую. А теперь,  бабушкина дочь, то есть моя мама, и бабушкин любимый зять,  то есть мой папа,  воплощают ее мечты и идеи в жизнь. В науке надо быть либо Энштейном, либо вообще ей не заниматься, любила повторять она.  Сейчас они живут в каком-то совершенно закрытом городке, в каком не знаю даже я, и работают над изобретением чего-то сверхсекретного, и архиважного для  нашей Родины.
 Появляясь в полгода раз, а порой и раз в год, на день или два, чтобы повидать свою «ненаглядную» дочурку, они выплескивают на меня все свои нерастраченные за это время эмоции, которые выражаются в ненормированных  охах и ахах по поводу того, как быстро я росту. Потом начинается придирчивый, строгий экзамен, показывающий родителям, чего я достигла за время их отсутствия.  И напоследок мне прочитывается длинная лекция на  тему, как и что я должна делать в их отсутствие, чтобы в последствии стать полезной своему обществу и стране.
  Потом они обсуждают с бабушкой политические новости. Папа, обычно поправляя на носу очки, глубокомысленно изрекает:
  -  Вся эта игра в демократию и слова, что теперь мы лучшие друзья с Америкой, и Европой, особенно с Германией, полнейшая чушь! У России никогда не было друзей. Я имею в виду настоящих друзей, бескорыстных. Во все времена, каждый, кто считал себя более или менее сильным, пытался завоевать наши территории, запустить свою лапу в наш широкий, и чаще всего дырявый карман. У нас богатые недра, хитрый, изворотливый ум, работящие руки, но наивная, детская душа на распашку, и принцип: после меня, хоть потоп. Поэтому и утекает все наше богатство в чужие закрома. Кинули народу забаву, как голодной собаке кость, в виде всеобщей свободы и вседозволенности. Завалили американским ширпотребом, начиная от тряпок до третьесортных боевиков и журналов с голыми красотками, а сами потихоньку распродают страну на части. Грабеж, воровство в крупных размерах стали нормой. Всякие финансовые пирамиды нормой. Продажа секретов державы – ерундой, не заслуживающей внимания. Утечка лучших мозгов страны – обычным делом.  «Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше». И это лозунг России двадцать первого века! Но, слава Богу, не все еще на этой земле продается, и покупается. Мы с твоей мамой, - тут он обычно поворачивается ко мне, и поднимая вверх указательный палец, продолжает, -  отдадим все свои силы и знания на благо нашей любимой Родины, и сделаем ее могущественной сверхдержавой. Запомни дочка, пока  есть такие люди, как мы, Россия будет существовать!
  Все это всегда говорится с великим пафосом. Папа многозначительно посматривает на кивающую маму,  на сурово сдвинувшую брови бабушку, и повышает голос:
  - Мы надеемся дочка, что ты, будешь,  достойна своих родителей. А может, даже превзойдешь их. 
  Пока я была школьницей, я согласно кивала им в ответ, а после их отъезда мечтала о том времени, когда стану известной ученой, и они смогут мной гордиться, как они того хотят. Я не подведу их. Но, по мере взросления я все больше понимала, насколько далеки они от реальной действительности.  Они живут в своем закрытом мире, не замечая, что все вокруг изменилось. В их последний приезд, пока отец читал мне очередную лекцию о могуществе нашей Родины, и их особом вкладе в это дело,  я  с тоской смотрела на свою давно вышедшую из моды юбку, застиранную блузку и стоптанные туфли-лодочки купленные мне на выпускной вечер по случаю окончания школы.  Мне хотелось плакать. 
  Удивительно, но наше государство, на которое без устали работают мои родители столько лет, и от которой, по их словам, зависит его дальнейшее величие, и безопасность, не спешит произвести с ними эквивалентный расчет согласно  затраченным на это усилиям. Уезжая обратно, в свой засекреченный городок, они постоянно просят у бабушки в долг энную сумму денег, обещая вернуть как только… .   Но так ни разу и не вернули. Они никогда не интересовались, как и на что мы живем. По-моему, они даже никогда и не задумывались над этим.
 Пока бабушка преподавала, и получала свой профессорский оклад, мы еще как-то выкручивались. Но, после того как ее «ушли» из Университета новые, молодые «профессора» без оконченного высшего образования, но с большими деньгами и связями нам стало тяжко. После  отъезда родителей мы с бабушкой затягивали потуже пояса, и сидели до следующей ее пенсии на хлебе и молоке. Все бабушкины сбережения «сгорели» дважды. Один раз после «реформ» государства со сбережениями граждан, когда люди разом потеряли все, что копили годами, отрывая от семьи те немногие рубли, которые хотели сэкономить.
  А второй раз во время дефолта. Люди, разуверившиеся в честности и лояльности государства по отношению к собственным гражданам, спрятали свои накопления дома, и снова получили сокрушительный  удар, даже если сказать точнее – нокаут. 
Бабушка еще читала какие-то лекции, там, куда ее приглашали по старой памяти. Но деньги за это, отчего-то  постоянно задерживали, а когда выплачивали через три или четыре месяца, то оказывалось, что инфляция уже все успела съесть, и теперь на них можно было купить опять же булку хлеба и пакет молока, в лучшем случае.
Я в это время  уже «грызла гранит науки» в том же МГУ, но  на факультете иностранных языков, и зубрила эти самые языки с утра до вечера. Бабушка сама решила, что в данный момент мне не стоит продолжать династию в профессии, сейчас это никому не надо, кроме фанатиков своего дела, коими являются мои родители.  Она постоянно говорила мне, что если я буду знать хотя бы два или три языка, то всегда смогу заработать себе на кусок хлеба, и тогда она спокойно может умереть. Она очень гордилась  дочерью и зятем, но понимала, что я для них отрезанный ломоть, и рассчитывать на их помощь не могу. Скорее они будут рассчитывать на мою.  Способностей к точным и прикладным наукам у меня не было. Видимо, природа решила отдохнуть  на мне. А вот языки мне давались легко, на что и был сделан упор.
  Я получила диплом с отличием. И тут вдруг  выяснилось, что он никому не нужен, как в прочем и я сама. Рынок вакансий был переполнен. Ни одна бабушка оказалась такой хитрой. Юристов, переводчиков и экономистов, оказалось больше, чем требуется. Никто не ждал меня с распростертыми объятиями в этой большой, взрослой жизни. Везде  требовался стаж работы не менее двух лет. И как я не пыталась доказать, что, не начав работать, я не заработаю этот самый стаж, никто не хотел меня слушать. Все бабушкины старания тоже ни к чему не привели. Все ее бывшие аспиранты, которые не так давно клялись ей в вечной любви и преданности, а теперь имеющие свой бизнес, благополучно забыли о своих обещаниях и клятвах. Никто не захотел брать к себе «соглядатая». Любой, даже самый крутой бизнесмен, в душе остается учеником,  и всегда испытывает если не трепет, то смущение перед бывшим преподавателем. А нынешний бизнес, это не цветочки-ягодки. Волей не волей, а вымажешься. И бывшему научному руководителю и преподавателю знать об этом совсем не обязательно. А если я буду работать в такой фирме, то соответственно буду в курсе всех нелицеприятных вещей. Знаю я, знает и бабушка, соответственно.  Да и к тому же, использовать меня, как сейчас используют молоденьких девушек с  дипломом, но без опыта, на должности секретаря-референта, а проще говоря, на должности секретаря и любовницы по совместительству, было все-таки не удобно, а ничего другого они предложить не могли.  Помыкавшись месяца три, я махнула рукой, и была вынуждена пойти в школу преподавателем немецкого языка.
  Бабушка была счастлива.  Внучка стала преподавателем, то есть, все же пошла по ее стопам. Она упорно не хотела замечать, что преподаватель в МГУ, и преподаватель в общеобразовательной школе так же далеки друг от друга, как постовая медсестра и заслуженный врач, но это ее не смущало. Ведь я сеяла разумное, доброе, вечное, как и она.
Моя зарплата была меньше бабушкиной пенсии, а выглядеть надо было соответственно, поэтому я начала бегать по частным урокам. От бабушки я скрывала свой левый приработок. Она была старой закалки, и считала, что приличный человек, уважающий себя, не может опускаться ниже своего уровня. Не знаю, почему у нее сложилось такое мнение, что частными уроками зарабатывают себе на жизнь люди, которые не способны ни на что другое. Домашних преподавателей она считала прислугой, и ставила их на одну ступень с  кухаркой и горничной.   Пришлось соврать ей, что в соседней школе мне предложили вести еще и французский язык,  поэтому денег теперь будет в два раза больше. Бабушка была счастлива. Она то  и дело напоминала мне, что оказалась права в выборе моей профессии.
Последнее время у нее все чаще стали повторяться гипертонические кризы, и я буквально заставила ее отказаться от чтения лекций, и полностью уйти на заслуженный отдых. Но, теперь, возвращаясь, домой я чаще всего встречала отрешенный взгляд бабушки, с головой ушедшей в очередной научный или философский том, который до этого времени у нее не было возможности изучить. Она машинально съедала все, что я приносила ей на подносе в ее комнату, и махала рукой:
  - Иди деточка, отдыхай, мне еще надо обдумать, то, что я сегодня прочла, и вынести на этот счет свое заключение. Понимаешь, я не согласна с автором кое в чем. Хотя, по большому счету, он просто гений!      
  Как всегда неожиданно, спустя почти год, после последнего посещения,  нагрянула моя мамочка, на этот раз без отца. Она была возбуждена, глаза ее блестели, слова сыпались, как из рога изобилия.
  - Дорогие мои! Наконец-то! Свершилось! Мы шли к этому двадцать долгих лет! Сегодня я была в Кремле. Правительство высоко оценило наши заслуги перед Родиной! Мы получили с папой по ордену, а группа специалистов, работающих под нашим началом, по медали «За заслуги перед Отчеством»!
  Бабушка кинулась поздравлять ее. Велела мне накрывать на стол, но мама остановила ее.
  - Я буквально на минутку, повидать вас.  Доченька, папа не смог приехать, он уже на аэродроме, нас ждет срочная работа. Теперь все надо доводить до ума, и производства. Как у тебя дела в университете?
  Она очень удивилась, когда узнала, что я почти год уже работаю  учителем в школе. Повертела мой диплом в руках, изумленно поцокала языком, прочтя графу – специальность,  снова посетовала на загруженность, поцеловала меня, и пошептавшись немного с бабушкой в кабинете, упорхнула. Естественно не забыв, как всегда взять в долг энную сумму денег до лучших времен.
 Я поглядела на ее черный костюм, купленный пятнадцать лет тому назад, и подумала, что лучше бы им вместо орденов платили нормальную зарплату, чтобы не приходилось выпрашивать у родителей пенсию. Есть хорошая русская пословица: «На дураках воду возят». Вот наше правительство и возит эту самую воду, на фанатиках своего труда, и честных тружениках. Хотя, я думаю, моя мамочка даже и не задумывалась о том, откуда бабушка берет деньги, для их с папой нужд. Я больше чем уверена, что она даже не осознавала, что бабушка давно не преподает, и, сколько денег получает по старости. Про себя я уже молчу. В ее глазах, я осталась по-прежнему маленькой девочкой, которой кроме пары туфель и  штапельного платья, больше ничего не нужно. 
  Пересчитав наш с бабушкой капитал, я поняла, что о новом  осеннем пальто  придется забыть. И о новых зимних сапогах бабушке тоже.
  А месяц назад,  вернувшись, домой после работы, я  застала в квартире милицию, врачей, и бабушку, которая лежала в луже крови на полу в библиотеке, в которой все было  перевернутой вверх дном. Книжки были разбросаны по полу, многие из них  разорваны. Ящики стола выдернуты. Со стен исчезли две картины Серова и Коровина. Из буфета пропало старинное серебряное блюдо, которое моему деду подарил еще его отец  на свадьбу. Мой дед ушел из жизни рано, поэтому я его почти не помню, но знаю, что он происходил из очень обеспеченной семьи, и имел дворянские корни. Даже когда нам было совсем туго, бабушка ни за что не хотела расставаться со своими немногочисленными драгоценностями. Это было мое приданное, которое должно было перейти по наследству моим детям и внукам. И это не обсуждалось. 
  Бабушка умерла от черепно-мозговой травмы сразу, как мне сказал врач, не мучалась. А в  милиции, молодой капитан, пожав плечами, сказал: -  Обычное дело. Дом известный, считается, что здесь живут богатые люди. Вашу бабушку многие знали. Видели картины, столовое серебро. Старушка дома одна, беззащитная. Мы, конечно, будем искать, но особо не рассчитывайте. Таких дел у нас сейчас в разработке больше ста. Не надо было афишировать свое богатство. И потом, такого барахла сейчас навалом, попробуй, разбери: где чье?
  Я, попыталась, было заикнуться, что картины не ложки, и их ни с чем не спутаешь. Но капитан махнул рукой.
  - А с картинами, вообще дохлый номер. Или в домашних коллекциях осядут, или за бугор вывезут. А там ищи свищи.
  - Так таможня же есть, - не успокаивалась я.
  Капитан с сожалением посмотрел на меня.
  - Ты где живешь? Забыла что ли? Дадут таможеннику «на лапу» и все, поминай, как звали.
  Я пустила слезу, и капитан сжалился.
  - Ну, не реви. Может, тебе повезет. Если лохи твой дом обчистили, то попытаются или через скупку твои картины толкнуть, или через рынок. Тогда получишь свои тряпочки с куколками назад. Но сильно не обольщайся, это один шанс из ста. Забрали ведь только ценное. Значит, знали, что брать. Наводка была, скорее всего.
Родители на похороны не приехали. Работа превыше всего. Да и вообще, я сомневаюсь, что до них дошел смысл телеграммы.  Да и сама телеграмма, скорее всего так и валяется где-нибудь в прихожей нераспечатанная. Свой вывод я делаю из последнего посещения матушки. Я посылала им приглашение  по поводу окончания мною университета, но мама была так искренне удивлена, когда узнала, что я уже работаю, а не учусь.  Но, как говорится: родителей не выбирают. Они либо есть, либо их нет.
  И вот теперь я живу  в большой профессорской четырехкомнатной квартире одна.
  Шура, обойдя мои хоромы, присвистнул.
  - Класс! Кучеряво живешь подруга. Кто еще на этой жилплощади обитается?
  Я рухнула на диван, и закрыла глаза. Мне хотелось только одного: принять душ, и остаться одной. Но я не могла быть не вежливой со своим спасителем. Сказывалось бабушкино воспитание. И я ответила: - Никого. Я одна.
  Шура недоверчиво протянул:  В-р-ешь!
  - Истину глаголю, - невесело усмехнулась я, открыв глаза. Не буду же я первому встречному рассказывать о своих далеких родителях. 
  - Вот это да! – Шура никак не мог прийти в себя, - это же надо? В Москве, в центре, и одна?! Это как это ты так умудрилась? Поделись опытом.
  Я встала.
  - Шура, вы, кажется, на поезд спешили? Не опоздаете?
  Шура почесал затылок.
  - Ты знаешь, а я пожалуй задержусь немного, с твоего позволения. Я в Москве первый раз, и то проездом. Ни фига по твоей милости не успел посмотреть. Я бы конечно мог тебя бросить, как это сделали твои земляки, москвичи. Но у нас в Сибири бросать слабого, да еще женщину,  на произвол судьбы не принято.
  Я обреченно вздохнула.
  - Хорошо, оставайтесь, сколько вам надо. Места достаточно.
  - Вот и я об этом же! – обрадовался Шура.- Ты меня и видеть не будешь. Комнат-то полно. Да и потом, я только ночевать и буду.  И то не всегда. У вас тут ночных клубов говорят тьма тьмущая, и казино. Жара, правда, как в Африке, но мне это по барабану. Да и потом, не век же ей  быть, жаре? Прорвемся. 
  Я немного забеспокоилась.
  - А вы, насколько хотите задержаться?
  Шура ласково похлопал меня по плечу.
  - Как масть ляжет. Мне торопиться некуда. Ты че выкаешь, как не родному? Раз теперь вместе жить будем, то привыкай мне -  ты, говорить.
  Я опешила.
  - Что значит, вместе жить?
  Шура захохотал.
  - Не боись, подруга, я на твою честь посягать не собираюсь. С вами, бабами больше мороки, чем удовольствия. Как только начинаешь особые знаки внимания оказывать, так вы сразу же о замужестве начинаете лепетать. А я птица вольная. Сегодня здесь, а завтра там. Я привык с девицами другого сорта дело иметь. Да и стара ты для меня. Я молоденьких девочек люблю. Знаешь, я тебе вроде старшего брата буду, и охранника в одном лице. Одной-то, поди страшно жить в таких хоромах? 
  - Не так чтобы очень, - отозвалась я, понимая, что избавиться теперь от новоявленного братца будет практически невозможно.
  Весь сегодняшний день напоминал театр абсурда. Я постоянно ловила себя на мысли, что хочу проснуться, что все, что сегодня случилось со мной, просто нелепый сон.
  - Ну, вот и ладушки, - удовлетворенно произнес Шура, - иди, мойся, а то ты больше на чучело смахиваешь.  Я пока соображу нам чего-нибудь перекусить. Знаешь, какой я готовлю  омлет? Пальчики оближешь. Меня один кореш научил. Берешь из холодильника все, что попадет под руку. Лук, помидоры, перец, колбасу, мясо, хлеб.  Все это мелко режешь, обжариваешь на масле,  и заливаешь яйцами. Да  сверху еще тертый сыр обязательно. Щас на слюну изойду, с утра не жрамши. Иди, не стой над душой. Мне потом тоже ополоснуться надо будет.
  Я поплелась в ванную комнату. Стянула с себя ненавистный костюм, и бросила его в целлофановый пакет. Глянув на себя в зеркало, я испуганно отпрянула. Прямо на меня смотрела неопределенного возраста тетка с пылающими щеками, лихорадочно блестящими глазами в сине-фиолетово-черных разводах, с запекшимися губами, и с прической: я у мамы вместо швабры. Да, красотка еще та! Недаром Шура сказал, что я не в его вкусе, чтобы сразу расставить все точки над i. 
  Я забралась в ванну, и задернула шторку. Отвернув сразу два крана с горячей и холодной водой, я тут же, как ошпаренная выскочила на пол. Вода была ледяная, словно шла не из крана, а с горных, заснеженных вершин. Закрыв кран с холодной водой, я поняла, что на сегодня все мои неприятности еще не кончились. Горячей воды не было.
  Я никогда не могла понять, почему, когда на дворе стоит лето и жуткая жара,  люди мечтают, придя с работы смыть с себя весь пот и грязь,  именно в это время надо проводить профилактику труб, теплотрассы, и всего, что с этим связано? Почему это нельзя делать осенью, весной, наконец? Почему это надо делать именно летом?! Значит, теперь в лучшем случае дней двадцать, а в худшем месяц, придется греть в тазике воду, чтобы иметь более-менее приличный вид.
  Тщательно намылив лицо и голову мылом, я, сжав зубы, включила кран. Нет, я, конечно, не мазохистка, но идти на кухню, греть воду у меня уже не было ни сил, ни желания.  Потом, намочив полотенце, я протерла тело, которое от холода сразу же покрылось мелкими пупырышками. Накинув легкий халатик, и кое-как расчесав свою гриву, я вернулась на кухню.
  По квартире разливался аромат жареной колбасы, лука, яиц. У меня сразу же засосало под ложечкой. Я вспомнила, что утром выпила лишь чашку кофе, надеясь на обед в приятной компании, в ресторане с услужливыми официантами и мягкой, ненавязчивой музыкой.
  Шура, увидев меня, удивленно приподнял брови.
