***

                Славному, 206 отдельному железнодорожному
                батальону механизации, всем тем кто служил
                на строительмстве БАМа, их героическому
                труду – посвящается.               
               
               
               

                206 отдельный

               


                В том суровом краю, где морозы крепки и упрямы
                Возводили мосты, пробивали тоннели в горах
                И порой чуть не плача, мы БАМ проклинали
                А теперь навсегда он останется в наших сердцах.
               
               
               

                Глава 1

             Успешно закончив военное училище, мы на всех парах летели с Серегой Онеговым ко мне домой. Побуду, Саня немного у тебя, а то ты приглашал меня, приглашал, а я так и не собрался. Давай побудем у вас и рванем ко мне, в Пятигорск, а оттуда через горы и вот он Геленджик. Отдохнем немного. Какой отдых Серега, ведь Олимпиада в Москве окрывается. Ты же знаешь, что значит для меня  спорт. Даже если туда не попаду, то от телевизора меня не оторвешь точно. Москва действительно жила ожиданием Олимпийских летних игр. Город «очищали», безо всякой на то причины. Всех старались вывезти, как минимум за сто первый, пресловутый километр. Детей в детские трудовые лагеря, взрослых в отпуска. Путевок не жалели. Надо было достойно провести игры и показать всему миру преимущества социалистического бытия. Мы ехали ко мне домой и дурачились от души, вспоминая самые яркие эпизоды нашей жизни в училище. Отец и мой крестный, которые приезжали ко мне на выпуск, не могли сдержаться и хохотали вместе с нами до слез. Ну, ребята, мать уехала в Москву, к Валюшке, так, что будем командовать дома сами, обращался к нам отец. Ничего справимся, мы люди военные, нам не привыкать. Чувство свободы пьянило нас, в то же время в уголках души, подспудно, сидела надвигающаяся ответственность самостоятельной офицерской жизни. Уж очень служба ответственная. Ладно, командир взвода, понятно, что личный состав, трудности, но здесь материальная ответственность. Здесь другое. Как все сложится? Мы этого не знали.
         Дома завершался ремонт, затеянный отцом. Осталось ребята немного, только все покрасить, остальное все сделали мастера. Дядь Вить, мы это запросто! Нам хлеба не надо, работу давай! Подкалывал Серега, подмигивая мне. Так и прошло незаметно, десять первых дней отпуска. Вечером с ребятами, а днем по хозяйству. Через десять дней, Серега уезжал домой, в Пятигорск. Мы шли с ним на автовокзал, предчувствуя очень скорое расставание. Серега, ты пиши мне домой, а то мы так и растеряемся. Где служить то будем, адресов не знаем? Напишу Агапыч. Обязательно напишу. Но Серега не написал. Его закрутило и понесло. Он уехал к знакомой в Киев и там женился, быстренько расписавшись, безо всякого официоза. И уехал на БАМ один, оставив молодую жену доучиваться в институте. Домой он мне так и не написал, и мы потеряли друг друга. Время отпуска пролетело незаметно. Вот и пора уезжать на службу.
        Встав пораньше утром, приведя себя в порядок, одев повседневную форму, я поехал со всеми прощаться. День выдался субботний. Никто не работал. Все были дома. Славик сидел и ждал меня. Дядь Ваня, его отец, смертельно больной, шел, откуда то из-за сараев. О! Санек! Наконец то мы тебя в форме увидели, а то все в гражданке. Дай-ка, мы на тебя посмотрим, поворачивала к себе меня теть Шура, поглаживая по спине рукой. Хорош! С улыбкой констатировал Славик. Все остались довольны. Ну, пойдем в дом. Надо по традиции русской выпить, за твой отъезд. Мать, накрывай на стол, скомандовал мягко дядь Ваня. Командир день ото дня терял силы. Весь пожелтевший, он уже тяготился своим существованием и это было видно невооруженным взглядом. Каждое движение доставляло ему боль. Сдержанный по своей натуре, в этот раз при прощании со мной, он не сдержался и дал волю слезам. Такого дядь Вани я еще не видел. Ты, что дядь Вань? Брось это мокрое дело. Ветеран отвернулся в сторону и смахнул слезу. Он видимо предчувствовал, что это была наша последняя с ним встреча. Ты, что батя нюни распустил, а еще солдат, сглаживал обстановку, с улыбкой, Славик. На душе у меня скребли кошки. Представляю, какого усилия требовалось от Славика, сделать этот непринужденный вид и тон, которым он все это произносил. Теть Шура незаметно выскользнула на кухню. Все Санек, я так и думал, дождусь тебя, и придет потихоньку мне конец. Вот уже ты и уезжаешь. Летит время. Желаю тебе удачи. Пиши нам почаще, просил он. Обязательно буду писать. Во сколько уезжаешь? В час дня. Сейчас вот только к бабушке с дедушкой зайду попрощаться и домой. Уже и времени в обрез. Едешь на поезде? На поезде. На самолет билетов не достать. Хорошо на поезд взял. На какой? Харьков-Иркутск. С дружком едем. Вместе учились. Володя Дмитриенко. Едет в Ангарск служить. Так, что до самого Иркутска вместе, а там уж дальше буду добираться сам. Ну, бежи, удачи тебе. Я расцеловался со всеми, быстро развернулся и пошел от них, близких мне по особенному людей. Столько лет прожили душа в душу. Все делили пополам и тревоги и невзгоды и радости. Отойдя метров за тридцать, повернулся и помахал им рукой. Они стояли около калитки и смотрели мне вслед, всей своей маленькой семьей, не предполагая, какие утраты и невзгды ждут их каждого, по отдельности впереди. Не знал этого и я.
        Распрощавшись быстро со всеми, получив наставления от деда, побежал домой. Времени было в обрез. Сыночка! Что так долго? Мы уже волновались. Уезжать ведь скоро, встретила меня на пороге мать. Володя уже пришел. Ждет тебя. Вовка выходил из проема дверей зала. Успеем теть Лида. Протягивал он мне руку с улыбкой. Готов Володь? Как штык. Всегда готов. Давайте быстренько обедайте и пойдем на вокзал. Мам, не надо нас провожать. Мы сами дойдем. Ну, скажешь то же. Ты, что нам, чужой? Когда теперь увидимся? Нет уж, пойдем, все тебя проводим. Конечно, пойдем, подтвердила сестра, держа на руках своего маленького сына, который только, что родился первого июня. Ну, раз так, пойдемте. Согласился я. Теплый солнечный августовский день, ласкал нас. До вокзала было метров триста. Шли тихо переговариваясь. Мать с отцом давали последние наставления. Вот и вокзал. Сколько раз приходилось бывать на нем. А сегодня состояние особое, непонятное какое то. Так хорошо дома. Тебя все любят, ты желанен, но, несмотря на это ты должен, куда то ехать.
        Саня! Вован! К нам быстро подходил Леха Кармаев, с ребятами, с курса помладше. Мы вас проводить пришли. Знаю, что вы сегодня уезжаете. А ты когда Леш? Я позже, у меня из Саратова билет на самолет. Везет тебе Леха! Позавидовали мы ему. А тут пять суток почти до Иркутска. Леша тоже летел  служить на БАМ. Леш, ты, что домой не зашел ко мне с ребятами? Да не успевали Сань.
       Вокзальный рупор объявил о прибытии поезда на станцию. Он медленно, как уставшая загнанная лошадь, поскрипывая тормозами, подходил к перрону. Какой вагон, сынок?- спросил отец. Я ответил ему. Сколько поезд стоит? Прокричал Леха, перекрикивая шум двигателей электропоезда. Двадцать минут, по моему. Это нормально. Мы занесли вещи. Из вагонов повыскакивал народ и все мгновенно ожило вокруг. Народ сновал мимо нас, а я был отрешен, прощаясь со своими родными. Слушал их, кивал головой в знак согласия, а голова ничего не воспринимала. Хотелось скорее сесть в поезд и отправиться побыстрее. На сердце было нелегко.
       Вот и объявление прозвучало об отправлении поезда, мы крепко обнялись и поцеловались со всеми, легко вспрыгнув на ступени вагона. Мать и сестра плакали. Отец держался. Ребята махали нам рукой и желали удачи. Скрипнули тормоза. Поезд испустил дух  и медленно тронулся вдоль перрона, постепенно набирая ход. Мимо медленно, вместе с поездом, проплывали знакомые с детства, до боли, родные места. Когда теперь свидимся. Скоро ли, нет? Жизнь покажет.
        Что раскис Саня? Вернул меня в действительность голос Володи. Ему было легче. Он уезжал из Родничка, из пригорода. Родные проводили его раньше, и он уже отошел ото всего. Давай переодеваться. Далече нам ехать. Вошел проводник и начал собирать билеты и деньги на постели. Далеко едем ребята? До конца. Это хорошо! С легким украинским, и мягким акцентом, говорил он. Мы студенты. Пока каникулы, проводниками ездим, в стройотряде. Станции мелькали одна за одной. Ехали резво. Но за Челябинском выбились из графика. И пошло и поехало. Успевали и по полю походить и в травке полежать и даже в волейбольчик поиграть. Наступала катастрофа, поезд страшно опаздывал. Володь, когда мы доедем до Иркутска, уже на пол суток опаздываем. Поезд явно не спешил. Мы все больше и больше выбивались из графика. На шестые сутки, вместо отведенных по графику четырех с половиной, мы медленно подъезжали к Ангарску. Часа за два до
прибытия на станцию, мы были при полном параде, ожидая конца нашей утомительной поездки. Володь, через сутки мне согласно предписания надо быть на месте, а я только к Иркутску подбираюсь. Может, успеешь Сань. Езжай в аэропорт и оттуда лети в Тынду, самолетом. Наверное, так и сделаю. А я кажись, приехал, выглядывая в окно, проговорил Володя. Да Володь, это Ангарск. Пойдем, провожу, я взял его чемоданы. Тяжела офицерская ноша. Вроде и нет ничего, а глянешь, два чемодана. Одно шмотье. И все надо. Без обмундирования никуда. Мы вышли на перрон, пожали друг другу руки и обнялись. Не горюй Саня, через сорок минут будешь в Иркутске, подбадривал меня  Володя. Только сжились с человеком, узнали друг друга поближе, а уже пора прощаться. Все. Поезд идет вперед. Мы пожелали друг другу удачи и теперь уже я один, запрыгнул на ходу в свой вагон.
        Через сорок минут ярким, солнечным днем, меня встречал Иркутск. Я вышел из вагона. Прохладновато. Это не у нас в Саратовской области, там еще тепло, а здесь уже не лето и листва на деревьях желтая. Ветерок гоняет опавшую листву по асфальту, закручивая в веселый хоровод. Все бы хорошо, да времени в обрез. С чемоданами бегом к вокзалу, через вокзал к такси. Куда спешишь, лейтенант? Слово лейтенант резало ухо. Неужели мне? Мне. И смотрит на меня водила. В аэропорт отвезете? Робко спрашиваю я. Нет вопросов. Наше дело возить. Садись. Как зовут? Саша. На службу? После училища? После училища, кивнул я. Много тут вашего брата едет. Все торопятся. Все опаздывают. Вот и я тоже опаздываю. Да ты не переживай. Успеешь. Хотелось бы,  соглашался я.
        В аэропорту билетов не было. Народу набито битком. Пройти нельзя. Ко мне подошел такой же лейтенант, без головного убора, немного нагловатый. Куда едешь зема? На БАМ. Вот повезло! И мне туда же. Воха, протянул он мне руку. Выпускник Симферопольского военно-политического училища. Саня, отрекомендовался я, выпускник Вольского училища тыла.  Молоток! обрадовано воскликнул он. Где твоя фура? Спросил я. В дороге посеял. Весело ехали! Ну, что? Какие планы? Не знаю, ответил, потеряно я. Рвем назад, на вокзал. Здесь дело швах, бесполезно сидеть. Отсюда не улетим. Я уже и у коменданта был. Он и разговаривать не хочет сука. Зажрались здесь, деловито объяснял он, с видом человека, служившего не первый  год, и хлебнувшего достаточно лиха, за свою длиннющую жизнь. Ну что? Едем? Едем, согласился я. Все не одному, хоть кто-то рядом. Тогда берем тачку и вперед! Так мы снова оказались на вокзале. Ты стой здесь, а я рвану к коменданту, может здесь помогут. Минут через пятнадцать он шел назад, без всего, но не один. Вместе с ним было шесть человек, таких же, как и мы горемык. Беда была у всех одна. Не могли уехать. Одно утешало, нас было много, я не один такой.
      С лучами уходящего солнца, завершился и наш первый день пребывания на Иркутском вокзале. Из головы не выходила песня « На старинном Иркутском вокзале, паровоз свою песню пропел..» Вот судьба, разве мог я подумать, что когда-то окажусь в Иркутске, а вот на тебе. Так вот он, оказывается какой старинный Иркутский вокзал. Спали сидя, по очереди, мест на всех не хватало. К вечеру следующего дня, о чудо! Взяли билеты в общий вагон до Тынды, на проходящий поезд Харьков-Тында. Билеты были только на утро, поэтому еще ночь пришлось торчать на вокзале. Но уже было легче, появилась определенность. Ранним утром, в окружающей нас свежести, мы садились в общий вагон поезда. Все было забито людьми и вещами. В вагоне было холодно. Причина установилась сразу. Народ ехал веселый и кое-где повысаживали стекла на окнах. Пить   уже все устали и были спокойны, в предвкушении скорого прибытия в Тынду. Ощущение было, что народ ехал с этим вагоном откуда-то с войны. Да свежо, проговорил я. Бодрит, согласился со мною Воха. Народ еще спал, не взирая на холод. Храп стоял, как в казарме. К обеду потеплело, и естественная вентиляция пошла на пользу. Буйные головы стали просыпаться, а азербайджанец проводник, начал усиленно снабжать всех водкой, в том числе и нас, по десятке за бутылку. Мужики! Давайте к нам, неслось из разных концов вагона. С нами, на БАМ едете? Не ссыте, все нормально будет. А, что нам ссать, возражали мы, с равнодушным видом. Давайте лучше замочим это дело. Пока есть возможность. И нас усиленно потчевали и водкой и закуской. Эксцессов больше не было. Через трое суток мы были на станции БАМ. До Тынды оставалось всего ничего, каких то сто километров. Мы начали по одному переодеваться в парадную форму одежды. Ну, вы и красавцы! Восхищались мужики, а так и не подумаешь, что вы офицеры. Если бы вы об этом нам не говорили, то ни за, что не подумали бы. Вот и Тында. За окном показались огромные многоэтажные дома. Их было четыре. Остальные были пониже. Смотри Воха, как в песне «Ты белый город, как цветок из камня» Действительно Саня, белый город. Воха уже сбросил с себя всю напускную браваду. Попрошу у мужиков фурагу повседневную. Буду представляться в повседневке. Отдерут Воха. Дальше БАМа не пошлют, чего нам бояться, снова повеселел он. Приехали ребята. Выходим, объявил проводник.