  - Да ты еще совсем пацанка оказывается. Я думал тебе лет тридцать пять – сорок, а тебе, поди и  двадцати нет? Ты зачем на себя столько штукатурки налепила? Парню хотела понравиться? Ничего-то вы бабы не понимаете в нас, мужиках. Я вот, лично, терпеть не могу, когда баба накрашена. От помады воротит. Глотать этот жир радости мало. Я сразу свою подругу  предупреждаю: не вытрешь, целовать не буду. Глаз не видно, сплошные фонари.  Охота тебе с ними ходить? Ты только скажи, в миг организую настоящие, и тратиться не надо будет на краску. Разве, что на лекарства, - он весело рассмеялся. - И халатик, вон на тебе какой, веселенький, легкий. А ты в костюм упаковалась по самые уши. Кто же в синтетике в жару ходит?
Я молчала.
  Шура примирительно пробурчал: - Ладно, с воспитанием пока завяжем, садись за стол, горе луковое.
  Я всхлипнула, и вдруг заревела во весь голос. Обида на Вадима, посмеявшегося надо мной, на себя успевшую настроить воздушные замки,  на Шуру, который вел себя в моем доме хозяином, и отчитывал меня, как нашкодившего ребенка, выплеснулась наружу ниагарским водопадом.
  Я рыдала в захлеб и с удовольствием, чувствуя, как страшное напряжение постепенно покидает меня. В нашей семье было не принято, открыто выражать свои эмоции. Бабушка постоянно говорила мне, что слезы, это удел слабых и никчемных людей. Громкий смех, голос, признак плохого воспитания. Я привыкла сдерживать свои эмоции. Даже в день похорон бабушки, я не плакала.   И вот, моя плотина была прорвана.
  Шура не мешал мне. Он дал мне выплакаться, потом вышел куда-то и через минуту вернулся с бутылкой коньяка. Бабушка держала его для гостей. Она наливала коньяк в малюсенькие рюмочки, и они пили его с кофе. Шура щедро плеснул коньяк в кружку, и протянул мне.
  - Выпей.
  Я помотала головой.
  - Я не пью крепкие напитки.
  Шура решительно подошел ко мне, и запрокинув мою голову, влил обжигающую жидкость  в рот. Я, поперхнувшись, закашлялась. Шура рассмеялся.
  - Порядок. А то только истерик мне еще не хватало. Знаю я вас, баб, чуть что, сразу в обморок падаете, или того хуже, вены кидаетесь резать. А вот если не строили бы из себя трезвенниц, а хряпнули бы рюмашку другую и все бы было в тип-топ. Ты думаешь, почему мужики пьют? Уверяю тебя не ради удовольствия, а чтобы стресс снять, расслабиться. Выпьешь, и море по колено. Все по барабану становиться.   
  Мне вдруг отчего-то стало весело. Я представила, как пилю тупым ножом себе по венам, и никак не могу перепилить. А Шура в это время стоит по колено в море и стучит по барабану.  Я хихикнула, и икнула.
  - Ой, простите.
  Шура добродушно улыбнулся.
  - Корыстна ли ты. Глоток глотнула, а гляди пьяная в стельку. Давай-ка я тебя спать уложу. Малость покимаришь, и будешь снова, как огурчик.
Он поднял меня со стула, и поволок, в буквальном смысле, в комнату. Я не сопротивлялась. Уложив меня на кровать, он вышел, и закрыл за собой дверь. Я вспомнила, что не сказала ему о том, что горячую воду отключили, но потом представила, как он орет, и ругается, снова хихикнула, и уснула.


                Глава 2

  Когда я открыла глаза,  уже начало темнеть. В квартире стояла тишина. Я осторожно подошла к двери, и выглянула в прихожую. Только возле входной двери был включен светильник, мягко отбрасывающий по углам тени. Я на цыпочках, стараясь не шуметь, обошла все комнаты, и поняла, что  одна. Шура исчез, испарился, растаял, как туман. А может, его и не было? И весь сегодняшний кошмар, это всего лишь плод моего воображения?
  Но моим надеждам не дано было осуществиться. Это я поняла, стоило мне войти в кухню. В  мойке, лежали не мытые тарелки, вилки, ложки и сковорода. На столе стояла бутылка коньяка, порядком опустошенная, и лежала записка. Я взяла ее в руки, и прочла.
  «Ушел знакомиться со столицей нашей Родины. Буду поздно. Не жди. Запасные ключи, которые лежали на  столике, я взял, поэтому можешь спокойно идти куда тебе надо. Я бы советовал тебе пойти, и наподдавать своему парню, который тебя продинамил. Чао, сестричка».
  Я раздраженно фыркнула, и порвав ни в чем не повинный листок на мелкие клочья, бросила их в мусорное ведро.
  - Тоже мне, братец-кролик выискался! Ключи он, видите ли, взял. А я их ему давала?  И чем мне заняться именно сейчас, без него как-нибудь решу! Вот навязался на мою голову! Теперь и не выгонишь.
  Так я бурчала себе под нос, разгребая завалы в раковине, и вдруг, поймала себя на том, что улыбаюсь. Я только сейчас поняла, что все это время, когда не стало бабушки, я старалась, как можно реже бывать дома. Я практически приходила сюда только спать. Я вздрагивала от каждого шороха, стука, скрипа. Несмотря на лето, все окна и форточки у меня были закрыты наглухо. На двери появился новый внутренний замок. Умом я понимала, что те, кто пришел, взяли, что хотели, и вряд ли вернуться сюда снова. Ценных вещей, кроме книг, и то специальных, да двух картин, у нас  не было. Я не была женой банкира, и сама не имела никакого личного бизнеса, так, что вор, который сейчас вздумал бы посетить меня, был бы очень специфическим вором, но ум умом, а эмоции эмоциями.
  Видимо с рождения, в нас заложен страх. Страх неизведанного, непознанного, необъяснимого. Страх насилия над душой и телом. Страх смерти. Этот страх проникает во все поры нашего тела, заставляя его дрожать. В наши мысли, отчего кровь застывает в жилах. Его можно потрогать, ощутить его запах, и агрессивность. Человек, который способен справиться со своими страхами, становиться для него неуязвимым. А те, кто пасует перед ним, как я, начинают жить с головой втянутой в плечи, постоянно ожидая очередного удара судьбы. Я так жила весь последний месяц, за исключением вчерашнего дня.
  Приведя кухню в божеский вид, я сварила себе кофе, (терпеть не могу растворимый, он напоминает мне пережженный сахар) и взяв пару печенья, пошла в бабушкин кабинет, забралась с ногами в большое кожаное кресло, и занялась анализом сегодняшнего дневного, сокрушительного фиаско, который  потерпела.   
Все началось, спустя неделю, после похорон бабушки. Я отправилась с учениками на выставку, которую проводило представительство Германии в центре на Манежной площади. Это был такой своеобразный урок немецкого языка. На выставке были представлены все последние достижения этой страны в разных областях промышленности. Это был последний урок, перед летними каникулами. Оценки были уже выставлены, а детей надо было чем-то занять. Дети были счастливы, заполучив от участников выставки различные сувениры, яркие буклеты, пакеты, календари, и еще всякую мелочь, которая им в принципе была не так уж и нужна, но дети всегда остаются детьми. Главное, что ярко, красочно, и бесплатно.
  Я тоже получила от посещения выставки  удовольствие. Во-первых, мне удалось немного забыться, уйти от тягостных мыслей.  А во-вторых, со мной произошло событие, перевернувшее всю мою жизнь. Ко мне подошел молодой, высокий, элегантный мужчина. Обычно фотографии таких красавчиков, печатают на обложках модных журналов, или показывают в «мыльных» сериалах в роли  соблазнителя непорочных дев.  Улыбнувшись мне голливудской улыбкой,  и склонив русую голову в полупоклоне, он сверкнул на меня глазами цвета агата.
  - Мадам, я восхищен вашими познаниями в немецком языке, вашим произношением. Насколько я понял, вы преподаватель? Преподаете в спец. школе? Или я ошибаюсь, и вы представитель выставочного оргкомитета?
  Я зарделась, как маков цвет. Лесть всегда действует на человека обезоруживающе. Тем более что я была ею не избалована. В нашей семье хвалить было не принято. Вот указывать на недостатки, это да, но хвалить? Бабушка считала, что если человек делает свое дело хорошо, это нормально, так и должно быть, и говорить об этом, только тратить попусту время. А вот если ты сделал хуже, чем мог, то это проступок, который нельзя замалчивать. И тогда со мной проводилась длительная, поучительная беседа, во время которой, я приспособилась, кивая периодически головой, и шмыгая носом, уноситься мечтами далеко-далеко.
  Я представляла себя, то Золушкой, которую отчитывает злая мачеха, но прекрасный принц все равно придет, спасет ее,  и заберет  с собой. То русалочкой, которая не может сказать принцу о своей любви, и, жертвуя ради его счастья своей жизнью, погибает. И тогда из моих глаз начинали капать самые настоящие слезы, которые бабушка, принимала  за раскаяние. Она моментально прекращала меня распекать, и неловко целуя в макушку, совала деньги на мороженое.
  А когда я представляла себя Красной шапочкой, и  видела, как серый волк съедает мою бабушку, то поток моих слез был неисчерпаем, и бабушка, теряясь, разводила руками, и начинала вспоминать моих безответственных родителей, бросивших ребенка бог знает на кого, то есть, на нее. А она привыкла общаться с великовозрастными оболтусами, то есть со студентами, и совершенно  забыла, как надо разговаривать с маленькими сопливыми девчонками. Но это все было естественно в детстве, лет до десяти – двенадцати. Потом, слезы в нашем доме были запрещены. Правда, в последнее время мы жили с бабушкой душа в душу.
  Так вот, услышав такие похвалы в свой адрес, да еще от такого красивого мужчины, я смутилась, растерялась, и стала нести какую-то чушь, как будто снова стала маленькой, глупенькой  девочкой, которая лезет из кожи вон, чтобы понравиться взрослому человеку.
  - Ой, вы скажите тоже! Какое произношение? Обычное. И язык я знаю посредственно. Ну, может, чуть лучше. И школа, в которой я преподаю, обычная. Просто она находится здесь не далеко, вот мы и решили совместить приятное с полезным. Провести наглядный урок, так сказать. Мои ребята просто в восторге! Их даже напоили бесплатным кофе. У нас очень хорошая директор школы. Она разрешает экспериментировать, не зажимает инициативу.
  Мужчина видимо понял, что меня понесло, и если  не остановить этот «словесный понос», то я буду еще долго нести всякую чепуху. Видимо не я одна, при виде такого неотразимого представителя мужского пола теряла голову, поэтому он понимающе улыбнулся, и наклонившись к моему уху, прошептал:
  - Я очень рад за вашего директора, который нашел в вашем лице не только квалифицированного специалиста, но еще и благодарного союзника. Как вас зовут прекрасная незнакомка?
  - Жанна, - пролепетала я.
  Прекрасной меня не называл еще никто. Мне говорили, что у меня красивые зеленые глаза, которые меняли цвет в зависимости от настроения. Хотя, единственной своей гордостью я считала пышные каштановые волосы с бронзовым отливом. Все остальное у меня было совершенно заурядным: и рост, и фигура, и лицо. До топ-моделей я не дотягивала сантиметров двадцать по росту, и стандартные 90-60-90, были от меня так же далеки, как земля от неба. Нет, я не была толстой, и даже полненькой, но при росте 160см. я весила 59 килограмм, и носила чистый 46 размер, а зимой, когда мой организм пытался утеплиться самостоятельно, за счет накопления жира, и 48. Поэтому, когда я услышала такие слова в свой адрес, я совершенно поглупела от счастья. Я готова была верить всему, что мне скажет этой неотразимый мужчина, покоривший меня с первого взгляда.
  - Жанна, - словно попробовал на вкус мое  имя  рыцарь в сияющих доспехах, - это имя очень вам подходит. Оно такое же звучное, яркое, вызывающее как и вы сами.
Что во мне было яркого и вызывающего, я не знаю, но я с радостью снова поверила ему. На мне был строгий черный костюм, бежевая блузка, и черные туфли лодочки. Стандартный учительский наряд. Консервативный и пригодный для всех случаев жизни. Мои волосы были уложены в строгий пучок. Минимум косметики на лице. Короче, безликая, серая мышка. Но мои аналитические способности, которыми я так гордилась ранее, вдруг куда-то испарились. Я стояла, и глупо улыбаясь,  смотрела на него глазами влюбленной школьницы.
  - А как ваша фамилия? Она, вероятно, такая же необычная, как и ваше имя?
  Я сразу покрылась холодным, липким потом.  Я представила, как называю ему свою фамилию, и он начинает громко хохотать, и все вокруг тоже. Они показывают на меня пальцами, и кричат: - «Заяц длинноухий по лесу ходил и от страха песни жуткие вопил.   Услыхал охотник, и пальнул в зайчонка, два подарка сразу: тушка и шапчонка».
  Почему мне вдруг вспомнилась эта детская дразнилка, не знаю. Я даже и не предполагала, что моя память сохранила ее где-то глубоко в подсознании.
  Видя мое замешательство, мой новый знакомый ласково произнес: - Не хотите, не говорите. Бог с ней, с фамилией. Она, наверное, настолько известна, что вы не хотите смущать меня, не так ли?
  Я неопределенно пожала плечами, и потупила взор, всем своим видом стараясь показать, что я скрываю свою фамилию именно поэтому. Что за затмение нашло на меня тогда? Не знаю. Я вела себя, как дурочка. Точнее не скажешь. Ведь если я чем-то привлекла этого мужчину, и он решил познакомиться со мной, то это в дальнейшем подразумевает, какие-то встречи и отношения. И вполне естественно, что  рано или поздно он все равно узнает мою фамилию. Но тогда до меня это не доходило. Я была, как в горячечном бреду.
  - А меня зовут Вадим. Вадим Каневский, - представился он, и взяв мою руку, поднес ее к своим губам. - Вот и познакомились. Как видите, мое имя и фамилия, заурядны, как и я сам.
  Я начала горячо возражать.
  - Да, что вы! Прекрасное имя! Прекрасная фамилия!
  Вадим еле заметно улыбнулся.
  - Спасибо. Жанночка, вы уже освободились, или вам надо отвести ваших оболтусов обратно в школу?
  Я вдруг свалилась с небес на землю. Очертания вокруг меня стали приобретать реальность, и я с ужасом увидела, как мои ученики обступили нас плотным кольцом, и слушают наш диалог, раскрыв рты, и хихикая в ладошки. Хороший спектакль мы разыграли для них. Теперь вся школа будет обсуждать, как их «немка» втюрилась в какого-то красавчика с первого взгляда, и расплылась перед ним, как растаявшее мороженое. Так опозориться!
  Я заторопилась, и начала прощаться с Вадимом.
  - Ой, извините, нам пора. Через двадцать минут у ребят другой урок. До свидания.
  Вадим схватил меня за руку.
  - Неужели вы вот так и исчезните? Можно проводить вас? Мне очень надо поговорить с вами. У меня к вам очень хорошее деловое предложение. – Он заглянул мне в глаза, - ну, соглашайтесь.
  Я сразу скисла. Деловое предложение. Конечно, как я сразу этого не поняла? Ведь он начал с того, что сказал о моем хорошем языке и произношении. А я-то раскатала губы. Как же, прекрасная незнакомка! Принц на белом коне примчался ко мне, чтобы увезти меня в страну чудес! И когда я повзрослею? Каждое утро показывает мне в зеркале знакомую физиономию, в которой я не нахожу ничего прекрасного, или необыкновенного. Так, приятная мордашка, и не более того.
  Пытаясь не показать, насколько  разочарована, я улыбнулась.
  - Конечно, Вадим если вы закончили здесь свои дела, то я не возражаю.
  - Вот и чудненько, - обрадовался Вадим.  Он по хозяйски взял меня под руку и мы пошли к выходу.
  По дороге к школе, он разговаривал, смеялся, и шутил с моими учениками. Девчонки кокетничали с ним, строили глазки, томно вздыхали. Мальчишки пытались отвечать серьезно, были степенны. Я молча передвигала ноги, прокручивая в уме наш будущий разговор. У меня есть такая дурная привычка, домысливать, додумывать, за другого человека. Порой у меня получаются целые истории, которые, естественно,  никогда не воплощаются в реальную жизнь. Иногда я могу накрутить себя до такой степени, что, встречаясь с человеком, я смотрю на него так, что он теряется, и не может понять: в чем его вина? Ведь он еще ничего не успел мне сказать!?
  На первом курсе, в университете, я встречалась с мальчиком - Сашей. И вот, как-то раз, он не пришел на свидание. Я прождала его больше часа у кинотеатра,  пришла домой взбешенная, в полной уверенности, что он подлец, и наш роман закончен. Он меня бросил окончательно и бесповоротно! За это время, я высказала ему, естественно мысленно, все, что я о нем думаю, и выслушала все его претензии к себе. Я спорила с ним до хрипоты, разругалась в пух и прах, и пришла к выводу, что он просто не порядочный человек, потому, что порядочный имеет мужество сказать девушке в лицо, что он ее разлюбил, а не будет трусливо прятать голову в кусты. 
  Вечером Саша позвонил мне, и сообщил, что перед самым его выходом из дома, к ним нагрянула целая когорта родственников. И как это всегда бывает,  без предупреждения.
  Так сейчас делают многие родственники, проживающие в провинции. Если позвонить, и сообщить  заранее о своем приезде, то всегда можно нарваться на отказ, в связи с ремонтом, болезнью, или  отпуском. А, свалившись, как снег на голову, они считают, что выставить за порог людей, приехавших издалека, москвичам не позволит совесть. Неважно, что у этих самых москвичей действительно могут быть свои неотложные дела, проблемы, но раз ты живешь в Москве, то будь добр, принимай с распростертыми объятиями любого, кто переступил твой порог. Корми, пои, развлекай, живи по полгода практически, как в коммуналке, и не ропщи. Неважно, что сам-то ты вряд ли когда посетишь этих самых так всегда некстати появляющихся родственников, или знакомых, или знакомых твоих знакомых.  Это уже другая тема, и она мало кого волнует, кроме жителей этих самых мегаполисов.
Так вот, в это время кроме Саши дома не было никого. Пока он звонил на работу маме, готовил на скорую руку обед, размещал гостей, показывал, где что находится, слушал их рассказ о каких-то тетях и дядях, которых никогда не видел, и скрежетал зубами, потому, что понимал, что в это время я стою и жду его, теряя терпение, время ушло.
  Он примчался к кинотеатру, спустя полтора часа, когда родственники плотно пообедав, и рассказав все деревенские новости, легли отдохнуть, но естественно меня не застал. Он подождал, пока закончился сеанс, и не найдя меня в толпе расходящихся людей, кинулся звонить мне домой.
  Он ведь не знал, что за это время его судьба была решена без его участия. Мы потом правда еще встречались какое-то время, но я так и не смогла простить ему те слова, которые якобы он сказал мне, когда я вела наш с ним диалог, правда,  в одиночку.
  Я честно пытаюсь искоренить в себе этот недостаток, или как говорит моя подруга Лера «заскок». Но пока это плохо получается. Лерка объясняет это тем, что видимо в детстве из-за того, что у меня не было друзей и подруг, я  выдумывала себе их сама.  Разговаривала с ними мысленно, играла, спорила.  В чем-то она действительно права. Бабушка не любила, когда в доме шумели. Она очень уставала от своих лекций, семинарских занятий, зачетов, экзаменов, и, придя, домой, отдыхала с книжкой в руке, лежа на диване, или сидя в кресле. В это время я должна была или: рисовать (только тихо), или учить языки, или читать поучительные, развивающие книги. Она обращалась со мной, как со взрослым человеком, не делая никаких скидок и поблажек на мой нежный возраст.
Где-то начиная со второго класса,  я начала поправляться, и к моей заячьей фамилии прибавились еще и обидные прозвища типа: жиртрест, корова, и тому подобное. Девочки шушукались за моей спиной, мальчишки смеялись прямо в глаза. Короче, школу я вспоминаю с содроганием.
  Готовясь к поступлению в университет, я так волновалась, а может, просто пришло время, и я изросла, но вся моя толщина куда-то исчезла, и я из гадкого утенка превратилась если не в лебедя, то где-то рядом.