                Глава 2

       Мы медленно, в гору, подходили к управлению тридцать пятого   железнодорожного корпуса. Смотри мужики, тротуары деревянные, как в фильмах. Повернув немного направо, дорога пошла вниз, а через сто метров мы оказались у ворот КПП, отдавая по молодецки честь всем старшим офицерам, проходящим мимо нас. Воха опять взял инициативу в свои руки. Боец!- обращался он к сержанту, одетому в парадную форму. Ну-ка, доложи побыстрому, что офицеры прибыли по распределению. Сержант скептически смерил взглядом всех нас, с видом говорящим прямо, много вас тут сопливых ходит. У нас в управлении одни старшие офицеры, а вы мелюзга. И неторопливо, с чувством собственного достоинства, стал звонить дежурному. Ну, ты, давай пошустрей, крути свою ручку,  прикрикивал на него Воха, не мирясь с таким положением дел. Солдат снова измерил его взглядом, полного призрения и вообще потерял, к нам интерес. Ну, ты, что уснул там? Не давал ему покоя Егоров Саня, подключаясь к действию. Мы посмеивались сами над собой. Смотри, как командуют. Хорошо, когда семеро офицеров на одного солдата, а как будет, когда один офицер и сорок солдат. Мы все заржали. Проходите, открыл вертушку солдат. Дежурный ждет вас. Здание корпуса несколько удивило нас. Одноэтажное, из досок, такого в войсках на стажировке я не видел. Мы зашли внутрь. Ощущение темноты в коридорах, и какого то неуюта. Сейчас перекурите, товарищи офицеры на улице, в курилке, а я доложу начальникам. Мы вышли на улицу. Ощущение тягости пропало. Сели в курилке и мирно разговаривали. Подходили старшие офицеры, и мы по привычке быстро вставали. Сидите, сидите, товарищи, останавливали они нас, быстро курили и уходили. Я сидел и смотрел на стелу, возведенную во дворе корпуса. Две рельсы взвивались вверх, постепенно сужаясь, а на шпалах образующих звено, были белой краской написаны номера войсковых частей, а точнее бригад, которые были победителями соцсоревнований в каждом году. Номера частей мне ни о чем не говорили, но я размышлял о другом. Жалко, что я так поздно попал на БАМ. Шесть лет уже люди дорогу строят. Вон сколько километров без меня отстроили. А я приехал уже к шапошному разбору. Скоро уже и БАМ построят. Успею ли я надышаться этим воздухом молодости, который царил вокруг. Успел. Но это все было впереди.
       Через полчаса к нам вышел подполковник, сверил свои списки, с нашими докладами и отправил всех по разным местам. Политические пошли к начальнику политодела, остальные к начальнику штаба, а я один пошел к начальнику тыла. Разрешите войти товарищ полковник, всматривался я в погоны сидящих за столом офицеров. Заходите, заходите. Лейтенант Малюгин, начал докладывать я, но полковник меня остановил. Хорошо. Значит лейтенант Малюгин? Так точно. В коленях у меня появилась дрожь. Сейчас спросит, почему опоздал. Да, негоже так начинать службу. Но я ошибся. Никто не обмолвился и словом о моем опоздании, как буд-то бы ничего не произошло. Вот тебе на? Вот это дисциплинка, думал я, про себя. Что же дальше будет. Я, начальник тыла корпуса полковник Дудкин, а это твои начальники, майор Касап, начальник двадцать четвертого отдела и майор Черный, его заместитель. Вячеслав Анатольевич, как раз и занимается вещевой службой. Все выжидательно смотрели на меня. Коротенько расскажи про себя. Я рассказал, как мог. Хорошо, сказал Дудкин, и задумался. Куда бы ты хотел? В развернутую часть и если можно во вновь формируемую. Он удивленно поднял на меня глаза. Почему. Хочется все самому сделать, с самого начала. А у нас наоборот, люди не хотели идти в такие части. Вот до тебя в Зейск отправили двоих: Лиманского и как его, повернулся он к Касапу. Дубенского, напомнил ему Касап. Да. Дубенского. Припоздал ты немного. Вот я и отправил их во вновь формируемые части. А сейчас у нас есть одно место в Свободном. На Транссибе. Так это же не БАМ, возразил я, с тревогой в голосе. Я по собственному желанию на БАМ просился. Они вновь переглянулись. Есть у нас еще одно место, но по начальнику службы вопрос еще не решен, вот только что до тебя этот  вопрос решали и еще решаем. Давай выйди пока, покури. Мы тебя позовем попозже. Мои знакомые уже сидели в курилке и ждали, кто чего. Кого то уже не было, уехали по частям. Кто то собирался на ночь в общежитие, что бы утром лететь вертолетом к новому месту службы. Как дела Саня? Никак. Решают. Хотят отправить в Свободный. Так это же отлично. Я не хочу. Дурак ты! Во дурак! Езжай в Свободный, там лучше. Я стоял на своем. Эх, нам бы предложили!
         Через некоторое время меня позвали. Значит так, сейчас Вячеслав Анатольевич тебя отведет в корпусную гостиницу, переночуешь там и хорошо подумай. Завтра скажешь. Есть! И мы вышли из кабинета Дудкина с майором Черным. Пошли, я провожу тебя до гостиницы, нам все равно с тобой по дороге. Я взял вещи и мы пошли. Вечерело. Становилось прохладно. Мы засиделись у начальника тыла до девяти часов вечера. Завтра придешь ко мне. Рано не надо. Часам к одиннадцати. Есть! Ответил я по привычке. Одно тебе могу сказать Саша, обращался он ко мне. Стой на своем. Условия те же. А зарплата другая. Да и БАМ здесь. Стройка века, мать ее ети. Все какое-то внимание.
        В одиннадцать часов весь отглаженный и отутюжанный я был у Черного. Знаешь, вопрос по тебе решается. Приходи завтра в это же время. Я ушел. На третий день, я вновь был у Дудкина. Мы были опять в том же составе. Проходи, садись, указал мне на стул за столом, Дудкин. Я присел. Ну, что решил куда хочешь? Решил. Если можно, хотелось бы остаться на БАМе. Понятно. Тогда вопрос решен. Повернул он снова голову на Касапа и Черного. Отправляйте его на восемнадцатый километр, в 206 мехбат, а попутно помогите ему и сделайте там корпусную ревизию. Ситуация в батальоне тяжелая, сразу же тебя предупреждаю. Туда зубра надо бы. Но раз ты хочешь, иди. Если, что переведем в другое место. По предварительным данным там большая недостача. В батальоне вши. А начальник службы, как его? Снова повернул он голову к Черному - улыбается. Веселый человек. Вобщем снимайте его с должности, а этого парня назначайте. Не видя своего предшественника  я,  таким образом, подписал приговор ему, Ватагину Толику, моему будущему товарищу и прекрасному человеку. А так бы его с должности не сняли.  Но я тоже об этом не знал.
        С тобой все. Сейчас иди в бригаду, там есть такой капитан Шмаров, и представишься ему, а вы с понедельника начинайте проводить в этом батальоне ревизию, а он сразу же и примет должность. Все. Свободен. Можешь идти. Есть. Я развернулся и вышел. Через дорогу располагалась моя будущая тридцать пятая бригада. Капитан Шмаров Владимир Федорович, угрюмо сидел за столом, не обращая внимания ни на кого. Я представился. Через некоторое время он поднял  на меня глаза и растягивая рот в уголки губ произнес, что стоишь? Присядь куда нибудь. И вновь ушел в себя. Я не знал, как быть. Минут, через пять он наконец разрешился. Сейчас идет машина на восемнадцатый километр, там размещается твоя часть 18873, полное наименование 206 отдельный железнодорожный батальон механизации. Тут машина от них, продуктами  грузится, с базы. С ней и уедешь. Иди, жди в курилке. Я вышел из штаба и не успел спуститься со ступенек, как навстречу мне быстрым шагом двигался кривоногий, невысокого росточка, прапорщик, азиатской внешности. Он был казах. Прапорщик Касмакасов! Вы к нам, в батальон назначены? Сказали кого то захватить. Наверное меня. Вы с восемнадцатого. Да. Тогда поедемте. Мы сели в хлебовозку, сто тридцать первый Зил и отправились к моему новому месту службы.
      Я начальник продсклада, доводил до меня Касмакасов, зовут Борис, а я Саша. Мы пожали друг другу руки. Он по прежнему называл меня на вы. Борь, давай на ты. Мы же с тобой в разных службах. Хорошо, согласился он. Знаешь, часть у нас хорошая, чтобы про нее не говорили. Народ хороший. Комбата просто не любят, поэтому и отношение такое. Пока ехали, он вводил меня в курс дела. Незаметно пролетело время. Вот это поселок Восточный. Сюда мы за водкой ездим. А справа водокачка, придется старшим за водой ездить. Информировал он меня. Это двенадцатый километр. А через шесть километров и наш батальон. Мистика какая то. Родился я в Балашове, но из роддома привезли меня родители в казарму на двенадцатый километр железной дороги. А жили на Народной улице, а магазин в ста метрах был на Восточной. Как будто по своим местам проходил. Бывают же совпадения, удивлялся я про себя. Все приехали, услышал я голос  Бори, машина затормозила около штаба. Я поеду разгружаться, а ты иди к зам по снабу. Недавно к нам пришел, из соседнего батальона, там начпродом был. Я вышел и пошел к старшему лейтенанту Гречишкину Александру Ивановичу. Кабинет был заперт. Иди, представляйся комбату, он у себя, посоветовал прапорщик, дежурный по части.
       Я попросил разрешения войти. А, входи, входи с улыбкой, радушно встретил меня командир, майор Чибизов. Среднего роста, грузный, лысый сверху головы, с полным ртом золотых зубов, он двинулся мне на встречу. Служить к нам? Так точно. Хорошо. В этот момент дверь распахнулась и в нее буквально влетел, как вихрь, чернявый, чуть ниже среднего роста, симпатичный старлей. В нем был такой напор и сила, что казалось для него нет преград ни в чем. Вот Александр Иванович, помошника тебе прислали, забирай себе, размещай и работайте. Вопросы ко мне есть? - обратился он ко мне. Нет. Тогда идите. Идем ко мне, позвал меня он. Я пошел за Гречишкиным. Какое училище заканчивал Вольское или Горьковское? Вольское. Это хорошо. Я сам заканчивал Вольское, в семьдесят пятом. Ненавижу эти гребанные войска. На  стенах его кабинета красовались ракеты, танки, но нигде не было и предположения о пренадлежности хозяина кабинета к желдорвойскам, кроме плана тылового обеспечения. Сам послужишь увидишь, роптал он. Не знаю, как и выбраться отсюда. Сколько уже рапортов написал. Так они вместо того, что бы перевести меня в другой род войск, назначили на должность зам по снаба. Александр Иванович был человек деятельный и если мне было всего двадцать три, то он уже был замом командира и старше меня он был всего на три года. Но между нами была пропасть. Такая же, какая была между мной и сержантами, когда меня призвали служить в армию солдатом. В душе я восхищался им и завидовал. Значит так, три дня отдыхаешь, приводишь себя в порядок. В часть не заходишь. Вопросы будут, обращайся. Помогу. Сейчас позову Иванова прапорщика, командира хозвзвода, он тебя разместит. У него в квартире есть место, он холостяк. С понедельника выходишь на службу, как раз начинается ревизия. Все понял? Все. А вот и Иванов. Ианов! Открыв окно, крикнул он, зайди ко мне. Через некоторое время в дверь входил сильно похожий на него комплекцией, и ростом, и внешним видом, прапорщик Иванов. Шура, бери лейтенанта к себе на постой. Ты с кем живешь? С Борей Касмакасовым. Вот забирай и его еще. Будете жить втроем. Ясно? Ясно. Тогда вперед. Мы вышли. Судьба связала меня еще с одним человеком, своеобразным, но порядочным. Нам было суждено стать друзьями. Сама судьба связала нас.
       Мы шли поднимая сапогами бамовскую пыль, волоча мои тяжелые чемоданы. Вон и наш жилой городок, кивал он головой. В маленьком лесочке среди болот,  размещались пять домов СПЗ и один отдельный финский коттедж командира. Вот тут мы и живем, добавил он. Солнце уже опускалось и било нам в глаза. Вечерело. Все женщины небольшого городка, казалось высыпали на улицу. Лейтенант новый приехал. Женатый, или холостяк? Все надо знать. Мы прошли мимо всех, заходя в один из СПЗ.