  И о, радость! У меня сразу же появилась первая, правда она же и последняя подруга Лера, Валерия. Мы учились на одном курсе, и после окончания университета продолжаем встречаться, перезваниваемся, ходим вместе в театр. Правда, это не помешало ей, в свободное от работы и нашего общения время, влюбиться, и  выскочить замуж. Сейчас Лерка в свадебном путешествии бороздит со своим супругом Средиземное море.
  У меня же два моих романа (если их конечно можно назвать романами), окончились ничем. И сейчас я прибываю в гордом одиночестве. Да чего там! Я уже приготовилась провести остаток своих дней старой девой, ведь мне недавно исполнилось 25 лет, а за дверью меня никто не ждет. Так говорила моя бабушка, когда кто-нибудь из ее приятельниц собирался в очередной раз собрать вещи «неблагодарного» супруга, и выставить их за дверь. Бабушка задавала всем им один вопрос: «тебя кто-то ждет за дверью твоего дома, чтобы предложить свою руку, сердце и жилплощадь»?  Бабушкины приятельницы, поразмыслив минуту другую, скисали, выпивали по рюмочке коньяка, успокаивались, и к концу разговора уже во всю нахваливали своего самого умного, красивого, и неповторимого супруга.   
  В моем случае, разница заключается в том, что меня и за другой стороной двери тоже никто не ждет. Наверное, все же дело именно во мне, а не в мужчинах. Я старомодна, скучна, и к тому же  не пробивная. Так сказал один из моих учеников. Он прочел мне целую лекцию о том, как надо себя вести незамужней девушке в наше время переходного периода от социализма к капитализму. По его теории, я сама должна найти себе объект для успешного замужества, первой объясниться ему в любви, вцепиться в него зубами, руками, когтями, и всем, что подвернется под руку, и держать, что есть силы. Будущее за инициативной женщиной, способной на поступок.
  Я, было, попыталась возразить, что женщину всегда украшали скромность, гордость и чувство собственного достоинства. На что получила в ответ презрительный взгляд и слова: «ну, вот и сидите со своим достоинством, перебиваясь с хлеба на воду, когда другие во сто раз хуже вас будут, есть на завтрак черную икру, и запивать ее шампанским».
  На завтрак шампанское с икрой, это конечно аллегория, но он прав, я:  «мокрая курица», «синий чулок», и «кисейная барышня». На правду не обижаются.
  И вот, когда я практически отчаялась, на горизонте  появляется прекрасный принц, от вида которого я млею, и таю, как мороженое. Но этот принц собирается сделать мне не предложение руки и сердца, а деловое предложение.
Когда  ребята зашли в школу, и мы остались в школьном дворе одни, Вадим облегченно вздохнул.
  - И как вы только с ними справляетесь? Это же торнадо вместе с цунами, землетрясением и извержением вулкана одновременно. У меня просто поджилки трясутся. Словно по минному полю прошел.   
  Я сделала вид, что не понимаю его.
  - Обычные ребята. У меня с ними хороший контакт. Вы хотели со мной о чем-то поговорить?
  Вадим снова изобразил на лице голливудскую улыбку, и взял меня за руку. Мое сердце ухнуло куда-то вниз, к земле, стало трудно дышать. Вадим сделал вид, или действительно не почувствовал, что я вот-вот готова грохнуться в обморок. Он легонько пожал мои пальцы, и отпустил их.
  - Жанна, у меня к вам будет огромная просьба. Я думаю, она вас не затруднит, а даже наоборот. У вас ведь, насколько я понял, занятия в школе подошли к концу, и вы уходите в отпуск? А отпуск у вас два месяца, не так ли?
  Я кивнула.
  - Да. Можно сказать, что уже с завтрашнего дня я  свободна, как птица.
  - Вот и прекрасно! – обрадовался Вадим. – Вас мне просто сам Бог послал. Видите ли, моя фирма занимается внедрением  немецкого оборудования на нашем отечественном рынке.  Это и промышленное оборудование и бытовые приборы. Сегодня я заключил очень выгодный контракт. Но это требует моего присутствия непосредственно на заводе – производителе.  Я должен завтра улететь в Дрезден. А моя помощница попала в автомобильную аварию, и в данный момент находится в больнице. Врачи сказали, что раньше, чем через  месяц она не сможет приступить к своим непосредственным обязанностям. Сотрудники моей фирмы все в той или иной мере знают немецкий язык, но мне нужен человек до тонкостей разбирающийся в нем, умеющий вести непринужденный разговор.
  - Вы хотите, чтобы я поехала с вами? – Мое сердечко забилось с усиленной скоростью.  Я давно мечтала побывать в Германии. А тут еще с таким мужчиной, да к тому же за счет фирмы. За свой счет, я могла в данный момент позволить себе поехать только в экскурсионную поездку на автобусе по Москве.      
  - Нет, что вы! – воскликнул Вадим, - это было бы уже слишком большой наглостью с моей стороны. Я просто прошу вас, пока я буду в отъезде, поработать в моей фирме вместо моей помощницы.
  Увидев мое вмиг поскучневшее лицо, он начал  уговаривать меня.
  - Я вам хорошо заплачу. Это займет всего лишь недели три, от силы месяц.  У вас ведь отпуск два месяца, не так ли? Так вот вы успеете отдохнуть, и к тому же пройдете хорошую практику в усовершенствовании языка. Вам придется много общаться с нашими немецкими компаньонами, составлять договора, обрабатывать их. Может, вам это даже понравиться, и вы согласитесь и дальше сотрудничать со мной? Ну, соглашайтесь, Жанна! – Он посмотрел на меня умоляющим взглядом, - или  у вас на это время были другие планы?
  Я хмыкнула про себя. Как же, другие планы. Знал бы ты какие, так рванул бы от меня, только пятки бы сверкали. Размечталась, раскатала губы, и дважды за сегодняшний день уже получила по ним. Принц не состоялся, а теперь еще и поездка за «бугор» тоже. Зато я смогу заработать немного денег. А вдруг да ему  действительно  понравиться моя работа и он оставит меня в своей фирме, на какое то время? Осеннее пальто износилось настолько, что уже стыдно в нем показываться на люди.  Сапоги уже давно вышли из моды и скоро «запросят каши». Я попыталась очаровательно улыбнуться, и с легкостью в голосе, чтобы он не заметил, моего смятения  произнесла: - Никаких планов. Абсолютно никаких планов. По крайней мере, на ближайший месяц, я в вашем распоряжении.
  Вадим облегченно вздохнул.
  - Вы так долго молчали, я просто испугался. Думал, откажите. Тогда, может, сразу и пойдем? Я покажу вам ваше новое место работы, познакомлю с коллективом, объясню суть дела, подпишем с вами договор о сотрудничестве. А то времени в обрез.
  - Так сразу? – удивилась я. - Я даже и не знаю. А если я не справлюсь? – я вдруг заволновалась. Одно дело разговоры, а другое конкретные дела.
  - Справитесь! – Вадим ободряюще улыбнулся мне, - обязательно справитесь. Такая умная, красивая девушка, которая справляется с целой оравой сорванцов, не может не справиться с какими-то бумажками. - Он смотрел на меня такими восхищенными глазами.
  И я сдалась. Мы снова вернулись к Манежной площади, сели в шикарный черный БМВ и помчались по Тверской. Я чувствовала себя Золушкой, сидящей в золотой карете рядом с прекрасным принцем. Это идиотское состояние никак не хотело покидать меня, не смотря на всю прозаичность происходящего. Я опять вела несуществующий диалог между мной и Вадимом. От его имени я наговорила себе кучу комплементов, дважды объяснилась в любви, и предложила полкоролевства за один мой поцелуй. От своего имени я капризничала, кокетничала, и ставила ему массу не выполнимых условий. Видимо я изображала все это в лицах, потому, что Вадим удивленно посмотрел на меня, и спросил: - Что - то не так? Жанна, с вами все в порядке? 
  Я моментально вернулась в настоящее, и пролепетала: - Все хорошо, просто немного душновато.
  Вадим удивился.
  - Странно, кондиционер  работает исправно. В салоне двадцать градусов. Ну, хорошо, я сделаю холоднее.
  И тут я почувствовала, что основательно замерзла, но идти на попятный было уже поздно. Так стараясь не клацать зубами, я сидела,  проклиная себя и свою дурацкую натуру, мечтая о том, чтобы мы скорее приехали.
  Офис Вадима находился на Ленинградском проспекте. Здание впечатляло. Это был особняк, постройки конца девятнадцатого века. Очевидно совсем недавно отреставрированный, он сиял, и радовал глаз яркими красками и сияющими окнами.
Вадим вышел из машины, и открыл дверцу, предложив мне свою руку. Я покинула машину, как настоящей леди. Видела бы меня сейчас бабушка.  У входа нас встретил охранник, и услужливо открыл перед нами дверь. В большом холле царил полумрак, и витал аромат чего-то неуловимо приятного и свежего. Мы вошли в комнату. Окинув ее взглядом, я поняла, что это приемная. За столом, на котором стоял супермодный, навороченный  компьютер, сидела очаровательная молодая девушка. На вид ей было не больше двадцати лет. Огромные голубые глаза на кукольном лице засияли при виде шефа.  Она соскочила со стула, и защебетала: - Звонил господин Чертов, просил срочно с ним связаться. Билеты и паспорт на вашем столе.  Копии документов в папке. Господин Шольц ждет факс – подтверждение о вашем вылете.
  Вадим остановил ее словесный поток жестом.
  - Стоп. Об этом потом. Пригласи ко мне Юру, и приготовь нам по чашечке кофе.
Девушка окинула меня оценивающим взглядом, и очевидно решив, что я не представляю для нее никакой угрозы, и не могу конкурировать с ней ни в привлекательности, ни в возрасте, успокоилась, и сверкнув белозубой улыбкой, выскочила за дверь.
Вадим открыл дверь в свой кабинет, и широким жестом хозяина пригласил меня пройти. Кабинет был выдержан в черно-белых тонах. Мягкие кожаные диваны, кресла, мебель и палас на полу были черными, все остальное, включая жалюзи, стены, потолок, телефоны  были белыми.  Ничего не оживляло это стерильное пространство. В таком кабинете не захочется просто сесть и выпить чашечку кофе, болтая так, ни о чем. Здесь так и хочется встать по стойке смирно, и четко отвечать на поставленные вопросы. Я поежилась. Вадим, как, оказалось, внимательно наблюдал за мной, и видимо почувствовал мою скованность и ощущение неловкости.
  - Непривычно, не так ли? Наши немецкие партнеры не любят показной роскоши, и предпочитают уюту чистоту и порядок. На рабочем месте ничто не должно отвлекать от работы. В этом я с ними согласен. Немного непривычно для русского глаза и мрачновато, но не лишено оригинальности, согласитесь.
  В кабинет не вошел, а просто ворвался молодой мужчина, лет тридцати, плотного телосложения, приземистый, и с уже намечающейся лысиной. Одет он был в темный костюм, который сидел на нем, как любила выражаться моя бабушка, «как на корове седло», белую рубашку и синий галстук. Воротник рубашки словно побывал в одном месте, о котором не принято упоминать, а узел галстука съехал куда-то ближе к левому уху. Светло голубые глаза быстро пробежали по мне, и остановились на Вадиме.
  - Ну, как?
  Вадим улыбнулся.
  - Все просто великолепно! Знакомься, это Жанна, она будет у нас работать вместо Гали. Язык знает, дай Боже каждому. И к тому же, как видишь: молода, прекрасна собой и интеллигентна. В наше время это большая редкость.
  Юра еще раз прошелся по мне взглядом и одобрительно кивнул.
  - Одобряю. И где ты ее нашел, если не секрет?
  Вадим самодовольно ухмыльнулся.
  - Места знать надо.
  Я почувствовала себя рабыней выставленной на продажу на невольничьем рыке. Только в рот еще осталось заглянуть, чтобы проверить наличие зубов. Видимо я покраснела, потому, что Вадим кинулся извиняться за свое недостойное поведение, усадил меня в мягкое кресло и присел передо мной на корточки.
  - Жанночка, простите ради бога! Понимаете, мы очень перенервничали из-за аварии с Галиной. Были просто в отчаянии. Ситуация складывалась просто аховая. Юра не верил, что мне удастся за такой короткий срок найти ей замену. Поэтому и ведем себя, как неандертальцы. Расслабьтесь, сейчас Ляна принесет нам кофе, мы выпьем оп чашечке, и обо всем поговорим. Хорошо?
  Он кинул быстрый взгляд на Юру, тот пулей вылетел в приемную, и тут же вернулся с надувшей губки секретаршей, которая несла поднос с кофейником.
  Через час, я уже была полностью в курсе моих будущих обязанностей, а еще через полчаса снова ехала с Вадимом в машине домой, сжимая в руках портфель с подписанным договором о временном сотрудничестве.
  Вадим высадил меня у моего подъезда, поцеловал мне руку, посетовал на время, наговорил мне кучу комплементов, напоследок поцеловал меня в щечку и уехал, пообещав на прощание сразу же по возвращении из командировки пригласить меня на  настоящее свидание.
  Ошалевшая от всего этого, я зашла домой, и без сил рухнула на диван. Правильно говорят, что жизнь порой выдает такие фортеля, что остается только удивляться и разводить руками. Еще сегодня утром я была «училкой» с мизерной зарплатой, без перспектив на будущее, и не ожидала ничего хорошего от этой жизни. И вот теперь я, пусть и временная, но сотрудница «крутой» фирмы, с окладом  о котором раньше даже не могла и мечтать, да к тому же я понравилась такому  мужику, от вида которого даже дух захватывает. А то, что я ему понравилась, это было видно даже невооруженным глазом. Работа работой, но женщина всегда чувствует, если мужчина к ней не равнодушен.
  Все три недели отсутствия Вадима, я жила, как во сне. Для меня было праздником ежедневно слышать в телефонной трубке его голос. Я буквально вылезала вон из кожи, чтобы доказать, что он сделал правильный выбор тогда в Манеже. Я сидела на работе чуть ли не сутками. Составляя, правя, сопоставляя, согласовывая, переделывая бесконечные справки, договора, акты. Вела долгие переговоры с немецкими коллегами. Вадим постоянно нахваливал мою работу, сыпал комплементами, то есть давал мне надежду на то, что это не просто отношения руководителя и подчиненной. С Юрой у нас сложились легкие непринужденные отношения. Он старался не лезть в мои дела, не поучал, не кричал, не диктовал свои правила, в отсутствие Вадима,   и я была ему за это благодарна.
  Ляна оказалась милой, юной девушкой, по уши влюбленной в своего шефа. Узнав о том, что я в фирме временно и, сколько мне лет, она сразу как-то успокоилась, и даже частенько забегала перекинуться словом, и выпить по чашечке кофе. Правда, как-то во время разговора с Вадимом, я  поймала случайно ее взгляд, в котором явно читалась ненависть. Но, она тут же улыбнулась мне, и я решила, что мне это просто показалось.
  От нее, я узнала, что Вадим окончил МГИМО, несколько лет жил за границей, работал в посольстве, был женат. Сейчас разведен. Бывшая жена, дочь какого-то высокопоставленного чиновника, и именно протекция тестя дала Вадиму возможность работать по специальности. Но, потом, избалованная доченька нашла себе другой объект обожания, и Вадима выбросили из семьи и с работы, как ненужную вещь. Но он умный и сильный, хорошо знающий несколько языков, успевший завести кое-какие знакомства за границей в сфере бизнеса, поэтому, он не пропал. Результатом чего, является эта фирма. Ради него, Ляна здесь и работает, хотя такой необходимости у нее нет. Просто они с Вадимом большие друзья. Отец Ляны друг и партнер Вадима. Ляна намекнула, что ее отец лелеет надежду на их с Вадимом брак.   
Я, естественно молчала о своих мечтах и планах. С другими сотрудниками фирмы, я практически ни каких отношений не поддерживала. Каждый был занят своим делом, и не пытался сблизиться со мной. Видя такое их отношение, и я не навязывала свою дружбу никому.
  В конце месяца Юра выдал мне на руки конверт, как и всем сотрудникам фирмы. Когда я открыла его, то чуть не упала со стула. Там лежала сумма, превышающая мою зарплату, по основному месту работы в пять раз. Я тут же кинулась к Юре. Он рассмеялся, и успокоил меня, сказав, что это мой оклад, плюс премия за хорошую работу. Так распорядился Вадим. Я радовалась этим зеленым бумажкам, как девчонка. В голове сразу заметались мысли, обгоняя одна другую.
  Поеду в отпуск на море! Нет, куплю себе дубленку. Нет, куплю пальто, сапоги и туфли.  И тут позвонил Вадим. Он сказал мне, что сегодня вечером вылетает в Москву, и завтра приглашает меня пообедать с ним в полдень. Сказал, что очень хочет меня увидеть и многое сказать при личной встрече.
  Домой я летела на крыльях. Все пело во мне от счастья и любви. Завтра я увижу его, буду с ним говорить. Может даже он поцелует меня, и скажет о своих чувствах. Пусть это не будут слова любви, это неважно. Даже если я ему просто нравлюсь, это уже прекрасно. Дальнейшее будет зависеть только от меня. А уж я постараюсь, как смогу.
  Я снова и снова представляла нашу встречу с Вадимом. Его грациозную фигуру, атлетические плечи, гипнотический взгляд и ослепительную улыбку. Вот он идет ко мне навстречу в легком белоснежном костюме с букетом алых роз. И я бегу к нему… .
Мой пыл немного пошел на убыль, когда я просмотрела свой гардероб. Иди на свидание с таким мужчиной в том, что у меня висело на плечиках в шкафу, было нельзя. Серые, черные юбки, джинсы, трикотажное платье кирпичного цвета, свитера, два костюма черного и синего цвета. Все это годилось для школы, в крайнем случае, для офиса, но никак не подходило для ресторана.
  Хотя, честно говоря, я не знаю, как теперь ходят в ресторан и в чем. Я была в ресторане всего один раз, когда мы отмечали окончание учебы в Университете. Но там никто не смотрел, в чем ты одета, всем было до лампочки. Все горланили, орали песни, пили и хулиганили. Я купила тогда себе вязаное платье, которое очень шло к моим глазам. Оно было бирюзового цвета, и стоило сущие копейки. Потом я поняла, почему его цена была именно такой, а не другой. После же первой стирки его пришлось пустить на тряпки. Он стало безразмерным в длину, узким в ширину, а подол напоминал волны.
  Я села на стул и расплакалась. Доставая носовой платок из сумочки, я наткнулась на бумажный конверт. Ну, конечно! Как же я могла забыть о зарплате! Сразу повеселев, я кинулась в ближайшие магазины одежды. Ну, про туфли я уже говорила, поэтому здесь долгих раздумий не было. А вот по поводу верхнего гардероба я надолго впала в ступор. Мне хотелось купить такую вещь, чтобы она была на все времена. Лерка постоянно упрекает меня за мою, как она говорит «меркантильность». Она говорит, что нельзя объять необъятное. А я вечно ищу вещь, чтобы в ней можно было пойти и на свадьбу, и на похороны, и на работу, и на свидание. Что делать, если у меня нет отца олигарха и мужа миллионера?
  И тут мне на глаза попался брючный костюм, одев который, я почувствовала себя ну просто королевой! Это было то, что надо! И цвет, и покрой, и материал, и сидел он на мне, как влитой. Единственным его недостатком было то, что он был рассчитан на погоду максимум градусов до двадцати тепла. Но в Москве градусник термометра редко поднимается выше. Эти дни можно сосчитать по пальцам. Дней десять – пятнадцать от силы за весь год. Жалко, что именно эта неделя выдалась в Москве безумно жаркой и душной. Но ведь мужчина всегда должен приходить раньше на свидание. Поэтому до места я как-нибудь доберусь, а там мы сядем в машину, в которой есть кондиционер, потом сразу зайдем в ресторан, в котором тоже должно быть прохладно, ну а дальше я уже не загадывала.
  И вот, что из всего этого вышло! Вадим на свидание не пришел. Туфли валяются в урне у Мэрии, костюм безнадежно испорчен, и денег после всех покупок, прически и макияжа практически не осталось. С чем пришла, с тем и ушла. Поддерживать отношения после такого унижения, с Вадимом, не представляется возможным. Он просто посмеялся надо мной. Ему нужен был человек, чтобы заменить Галину, вот он и нашел дурочку, то есть меня. Чтобы я старалась, он подкармливал меня комплиментами, обещаниями, намеками. А когда необходимость в моей работе отпала, он просто без нудных объяснений показал мне, что больше во мне не нуждается. Любая, не тупая женщина поймет это сразу. А так, как я не считаю себя тупой, то надо просто смириться с действительностью, и жить дальше. У меня ведь и контракт был заключен именно до завтрашнего дня, то есть понедельника. Деньги за мою работу мне выплатили, с лихвой, а то, что я их так бездарно потратила, так  в этом надо винить только себя. Серый воробей никогда не станет жар птицей. Я знала это, но… 
  Я всхлипнула, и разразилась новым потоком слез. Я не понимала, как люди могут быть такими жестокими? Мне хотелось умереть. Впереди меня ожидала та же серость, бедность, безысходность, как и месяц назад.
  Я представила себя  лет через двадцать. Седая, одинокая тетка, в заношенном платье и пальто с заплатками. Зачем мне нужна такая жизнь?
  Наверное, у каждого человека, хоть однажды наступает такой период в жизни, когда он задается вопросом: зачем он живет, что ждет его впереди? Чаще всего это совпадает с каким-то потрясением, с неудачей, разочарованием в любви, болезнью.   
  Жизнь становится неинтересной, пресной, и ненужной. Забвение, кажется спасением, выходом из тупика. Я читала об этом в книгах, но до сегодняшнего дня у меня не было желания свести счеты с жизнью.
  Наверное, сегодняшнее разочарование в Вадиме, разбитые мечты и надежды, солнечный удар и все последовавшее за ним, послужило поводом к тому, что я встала, и пошла к бабушкиной аптечке. Я абсолютно невежественна в вопросах медицины. Я всегда путаю «Ацетилсалициловую кислоту» с «Аскорбиновой кислотой». Вот и сейчас, я забыла, что же все-таки пила бабушка для разжижения крови? У нас в аптечке всегда стоял «Валокордин», лежал «Анальгин» и бабушкины таблетки от давления «Адельфан».
  Я в раздумьях стояла перед шкафчиком, не зная, что же мне следует выпить, чтобы отравиться  наверняка. Путем логического заключения я пришла к выводу, что сердечными каплями и анальгином  желаемого результата мне не добиться. А вот кислота, это я знала еще с уроков химии, она разъедает, обжигает, уничтожает. Конечно, скорее всего, придется помучаться, но другого выхода нет. Никаких других лекарств, в доме нет, а идти в аптеку и просить фармацевта подсказать мне, что надо выпить, чтобы  отправиться на тот свет, это не только глупо, но и опасно. Увезут в «Кащенко» и запрут вместе с придурками до конца жизни.
  Значит, надо выпить обе кислоты сразу. Обе упаковки были неполными. Всего  оказалось семь таблеток. Выдавив их на ладонь, я с тоской посмотрела на эти белые, остро пахнущие кружочки, и быстро, чтобы не передумать засунула их все в рот. Я и не предполагала, что они такие кислые и горькие. Быстро запив их водой, я пошла в комнату,  легла на диван и приготовилась к сильной боли, которая по моим подсчетам должна была возникнуть в желудке где-то минут через двадцать. Но, то ли потому, что я  слишком перенервничала, вспоминая свое знакомство с Вадимом и  сегодняшнее фиаско, то ли на меня так подействовал солнечный удар,  но я снова не заметила, как провалилась в сон.      
  Я чувствовала себя легкой, невесомой, как пушинка, и я летела. Я летела к солнцу. Вокруг меня было голубое, чистое небо и море света. Я купалась в его лучах, грелась, кружилась. Такого ощущения счастья и восторга я не испытывала никогда. Мне хотелось петь, смеяться. Мне хотелось остаться здесь навсегда. Я опустила голову вниз, и увидела землю. С высоты моего полета она выглядела  отвратительно. Вся земля была покрыта толстым слоем пепла и грязи. Мерзкий запах гари, долетал даже сюда. Я не хотела возвращаться назад. И я полетела дальше вверх. Наткнувшись на какую-то легкую препону, я порвала ее, и вдруг оказалась в большом доме, в котором было много людей. Одни сидели на стульях, другие лежали на кровати, третьи ходили. И тут я увидела бабушку! С криком я кинулась к ней, но она жестом остановила меня.
  - Зачем ты здесь? Тебя сюда никто не звал. Возвращайся назад, и перестань делать глупости. Я недовольна тобой. – Она повернулась и быстро ушла от меня.   
  Я  растерялась. Бабушка не захотела со мной говорить. Она недовольна мной. До меня постепенно начало доходить: где я,  кто эти люди, и, что они здесь делают. Ужас охватил меня. Но я не хочу умирать! Я еще очень молода. Конечно, в моей голове еще много шелухи, но я исправлюсь.
  Я начала рваться назад. Но, та преграда, которая показалась мне незначительной, когда я летела сюда, оказалась огромным препятствием на пути назад. Я билась об нее, пытаясь прорваться, но тщетно. Она была сделана из железных чешуек, наподобие панциря. Я билась об нее, как рыба об лед. Все руки мои были в крови, тело горело от ударов. Я понимала, что еще немного и мне не хватит сил, чтобы вернуться назад. Я сделал последний рывок, и кубарем полетела на землю, в самую грязь.
  С криком на устах, с бешено стучащим сердцем, в испарине, я соскочила с дивана, на котором лежала, и начала оглядывать свои кровоточащие руки.  Нигде не было ни царапины. Это был сон!
  На дрожащих ногах, я прошла на кухню, включила чайник, и бессильно опустилась на стул. До этого мне снились сны, хотя и редко, но обычно, проснувшись, я тут же их забывала. Но этот сон я не забуду никогда! Я была на том свете! Я видела бабушку!
  И тут я вспомнила, что выпила перед этим горсть таблеток, пытаясь свести счеты с жизнью. Я похолодела. Кинув быстрый взгляд на часы, я поняла, что спала всего, пять минут. А где-то через десять я начну умирать по настоящему. Вдруг в животе резко заурчало, загудело, и появились рези. Я схватила телефонную трубку, и набрала 03.
  «Скорую помощь» я встретила сидя на унитазе. Очистка организма шла полным ходом. Врач, посмотрев упаковки от таблеток, которые я выпила, показала их своему помощнику, и они оба начали хохотать. Вызывая «скорую помощь», я сказала, что случайно выпила много каких-то таблеток, и теперь боюсь, что отравилась. Я, естественно не сказала им, что хотела сделать именно это.
  И вот теперь они были здесь. Я кое-как выползла из туалета, и держась за живот начала им вешать лапшу на уши, что у меня очень болела голова, я перегрелась, и решила выпить таблетки, которые бабушка раньше пила от давления, но переборщила, у меня начались боли в животе, вот я и вызвала врача.  Врач, полная женщина лет пятидесяти, покачала головой.
  - Ой, хитришь ты что-то девка. Но, хорошо, что хоть во время одумалась, да и под рукой ничего действительно опасного не оказалось. То, что ты выпила, помогает при высоком кровяном  давлении, так же, как мертвому припарка. Аскорбиновая кислота, к твоему сведению, это обычный витамин С. Если его выпить в большом количестве, то единственным результатом будет расстройство кишечника и гастрит. А аспирин понижает температуру. И может вызвать желудочное кровотечение. Ясно? Правда…, - она задумалась, - а может ты беременная? Ну-ка быстро говори, что еще пила? «Но-шпу» пила?
  Я замотала головой.
  - Нет, не пила. И вообще, я не беременная, можете проверить. У меня действительно болела голова.
  Мне проводили унизительную процедуру промывания желудка, когда  в квартиру ворвался Шура.
  - Че тут неотложка делает? – Он посмотрел на мое пунцовое от стыда, несчастное лицо, и уставился на врача, - чего с ней?
  - А вы кто ей будите?  Муж? – Врач с недоумением посмотрела на меня.
  Я шмыгнула носом.
  - Нет, это мой…, - я не успела договорить, как вмешался Шура.
  - Я ее брат. Старший.
  Врач хмыкнула.
  - Ну, если старший, то тогда следи за своей младшей сестренкой как полагается. Она тут, как я понимаю, травиться надумала, да таблеток подходящих не нашла. Может, мы ее с собой заберем? В отделение неврологии. Укольчики ей поделают, психотерапевт с ней поработает, а? Поехали, - она посмотрела на меня.
  Я затрясла головой.
  - Нет, не надо. Я честное слово ничего такого и не хотела. Все случайно получилось. Я лучше дома, с братом.
  Врач встала.
  - Ну, дело твое. Пиши здесь, что отказываешься от поездки в больницу, и  мы поехали. Сегодня вызовов тьма. На улице пекло, сердечники, как мухи мрут.  Астматики туда же.
  Шура остановил ее, схватив за рукав халата.
  - А ей че же, ничего делать не будите? Если надо, я заплачу, деньги есть, - он достал из кармана кучу смятых пятисоток, и помахал ими перед носом врача.
  Врач рассмеялась.
  - Ну, за ложный вызов можешь заплатить, если не жалко. А сестра твоя еще пару раз на унитаз сбегает, и все будет нормально. Чтобы желудок не болел, можешь кисель ей сварить, или пакетик «Алмагеля» дать.
  Они уехали, а я сидела, сжавшись в комочек, и не знала, куда себя деть. Мне было ужасно стыдно перед Шурой, за эту комедию с отравлением и неотложкой. Очевидно, я действительно была не в себе. Ведь у бабушки в библиотеке есть справочник о лекарственных препаратах. Если бы я удосужилась прочесть об этой «Аскорбиновой и ацетилсалициловой кислоте», то  тогда не наделала бы столько глупостей сразу.  Какая я все же никчемная дура!    Ни на что не способна. Даже свести счеты с жизнью! 
  Я не умею зарабатывать деньги. Я не умею стильно одеваться. Я не умею произвести впечатление на мужчину. Я не умею дружить с нужными людьми, и заискивать перед ними. Мне противна любая ложь. Я не умею использовать людей в нужных для меня целях. Но это еще не все. Я и как женщина не умею ничего. Не умею шить, вязать, готовить. Ненавижу гладить, и заниматься уборкой. Меня раздражают женщины, обвешанные золотыми украшениями, как новогодняя елка. Мне неинтересны сплетни и пустые разговоры. То есть, все, что должно присутствовать в нормальной женщине, отсутствует во мне практически полностью.
Нет, и у меня иногда возникает желание купить что-то красивое из одежды, или обуви. Как с этими несчастными туфлями. Но это бывает крайне редко. В основном, мне все равно, в чем я хожу. Лишь бы было удобно. И если бы не это свидание с Вадимом, я бы ни за что не купила себе этот дорогущий костюм, который валяется теперь в ванной комнате, в пакете на выброс. Значит, что-то женское во мне все же есть?
  Я не уродка. Имею высшее образование. Знаю несколько языков. Прекрасно рисую. Люблю читать. Меня любят ученики, и уважают коллеги. У меня есть работа, квартира в центре Москвы, и я еще молода. Так чего же я так раскисла? Подумаешь, парень обманул, не пришел на свидание. Не я первая, не я последняя. Я же сразу видела, что заинтересовала его именно как работник, в первую очередь. Он увидел, что я влюбилась в него с первого взгляда, вот и поддерживал эту влюбленность, пока я была ему нужна для дела. Обычное явление. И потом, разве такой красавчик мне нужен для совместной жизни? На него же до пенсии, и даже после нее будут влюбляться женщины всех возрастов, начиная с четырнадцати и до бесконечности. И оно мне надо? 
  Так я вела с собой привычный разговор, пока Шура провожал бригаду врачей. Захлопнув за ними дверь, он вернулся в комнату и подошел ко мне.
  - Давай, рассказывай, из-за чего травиться надумала? Во блин, кому скажи, не поверят. Живет в Москве, в четырехкомнатной квартире, одна, молодая, здоровая, можно сказать, симпатичная девка, и надумала в ящик сыграть.- Он как будто читал мои мысли. -   Тебя бы на зону, на пару дней закинуть. Место возле параши выделить, да зубной щеткой туалет чистить заставить, быстро бы мозги прочистились. Чего тебе не хватает, а? У тебя же все есть! Денег? Так продай эти хоромы, купи себе маленькую квартиру на окраине, и живи в свое удовольствие. Катайся по белому свету, покупай себе красивые шмотки, клей мужиков.
Слушая его, я вдруг поняла, что в действительности, мой поступок, для средне статистического человека выглядит абсолютно ненормальным. Действительно, может показаться, что баба с жиру бесится. Я вспомнила одного из своих учеников, Петухова Сашу. Он жил вместе с бабушкой, отцом, матерью, старшим братом, и сестрой в маленькой однокомнатной квартире. Я не знаю, как они там все помещаются, но ведь живут. Когда-то давно, их поставили на очередь, но теперь во времена построения нового капитализма, эта очередь заморозилась на неопределенное время. А денег у них нет. Отец работает шофером на рейсовом автобусе, мать медицинской сестрой. Сегодня,  имея эти профессии, как и многие другие, в частности как у меня, много не заработаешь. С голоду не умрешь, но и миллионером не станешь.
  Я никогда не думала о том, что я могу продать бабушкину квартиру и уехать отсюда. Эта квартира была моим прибежищем, моей крепостью. Я в ней родилась, выросла. В ней родилась моя мама. Продать ее, это, значит, предать память всех их, когда-то живущих здесь. Что за затмение нашло на меня сегодня? А если бы я действительно отравилась, и умерла? Ради чего? Ради кого?
  Шура замолчал, и внимательно посмотрел на меня.
  - Эй, подруга, ты меня слушаешь? Я жду объяснений.
  Я улыбнулась. Он вел себя так, как будто я действительно была его сестрой, и должна была перед ним отчитываться. Быстро же он вошел в роль наставника. Но мне отчего-то было это приятно. Обо мне так давно никто не заботился. Когда была жива бабушка, то именно я заботилась о ней, и чувствовала себя, как солдат на плацу. Шаг вправо, шаг влево карался строго, вплоть до расстрела. Родители вспоминали обо мне раз в году, а то и меньше, когда их вызывали в Москву, или у них заканчивались деньги. Братьев и сестер у меня не было. Вернее, где-то далеко, теперь уже за границей, в Крыму, жила троюродная сестра, но мы виделись с ней всего лишь один раз, лет десять назад, когда она приезжала со своей матерью, бабушкиной племянницей к нам в гости.
  - Да все нормально. Ты же знаешь, что я сегодня перегрелась на солнце, и грохнулась в обморок. После сна я почувствовала сильную головную боль, поискала таблетки, выпила, не помогло. Я выпила еще, и мне стало плохо. Вот я вызвала неотложку.
  - Ну, да, сочиняй сказочку какому-нибудь лоху, а не мне. Ты думаешь, я поверю, что ты раньше никогда не пила таблеток от головы? И не знаешь, как они называются? Это даже я знаю. И потом, я слышал,  толстуха из скорой  что-то говорила о беременности. Получается, этот гад тебя обрюхатил и бросил? Ничего подруга,  мы с ним быстро разберемся. Давай, говори мне его адрес. Я поеду и начищу ему нюхалку на морде лица. Не пойдет, а помчится в Загс на первой скорости. Не боись. Теперь ты со мной. Я тебя в обиду не дам.
  Я махнула рукой.
  - Забудь ты об этом. Лучше расскажи, где ты был и, откуда у тебя столько денег? – я и сама не заметила, как тоже перешла с ним на ты. 
  Шура рассмеялся.
  - В казино сходил. У вас здесь народ с прибамбасами и большим желанием избавиться от лишних «бабок». Идиоты, не пуганные. Денег куры не клюют, играть не умеют, а туда же лезут. Пальцы кидают, «бабки» швыряют, девок покупают, а на самом деле щенки мокрохвостые. На подначку покупаются, как рыба на крючок. Долго ли умеючи таких обставить? Правда, надо меру знать. Охрана там четко работает. Больше двух – трех лохов за вечер трясти нельзя. Вычислят, самого вытрясут до трусов. Но, это не проблема. Тут  у вас казино, как собак не резанных. На одной улице сразу четыре насчитал.  На месячишко, другой хватит. А там дальше поеду. Питер потрясу. Или к себе, домой мотнусь, отдохну, погуляю на всю катушку. Я ведь долго на воле не задержусь.
  - Почему?!- изумилась я.
  Шура тяжело вздохнул.
  - А черт его знает! Видно такой уродился. Тесно мне жить по законам. Жмут они меня. И потом, знаешь, мне всегда было непонятно, почему для одних законы писаны, а для других нет? Почему какой-то чиновник, я уж не говорю о самой верхушке, может каждый день брать взятки, воровать, и жить в хоромах, сладко жрать, кататься по заграницам. А я… .  Знаешь, за что я сел в первый раз?
  Я покачала головой.
  - Откуда же?
  Шура сел в кресло, откинулся на спинку, и закрыл глаза.
  - Не поверишь. Мне было восемнадцать. Мы жили с бабкой. Отец спился, мать надорвалась, и рано умерла. Она у меня дорожной рабочей работала.
  Я вопросительно посмотрела на него. Шура хмыкнул.
  - Не слышала про таких? Дорогу строили. Щебень лопатами ровняли, потом асфальт закатывали. Там и мужику-то тяжело, не то, что бабе. Но там не плохо платили. А нас у матери было трое, да еще бабка, да муж алкаш.
  - А почему она с ним не развелась? – робко поинтересовалась я.
  Шура почесал затылок.
  - Я думаю, тебе этого не понять. Ты представляешь, что такое жить в двухкомнатной малогабаритной квартире вшестером?  Я думаю, что не представляешь. Отец был прописан на этой жилплощади. Если бы мать с ним развелась, то надо было бы делить квартиру. А как ты ее разделишь? Вот то-то и оно. А просто выгнать было нельзя. Раньше, у нас в стране Советов бомжей не было.  Ну, а когда папашка загнулся, мы немного вздохнули. В доме тихо, спокойно стало.  Никто не орет, не буянит. Но вот, когда мать умерла, совсем худо стало. Я самый старший, а мне всего семнадцать. Бабка старая, больная, крикливая. Это я теперь понимаю, что  она от бессилия и усталости на жизнь злобилась. А тогда молодой был, дурной. Чуть что, взбрыкну и на улицу. А там что? Дружки, такие же, как и я. На работу меня, правда, участковый устроил, на стройку. Зарплата копейки, а корячиться приходилось будьте нате. Денег вечно не хватало. То сестренке пальто надо. То брату ботинки, то бабке халат. А ведь и сам молодой, пофорсить хочется.  Тут как-то дружок один предлагает: «Давай одного буржуя немного раскулачим?» А у нас в доме, в другом подъезде жил мужик, противный гад. Каким-то начальником в торговле работал. Машина «Волга», дубленка, на пальце печатка золотая. На нас всегда так презрительно смотрел, кривился. Вот дружок мой и придумал. Этот дядя  по средам и пятницам к своей любовнице ездил. Ему тогда уже где-то к полтиннику тянуло, а любовнице его, Верке, двадцать только исполнилось. Красивая девка, разбитная. Он ее к себе куда-то работать пристроил, чтоб ее за тунеядство не привлекли. На работу она, конечно не ходила. Жила в кооперативной квартире, которую он ей купил. Все в нашем доме, включая его жену, об этом знали. Жена у него была хорошая. Тихая, спокойная, не жадная. Троих детей воспитывала.  Все соседи ее жалели. Понимали, что ей деваться-то некуда. Троих детей одной поднять сложно. Да и здоровья она была не крепкого. А он гад пользовался этим. Так вот, по пятницам, он Верку всегда в ресторан водил. Фасон показывал. Подъезжал к ее дому, оставлял в машине портфель и шел в квартиру за ней. Минут через десять они выходили, и уезжали, а потом уже поздно вечером возвращались, и он оставался у нее до утра. Это мы с дружком  выяснили, когда следили за ним. Мы рассчитали, раз они пойдут в ресторан, то у него в кошельке должно быть много денег. Ума-то не было. Почему мы решили, что его кошелек будет  в портфеле?