                Глава 3


       Проходи. Мы зашли внутрь одного из двух боковых подъездов последнего СПЗ. Было темно и сыро. От света, падавшего из дверного проема, были видны наваленные, кое – где, и аккуратно сложенные, рубленные дрова. Цену дровам я еще не знал. А что, дрова здесь хранят? Здесь,  ответил Саня. Можно же и на улице хранить, что бы место не занимали. Пройти ведь нельзя. Он усмехнулся, открывая дверь. Вот мы и на месте. Располагайся. Здесь у нас небольшой бардачок, но это дело можно поправить. Сам понимаешь, жизнь холостяцкая, то пьянки, то гулянки. Оботрешься, сам посмотришь. Занимай вон ту кровать, указал он мне на кровать у одного единственного окна. Комнатушка была маленькая. Четыре кровати и стол посредине. И как везде- темнота. Кухонька была метров шести, также с одним окном, большую часть площади занимали печка и стол у окна. Остальное так, что бы разуться и раздеться. Будь как дома, все мы тут люди временные. Хозяев здесь нет. Мои сюда не приедут. Брал эту халупу, думал приедет жена с сыном, пять лет ему. Не захотела, поэтому и разошлись. А теперь эта хата мне и не нужна. Да тут и живут у меня кому не лень. Кто приедет из ребят с трассы, те и живут. Потом снова уезжают, дня через три, четыре. Какая тут система? Месяц на трассе, три- четыре дня на постоянном месте дислокации. Как отгулы считаются. Хотя та же тайга. Единственное место Тында. Благо недалеко. Хоть оторваться можно при случае. В этот момент в дверь кто то резко зашел и с порога произнес с улыбкою на лице. Во! Здорово! А мне говорят, что твой сменщик приехал. Я не поверил. Смотри, точно! Да, быстро они решают такие вопросы. Это был Ватагин. Он полностью оправдывал свою фамилию. Среднего роста, с соломенными волосами, голубыми глазами с прищуром. Все его лицо светилось добротой и простототой. Шура открывай, какую нибудь банку с консервами, обмоем приезд нового человека, обращался он к Иванову. Как зовут? Не давая никому передышки, спрашивал он  у меня. Саша. Шура значит, а я Толик, твой предшественник. Да, быстро мне лапти сплели, подытожил он.  Я собственно и не держался за эту должность, одна морока. Сам посмотришь. Шура, ну чего там? Обращался он к Иванову, выставляя на стол бутылку спирта. Толя ничего нет. Ты же знаешь мы холостяки, а доп пайков нам прапорам не положено. Эх, голытьба! Сейчас приду, сгоняю домой. Он быстро вышел и также быстро пришел, неся в руках, банки четыре, различных консервов и буханку хлеба. А где Касмакас? Он поздно приходит. Ну ладно, где стаканы? Вон кружки. Вот мудаки! Даже стаканов нет. Наливай в кружки. Пока Саня думал, он схватил бутылку, расставил три кружки на стол и разлил в них спирт, на треть посудины. На, открывай банку быстрее. Тянешь резину, не унимался Толик.  Он взял кружку и протянул ее мне. Я не могу Толя. Что такое? Мне пить нельзя, у меня аллергия на все спиртное. Вот тебе на! Это хорошо! Хоть не сопьешься. А то наши тут так наваливают! Шура, давай тогда с тобой. Толик не настаивал. Ему было все равно. Он даже не придал этому никакого значении. А я про себя думал, что то все очень просто. И бывший начальник здесь и командир хозвзвода. Вобщем заинтересованные в нормальном проведении ревизии люди. Я смудрил, не понимая еще тогда загадочной Бамовской широкой души. Корысти в те времена, и в этих людях, не было никакой. А тяжелые условия службы и бытия, только сплачивали людей, делая их единым механизмом. Они выпили спирт, не разбавляя его водой. Закусили консервами и запили немного водой. Давай повторим, балагурил Толя, стоя у печки. Мы не садились. Места было мало. Откуда сам? Из Саратовской области. Вольское заканчивал или Горьковское? Вольское. Я то родом из Горького, у нас тоже училище тыла. Но сам я не тыловик. Случай. Они снова выпили и он продолжал. Видишь я старлей, мне давно майором надо ходить. Не судьба, рассказывал весело он, нисколько не переживая. Заканчивал среднее Ленинградское училище,  в семьдесят третьем году, и сразу на Дальний Восток, на Транссиб, здесь и женился. Жена у меня Людка, с Тахтамыгды, сплошные зоны, а мы там работали. Сначала, как положено по выпуску младшего присвоили. Я же среднее заканчивал, не как вы скороспелки, с улыбкой добавлял он. Затем за пьянку разжаловали снова до младшего. Потом снова лейтенанта присвоили, а затем старлея. Но время мое ушло. Однокашники уже замами комбатов стали. А я все на месте топтался. Стал бесперспективным. Комбат и отправил на ЦОК учиться, на начальника вещевой службы. Это в этом году, вас много едет, а так мы сами здесь заморачивались. Даже Шмаров в бригаде такой же наш, железнодорожник. А теперь куда Толик,  спросил я. Не знаю. Пусть сами думают, у них головы большие. Пусть подумают. Мне все равно. В этот момент залетела, какая то барышня. Как ураган пронеслась по хате. Новый начвещ приехал признесла она, в упор разглядывая меня. Че уставилась? Произнес бесцеремонно Ватагин. Замена моя. Видишь. Он подал ей мою кружку. Спирт? Спросила она. А где водку взять? Не мандите. Летом водка есть. Что покрепче пьете. И она одним махом влупила спирт, запив его быстренько водой. И так же быстро вылетела, как и залетела к нам. На ходу произнеся, сейчас Юрка придет, надо кормить. Во Кончаленчиха, во дает! Юрку кормить. Помандеть пошла. Всем теперь растрезвонит. Теперь смотр начнется, только держись Шурик. Скучновато здесь. Поэтому пока всех не обсосут не остановятся, продолжал Толик. Они быстро допили бутылку и Толик ушел. А мы остались с Ивановым. Утюг есть Саня? Есть. Возьми под кроватью. Иванов лежал на кровати одетым и курил, пуская клубы дыма в потолок и думая о чем то своем. Пришел Касмакасов. Ну, что обживаешься. Что тут обживаться. Дело нехитрое. Давайте мужики спать, время уже двенадцатый час. Так за разговорами незаметили, как пролетело время. Саня так и продолжал лежать на кровати и курить, слушая Высцкого. Его гордость, катушечный магнитофон «Астра», вертикального исполнения, протяжно тянул песню  « да над пропастью». Всеобщий любимец Высоцкий уже к тому времени умер. Саня, туши свет, пора спать. Сейчас Боря, думая о своем ответил Иванов и загасив в банке сигарету, задвинул ее под кровать, потушив свет.
        Утром проснулись рано. Первым убежал Иванов, к личному составу, на выходе был и Боря. Саша, столовая в части, сходи поешь. Хорошо Боря, не беспокойся, сейчас схожу. В столовой никого не было. Из кухонки медленно вышла заспанная Кончаленко. Заходи, садись Саня. Она разговаривала со мной, как будто бы знала сто лет. Я думала никто не придет, поэтому ничего не готовила. Поешь масла с хлебом и кофе. Ставила она тарелки  и стакан с кофе мне на стол. Ребята все на трассе. Сейчас очень мало едят в столовой. Человек пять всего. А утром вообще никто не ходит. Нажрутся водки, с утра не до жрачки. Лишь бы на развод успеть. А то Бушманов шкуру спустит. А кто Бушманов? Евгений Александрович, начальник штаба наш. Капитан. Лет сорок ему. Никак звания не дают. Строгий мужик, произнесла она. Получив полную информацию, я отправился представляться ему. Он только вчера поздно вечером вернулся с трассы. Ты чего здесь делаешь? Я же сказал тебе, что бы три дня не появлялся, а обживался, встретил меня у штаба Гречишкин. Уже обжился,  произнес я. Все нормально? Спросил он, внимательно разглядывая меня. Все нормально. Он обрадовано посмотрел на меня, на мое бодрое настроение и тут же озадачил. На этом мой отдых был закончен. Толя Ватагин, где-то добавил вечером и припорол на службу часам к одиннадцати, получив от Бушманова под самую заглушку. Отодрал, промолвил он улыбаясь. Ну давай, входи в курс дела, молодой. И он снова бесхитростно улыбнулся, так как мог это сделать только он , без превосходства и безобидно.