  - Но, разве ты не понимал, что ты идешь на воровство? – перебила его я.
  - Это я сейчас понимаю, - вздохнул Шура, - а тогда мы книжек про Робин Гуда начитались, и считали, что мы делаем доброе дело: забираем у него деньги, заработанные не честным трудом в пользу бедных. Ведь он же собирался потратить их на любовницу и ресторан. А нам одеть было нечего. Дураки, конечно были. В башке, вместо мозгов, ветер. Короче, разбили мы окно, влезли в машину, схватили портфель, открыли, а там одни бумаги. И тут еще на нашу беду милицейская машина мимо проезжала. Нас задержали. Ну, и впаяли нам на полную катушку. Нам ведь уже по восемнадцать исполнилось. Совершеннолетние. За разбой и порчу имущества по пять лет. Ну, а на зоне уже научили, что к чему и почему. И во второй раз я уже за дело сел.
  - За какое? – робко поинтересовалась я.
  - Не бойся, не за убийство или изнасилование, - хмыкнул Шура, - я в жизни женщину пальцем не тронул. И на мокруху меня никогда не тянуло. Ладно, дальше, уже не интересно. Обычная уголовщина. Но сейчас жизнь другая пошла. За то, за что раньше сажали, теперь награждают, и приветствуют. Теперь мне не обязательно деньги у кого-то тырить. Я могу их в казино, у лохов выиграть. И потом, сейчас дураков, которые свои деньги первому встречному поперечному готовы отдать только халявой помани, пруд пруди.
  - Как это? – не поняла я.
  - Да очень просто, - рассмеялся Шура, - про МММ слышала?
  - Да кто же про это не слышал? – удивилась я.
  - Ну, вот, - начал растолковывать мне Шура, - таких МММ я тебе сотню изобразить могу. Печать сейчас любую сделать можно, только деньги плати. Делаешь себе ксиву, что ты, допустим, представитель автомобильного завода, и едешь в какой-нибудь заштатный городок. Там в местной газете даешь объявление, что завод производит распродажу машин по оптовым ценам, то есть без магазинной накрутки. Толпа начинает ломиться. Показываешь им эту бумажку с синей печатью, паспорт поддельный (кстати, это тоже не проблема), и говоришь, что надо внести пятьдесят процентов стоимости.
  - Почему пятьдесят? – поинтересовалась я.
  - А это целая наука, - усмехнулся Шура, - если скажешь меньше, или чуть больше, сразу вызовешь подозрение. А вот пятьдесят, почему-то работают безотказно. Собираешь денежки, и машешь ручкой этим кретинам. Это только один вариант. А их сотни, если не больше.
  - А если поймают? – я отчего-то глупо хихикнула.
  - Ну, и что? – пожал плечами Шура, - и в тюрьме живут люди. Я смотрю, ты совсем к этой жизни не приспособленная. – Решил он сменить тему, - чокнутая какая-то. Мужик бросил, и сразу травиться кинулась. А если че серьезное случиться, тогда, чего делать будешь?   Я по квартире вижу, что ты в ученой семье родилась. Вон у вас книжек сколько. Книжки, они конечно хорошо, но в реальной жизни, они тебе не подмога. Это хорошо, что ты меня на своем пути встретила. Я тебя научу, как в этом мире надо выживать. Ты мне понравилась. Не выпендриваешься, не строишь из себя столичную штучку. Приютила меня без  всякого. Я добро ценить умею.
  Он встал, и подошел к окну.
  - Иллюминация, блин, как днем. А еще талдычат все время по телику, что электричество экономить надо. Ладно, говори мне адрес твоего придурка, и я поеду, поговорю с ним по-мужски.
  Я снова запротестовала, но Шура даже не хотел об этом слышать. Тогда, я сказала, что поеду с ним вместе. Я поняла, что мне не остановить его, он не верит в мой рассказ о том, что у нас с Вадимом не было ни каких близких отношений, и я не жду от него ребенка. Я уже уяснила, что Шура не даром получил прозвище «молоток», и Вадиму грозит опасность испытать действие его огромных кулачищ на себе. И в покое он меня не оставит, пока не вытащит из меня его адрес.  Поэтому другого выхода, кроме того, что поехать к Вадиму вместе с Шурой, у меня не было. А если говорить честно, то меня мучила обида за то, как Вадим обошелся со мной. И мне даже хотелось, чтобы он увидел, что у меня есть защитник, и меня нельзя «кинуть» просто так, безнаказанно.
  Женщина непредсказуема, если ее сильно обидеть. У нее от любви до ненависти один шаг, а порой и меньше. Еще утром я любила Вадима всей душой, и мечтала о встрече с ним, как о чем-то самом прекрасном на свете. А теперь я ненавидела его за свое унижение, за свою слабость, и мечтала увидеть его таким же униженным и оскорбленным. Я не узнавала сама себя. Сегодня, вместе с солнечным ударом, я, очевидно, получила еще какой-то удар по мозгам. Я наделала столько глупостей, и совершила столько несвойственных мне ранее поступков, что одним больше, одним меньше, не играло уже никакой роли.
  Вадим жил на Кутузовском проспекте, куда мы и рванули вместе с Шурой.

                Глава 3

  Когда мы подъехали к дому Вадима, было уже около двух часов ночи. Дом спал. Только в двух окнах горел свет. Там видимо кого-то еще ждали. Я не знала, в котором из четырех подъездов живет Вадим. Да и адрес я его узнала совершенно случайно, когда для проекта договора мне потребовались Учредительные документы. Дом был сталинской постройки, мощный, строгий и красивый.
  Шура быстро пробежал все подъезды, и крикнул мне: - Иди сюда. Это во втором.
  Я подошла и разочарованно протянула: - Тут же кодовый замок.
  Шура хмыкнул: - Ну, и что? Какие проблемы? Смотри, и учись детка.
  Он взялся за ручку, и начал раскачивать дверь, потом резко дернул ее на себя, и дверь открылась. От удивления, я открыла рот.
  - Как это у тебя получилось?
  Шура подтолкнул меня в подъезд.
  - Ничего хитрого тут нет. На любую электронику, всегда найдется сила, перед которой она не устоит. Этот трюк знает каждый сопливый мальчишка. Поэтому эти кодовые замки, пустая трата денег. Кому надо, тот все равно войдет. Но, если гражданам так спокойнее, - он перешел на шутливо-издевательский тон, - то пусть спят спокойно в своих теплых кроватях, надеясь на это чудо электронной техники.
  Мы поднялись на четвертый этаж и подошли к двери, с цифрами 56. Шура потянулся к звонку. Я перехватила его руку. До меня только тут дошло, что мы собираемся делать. Я видимо совершенно съехала с катушек, если решилась на такое. Во-первых, я не знаю, с кем живет Вадим. Может, мы сейчас перебудим всех его близких? Во-вторых: ну, не пришел он на свидание. Но мало ли, что ему могло помешать? Я ведь даже не удосужилась ему перезвонить. Хотя и он мне не позвонил. В третьих: у нас с ним не такие отношения, чтобы я могла предъявлять ему какие-либо претензии. Он нанял меня на работу. Заплатил мне за это хорошие деньги. Но он не обещал на мне жениться! Он вообще мне ничего не обещал, кроме обеда, если на то пошло.
Сейчас он откроет дверь, получит по физиономии от Шуры, и не поймет за что? Как я после этого смогу посмотреть ему в глаза?
  - Шура, не надо. Мы зря сюда приехали. Пошли домой.
  Но Шура уже давил на кнопку звонка.
  - Нет, теперь уже я назад не поеду, пока не разберусь, с этим хлыщем, который обидел тебя. Шура-молоток слов на ветер не бросает.
  За дверью стояла тишина. Я снова потянула Шуру за рукав.
  - Пойдем, его, очевидно, нет дома.
  - А вот это мы сейчас проверим, - Шура достал из кармана брюк связку каких-то тонких железок, похожих на спицы, и начал копаться ими в замке.
  Я ахнула: - Что ты делаешь!? Это, что, отмычки? Ты же говорил, что больше не занимаешься грабежом. 
  -  А я и не занимаюсь,- замок щелкнул, и Шура медленно приоткрыл дверь, - это на всякий случай при себе держу. Видишь, пригодились. Проходи, сейчас посмотрим, где наш женишок прячется.
  - А если кто видел? – я начала озираться по сторонам, - вызовут милицию, и нас посадят за проникновение в чужое жилище.
  - Какое же оно чужое? – удивился Шура, - тут же твой благоверный живет. Обманул тебя, и думал, спрячется за замками? Думал, за тебя некому заступиться?  Эй, Вадим, ты где подлый трус? Выходи, - заорал он.
  В квартире стояла полная тишина. Шура нащупал выключатель, и включил свет.
-   Да, ты, наверное, права. Нет его дома. Ладно, пойдем, посмотрим, как он живет. И есть ли у него другая женщина. Я это сразу просеку, можешь не сомневаться.
  Он пошел по коридору. Я осталась стоять у двери. Вдруг, я услышала ругательства  Шуры и побежала к нему. Я решила, что он обнаружил притаившегося Вадима, и  сейчас начнет выполнять свою угрозу. Я вбежала в комнату, и заорала во весь голос. Шура подбежал ко мне, и закрыл мне рот рукой.
  - Тихо, не ори. Вот теперь уж нам совсем ни к чему, чтобы нас услышали соседи. Давай, быстро сматываемся отсюда. – Он начал подталкивать меня к выходу. Но я словно окаменела. И было отчего. Вадим сидел в кресле, откинув голову на спинку. Его широко открытые глаза смотрели прямо на меня. Из его груди торчал нож. Странно, но крови почти не было. Лишь не большое пятно расползлось по рубашке вокруг рукоятки ножа. 
  - Он, что, мертвый? – я с испугом посмотрела на Шуру.
  - Нет, живой, - буркнул он. – Не задавай идиотских вопросов.
  - Может «скорую помощь» вызвать? – я направилась к телефону.
  Шура схватил меня за руку.
  - Совсем крыша поехала? Ему теперь, кроме катафалка никакой вид транспорта не понадобиться. И не трогай здесь ничего руками. Пошли, - он начал подталкивать меня к выходу.
  Я посмотрела на него умоляющим взглядом.
  - А вдруг он все же живой? А мы его бросим тут одного. Давай убедимся точно, а? Пульс хотя бы проверим.
  Шура глубоко вздохнул, и покачал головой.
  - Нет, с тобой нельзя по-хорошему разговаривать. Значит, будем по-плохому.- Он потащил меня к выходу. -  Ты видишь, он уже успел окоченеть? Его грохнули уже часов десять назад, поняла? Я за свою жизнь смертей не мало насмотрелся. Можешь мне поверить на слово. Твой Вадим мертв.  Мертвее не бывает. – Он достал из кармана носовой платок, и тщательно вытер им дверную ручку. Выключил свет, и осторожно приоткрыл дверь на лестничную площадку. Окинув меня взглядом, он приказал, - накинь шарфик на голову, так, чтобы не было видно твоего лица. Только без вопросов! – Остановил он меня сердитым окриком.
  Выключив в прихожей свет, он быстро вытолкал меня из квартиры, тихо прикрыл дверь, и потащил меня вниз по лестнице.
  Я попыталась было поинтересоваться, почему мы не вызвали лифт, но он увидев свирепое выражение его лица, промолчала. Выйдя на улицу, мы не пошли к остановке, а нырнули во дворы. Минут десять мы шли молча, пока не вышли на какую-то ярко освещенную улицу. Шура огляделся по сторонам, и свистнул проезжавшей мимо машине.
  - Шеф, отвезешь в центр? Вот решили с подругой на ночь, глядя по Тверской прошвырнуться.
  Я открыла, было, рот, но Шура с силой сжал мое плечо. Молодой парень, лет двадцати пяти, окинув нас взглядом, кивнул:  - Садитесь.
  Мы сели в машину. Меня трясло, как в лихорадке. Я сжала зубы, чтобы они не выбивали барабанную дробь, что есть силы. Шура прошипел мне на ухо: - Косынку сними. Ты же не в Чечне. И лучше будет, если ты пока помолчишь.- Он начал о чем-то разговаривать с водителем. Спрашивать его о том, какие бары и рестораны в центре работают до утра.
  А у меня перед глазами стояло неподвижное лицо Вадима. Получается, когда я злилась на него, за то, что он не пришел на свидание, посылала на его голову проклятия, пробовала травиться, он был уже мертв! Кто и, за что убил его? В моей голове никак не хотела укладываться информация о смерти любимого человека. Моя любовь закончилась, так и не начавшись по сути дела. И, почему мне так не везет?  Я прислушалась к тому, что говорил Шура, и возмутилась про себя. Нет, мужики просто непостижимые люди! Вадима убили, а он собирается вести меня в какой-то ресторан! Пусть сам туда катиться. Надо приехать домой, и позвонить в милицию, сообщить им о смерти Вадима. Он сидит там совершенно один! С ножом в сердце!
Машина остановилась, Шура рассчитался с водителем, и потащил меня к дому, на первом этаже которого  сияла разноцветными лампочками вывеска «Бункер». Я уперлась ему в грудь.
  - Не пойду! Как ты можешь?! Вадим…
  Но, Шура цыкнул на меня: - Замолчи! Иди куда веду. Парень вон отъехал, и остановился. Ты хочешь, чтобы он завтра ментам рассказал,  кого ночью подвозил и куда? Я видел, как тебе хочется назвать ему свой домашний адрес. Ты бы ему еще рассказала, про то, как мы к твоему любовнику в квартиру забрались, и, что там увидели. Вот вляпался так вляпался! Посла Бог сестренку. Думал, отдохну немного, бабок посшибаю. С такой, как ты отдохнешь, на нарах до конца своей жизни.
  Мы вошли в ресторан, к нам сразу подошел молодой парень в униформе: - Вам столик на двоих?
  Шура изобразил на лице улыбку.
  - Хорошо бы, командир. Только где спокойнее. Нам с девушкой серьезно поговорить надо.
  Парень провел нас куда-то в конец зала, и пристроил за угловой столик.
  - Устраивает?
  Шура кивнул
  - Вполне.
  - Что будите заказывать? – парень выжидающе уставился на Шуру.
  - Мне двести граммов водки, а девушке красного вина. А там посмотрим.
  Я вяло запротестовала, что я не пью, и мне бы лучше чашечку кофе, но Шура махнул официанту рукой, и тот ушел.
  Шура с сожалением посмотрел на меня.
  - Слушай, ты от рождения такая, или как? Время три часа ночи. Мы с тобой в кабаке. Какое к черту кофе?
  - Какой кофе, - поправила его я.
  - Чего? – не понял Шура.
  - Кофе, мужского рода, - пояснила я.
  Шура закатил глаза к потолку, и резко выдохнул: - Нет, с тобой точно с катушек съедешь. На месте Вадима, я бы не стал ждать, когда меня убьют, сам бы застрелился.
  - Почему? – растерялась я.
  Шура с жалостью посмотрел на меня, как смотрят на глупого щенка.
  - Ладно, забыли. А теперь скажи мне, чем твой Вадим занимался? Он, что, был связан с криминалом?
  Я замотала головой.
 - Что ты! У него был вполне легальный бизнес. Совместная российско-немецкая фирма.
  - И кем он был в этой фирме? – Шура взял принесенный официантом фужер с водкой и залпом выпил ее. Я передернулась.
  - Как ты можешь пить эту гадость, да еще без закуски? Ты же сейчас опьянеешь!
  - Обязательно, - хмыкнул Шура. – Было бы с чего пьянеть. Ты давай от вопроса-то не увиливай. Или не знаешь?
  - Это я-то не знаю? – возмутилась я. – Да я работала в его фирме почти месяц. Он был генеральным директором и совладельцем фирмы.
  Шура нахмурился.
  - Так у вас, что, служебный роман был что ли? Месяца у него не работала, а уже ребенка тебе заделать успел. Вот хлыщ! Хотя, как я успел разглядеть, он мужик видный был. Можно сказать, красивый. Таких, как он, бабы любят. Опять же деньжата у него водились, раз серьезным бизнесом занимался. А красивый мужик, да еще при «бабках»… . Слушай, а может его такая же униженная и оскорбленная, как ты грохнула, а? Он, видать по женской части ходок был еще тот.
  Я тяжело вздохнула.
  - Я устала тебе говорить, что у нас с Вадимом не было близких отношений, и я не беременна. Ясно?
  - Ничего не ясно, - буркнул Шура, - с чего это ты тогда жизни себя лишить надумала? Опять же в обморок сегодня падала, когда я тебя подобрал на улице.
  - Я не вещь, чтобы меня подбирать! – возмутилась я, - и в обморок упала от солнечного удара. А что касается отравления, так это не твоего ума дело.
  - Ошибаешься сестренка! – Шура поманил официанта пальцем, и приказал, - повтори еще два раза по столько. Да принеси чего-нибудь пожрать. Аппетит разыгрался не на шутку. Только разных деликатесов не тащи. Чего-нибудь по проще и посытнее, ясно? –  Он посмотрел на меня, - а ты чего сидишь, как на поминках? Успеешь еще оплакать своего любовника-начальника. Выпей, согрейся. Сразу легче станет. Тебе надо напряжение снять. А то лопнешь, как натянутая струна, возись потом с тобой.
Я, не глядя, протянула руку, нащупала бокал, и разом опрокинула его себе в рот. Мне показалось, что я проглотила огонь. На глазах выступили слезы, дышать стало нечем, в голове гудело. Мне казалось, я умираю. Шура что-то совал мне в рот, но я выплевывала, пока не почувствовала, как в горло полилась живительная влага воды. Когда я пришла в себя, Шура протянул: - Ну, ты даешь! Не каждый мужик так умеет. Залпом опрокинуть в себя пол стакана водки?! На фига я тогда тебе вино брал, а? Сильна девка. А еще выпендривалась: кофе ей подавайте. Не так-то ты проста, как с виду кажешься. На первый взгляд, лопух лопухом. А смотри, что творишь. Пьешь, как грузчик, травишься лекарствами, в чужой дом вламываешься неизвестно с кем (ты ведь меня практически не знаешь), а там труп… . Погоди! – Шура, вдруг замер, и внимательно посмотрел на меня. – Золото мое, а не ты ли его и отправила к праотцам, а? 
  Я вытаращила на него глаза, и начала пыхтеть, как паровоз, пытаясь сказать ему, что он сошел с ума, подозревая в убийстве Вадима меня. Но мой язык не хотел мне повиноваться. Он заполнил собой весь рот, и стал совершенно неповоротливым, и горячим. В голове шумело, все вокруг плыло перед глазами. Я что-то промычала, но  Шура  не обратил на меня никакого внимания. Он разговаривал сам с собой.
  - А, что, это не лишено смысла. Он ее обманул, она разозлилась, грохнула его, а чтобы создать себе алиби, вырядилась в это тряпье осеннее - зимнего сезона и при большом скоплении людей грохнулась в обморок. Тут ей подворачивается один придурок, то есть, я, и везет ее домой. Когда она понимает, что натворила, она пытается покончить с собой, но в последний момент трусит, и вызывает «скорую помощь». У них тоже зафиксировано, что у девушки сильно болела голова, и она переборщила с таблетками, а главное, что она была дома. Тут нарисовался я. И подтвердил, что она была дома, и, что я - ее брат. Но ей надо убедиться, что она убила любовника окончательно и бесповоротно, а может, что-то забыла в квартире, и ей надо туда попасть, и она начинает капать мне на мозги, о своей безответной любви.  Покупаюсь, завожусь, и мы мчимся к этому трупу на квартиру. Она удостоверилась, что любовник не ожил, а мертв, как и полагается, забирает то, что ей надо. Она ведь вошла в комнату позже и, где была все это время, я не знаю. И теперь сидит, и хлещет мою водку. Да, Шура, на этот раз ты влип основательно. Надо делать ноги, пока не поздно. – Он начал тормошить меня, - вставай Мата Хари, нам пора.