                Глава 4



    В понедельник, часам к десяти утра, на горизонте появился Вячеслав Анатольевич Черный. Прямой, как струна, неторопливый, он медленно приближался к штабу. Что стоишь? Иди встречай  начальника своего, проронил Гречишкин. Территория части была огромной. В свое время до семьдесят девятого года, батальон был автобатом, а затем был переформирован в мехбат, по мере того, как надобность в автоперевозках снизилась. Автобатов практически не осталось. Железная дорога БАМ – Тында, жила и действовала, перевозя основную  массу грузов. Вся техника была сосредоточена на трассе, а территория осталась прежней. До КПП было метров четыреста. И вот теперь мы наблюдали за прибытием моего начальника из управления корпуса. Он мужик хороший, подытожил Гречишкин. Не гандон. Настоящий мужик, чванства в нем нет. Все понимает. Давай учись у него, пока он ревизию проводит. Что не ясно, задавай побольше вопросов, по порядку обеспечения. Здесь только три вида обеспечения, не то что нас учили. И баланс и бюджетное имущество и по линии Министерства обороны. Так что вникай. В этот момент, майор Черный подошел к нам. Здорово хлопцы, просто и буднично с легкой хрипотцой в голосе, произнес он. Здравия желаем товарищ майор, ответили мы.  Пойдемте к командиру. Он на месте? На месте. Что то не спешит представлятся. Раз гора не идет к Могамету, то Магамет  идет к горе, пошутил он. Говоря медленно и тихо, растягивая слова, опять же с сильным украинским акцентом.
       У Вячеслава Анатольевича было чему поучится. Неторопливо и размеренно он доходил до всего постепенно, основательно давая уроки жизни. Проверив за три дня всю документацию, на четвертый день, он отправил комиссионно считать имущество по ротам и по всем объектам. Сбив остатки и пригласив к себе Гречишкина, он произнес- что делать будем, хлопцы? По всему видно, что личный состав, передавался из роты в роту, без составления ведомостей. Смотри зам по тылу, он передал ему в руки ведомости. В четвертой роте огромные излишки, а в остальных недостачи. Четвертая рота у вас транспортная, в основном находится в постоянном городке, в отличии от трех других. Личный состав всегда прибывает в четвертую роту, а затем передается в другие роты. Люди уходят в другие роты без имущества, только в том, что на них одето. Надо вызывать всех старшин и командиров, если они согласяться, надо будет документально перебросить имущество по количеству личного состава. Вобщем выровнять учет, подытожил он. Вы как на это смотрите. Положительно, смекнул мгновенно Александр Иванович. Я тоже все понял, но в разговор не лез. Им видней. Пусть решают. Раз согласен со мной, даю вам два дня, чтобы все старшины были здесь. Я сейчас уезжаю, а через два дня встречаемся здесь.
         Через два дня, Черный приехал и выровнял учет. Давай выписывай накладные. И он начал мне диктовать. Руки не слушались меня, я волновался. Заметив мое смятение, Вячеслав Анатольевич произнес, туды твою мать, что заволновался, привыкай, это твоя работа. Ответственности боятся нечего. Такими были мои первые шаги. Пробыв еше три дня в батальоне и закончив ревизию, подведя итог на общем совещании, он отправился со спокойной душой в Тынду. Толик Ватагин ревизию проигнорировал и практически не показывался. Его и не трогали. Он отдыхал душой и телом, иногда заглатывая слишком много алкоголя. Шура, как у нас дела?- интересовался он со своей неизменной улыбкой у меня, когда все уже закончилось. Да так Толик, более менее. Это как?  Дышал он на меня перегаром. Из двадцати тысяч недостач, осталось пять. А.., протянул он, разбросаешь на ротных. Дай по складу ведомость посмотрю.  Не здорово! Но за это пусть Кодявкин платит, он бывший начальник склада. Я на склад после его увольнения не заходил. В этот момент вошел Гречишкин. Во, ясно солнышко, появился! Ты где пропадаешь Ватагин? Александр Иванович, что мне здесь делать, ведь замена пришла. Замена заменой, а ты хотя бы приходил и интересовался немного. Толик улыбался. Ты давай не устраняйся, помоги лейтенанту. Хорошо, согласился Толик. И Толик помог.
          Было начало сентября. Днем было тепло, а поутру мы шли на службу по хрустящим под ногами замороженным лужицам, а ведь только восьмое сентября. Днем по кабинету летали толстые зеленые мухи, а к вечеру с заходом солнца куда то прятались и мгновенно становилось холодно. За это время пришло много молодых офицеров. С гражданки студентов, с военной кафедры и кадровых. Жить становилось негде и Гречишкин пошел на кардинальные меры. Так Иванов, квартиру я у вас забираю, а вы все холостяки перебирайтесь в крайний СПЗ, где Куровский живет, только с торца и размещайтесь все там. Так мы и сделали. В большой комнате метров в тридцать квадратных, мы поставили десять кроватей.  Наша общага, стала местом ночлежки. Кто приезжал с трассы, тот и останавливался у нас, затем уезжали одни, приезжали другие, в том числе и мы. Жизнь кипела.
          Шура, завтра едем на базу, познакомлю тебя, с хитрым хохлом, начальником склада Заборуйко. Сволочь еще та, пробы ставить негде, в чем нибудь, но обязательно натянет. Так, что будь начеку. Утром получив в свое распоряжение развалюху Зил 130, мы поехали в Тынду. Что у вас, машин нормальных нет?