  Но ноги не хотели слушаться меня. Они стали, как ватные. Я видела, как Шура суетится вокруг меня, и мне вдруг стало так смешно. Я начала хихикать, отталкивая его руки. И вдруг вспомнила, как мы бежали с Шурой по темным, спящим дворам. Мне стало еще веселее. Я хохотала уже во весь голос. На нас начали оборачиваться. Шура кинул деньги на стол, взвалил меня на плечо, и потащил к выходу. Вслед нам сыпались непристойные шутки и предложения.
  Как я очутилась дома, в своей собственной кровати, я не помню. Рано утром меня разбудил телефонный звонок. Его звон казался мне колокольным набатом, а моя собственная голова колоколом. Она гудела, звенела, и стонала одновременно. Во рту было сухо и неприятно. До сегодняшнего дня я не знала, что такое похмельный синдром, потому, что никогда не пила крепкие спиртные напитки. Оказывается это настолько неприятная вещь, что мне вряд ли еще раз захочется повторить этот эксперимент. В глаза словно насыпали песку, руки дрожали, тело было налито свинцом.  А телефон все надрывался.
  До чего все же люди настырные. Если я не снимаю трубку, значит, меня нет дома. А если меня нет дома, нечего трезвонить столько времени  подряд. И потом, кто может звонить мне в такую рань? У меня, между прочим, отпуск. И я никому ничего не должна. Может, это Вадим?
  И тут я все вспомнила! Оглядевшись по сторонам, я поняла, что я действительно дома. Значит, Шура вчера привез меня домой. Спасибо ему. Я смутно помнила, что он что-то говорил мне там, в кафе, что-то спрашивал. Но, что? И где он есть? Почему он не снимет трубку? Хотя, ему сюда никто звонить не будет. Вот он и не снимает. 
  - Шура! – крикнула я, - сними трубку. Узнай кто, и скажи, что я перезвоню через полчаса. Хорошо?    
  Шура не отзывался. Я сползла с кровати, и на четвереньках, (Боже, какой стыд! Видела бы меня сейчас бабушка) поползла к телефону.
  - Алло?
  - Жанна, это ты? – услышала я голос Юры.
  - Нет, крокодил Гена, - буркнула я в ответ.
  - Не понял, - голос Юры стал растерянным, - я очевидно не туда попал. Извините.
Мне стало стыдно. Нет, очевидно, после вчерашнего моего обморока, когда я упала на мостовую, в моей голове что-то сдвинулось. Раньше я ни за что не позволила бы себе так разговаривать с человеком, тем более с мужчиной, и уж тем более хамить ему. А сейчас я сижу на полу в майке и плавках, с всклокоченными волосами, полу пьяная, и несу чушь. В трубке раздались гудки. Я опустила ее на рычаг, и попробовала подняться. Но у меня это не получилось! Меня почему-то тянуло вниз, на спину. Вспомнив, каким образом я добралась сюда, я облегченно вздохнула, и встав на четвереньки, снова поползла, но теперь уже на  кухню. На кухне Шуры не было тоже, но на столе лежала записка. Я стащила ее со стола, и прислонившись спиной к стене, начала читать.
  «Ушел на разведку. Вернусь, поговорим. Если будут звонить из милиции, или с твоей работы, никому не говори, что ты знаешь о смерти Вадима. Лучше, вообще не отвечай на звонки. И никому не открывай. Ключ у меня есть. Шура».
Телефон снова ожил. Но теперь я смотрела на него, как на врага. Как хорошо, что я сморозила глупость, отвечая Юре. Я бы обязательно проболталась ему, что знаю о смерти Вадима. И как бы потом я смогла объяснить ему, откуда я это знаю? Я вдруг вспомнила, что Шура вчера собирался уехать от меня, и даже обвинял меня в смерти Вадима. Большей глупости придумать невозможно. Хотя, с другой стороны, он ведь меня не знает. Да я ученика в школе наказать не могу, и ругаться не умею. Пробовала несколько раз кричать, но у меня от крика сразу садиться голос, и получается не крик, а одно шипение.  Ребятишки начинают хохотать, и я вместе с ними. Я, наверное, и ударить-то никого не смогу. Что уж тут говорить об убийстве.   
  А почему же Шура вдруг передумал, и решил остаться? Ему-то, зачем мои заморочки?  Логичнее бы было сегодня же утром уехать из Москвы куда подальше. У него и так несколько, как он выразился, «ходок» есть. Зачем же ему светиться рядом со мной? А то, что милиция меня посетит сегодня или завтра, сомнений быть не может. Я не удержалась, и похвасталась Юре о том, что Вадим назначил мне свидание. Он еще пошутил, что Вадим редко кому назначает свидание сам, в основном это делают девушки, которые от него без ума. И раз он назначил мне свидание, значит, он на меня запал. Я отшутилась, но мне было это очень приятно слышать. И теперь, когда Вадим убит, Юра естественно скажет о том, с кем Вадим должен был встретиться в этот злополучный день. А у меня нет никого, кроме Шуры, кто бы смог подтвердить мое алиби, что я в это время валялась без сознания у памятника Юрию Долгорукому. А Шуре встреча с милицией сейчас нужна так же, как зайцу колокольчик. Что же делать?
  Может, самой позвонить Юре и, как ни в чем, ни бывало, и сыграть в обиженку, пожаловаться, что Вадим назначил мне вчера свидание, а сам не явился? И попросить его, чтобы он узнал у Вадима, в чем дело. Да, точно, я так и сделаю. Ведь есть еще и врач из «скорой помощи», которая может подтвердить, что мне было плохо, и она сделала мне укол.
  Мысли в моей голове метались, как тараканы ночью, когда хозяйка неожиданно включает свет. Он разбегались в разные стороны, и я, не успевая додумать одну мысль, уже начинала думать  другую, перескакивая на третью, четвертую, пятую. Я понимала, что упускаю что-то важное, но ничего не могла с собой поделать. Я приказывала сама себе, успокоиться, но ничего не получалось. Вскоре моя голова напоминала мне стеклянный шар, готовый разлететься на мелкие осколки, от малейшего сотрясения, а губы сами стали говорить строчки давно забытого стихотворения.
 « Я бегу по воде, брызги в стороны.
Прочь покиньте меня, мысли – вороны!
Заклевали меня, душу вынули.
Я хочу, чтоб на веки вы сгинули!
Но они надо мной измываются.
Лезут в сердце мое, издеваются.
Стаей кружатся мысли – вороны.
Разлетайтесь прочь, во все стороны!
Мысли сладкие, мысли грешные,
Безнадежные, безутешные.
Нет в них трезвости, нет в них разума.
Сердце высушат, и сведут с ума… «.   
  Телефон зазвонил снова. Я вздрогнула,  зажала голову руками, от резкой трели, и на автопилоте, просто, чтобы он замолчал, сняла трубку. На то, чтобы просто выдернуть телефонный шнур из розетки, у меня просто не хватило в этот момент соображения.
  - Жанна, это ты? – снова услышала я голос Юрия.
  - Я, - коротко отозвалась я.
  - Жанна, ты дома? – задал вдруг нелепый вопрос Юра. - Потом, видимо сообразив, что сморозил глупость, извинился, - извини, я несу чушь. Совсем ум за разум заходит. Понимаешь, звоню тебе все утро, и нарываюсь на какую-то дурочку, которая пытается плоско шутить. А мне не до шуток.
  Я чуть было не ляпнула, что звонил он всего один раз и шутка как раз вовсе даже нечего, да и дурак, он сам.  Но во время остановилась.
  - Бывает. Знаешь, как у нас в центре линия перегружена. Я сегодня отсыпаюсь. Вот только из кровати вылезла. А, что случилось? Какие-то проблемы на работе?
Я сама раньше не замечала в себе таких актерских способностей. Может, во мне пропала  великая актриса? Мой голос звучал капризно, расслабленно. Я даже зевнула для пущей убедительности.
  - Ты вчера встречалась с Вадимом? – Юра с ходу взял быка за рога.
Я попыталась изобразить глубоко обиженного человека.
  - Нет. И вообще, я больше ничего не хочу о нем слышать. Так и можешь ему передать. Он не пришел на встречу. Я ждала его на солнцепеке, как идиотка, почти два часа, грохнулась в обморок, пришлось чужим людям вызывать мне «скорую помощь». Если он надеется на мое прощение, то его не будет. Я  вашей фирме ничего не осталась должна?
  - Нет, - растерянно отозвался Юра.
  - Так вот, - продолжила я, - тогда всего доброго, и прощайте!
  - Погоди, погоди, - зачастил Юра, - не вешай трубку. Тут такое случилось. Ты стоишь, или сидишь?
  - А тебе какая разница? – не вежливо отозвалась я.
  - Сядь, пожалуйста, - попросил Юра, - видишь, ли, Вадима вчера убили.
  Естественно, он ожидал реакции на свое заявление, и я его не подвела.
  - Ты в своем уме?! – заорала я в трубку, - что ты такое говоришь? Как это убили? – Я зарыдала.
  Самое интересное, что рыдала я по настоящему, но абсолютно ничего не чувствуя в душе. Или я действительно великая актриса, или мой шок от смерти Вадима прошел, но наступило, как это бывает в таких случаях, отупение. Ты смотришь на себя, как бы со стороны. И все эмоции, переживания, становятся, тебе недоступны. Вернее, внешне они проявляются, а внутри пустота.
С  о мной было то же самое, когда хоронили бабушку. Я понимала, что бабушки больше нет, что сейчас ее опустят в землю, и я ее никогда не увижу, но я не могла выжать из себя ни единой слезинки. И к тому же мысли мои были о том, что сегодня по телевизору будет идти фильм «Телохранитель», который я обожаю, но я не смогу его посмотреть, потому, что в это время все бабушкины коллеги, и друзья соберутся на поминки, и я не смогу включить телевизор. Нет, я не бесчувственное бревно. Я очень любила бабушку. Когда я нашла ее мертвую, в библиотеке, то   сутки не могла вымолвить ни слова, словно окаменела. А после говорила, и говорила, не могла остановиться. Очевидно это шок, так действует на меня. Организм подходит к какой-то опасной черте, и сам начинает регулировать эмоции.
  Вот и сейчас, мой организм, перенесший такую встряску ночью, сам отключил мои эмоции, и переживания. Я рыдала в голос, но сердце мое билось спокойно, и ровно. Я смотрела на всю историю, произошедшую со мной, со стороны, как чужой человек. Мне даже захотелось хихикнуть, когда Юра в ответ тоже зашмыгал носом.
  - Жанна, ты ему очень нравилась. Он сам говорил мне об этом. У него были в отношении тебя серьезные намерения. Но, какая-то сволочь убила его! Что теперь делать, не представляю? Милиция тут с самого утра мельтешит. Всех трясут, как грушу. Кстати, Ляна рассказала им о тебе. Так, что имей в виду.
  - А что она могла рассказать? – насторожилась я.
  Юра замялся.
  - Ну, понимаешь, она же тоже была влюблена в Вадима, как кошка. Он с ней переспал пару раз, вот она и возомнила, бог знает что. Я и сказал ей, чтобы губы не раскатывала. Ну, что он  к тебе не ровно дышит.
  - А еще, что ты ей сказал? – обозлилась я. Мои слезы сразу высохли, как по волшебству.
  Юра тяжело вздохнул.
  - Сказал, что у вас  назначено свидание. И пошутил, что Вадик сделает тебе на нем предложение руки и сердца.
  - Он, что, действительно собирался это делать? – я затаила дыхание.
  - Да, нет, конечно, - пробормотал Юра, - это я пошутил, чтобы она позлилась. Подумаешь, Вадим, свет в окошке. Будто других мужиков на свете нет. А если строго между нами говоря, то Вадим был еще тем дерьмом. Щелкал девок, как семечки, и потом выплевывал, как  шелуху. Кроме смазливой физиономии ничего в нем такого и не было. Всю жизнь за счет баб жил. – Тут он понял, что заехал куда-то не туда, и резко сменил тему, - короче, я тебя предупредил. Пока.
  В трубке запиликало: - Пи, пи, пи.
  Я тупо посмотрела на нее, и бросила на аппарат. Вот, Юрка, вот сволочь! Кто его просил трепать всем и каждому про наши с Вадимом отношения? Значит, Ляна все же была любовницей Вадима? Я это сразу поняла по ее взгляду собственницы, которым она на него смотрела, когда я первый раз пришла в офис. А Вадим меня обманул, заявив, что у них чисто деловые отношения. То-то он просил не афишировать наши с ним ежедневные разговоры по телефону. Хорош гусь! А, может, это Ляна его и убила, из-за ревности? А, что не лишено логики. Она в последнее время ходила, как в воду опущенная. Ее постоянно тошнило. Тошнило! Это она  беременна, а не я! Точно. Залетела, ждала Вадима, чтобы сообщить ему это пренеприятное известие, естественно не для нее, а для Вадима, а тут Юра со своим заявлением о нашей помолвке. Вот она его и убила.
  Мне вдруг стало жалко эту дурочку, которая испортила жизнь себе, будущему ребенку, и забрала ее у любимого человека. Конечно, молодая, глупая, эксцентричная, но это ни как не оправдывает того, что она сделала.
  Я медленно по стеночке побрела к холодильнику. Очень хотелось пить. Во рту было сухо, как в пустыне Сахаре. В холодильнике, кроме пачки молока не было ни чего живительного. Но, при виде молока меня снова затошнило. Вдруг, мой взгляд упал на банку маринованных огурцов. Руки сами потянулись к ней, открыли крышку, и  я с жадностью припала к резкой, холодной, кислой воде, сильно отдающей уксусом. Это было блаженство. В голове, вдруг что-то щелкнуло, и просветлело. В глазах появилась резкость, они перестали слезиться. Весь мой организм, как будто  распрямился, стал легким, и запел. Да, теперь я понимаю, почему алкоголики  мечтают о рассоле. Это, оказывается действительно чудодейственное лекарство. Теперь можно и подумать, что делать дальше, и как жить.
  Вадима, конечно, жаль, но если быть честной самой с собой до конца, то я с первого дня знакомства с ним понимала, что вся моя любовь к нему  обречена на неудачу. Он использовал меня, мои знания языка, когда оказался в безвыходной ситуации, только и всего. А то, что он пригласил меня в ресторан, это просто жест благодарности с его стороны, и не более того. А те намеки, которые он мне делал в телефонных разговорах, так это больше мои фантазии. Ведь он мне ни разу не сказал напрямую  о своих чувствах. И, зачем я вчера послушала Шуру и поехала к Вадиму на квартиру? А если меня там кто-то видел, запомнил? Попробуй тогда, докажи в милиции, что я к этому убийству ни с какого боку отношения не имею.
  - Ты чего на полу сидишь? Ну, и видок у тебя. Красотка одно слово! – Раздалось у меня над ухом.
  От неожиданности я так испугалась, и растерялась, что снова, чуть было не грохнулась в обморок. Сердце заколотилось в груди, и ухнуло куда-то вниз, в глазах потемнело. Если так дальше пойдет, то я скоро стану, похожа на барышень восемнадцатого века, которые большую часть времени проводили в бессознательном состоянии. Или стану заикой, что более вероятно. Я сердито посмотрела на ухмыляющегося Шуру.
  - Ты меня до полусмерти напугал. Как ты вошел?
  Шура тяжело вздохнул, и покачал головой.
  - Совсем плохая. У меня же ключи есть. Ты записку читала?
  - Читала, - буркнула я в ответ.
  - Так я не понял, ты, почему на полу сидишь? – переспросил Шура, - тебе жарко, или ты выше подняться не можешь? – съехидничал он.
  Я медленно поднялась с пола,  села на стул, и вызывающе посмотрела на него.     Шура рассмеялся.
  - Молодец. А ты ничего девка. Упертая. Я вначале думал, что ты столичная штучка. Кисельная барышня.
  - Кисейная барышня, - поправила я его.
  - Нет, - покачал головой Шура, - кисельная. То есть ни рыба, ни мясо. Кисель, одним словом. А ты вчера такого шороху в ресторане дала, даже я поразился. Я, честно говоря, утром хотел от тебя сбежать. Мне лишние проблемы с милицией ни к чему. А потом подумал: выходит я ботало? Натрепал тебе, что можешь на меня рассчитывать, сестрой назвал, а сам деру дал? Если бы ты ныла, зудела, истерику закатила, я бы, наверное, так и сделал. А ты в загул пошла. Это по-нашему. Так, что можешь на меня рассчитывать.
  Я махнула рукой.
  - Ладно тебе. Лучше расскажи, что ты узнал? Я из твоей записки поняла, что ты был у дома Вадима.
  Шура кивнул.
  - Был.  Дела у нас с тобой красавица, как сажа бела. Милиция там шустрит. Всех жильцов опрашивают. Друга твоего упаковали в мешок, и увезли.
  - В какой мешок? – удивилась я.
  - В целлофановый, - отозвался Шура. – Неужели никогда не видела?
  Я помотала головой.
  - Нет.
  Так ты говорила, вроде, что у тебя бабка недавно тапочки откинула? – спросил Шура.
  - Мою бабушку убили, - обозлилась я, - будь добр, говори о ней уважительно. Я ее очень любила. И вообще, она была прекрасным человеком, прекрасным преподавателем, ученой, великолепной бабушкой. Она заменила мне отца и мать. – Меня понесло.
  Шура поднял руки вверх.
  - Все, сдаюсь. Извини, ежели чего не так сказал. Я в университетах не обучался. Так ты видела, как увозили твою бабушку?
  - Нет, - я на минуту задумалась. – Я не выходила на улицу. Я не могла подняться, ноги отказали. На меня словно столбняк напал. Я переживала, была напугана.
  - Ну, ясно, что не смеялась, - хмыкнул Шура. – Да, кстати, что-то возле тебя много трупов девушка. За месяц второй, если я не ошибаюсь? Или я не все знаю? Ты, случаем не маньячка? 
  Я набычилась. Шура похлопал меня по плечу.
  - Расслабься. Это я так шучу. А если без шуток говорить, то наши с тобой дела хреновые.
  - Почему? – испугалась я.
  - Да я там с одним корешом перекинулся словечком, бутылочкой пива его угостил. Он в этом доме, в подвале бомжует. Так он мне по секрету рассказал, что милиции известно, кто замочил бедолагу. Кто-то из соседей видел, как днем к этому Вадиму прибегала молодая симпатичная девица лет двадцати трех, двадцати пяти, среднего роста, шатенка. Была у него не долго, выбежала из квартиры, как ошпаренная. А вечером, она же приходила снова, но уже с мужиком лет пятидесяти. Козлы, неужели я так старо выгляжу, а? – он посмотрел на меня. Я промолчала. Шура недовольно крякнул, и продолжил, - и эти мужик с девкой вошли в квартиру убитого, пробыли там какое-то время, и тоже выбежали оттуда, как зайцы, и понеслись вниз по лестнице, даже не воспользовавшись лифтом. Как тебе это? Ведь мы с тобой никого не встретили!  Я это точно помню. Значит, кто-то стоял у дверного глазка. Интересно, целый день, что ли? Вот народ! Как привыкли в сталинские времена подглядывать друг за другом, да закладывать друг друга, так и не могут отвыкнуть. Теперь милиция составила фото робот этой девицы.  Мужика, говорит, хуже разглядели, только в общих чертах. Ну, у меня-то это чисто профессиональное. Меня подловить трудно. Но ведь я и тебе говорил, закройся шарфиком, спрячь лицо. Нет, накинула на голову, как фату. Эх, бабы, бабы, вам лишь бы покрасоваться. Теперь мы с тобой засветились.  Искать нас будут. Что ты на это скажешь?
  Я молчала. А что тут можно было сказать?  Шура вздохнул.