- спросил я у Ватагина. Не у вас, а у нас, поправил он меня с насмешкой и удивленно посмотрел из под своих мохнатых пшеничных бровей. Заелись юноша. Скажи спасибо, что такую дали. Я в твоем возрасте был поскромнее, продолжал шутить Толян. Собрал Чибизов совещание вечером и ставит задачу вывезти имущество с базы. Я ему вопрос, а где взять машину? Возьмешь в четвертой роте. Товарищ майор я уже  у Серова беру машину дней десять, они у него то сломанные, то завести не могут. Сами знаете какие морозы. Гоняют, гоняют какую нибудь по парку весь день, а к вечеру заведут, когда уже ехать никуда не надо. Ватагин, прекрати разговоры, нет машин, бери капот, двух солдат, цепляй веревками и вози капотом. Я сел и не стал с ним спорить. Утром пошел в парк, взял в четвертой роте двух бойцов, нашел старый капот, привязал к нему бельевую веревку и мы втроем двинулись в сторону Тынды. Бойцы исправно тянули лямку, не задавая глупых вопросов. Миновав километров пять, недоходя до поселка Восточный, навстречу мне попался никто нибудь, а сам комбриг Безъязыков, личной персоной, на своей новой УАЗке. Вернее попался ему я. Он остановил машину и сам двинулся ко мне. Это, что за бутафория? Вы понимаете, что делаете? Какие выполняете задачи? Товарищ полковник, комбат приказал ехать в Тынду за вещевым имуществом. На капоте? Задал он вопрос. Так точно. Машин в батальоне нет, добавил я. Разварачивайтесь кругом и марш в батальон. Капот бросьте здесь, сейчас же. Вы с какого батальона? Комбриг Безъязыков уже терял дар речи, побелев от злости. С батальона механизации, майора Чибизова. Комбриг со злостью захлопнул дверь и помчался дальше, с явным намерением не миновать наш батальон. Через час мы с бойцами были в батальоне. Все офицеры обсыкались, когда я с капотом въезжал назад. Я ослушался комбрига и капот не бросил. Не хватало, что бы Серов, сделал мне начет за капот. Рассказывая мне это, Ватагин хитровато смеялся, а я не мог удержаться. Толян! Иди к комбату. Он тебя ждет, передал мне дежурный. Я вошел. Комбат сидел, толстый, с потной лысиной и весь красный. Ты, дурак, что ли! Как тебя угораздило, выехать на капоте в Тынду? Включив дурака, я отвечал с чинопочетанием в голосе. Выполнял ваше приказание товарищ майор. Какое? Которое вы вчера отдали мне на совещании. Во дурак! У тебя башка работает? Вскочил он из- за стола. Или ты на самом деле полный дурак, так я сейчас Вышенского вызову, пусть он тебя освидетельствует. Никак нет товарищ майор, у меня все нормально. Глаза бы на тебя не смотрели Ватагин. Иди отсюда, а то меня тошнит и он сплюнул в угол кабинета. Я вышел героем. Толян, что здесь было, ты не представляешь, суетился перед ним дежурный. Гром и молнии. Ох Чибизову и досталось! За разговором незаметно въезжали в Тынду, а после разговора с Ватагиным, машина не казалась уже такой плохой. Подъезжаем Саня. Я пойду к Владимиру Федоровичу, а ты давай сразу на базу, ищи эту морду недорезанную, а то его еще полчаса уговаривать надо, что бы он пошел на склад. Это целый мацион. Наденет унты вместо сапог, полушубок, и лишь потом пойдет, делая великое одолжение. Все так и было как предрекал Ватагин. Сейчас зимы не было и переодеваться и переобуваться не пришлось, но на склад мы пошли только после того, как я стыдливо отдал ему бутылку. Взяв ее непринужденно, с лицом мученика сделавшего мне великое одолжение, он изрек, хорошо, сейчас пойдем. Только сейчас со склада. Покоя от вас нет, добавил он, оставив меня с виноватым лицом. Толик пропал и не появлялся. Наконец когда машина была загружена телогрейками, появились два друга, явно под шафе: Ватагин и Шмаров. Шмарова было не узнать, он уже не тянул губы, а счастливо улыбался. Было ясно, что они укололись. Врата склада для нас, радушно открылись. Недоволен был только один человек, Заборуйко, но против ветра не пописаешь. И он исправно исполнял свои обязанности. Отозвав меня в сторону, Ватагин сказал, Шура, слетай в магазин, прихвати еще парочку бутылок. Толян, не много? Самый раз. Давай. Только Мухой! Много- не мало, напутствовал он меня напоследок. Далеко идти не надо. Через десять минут, я тащил три бутылки, что бы не ходить лишний раз. Глаза Владимира Федоровича заискрились. Они выражали любовь ко всем и благодушие. Ватагин был непоколебим. Тебя только за смертью посылать. Ладно Ватагин, остановил его строго, как мог Шмаров. И пьянка началась. А ты, что не пьешь? Ему нельзя, отвечал за меня Ватагин. У него аллергия. Вот Владимир Федорович, каких мы стали кадров получать. Да Ватагин, будущее за ними. Они надрались вдрызг. Владимир Федорович не мог подняться с места и уже посапывал, а Ватагина, с трудом, мы вдвоем с бойцом, оторвали от стула и погрузили в машину. Заборуйко сколько не пил, оставался трезв. Вот закалка! В семь часов вечера мы подъезжали к части. Толян начал, что то говорить. Толик везу тебя домой, к жене. Домой не поеду, констатировал кое-как Толик, чувствуя скорую расправу. Вези к штабу. Доложу. Ты, что Толик, охренел. Поехали тогда на склад. Толян бодался и мотал головой. Спорить было бесполезно. Но он слава богу, неожиданно уснул. Мы выгрузились. А куда девать Ватагина? В городок нельзя, жена увидит. Посторожи его, сказал я солдату. Сейчас приду. По части дежурил Саня Воронцов, как его засунули в наряд непонятно. Старшин роты, в наряд не ставили. Саня, там в машине Ватагин спит, в лом. Во! Обрадовано произнес Воронец. И захихикал в усы. Где же он Устим Акимыч нажрался? Как где, места надо знать. Значит на базу ездили. С Владимир Федоровичем поди! Точно. Ты, как в воду смотрел. Кто же его теперь из клинча выводить будет. Толян каждый раз едет и живым оттуда не возвращается. Вези его сюда. Мы подъехали к штабу. Толик мирно посапывал. Со взвода охраны уже шли  два бойца, предусмотрительно вызванные Воронцом. Вынос тела состоялся. Положив почевать Ватагина на топчане, в комнате дежурного по части, я с чувством исполненного долга и с развязанными руками ушел домой. Часов в одиннадцать пришла его жена, Людка. Шура, где Ватагин? Люд, я не знаю. Он нормальный вернулся? Нормальный. Что ты брешешь, он нормальный оттуда не возвращается. Ты скажи, он хоть в части? В части Люд. Мудаки. И она ушла.
     Через два года, по окончанию кантракта, Саня Воронцов перешел в другой род войск. Баламут и неспокойная душа, разругался и развелся с женой – уехав в Афганистан. Как сложилась его судба неизвестно. Береги его бог. Он везде лез на рожон.