  - Чего молчишь? Ты, почему мне соврала? Сказала, что не была у него утром. Ты его убила?  Мне ты можешь сказать  правду. Я все равно тебя не брошу. Я тебе помогу. Раз уж нас судьба связала одной веревочкой, значит, так тому и быть. Мы с тобой сейчас соберемся, и уедем  ко мне домой. Распишемся. Так, что сменишь фамилию, и пусть ищут ветра в поле. Конечно, это будет фиктивный брак. А время пройдет, и ты вернешься сюда.  Квартиру эту, конечно, потеряешь, но тут уже не до жиру, быть бы живу. Только одно условие: ты  должна мне сказать правду. Ты его убила?
  Я закрыла глаза. На меня вдруг накатила волна такой усталости, отрешенности, безразличия. Если даже Шура не верит мне, то кто же тогда поверит в мою непричастность к убийству Вадима? Да, я ведь забыла о милиции. Юра мне говорил, что Ляна рассказала им обо мне. Рассказ Ляны, описание соседей Вадима, все против меня.  Значит, они скоро будут здесь.
  Я открыла глаза, и посмотрела на Шуру.
  -  Я его не убивала. Я не знаю, кто приходил к Вадиму утром.
  - А как ты тогда объяснишь, что тебя там видели? Именно тебя!
  - Не знаю. Ошиблись, наверное.  Мало ли женщин похожих? –  пожала я плечами. – Он был мужчиной. А у мужчин, тем более одиноких, всегда есть женщины. Фигура и цвет волос, это еще не доказательства.
  - Вполне логично, - протянул Шура. – И потом, как они на тебя могут выйти? Я имею в виду милицию, - пояснил он. - Если ты, как говоришь, с ним не спала, и дите от него не ждешь. Работала  в его фирме всего месяц, и уже там не числишься. Ведь так? – он вопросительно посмотрел на меня. 
  - Так-то так, - вздохнула я, но  скоро здесь будет милиция.
  - С чего ты это взяла? – напрягся Шура.
  - Мне звонил заместитель Вадима, и сказал, что Ляна, секретарша Вадима рассказала следователю обо мне, и наших с Вадимом отношениях.
  - Ты же говорила, что у тебя не было с ним ни каких близких отношений? – заорал Шура, и  впился в меня глазами.
  - Их и не было, - пожала я плечами, - зато у нее были. Это мне тоже Юра сказал. Я, думаю,  это она его убила.
  - Так, тушите свет, ложимся спать, и лучше все по одиночке, - пробормотал Шура. – И с чего ты это взяла?
  - Я думаю, как раз она ждет от него ребенка, а он ее бросил. Она меня ревновала к нему. Я это видела.  – Пояснила я.
  - Ну, это не повод, - пожал плечами Шура, - если бы все бабы убивали мужиков, за то, что те их бросили с брюхом, то и мужиков бы на белом свете уже не осталось. У нас сейчас почти каждая вторая мать одиночка. И потом, она, что, на тебя похожа, что ли?
  - Да нет, - покачала я головой, - наоборот. Она высокая, стройная, молодая, и глаза у нее голубые, а не зеленые.
  - При чем здесь глаза! - вспылил Шура, - глаз-то как раз никто и не видел. А вот рост и фигуру перепутать сложно.
  - Я как-то об этом не подумала, - пробормотала я.
  - Думать надо. Для того у тебя на плечах и голова, чтобы думать, - процедил Шура. – Я сегодня дождусь от тебя определенного ответа, или нет?
  - По поводу? – я лихорадочно начала соображать, - ты мне столько вопросов задал за последние пять минут.
  - Не строй из себя дурочку! – не на шутку разозлился Шура.
  - Ты имеешь в виду, выйду ли я за тебя замуж? – робко поинтересовалась я.
Если честно, то мне совсем не хотелось выходить за него замуж, и уж тем более, уезжать куда-то в Сибирь. Я не сделала ничего такого, чтобы добровольно ехать в ссылку. О Сибири я знала только по книгам и фильму «Звезда пленительного счастья», в котором рассказывалось о декабристах и их женах. Да, еще читала о том, как Ленина сослали в Шушенское, и он страдал там от гнуса и страшных морозов. А я даже при  -10  начинаю страшно мерзнуть. Нет, конечно, если бы у меня была такая любовь, как у жен декабристов к своим мужьям, то я, конечно, могла бы рискнуть, но я ведь совершенно не люблю Шуру.
  - Ну, конечно, это сейчас меня больше всего волнует! – вывел меня из задумчивости сердитый голос Шуры. – И, какого черта я с тобой связался? Старею, наверное. Жалко тебя дурочку. Пропадешь ведь. 
  И тут раздался звонок в дверь. Шура замер. Потом на цыпочках пошел к входной двери. Осторожно посмотрев в глазок, он махнул мне рукой, чтобы я стояла на месте, и вернулся. Приблизив губы прямо к моему уху, он прошептал: - Это менты. Быстро сработали. Странно. Я надеялся, что это произойдет дня через два, если вообще произойдет. Необыкновенное служебное рвение. Так, сейчас я спрячусь в кабинете. Я видел там нишу за шкафом. Ты откроешь им дверь. Веди себя уверенно. Ты нигде не была, и ничего не знаешь. Я надеюсь, они пока без ордера на обыск? Обо мне ни слова. Поняла?
  - Поняла, - кивнула я. – Погоди, а как же я докажу, что в тот день я ждала его у памятника, и упала в обморок? Ведь кроме тебя об этом подтвердить никто не может.
  - Да там куча народу была! – прошипел Шура, - захотят, узнают. А если ты скажешь обо мне, тогда уж точно нам обоим крышка. Вместе поедем на зону, только в разных вагонах. – Он быстро пошел к кабинету, но у двери обернулся, - ты хоть оденься, пойди. Или так и будешь их встречать?
  Я окинула себя взглядом, и ахнула. Со всей этой неразберихой, я совершенно забыла, что на мне, кроме плавок и футболки больше ничего нет. Я кинулась в комнату, натянула на себя первое, что попалось под руку, и выскочила в коридор. 
Звонок надрывался, как пожарная сирена.  Обреченно вздохнув, я поплелась к двери.
  - Кто там? – недовольным, сонным голосом спросила я.
  - Откройте, это милиция, - услышала я сочный мужской бас.
  - Что вы хотели? – попробовала я оттянуть время, чтобы собраться с духом и мыслями.
  - Мы хотели бы побеседовать с Жанной Заяц. Это вы? – мужчина достал красную корочку, открыл ее, и приблизил к дверному глазку. 
  Делать было нечего. Я открыла дверь, и отступила в прихожую.
  - Да, это я. А в чем собственно дело?
  Мужчин было двое. Один – высокий, худощавый, лет сорока. Другой – среднего роста, молодой с веселыми глазами. Первый еще раз показал мне удостоверение, и представился: - Майор Пронин. Старший опер уполномоченный. Уголовный розыск. Можно пройти?
  Я кивнула.
  - Проходите. А, что случилось?
  - Ну, вот сейчас пройдем, и поговорим, - произнес Пронин, и кивнул на молодого парня, - это старший лейтенант Зуев. Куда можно пройти?
  Я чуть было не брякнула – в кабинет. Дело в том, что бабушка всех своих гостей, и коллег принимала именно в кабинете. Она всегда говорила, что жилые помещения предназначены только для хозяев, и гостям там делать нечего.
  - Проходите в гостиную, - пригласила я.
  Когда мои гости устроились в креслах,  я вспомнила о том, какой должна быть гостеприимная хозяйка, и предложила им кофе. Но они отказались. Майор Пронин сказал: - Спасибо, у нас очень мало времени. Давайте сразу перейдем к делу.
Я чувствовала, что у меня начинают дрожать руки, и их надо чем-то занять. Я понимала, что это конечно глупо, но  не нашла ничего лучшего, как схватить со спинки стула шелковый шарфик, и начала безжалостно теребить его.
  - Да вы успокойтесь. Не надо так нервничать, - попробовал меня успокоить Пронин. – Я задам вам всего несколько вопросов, и мы уйдем.
  Я выжидающе посмотрела на него.
  - Вам знаком Вадим Каневский?
  Я кивнула.
  - Да, конечно.
  - И давно вы его знаете? – майор впился в меня глазами.
  Я завязала на шарфике тугой узел, и теперь пыталась развязать его. Но у меня ничего не получалось. Майор осторожно забрал шарфик у меня из рук, и повесил его снова на спинку стула.
  - Извините, но мне кажется, он вас отвлекает от беседы с нами.
  Я тяжело вздохнула. Нет, Шура прав, я полная кретинка. Зачем я взяла этот дурацкий шарфик? Если раньше они и сомневались, в том, что я имею какое-то отношение к смерти Вадима, то теперь этих сомнений у них не осталось. Так нервничать, как это сейчас им продемонстрировала я, могут только люди, у которых не все в порядке с законом, и у которых рыльце в пушку.
  -  Мы знакомы где-то около месяца. Я работала в его фирме.
  - А почему уволились? Работа не понравилась, или шеф? – поинтересовался Пронин.
  - Ни то и не другое, - пожала плечами я, - это была временная работа. У меня закончился срок контракта, я получила расчет, вот и все.
  - Это что же за контракт такой на месяц? – удивился Зуев, - или вас брали на испытательный срок?
  - Да, нет, - попыталась разъяснить я, - у них заболела сотрудница, которая в совершенстве владела немецким языком, вот они на время ее отсутствия и наняли меня. Я вообще-то преподаватель немецкого языка. Окончила факультет иностранных языков  МГУ. Работаю в общеобразовательной школе. Сейчас каникулы, почему бы, не подработать?   
  - А кто порекомендовал вас Каневскому?
  - Никто, - я обнаружила, что теперь не даю покоя пуговице на блузке. Можно сказать, я ее практически уже оторвала. Отдернув руки от многострадальной пуговицы, я сложила их на коленях. – Каневский был на выставке в Манеже, а я там же была со своими учениками. Он услышал, как я веду урок, и подошел ко мне. Ему понравилось мое произношение.   
  - И он сразу предложил вам работу? – удивился Пронин.
  - Да, а что тут такого? – я изобразила недоумение, - у них было безвыходное положение, а у меня отпуск два месяца. 
  - Безвыходных положений не бывает, - возразил Зуев. Я заметила, как внимательно он оглядывает комнату. – Мы были на фирме Каневского, разговаривали с сотрудниками.  Там все знают немецкий язык. Фирма-то российско-немецкая, и в нее сотрудников сразу отбирали со знанием языка. Поэтому отсутствие одной даже очень квалифицированной сотрудницы никаким образом не сказалось бы на работе фирмы. И кстати, никто из служащих Каневского  больничный лист  за последние два месяца не брал.
  - Как это так? – изумилась я. – Не может такого быть!
  - Еще как может, - усмехнулся Зуев. – Мы проверили.
  Майор Пронин продолжал сверлить меня взглядом. Я растерялась. Теперь я уже действительно ничего не понимала. Если Вадим солгал, то зачем?! Ради чего он держал меня у себя на фирме три с лишним недели? Нет, тут что-то не так.
  - Вы не удивлены, почему мы задаем вам все эти вопросы? – прищурился Пронин.
Да,  из меня никогда не получится даже самой захудалой актрисы. Ведь если бы я на самом деле не знала, почему они ко мне пришли, я бы уже закидала их вопросами. А я сижу и несу ерунду, даже не поинтересовавшись, а к чему все эти разговоры.
Теперь уже говорить о том, что я не в курсе дел, нелепо,  глупо и даже опасно.
  - А мне перед вашим приходом звонил заместитель Вадима – Юра. – Нашлась я.
  Опустив глаза, я похолодела.  Мои руки жили сегодня отдельно от меня. Теперь они занялись юбкой. Оказывается, все это время я периодически скручивала ее подол в трубочку, открывая мои ноги,  до самого не могу, а потом раскручивала. Что обо мне думают мужчины, сидящие напротив, мне даже не хотелось задумываться. Чтобы хоть как-то укротить свои руки, я засунула их под колени, и прижала к стулу.
  - Так, значит, вы в курсе, что Каневский убит? – констатировал Пронин.
  - Да, - коротко ответила я.
  - И, что вы обо всем этом думаете? – поинтересовался он.
  - Я не знаю, - ответила я, не поднимая глаз.
   - Секретарь Каневского сказала нам, что вы были с ее шефом в близких, интимных отношениях. – Под Прониным тяжко застонало кресло.
  Я видела, как он переложил одну ногу на другую, и поерзал, устраиваясь удобнее. Я кинула на него быстрый взгляд, и снова опустила голову.
  - У нас не было ни каких отношений. Я его практически не знала. Мы и виделись-то всего один раз, когда он меня нанимал на работу.
  - Как это так? – удивился Пронин, - вы же сами сказали, что работали у него почти месяц.
  - Да, я работала, но общались мы только по телефону. Это вам все сотрудники фирмы могут подтвердить. Вадим, после нашего с ним знакомства, на следующий день улетел в Германию, и больше я его не видела. – Я вдруг ясно представила Вадима, сидящего в кресле, с ножом в груди, и вздрогнула.
  - Вам холодно? – услышала я ехидный голос Зуева.
  Этот молодой следователь меня раздражал. Он смотрел на меня насмешливым взглядом, который так и говорил: «я о тебе все голубушка знаю. Знаю, что ты врешь. Но я тебя поймаю. Обязательно поймаю на твоем вранье». Я разозлилась и на него, и на себя.
  - Нет, мне жарко, - процедила я в ответ. – Смерть даже мало знакомого человека, это тяжелое известие. А тем более, если этот человек молод, хорош собой, и удачлив. У него вся жизнь была еще впереди. Мне трудно представить, что его уже нет.
  - Вполне вас понимаю, - кивнул Пронин, - только как вы объясните тот факт, что тот же Юрий Дробыш заявил нам, что Каневский, перед тем, как привести вас на фирму, позвонил ему, и сказал, чтобы он не задавал лишних вопросов, когда он подъедет в офис с девушкой. А потом сказал ему, чтобы он оформил вас на работу, и по возможности изолировал вас от других сотрудников фирмы. Сказал, что так надо. Поэтому Дробыш и секретарь Каневского решили, что вы близкая подруга шефа. К тому же, секретарь Каневского сказала, что шеф разговаривал с вами каждый день по телефону, и вы вели себя во время этих разговоров, как влюбленная женщина. Хихикали, жеманничали, и счастливо вздыхали. И потом, перед возвращением в Москву, Каневский попросил секретаря заказать ему столик на двоих в ресторане на воскресенье в полдень. Она слышала, как вы договаривались с ним встретиться в воскресенье. Или она ввела нас в заблуждение?
  Я совершенно запуталась. Получается, Вадим действительно заинтересовался именно мной, а не моим знанием немецкого языка? К чему тогда было устраивать меня к себе на фирму? Он мог бы просто попросить мой телефон, и звонить мне домой. К чему вся эта конспирация и ложь? Он же сразу понял, что я влюбилась в него по уши с первого взгляда. Или я так жалко выглядела, что он, таким образом, решил предложить мне деньги, понимая, что просто так я их не возьму? Да, теперь я вряд ли об этом узнаю. Я услышала покашливание Пронина, и поняла, что очень долго тяну с ответом.
  - Я действительно познакомилась с Вадимом за день до его отъезда в Германию. Это вам может подтвердить целый класс детей. Я не буду скрывать, что он произвел на меня сильное впечатление. Да, мы разговаривали с ним каждый день по телефону, но по рабочим делам. Я не знаю, что в это время у меня было написано на лице, я себя со стороны не видела, но не исключаю, что вела себя именно так, как описывает Ляна. Кстати, она тоже была от Вадима без ума. И я думаю, что у них как раз и был роман с этими самыми близкими отношениями. Она мне об этом не двусмысленно намекала.
  А почему я должна была молчать о Ляне, если она выдала меня всю с потрохами? Пусть эти милиционеры знают. Она выставила меня в таком свете, будто я полная дурочка, потерявшая голову от любви. А теперь еще пытается свалить убийство Вадима на меня! И Юрий тоже хорош. Он ведь ни разу не намекнул даже мне о том, что Вадим лгал, оформляя меня на работу, и говоря, что я это их «спасательный круг». И даже сейчас ничего не объяснил мне. Ляна и словом не намекнула о том, что Вадим попросил ее заказать для нас с ним столик в ресторане. Они играли в какую-то только им понятную игру, а я должна за это расплачиваться?
Пронин поцокал языком.
  - Зачем же так агрессивно? Мы ведь вас пока ни в чем не обвиняем. У нас идет с вами обычная беседа.
  - Ну, конечно! – меня понесло. – Все вокруг ангелы с крылышками, а я кровожадный убийца. Приревновала, и убила своего любовника.
  - Заметьте, это сказали вы сами, - хмыкнул Зуев, - без какого-либо давления с нашей стороны.
  - Я лишь озвучила ваши мысли, - парировала я. -  И тот факт, что какая-то девица может быть…, - я прикусила язык. Нет, мне точно надо к врачу, чтобы он выписал мне таблетки от болтливости и кретинизма. Я чуть было не проговорилась о том, что мне известны показания свидетелей собранные в доме Вадима. И как же я смогла бы объяснить их? Я подняла свой взгляд, и увидела две пары глаз напряженно смотревшие на меня.
  - Ну, ну, мы слушаем вас внимательно, - произнес Пронин, - продолжайте. Что вы хотели сказать?
  Я попробовала выкрутиться.
  - Если эта Ляна обладает буйной фантазией, то это ее проблемы, а не мои. А если у нее есть веские причины оболгать меня, то это уже ваши проблемы. Вы и должны в этом разобраться.
  - Вот мы и пробуем, это сделать, - протянул Зуев. – Скажите, вы бывали в доме Каневского?
  Ну, вот, началось. Сейчас они начнут ловить меня. Главное не запутаться, и не сказать чего-нибудь такого, о чем придется жалеть всю оставшуюся жизнь. Изобразив на лице крайнюю степень  удивления, я пожала плечами.
  - Я вообще не знаю, где он живет. И когда бы я смогла побывать у него, если мы виделись всего раз, в день нашего знакомства? А после его возвращения мы не встречались.
  - А обед в ресторане? – напомнил мне Пронин.
  Я изобразила обиду.
  - Его не было. Он назначил мне встречу, и не пришел.
  - И вам не захотелось узнать, почему? – делано удивился Зуев.
  - Мне было не до этого. – Мой нервный запас истощался с каждой секундой.  От жуткого напряжения, абсурдности всего происходящего сейчас со мной,  мне хотелось завыть, заорать, выгнать их из квартиры. Но я вздохнула, и продолжила, - если вы помните, в воскресенье было очень жарко. Мы договорились встретиться с Вадимом у Мэрии. Вернее у памятника Юрию Долгорукому. Я прождала его там под палящими лучами солнца больше часа. Мне стало плохо. Видимо я получила солнечный удар, и упала в обморок. Возле меня собралось много народу. Меня привели в чувство, и я поехала домой. После всего этого  у меня сильно разболелась голова, и я выпила лекарства. Мне стало еще хуже, и я была вынуждена вызвать «скорую помощь».
  - Так,  а вот  это интересно, - прищурил глаза Пронин, - и каков же был их диагноз? Гипертонический криз? Хотя, вам еще рановато страдать от этого заболевания. Сердечный приступ? Хотя, о сердце вы, вроде не упоминали. Токсикоз? Нет, это у меня определенно склероз, вы же сказали, что в интимных отношениях с Каневским не находились. Так, что же?
  - Оказывается, я перепутала лекарства. Я не сильна в медицине. – Я понимала, что здесь врать нельзя. Они проверят эту информацию, и узнают, что врач заподозрила меня в попытке суицида.
  И тут я поняла, что опять сделала глупость. Лучше бы я не говорила им о вызове «скорой помощи». Теперь они уже точно решат, что, убив Вадима, я приехала домой, и решила свести счеты с жизнью. Это как раз вполне логичное решение. Но слово не воробей, вылетит, не поймаешь.