                Глава 5


          На следующий день с утра, после развода, Гречишкин зазвал нас с Ватагиным к себе. Толян тяжело дышал перегаром и не находил себе места. Что Ватагин, тяжело? Ватагин не отпирался. Собирайтесь побыстрому и через час отправляйтесь на трассу с Малюгиным. Звонил Бушманов. По ночам холодно, а теплые куртки все порасбросали, ночная смена мерзнет. Комбат орет. На этой же машине везите куртки на трассу. Да и тебе будет полезно Ватагин проветриться. Толик, как всегда улыбался. Только не напорись по дороге. Инструктаж был закончен, так же быстро, как и начинался. Шура, бери машину, загружайся и заедешь за мной домой, тебе все равно холостяку, собираться не надо. Я пошел. И он удалился, на рандеву с женой. Через час машина звучно тарахтела в офицерском городке, под окнами Ватагина. Он не заставил себя долго ждать. Быстро вышел, насколько мог. Двигайся молодой. Цикнул он на меня. Если не хотите умереть от угарного газа с бойцом. От него действительно за версту, несло перегаром. Открыв на всю катушку окно и выставив локоть, он скомандовал, давай боец, трогай. Ехать надо было сразу налево и через переезд, что и пытался сделать Блащицын. Стой! Резко выкрикнул Ватагин, с хрипатцой в голосе. Солдат резко остановился. Его резкий окрик заставил нас опешить. Ты куда едешь? На трассу. Ты что, дороги не знаешь, или давно со мной не ездил? Что на двенадцатый? Быстро сооброзил водила. А ты, что , хочешь привезти на трассу бездыханный труп? Я все понял. Толяну надо было похмелиться. Солдат нажал на газ и мы покатили, изрыгая из под колес клубы пыли, получая от встречных то же самое и тем же концом, по тому же месту. Толик вышел из магазина воодушевленным, открыв в кабине сразу же бутылку шампанского. Похмеляться люблю чем полегче, поудобнее водружаясь на сиденье, оставляя мне, его треть. Ну, что гуси,  поехали, выдохнул он. Машина делала, что могла, но чувствовалось, что ее силы не беспредельны. Толик, доедем? А куда мы денемся с подводной лодки. Еще как доедем. Мухой. Миновли сорок первый километр. Все шло удачно. Доехали до семьдесят шестого, начинался подъем на серпантин. Толик давай посмотрим, что там в кузове, как бы борт не потерять. Дорога выдергивала все жилы. Яма на яме. Толян чувствовал себя вольготно. Ладно сейчас спустимся с серпантина и остановимся. Мое сердце предчувствовало не зря. Задний борт машины отвалился и еле держался. Мешков мять курток канули в бездну. Я стоял растерянный и глядел на Толика. Тот, без особого выражения на лице, с ленцой осматривал кузов. Ну, что мудила, не мог борт сделать?- безобидно произнес он водителю. Толик, что делать, надо возвращаться назад. Я паниковал. Толик почесал затылок, ничего не говоря, расстегнул ширинку и поссал на заднее колесо машины. Товарищ старший лейтенант, не ссыте на баллоны! Умоляюще просил его солдат. Толян повернул голову в сторону Блощицына  и послал его на хер, добавив, ты лучше за машиной следи, а не указывай, где мне ссать. Боец чувствовал свою вину и возражать не стал. Потом застегнув ширинку Толик произнес: Мы сюда шесть часов добирались. Где у нас борт оторвался? Хер его знает. Пусть Шура, боец завязывает борт и поедем дальше, посмотрел он на меня выжидающе. Я подумал и согласился. Не ссы Шурец! Приедем, все спишим! Имущество ужевское! Это не по линии Министерства Обороны. И тихо рассмеялся. А ты мудила, бери проволоку и привязывай борт. Проволока у тебя есть? Или мне ее для тебя поискать? И он для приличия, отвалил увернувшемуся Блащицыну,  вскользь, пинка. Проволока была рядом, на дороге. И через десять минут мы двинули дальше. Учись Шура, пока я живой! Безвыходных положений не бывает и он довольный собой, раскупоривал следующую бутылку, только теперь водки. Добавляя. Наберут молокососов в армию. Усмехаясь в соломенного цвета густые усы.
        Батальон стоял на двести пятидесятом километре, на реке Кохани. Со всеми приключениями, приехали только к обеду следующего дня, нигде не  останавливаясь и не отдыхая. Солдаты –водители, были молодцы, ровно сутки до трассы, ночь на отдых и обратно. И так изо дня в день. К обеду Ватагин отошел, только истекал потом, который шел  с него градом. Что Толя, поплыл? Подкалывал я. Не манди, гусь. Обстановка  в полевом городке, напоминала колхозный полевой стан, с разницей в том, что вокруг простиралась тайга, вместо поля. Вокруг офицерских вагончиков, среди тайги, располагалась летняя веранда, на которой обедали офицеры и прапорщики. Пойдем доложимся, видишь Бушманов сидит. На солнышке, вытянув, ноги и щурясь от яркого дневного солнца, сидел капитан Бушманов, сорока лет отроду, седовласый. Сразу было видно, что жизнь его потрепала. Ну, что прибыли? Не дожидаясь нашего доклада, спросил он. Так точно. Настроение у начальника штаба было хорошее, то ли дела шли хорошо, то ли день был хорошим. Что привезли? Куртки утепленные. Что за куртки? Обыкновенные, телогрейки рабочие. И то хлеб. Как удалось вам у Шмарова выбить, у него снега зимой не выпросишь. Он с хитринкой, снова, посмотрел на нас. Сейчас после обеда, старшин пришлю, прямо с машины раздайте по ротам, по накладным. Есть. Погоны только выдайте, а то будут ходить, как бичи. Вот это да. Войска, что и говорить, похлеще стройбата. Попал Саня, на стройку века, как кур во щи. Вот тебе войска, вот тебе и дисциплина. Что сделаешь, сам выбирал, никто за уши не тянул. Ладно. Поздно пить боржоми, когда почки отвалились. Прав наверное Гречишкин, что стоят ему эти войска поперек горла. Как бы и мне не стали. Садитесь. Давайте перекусим. Прервал мои размышления Бушманов. Подходили офицеры с объекта на обед, веселые, задорные и жизнерадостные. Глядя на них хотелось жить. И уже, даже горе не беда. За столом все равны. Шутки, прибаутки, а Бушманов подзадаривал молодых. Выполз и комбат. Тяжело ступая, глыбой, двинулся к столовой. Сам идет. Подкалывали тихонько офицеры, стесняясь Бушманова. Сам, грузно уселся, не глядя ни на кого, вытер носовым платком лысину и толстую короткую шею, принялся за трапезу. Разговоры и веселое настроение закончились. Все мирно чавкали свой обед и быстро покидали летнюю постройку. Нам идти было некуда. Только здесь комбат обратил на нас внимание. Прибыли? Займись с ними Евгений Александрович, остаетесь за меня, а я уезжаю в Тынду, прямо сейчас. Звонили из бригады, приглашают на какое-то совещание. По видимому комбат врал. Больше трех дней он на трассе не выдерживал и драл в постоянный городок с трудового фронта, оставляя за себя, то главного инженера, то начальника штаба и сидел там в кабинете, пока его силой не выдворял обратно, на трассу, комбриг или его замы. Дакладывайте мне о ходе дел по телефону, утром. В этот момент быстро шлепая по пыльной дороге, не разгибая колен, к нам приближался какой то офицер, поднимая клубы пыли. Прямиком, подойдя к комбату и приложив руку к головному убору, быстро доложил: Товарищ майор, взрыв произведен, жертв нет и при этом нехитро рассмеялся. Минин, опять ты со своими прибаутками. Когда ты станешь, нормальным человеком? Минус стоял и глуповато улыбался, моргая своими большими круглыми глазами. Ладно Минин, иди, обедай. Минус не уходил, стоя у машины. Что стоишь? Иди. Жду. Чего ждешь? Когда вы поедете. А что? Следующая фраза потрясла  и повергла в смех всех присутствующих. Без обиняков, с улыбкой на лице, Минус произнес: Разрешите остаться, нет ничего лучше на свете запаха пыли, отъезжающего начальства. И тут же, под грохот смеха, справился: Вы надолго? Комбат выругался незло, сплюнул, махнул рукой и полез в машину. Горбатого магила исправит. Захлопнул дверь УАЗки и поехал прочь. Минус, где ты всему этому научился? Сощурив глаза, с хитринкой в глазах, спрашивал Бушманов. А что, я не прав? И они оба, одновременно рассмеялись. Бушлаты выдашь, ознакомься с городком, посмотри, что надо сделать. Ты когда назад? На сколько тебя Гречишкин отправил? Дня на три. Должность еще толком не принял. Хорошо. Осмотрись.
      Осматривать было нечего. В полевом городке не было ни бани для офицеров, ни прачечной для солдат. На заднем плане стояла рубленая солдатская столовая, в которой было грязи по колено. Где- то около парка, возвышалось не то подобие землянки, не то палатки. Это, что такое? Спросил я у Толика Гопки. Шура, это твой объект, солдатская баня,  со смехом ответил он. Топили ее видимо по черному. В небольшом помещении, в углу, с обмылками и водой стояли три тазика. Как же они тут моются? Да они тут и не моются. Сейчас лето, на речке купаются. А зимой? Зимой уже в другое место уедем. И Гопка снова захихикал, затягиваясь сигаретой и моргая длинными ресницами. Толик приехал со мной в часть одновременно. Был призван из Донецкого строительного института, на два года. Ему все было по барабану. Толян, пойдем в роты зайдем. Что там делать? Что здесь, то же и там. Мы зашли. В рубленных палатках, накрытых брезентовыми палатками, жили солдаты. Посредине прохода стояла печка с карданом, длинной трубой вдоль прохода, для большего обогрева помещения. На кроватях не оказалось ни одной простыни и наволочки. У меня волосы вставали дыбом. Я снова вспомнил слова Гречишкина и уже мысленно был на его стороне. Что- то предпринять в данный момент, было невозможно. А, что делать Шура? Выдадим белье постельное, а через месяц, нестиранное, кому оно нужно, вот и рвут его бойцы на тряпки. Собирите все белье, поеду отвезу в Дипкун завтра. Там банно- прачечный поезд стоит. Утром уехал и увез белье, назад  на следующий день привез чистое взамен, со вшами. Ждать свое, времени не было. В удрученном состоянии возвращались мы с Толяном домой. Не расстраивайся Шура. Привыкнешь. Что в жизни не бывает, успокаивал он меня, входя в мое положение.