  Странная получается ситуация, мне все время приходится оправдываться, хоть я  ни в чем и не виновата. Как, оказывается, просто обвинить человека, и как трудно доказать свою невиновность. Иногда обстоятельства складываются так, что все вроде бы указывает на вину какого-то человека. Уйма свидетелей, фактов, улик, все против него. А на поверку выходит, человек не виновен. И, наоборот, на того, на кого никто бы никогда не подумал: и улик нет, и повода к совершению преступления, и характеристика друзей и коллег отличная, а человек  в результате оказывается преступником.
  У каждого из нас есть маска, которую мы одеваем «выходя в люди», и снимаем, возвращаясь, домой. А бывает и такое, что даже близкие люди не знают тебя настоящего, и ты снимаешь эту маску только во сне. Ведь у многих серийных убийц были семьи дети, которых они нежно любили. И эти люди даже не подозревали, с кем рядом  живут! Правильно говорят: человеческая душа – потемки.
  Я попробовала сосредоточиться на разговоре, и продолжила: - Короче, я выпила не те таблетки, и заработала себе расстройство желудка и кишечника, вместо снятия головной боли. Поэтому мне было не до выяснения, почему Вадим не пришел на встречу со мной. Я и сейчас еще чувствую себя не совсем здоровой. Больше мне нечего сказать вам.
  Пронин вздохнул.
  - Понятно. Это мы, конечно уточним. Но у нас есть еще несколько вопросов. Позволите?
  - Спрашивайте, - обреченно кивнула я.
  - Вы живете одна? Или у вас есть друг?
  - Я живу одна, - подтвердила я. – Друга у меня нет.
  - И из родственников никто в последнее время к вам не приезжал? – Пронин встал, и прошелся по комнате, потом подошел к окну, и оперся руками о подоконник.
  - Нет, не приезжал, - я снова увидела в своих руках злополучный шарфик, и засунула его себе за спину. – Мои родители живут в другом городе, и редко навещают меня. Других родственников у меня нет.
  - Странно, - протянул Зуев, - а ваша соседка с первого этажа видела вас вчера с мужчиной плотного телосложения, лет сорока.
  Так, это конечно тетя Соня. Она, по-моему, обладает способностью видеть сквозь стены, и никогда не спит.  Она всегда в курсе всех событий не только в нашем доме, но и в городе и в стране и в мире. Бабушка очень не любила ее. Она вообще не любила сплетниц. Она всегда говорила мне, что сплетничают только те, которым больше не чем заняться. Это несчастные люди, которые не нашли себя в жизни, и теперь, живут жизнью других. Они любят копаться в «грязном белье», и считают день прожитым зря, если не удалось вымазать кого-нибудь с ног до головы дерьмом.
  - Я  уже неоднократно упоминала о том, что получила солнечный удар, и один из проходивших мимо мужчин, сделал мне любезность, довез, и проводил меня до квартиры. – Я знала, что лучшая защита, это нападение. И я кинулась в атаку. – Значит, вы все же подозреваете меня, если опрашиваете соседей? У вас есть доказательства? Может, у вас есть и ордер на обыск? Так давайте, не стесняйтесь! Только на это вы и способны! Как найти убийц моей бабушки, и вещи, которые у нас похитили, так это вы не можете, а как травить беззащитную девушку, подозревать ее Бог знает в чем, так это всегда, пожалуйста!
  - Не такая уж вы и беззащитная, - усмехнулся Зуев. – Вон как коготки свои выпустили. Да и пахнет от вас не лекарствами, и не духами, а перегаром. Лечились народным средством, или горе заливали?
  - А что случилось с вашей бабушкой? – перебил его Пронин.
  - Ее убили  месяц назад! – буквально прокричала я, - и вынесли все ценные вещи, картины, которые у нас были, серебро, старинные книги.
  - Так, интересно, - протянул Пронин. – Это было ограбление?
  - Куда уж интересней, - буркнула я в ответ. – Следователь сказал, что ограбление.
  - Ладно, - Пронин оттолкнулся руками от подоконника, и посмотрел на Зуева, - пока у нас больше вопросов к вам нет. Но убедительная просьба, пока за пределы города никуда не выезжать. Вероятно, нам придется еще с вами не один раз встретиться. А, может, и нет. Это зависит от того, что покажет следствие. До свидания. – Он пошел к выходу.
  Зуев нехотя поднялся следом за ним, и проходя мимо меня, прошептал: -  Побег, будет считаться признанием вины.
  Я окинула его презрительным взглядом, на который он ответил очаровательной мальчишеской улыбкой.
  - Только не пейте больше никаких лекарств, пока не убедитесь, что это именно то, что вам надо.
  Я гордо вскинула голову, и промолчала. Этот старший лейтенант буквально вывел меня из себя своими «шпильками». Мне так и хотелось треснуть его по макушке изо всех сил. Как же он меня раздражал! Раньше я не замечала за собой такой агрессивности в отношении противоположного пола.
  Когда за ними закрылась дверь, я бессильно опустилась на пол, где и застал меня вышедший из кабинета Шура. Он тут же накинулся на меня.
  - Блин малиновый, тебя убить мало! Ты зачем их в гостиную потащила, а? Я же тебе сказал, что в кабинете буду! Мне же пришлось, чтобы слышать ваш разговор, чуть ли не зайти к вам в комнату. Ты несколько раз висела на волоске, практически прокололась. Язык твой, враг твой. Хорошо бы тебе рот совсем зашить, да нельзя, к сожалению.
  Я подняла на него измученный взгляд.
  - Сделай милость, не ори, ладно? Без тебя голова кругом идет.
  - Ладно, - смягчился Шура, - пошли на кухню, пожуем чего-нибудь. У меня кишка кишке протокол пишет. Слышь, какой грохот барабанный стоит? – он похлопал себя по животу.
  Я поднялась, и поплелась за ним. Шура, видя, что я никакая, сам занялся приготовлением пищи. Через пять минут на столе стояла сковорода с весело скворчащей глазуньей, лежали ломти хлеба, лук, помидоры. Шура потер руки, взял ломоть хлеба, густо посолил его, и принялся за еду. Видя с каким аппетитом, он ест, я сама почувствовала зверский голод. Спустя десять минут с едой было покончено. Шура довольно потянулся, и сказал:
  - А вот теперь можно и обсудить наши проблемы. На сытый желудок, это как-то лучше делается. Пошли в кабинет.
  В кабинете я забралась с ногами в кресло, и затихла. Шура достал папиросу, потом, посмотрев на меня, засунул ее в пачку назад.
  -  Ты ведь  не куришь? А я на зоне привык, слабые сигаретки с фильтром не могу, воротит. А ментяры, они такие, сразу все учуют. А теперь скажи мне, это что у вас за разведчики такие в доме живут, которые про меня ментам накапали? Знаешь?
  - Знаю, - вздохнула я, - тетя Соня. Она одинокая, ей больше заняться нечем, вот она за всеми и подсматривает.
  - А потом докладывает, - хмыкнул Шура. – Не одного, наверное, в КБГ и ментам сдала, старушка божий одуванчик.
  - Я бы так не сказала, - невольно улыбнулась я, вспомнив тетю Соню. В ней было ни как не меньше ста килограмм, при росте чуть больше ста пятидесяти. Но при таком весе, она была настолько подвижна, и легка на подъем, что мы все диву давались. Ей было лет семьдесят. Бабушка говорила, что она выходила по молодости замуж на полгода, после чего ее муж сбежал, и больше его никто не видел. Детей у нее не было. Родители умерли. Они работали дворниками в нашем доме, поэтому и получили это жилье. Сама тетя Соня работала  кассиром в какой-то не большой организации. Сейчас же была на заслуженной пенсии. – Она больше на колобка похожа. А голос у нее, как у пожарной сигнализации: такой же пронзительный и противный.
  - Так, ну с этим колобком мы разберемся, - Шура постучал пальцами по столу.
  Я вскинула на него испуганный взгляд.
  - Как разберемся? Я, надеюсь, ты не собираешься причинить ей вред? Она просто сплетница и не более того.
  - Да, но из-за этой сплетницы, я не смогу жить у тебя, - возразил Шура. – Я же не Карлсон, летать не умею. И шапки-невидимки у меня тоже нет. Сидеть в квартире безвылазно тоже не вариант. Поэтому, или тетя Соня замолчит, или мне придется помахать тебе ручкой на прощание.
  - Лучше ручкой помаши, - вспылила я, - я не хочу быть виновной, в чьей бы то ни было смерти.   
  - А кто говорит о смерти? – удивился Шура.
  - Как тогда ты ее заставишь замолчать? – хмыкнула я.
  - Надо ее на время изолировать, вот и все, - Шура задумался. – Ты случайно не в курсе, чего она боится?
  - В смысле? – не поняла я.
  - Ну, может, слышала когда, или она сама говорила, - начал разъяснять мне Шура, - все в этой жизни чего-то бояться. Женщины почему-то чаще всего орут, когда видят мышей, пауков, крыс.
  Я вдруг вспомнила, как лет пять назад у нас в подвале дома появились крысы, которые стали размножаться с угрожающей скоростью. По ночам они бегали по лестнице вверх вниз, разгуливали по двору, наводя на жильцов ужас. А одна из них пробралась в квартиру тети Сони, и ночью запрыгнула ей на кровать. Когда тетя Соня начала орать в три часа ночи, все жильцы решили, что или ее убивают, или рушиться дом, или вообще началась война, и объявили воздушную тревогу. Весь дом не спал до утра, пока каждый сантиметр ее жилплощади не был обследован. Были вызваны милиция и «скорая помощь». Милиционеры матерились, а у фельдшера со скорой отнялась рука потому, что он устал ставить успокаивающие уколы всем нервным бодрствующим по вине тети Сони.   На утро пришли из санэпидстанции травить крыс. В доме недели две стояла жуткая вонь.  Правда крысы исчезли,  куда-то ушли, потому, что трупов этих длиннохвостых животных обнаружено было совсем мало.  После этого происшествия тетя Соня начинает бледнеть только при одном упоминании о крысах.   
  - Она до смерти боится крыс, - хихикнула я.
  - Как я и думал, -  Шура снова достал папиросу, понюхал ее, и засунул обратно. - Она, на каком этаже живет?
  - На первом. А что? – я пока не могла понять ход мыслей Шуры.
  - Отлично, - обрадовался он, - это же то, что врач прописал. Сейчас мы с тобой состряпаем бумаженцию, в которой напишем, что сегодня и завтра в доме будут травить крыс, укус которых приводит к смертельной болезни. Просим временно покинуть жильцов дом во избежание несчастных случаев. Особенно это касается жильцов первых этажей. Ей есть куда поехать?
  - У нее есть не большая дача, - отозвалась я, - только вдруг она проверит?
  - Как? – рассмеялся Шура. – У кого? У нас сейчас столько всяких организаций развелось, и они так часто меняют адреса и телефоны, что захочешь найти, днем с огнем не сыщешь. А потом, бумажка, это бумажка, и ничего больше. Может, кто решил пошутить? Докажи, попробуй.
  - Ну, хорошо, - кивнула я, - ее мы удалим, но все же не уедут?
  - А нам и не надо всех, - мотнул головой Шура. – Теперь мы умнее будем. Вместе мозолить глаза ни к чему. Входить, и выходить будем по одному. Кто у тебя соседи по площадке?       
  - В одной квартире сейчас никто не живет. Тетя Галя умерла, а ее сын в долгосрочной зарубежной командировке. А в другой - молодая семья. Они все лето живут на даче. Приезжают проверить квартиру, но очень редко.
  Шура обрадовался.
  - Ну, это совсем уже подарок. Главное прямых глаз нет. Так, этот вопрос мы решили. Теперь объясни мне подруга, я что-то не понял, твой Вадим соврал тебе, когда нанял тебя на работу, или это ты темнишь со мной?
  - Я сама ничего не понимаю, - обозлилась я. – Если не веришь мне, можешь катиться на все четыре стороны.  Без тебя разберусь.
  - Да, я вижу, как ты умеешь разбираться, - хмыкнул Шура. – К тебе неприятности так и липнут. Поэтому тебя никто и замуж не берет, наверное.
  Я соскочила с кресла, и сжала руки в кулаки. Шура насмешливо посмотрел мне в лицо.
  - Ну,  и что дальше будет? Драться кинешься, или схватишься за нож?
  Я понимала, что он подначивает меня, проверяет, но я настолько устала за эти  дни, что силы покинули меня. Я опустилась на кресло, и заплакала. Шура растерялся. Сев передо мной на корточки, он начал похлопывать меня ладонью по плечу.
  - Шуток не понимаешь, что ли? Ну, все, успокойся. Ладно, забудем. Я думал ты баба, а ты еще пацанка сопливая. Хватит реветь! – прикрикнул он на меня. – Когда разберемся со всем этим дерьмом, тогда и наревешься в волю.
  Я вытерла глаза рукавом, шмыгнула носом, и прогундосила: - Как мы с ним разберемся? Все против меня.
  - Не все. Я с тобой, - Шура поднялся, и начал ходить по кабинету. – Думай, вспоминай, анализируй. Где-то, что-то ты выпустила из виду. Где-то должна быть зацепка, и разгадка этого дела.
  Я с удивлением посмотрела на него. Он вдруг заговорил, как профессионал. Шура поймал мой взгляд, и усмехнулся.
 - Думаешь, я зря несколько раз сидел? Кухню эту изнутри знаю, не понаслышке. Ладно, ты думай, а я объявление напишу пока.
  Я фыркнула про себя. Легко сказать, анализируй. Я и так все уже на сорок рядов проанализировала. Ничего не понимаю. Кому понадобилось подставлять именно меня?   
  А, то, что хотели подставить  меня, теперь уже не вызывает ни каких сомнений. Но, зачем? Я, обычная учительница немецкого языка. Живу очень скромно. Не обладаю ни какими сокровищами.
  И, зачем Вадим обманул меня? А я еще удивлялась, почему на работе никто, кроме Юрия и Ляны не хочет со мной общаться? Я решила, что они просто не хотят меня замечать. Они успешные, состоятельные люди, а я временно нанятая на работу училка. У всех сотрудников, кроме меня были машины. И не просто машины, а «классные импортные тачки», как говорит моя подруга Лерка. Девицы всегда были безукоризненно одеты, и причесаны. От них за версту веяло благополучием. Ляне и Юрию просто некуда было деваться, потому, что Вадим дал им на счет меня четкие не двусмысленные распоряжения.  Мне даже казалось, мы с Ляной подружились. Да и Юра относился ко мне нормально. А теперь Ляна пытается свалить всю вину на меня. Почему? Может, потому, что она знает, кто убил Вадима?
  Теперь, немного успокоившись, я понимаю, Вадима убила не Ляна. Для такого поступка надо иметь сильный характер. А она просто избалованная девочка немного влюбленная в своего шефа. У нее обеспеченная семья. И она работает только из своей прихоти, а не потому, что нуждается в деньгах. Ее отец, друг и компаньон Вадима. Нет, тут если бы возникла проблема с беременностью, вопрос бы решали другим путем. Девочка просто пожаловалась бы папе, и вопрос был бы закрыт. В крайнем случае, сходила бы на аборт.  Если  бы она хотела сделать мне пакость, то времени у нее на это была масса. Больше трех недель мы общались ежедневно, но она ни разу не подставила меня перед Вадимом. Если бы я была на ее месте, я, наверное, тоже бы заподозрила в убийстве друга, или любовника, (я в  ногах, у их постели, со свечкой не стояла) женщину, которая появилась в фирме таким необычным путем. Полностью сбрасывать со счетов Ляну нельзя, но и зацикливаться на ней тоже.
  Конкуренты? Но, почему дома? Обычно они нанимают киллера, который убивает свою жертву на улице, или в подъезде дома. Я  об этом читала, и не раз видела по телевизору. Такие убийства еще называют заказными. Но, когда мы вошли в квартиру Вадима, он сидел  в кресле, в домашней одежде. Значит, он знал человека, убившего его, и сам впустил его к себе в дом. На его лице не было тревоги, только недоумение.
  За те три недели, которые, я отработала в его фирме,  я хоть немного, но все же смогла узнать о его привычках, и пристрастиях. По тому, как работает фирма, и как выглядят ее сотрудники, всегда можно узнать, каков их руководитель. Меня сразу поразила   немецкая аккуратность и пунктуальность, которая  присутствовала во всей работе коллектива. Поэтому, я практически уверена, что у Вадима это была не деловая встреча. Партнера по бизнесу он никогда бы не стал встречать в домашней одежде.
  Так, я пришла к тому, с чего начала. Значит, это был кто-то очень близкий ему человек. Женщина? Бывшая любовница? Любовница, которая очень похожа на меня? А почему бы и нет? Мало ли в Москве женщин среднего роста с каштановыми волосами. Это может быть просто совпадением. Но, совпадением, губительным для меня. Ладно, о себе подумаю потом. Так, если у Вадима была любовница, значит, кто-то должен был о ней знать, и видеть ее. Мне надо узнать об этом у Юры. Других вариантов у меня, к сожалению, нет.
  - Все, готово. – Услышала я над ухом голос Шуры, - иди, вешай.
  - Я? – удивилась я.
  - Ну не я же! – с досадой произнес Шура. – Или ты предлагаешь мне выйти, погулять по двору, а потом  заглянуть на чашку чая к твоей тете Соне?
  - А если там во дворе эти, из милиции, которые ко мне приходили? – робко поинтересовалась я.
  - Значит, пройдешь мимо, а прицепишь эту бумаженцию на обратном пути, – пояснил Шура.
  - А, что я им скажу, если они спросят, куда я пошла? – Я просто не хотела себе признаться в том, что боюсь одна выходить на улицу. В своей квартире, да еще рядом с Шурой я чувствовала себя в безопасности.   
  - В магазин ты пошла! – повысил голос Шура. – Ты же не под арестом находишься. Тебе, кстати действительно надо туда сгонять. У нас хлеб заканчивается, да и колбаски прикупить не мешало бы. А если еще пивка бутылочки две-три прихватишь, так,  совсем хорошо будет.
  - Я не люблю пиво, - буркнула я.
  - А  кто сказал, что это для тебя? – искренне удивился Шура. – Женщинам вообще противопоказано употреблять алкогольные напитки. Они быстро спиваются. И потом, пьяная женщина, это так противно. Вспомни, какая ты была ночью, и сегодня утром?
  - Ну, конечно, - фыркнула я, - а пьяные мужики все просто красавцы, и не спиваются вовсе.
  - Это спорный вопрос. Давай, не тяни время, топай куда я сказал, - распорядился Шура, и взяв за руку, резко поднял меня на ноги.
  Делать было нечего. Я зашла в свою комнату, натянула на себя легкий сарафан, памятуя о вчерашнем недоразумении,  провела по волосам расческой, и пошла на кухню за сумкой. Взяв кошелек и бумажку, на которой Шура написал объявление, я направилась к двери.
  - Стой! – остановил меня Шура, - ты как собираешься ее на дверь цеплять?
Я покрутила бумажку в руках, и с недоумением посмотрела на Шуру. Он тяжело вздохнул.
  - Как же ты жила одна, а? Ты мозгами немного-то шевели. Некультяпистая ты какая-то. Вот, держи две кнопки, - он всунул мне кнопки в руку. – Не надо бы, конечно, тебя одну на улицу выпускать, но делать нечего. Далеко не шляйся. У тебя магазин рядом совсем. Зайдешь, купишь, и сразу назад. И рот не разевай, смотри по сторонам. Деньги возьми, - он протянул мне пятьсот рублей.
Я взяла деньги, кивнула головой, и поплелась к двери. Я вдруг поняла, что меня уже совсем не коробят простонародные выражения Шуры и его покрикивания на меня. Мне это даже нравиться. До меня только сейчас дошло, что все то время, после смерти бабушки я жила, как ребенок, потерявший строгих родителей, привыкших все решать за нее. Шура вел себя так же, как бабушка. Он распоряжался мной, указывал мне, что и как делать, ругал меня, и я снова чувствовала себя маленькой девочкой, как и раньше.

Продолжение следует