                Глава 6


         За ревизией ничего толком не виделось. После трассы начали открываться глаза. Назад ехал со страсным желанием посмотреть детально все и в постоянном городке. Сережа Ким, кореец по национальности, солдат срочной службы, исполнительный и порядочный до мозга костей, был у меня начальником бани и прачечной.  Ким, пойдем смотреть твое хозяйство. Пойдемте товарищ лейтенант. Хозяйство было аховое. На отшибе, за котельной, стоял вагон - прачечная. Единственное, в какой то мере, светлое пятно и то благодоря Сереже, который поддерживал в нем порядок, частенько оставаясь там и спать. Баня же напоминала трассовую. Как же вы тут моетесь? Летом ничего товарищ лейтенант, а зимой кранты, суши весла. Льда пощиколотку. Везде продувает насквозь. Заходим в моечное, ничего не видно, все в пару. Снимаем тут же белье и выпрыгиваем из валенок на скамейки. Наверху потеплее. Быстро обмоемся и опять одеваем тут же чистое, но уже мокрое от пара и конденсата белье, прыгаем в валенки, одеваем уже на морозе, в раздевалке, п/ш и бамовки, и вперед, в казарму. Строем? Какой тут строй. Лишь бы в сосульку не превратиться. Хорошо Серега, занимайся пока делами, может, что то придумаем.
        Товарищ старший лейтенант, пришел я к Гречишкину.  Не представляю, что мне делать. Ты о чем? О хозяйстве, о своем. Шура не дави на больную мазоль. Меня назначили зам по тылом, за три месяца до твоего прихода. Ты, что скажешь, большой срок? Ты знаешь, я и оглянуться не успел, а уже ты пришел и зима. Хорошо хоть котельную и теплотрассы в порядок привел, да столовую солдатскую И то дело. Ты уже сам видишь, что здесь лето три месяца. Остальное зима. Разве, что успеешь. Эту зиму будем мучиться, а в апреле обещаю тебе, заложим капитальный банно-прачечный комбинат, да такой, что все позавидуют. Он говорил, а я не знал, верит ли в это он сам. По глазам было видно, как они горели, что верит. Ты только мне помоги. Мы гору свернем. Ты же видишь, что можно было сделать с Ватагиным, кроме того, что он хороший парень. Да я это тоже знаю. А как начальник службы - ничто. Так, что давай побыстрее втягивайся.
        Втягиваться было трудно. В батальоне существовал культ старшинства среди офицеров. Начпрод Яшин, со своим возрастом под сорок лет, в наряды заступать всегда не спешил. Держал паузу и начфин Панив, его лучший друг и одногодок. А меня гоняли как помойного кота, через день на ремень. Два, три раза в неделю. Товарищ старший лейтенант, когда мне службой заниматься, одни наряды. Давай заступай, разберемся, Шура. И обещания разобраться оставались только обещаниями и пустыми словами. И моя служба медленно и верно катилась под откос. Все время на службе, а толку никакого. Александр Иванович, частенько оставался за командира и чувствуя безисходность, какого то момента, мгновенно находил выход, заткнуть дыру мной. Шура давай заступай в наряд, Кончаленко собака где-то набрался. И я молча, снова заступал в наряд. Личный состав сидел у меня уже поперек горла. Офицеры и прапорщики рот, не занимались людьми столько, сколько занимался я. Наши взаимоотношения строились не просто. Заступив в наряд, и утром придя на подъем в четвертую роту, где кроме того был прикомандирован весь личный состав с других трассовых рот, я стоял в коридоре и наблюдал  картину. Дежурный по роте ходил между кроватями и нежно трепал обуревший личный состав сбродной роты. Посмотрев на все происходящее секунд пятнадцать, я приказал дневальному дать команду,  рота подъем. Дневальный, молодой солдат, удивленно посмотрел на меня и пролепетал, рота подъем. Повидимому, наслушавшись наставлений старших товарищей, что его будет ждать, если он потревожит поутру неприкосаемый их сон. Ты, что солдатик, не ел? Ну-ка, командуй, как положено. Солдат крикнул посмелее, но так же невнятно. Дежурный по роте, ко мне!  Из-за рядов кроватей  показался дежурный по роте, с заспанной рожей. Командуй, рота подъем. Дежурный по роте громко скомандовал. Ни одна душа, кроме десяти, пятнадцати человек не реагировала на команды. Молодежь быстро одевалась, готовая выйти на зарядку. Вот это фокус! Не на того нарвались ребята. Жевлаки заходили у меня, а кровь подступала к голове. Раздумывать было некогда, надо было действовать. Пройдя в конец казармы, подойдя к последним четырем кроватям, собрав силенки, я завлил одним махом все четыре. С грохотом и шумом, они вместе с их обладателями, в мгновенье ока оказались на полу.  Все пришло в движение, одна только падла Блощицын прыгал от меня с кровати на кровать, как блоха. В этот момент прозвучала команда. Смирно! В проходе появился Бушманов. Таких ошибок, в роте никто не допускал, но они настолько увлеклись, что не заметили самого страшного-Бушманова. Быстрота и ловкость, с которой солдаты второго года службы одевали портки и куртки, поражала. Тишина в казарме стояла гробовая. Умница Бушманов пришел посмотреть подъем и оказать мне помощь. Через минуту вся рота стоит на плацу, сказал он спокойно и вышел. Рота бежала сломя голову на плац, снося на своем пути табуретки и попавших под ноги зазевавшихся. В мгновенье ока все стояли на плацу. Бушманов, с длинной палкой, сделав небольшую паузу сказал, что, лейтенанта решили проверить. Сейчас я вас проверю. Марш бросок пять километров, кто будет отставать, того буду бить палкой. Все знали, что у Бушманова дела со словами не расходятся. Посмотрим, какие вы орлы и он сел в дежурную машину. Командуй старшина, приказал он неведомо откуда появившемуся Воронцову. И рота понеслась. Назад рота прибежала в соплях и инее, отставших, Бушманов из окна машины, охаживал дрыном. Потерь не было. Все добежали.
       Я стоял у штаба и встречал его. Ну, что, выдержал первый экзамен? Да вроде как нормально. Он прищурился и заулыбался. Вроде нормально, повторил он за мной улыбаясь. Вызывай мне командира роты из дома. Долго спит. Ответственных от роты нет. Скажи спасибо Воронец, что успел хоть на построение роты на зарядку, а то вставил бы я тебе этот дрын в задницу. И он лукаво посмотрел на старшину роты. Слишком сладко живется. Давай его ко мне. Я у себя. Через десять минут, весь в мыле, примчался Серов, с круглыми глазами. Иди, Бушманов вызывает. Что, рота плохо поднималась? Иди, он тебе все расскажет. Она вообще не поднималась. Вот суки! И он заспешил к Бушманову.Через какое то мгновенье весь штаб содрогался от рева Бушманова. Воспитательный процесс пошел.
       Через два дня, я снова заступал в наряд. И снова в родную четвертую, на подъем. На тумбочке никого не было, в спальном помещении горел дежурный свет, командир взвода Саша Комлев, ответственный по роте, пришедший в часть в одно время со мной, ходил по рядам и щекотал пальчики ног бойцам. Эй, мужики, вставайте. Мужики не вставали. Я тихо развернулся и вышел. Про этот случай я не кому не докладывал, но затем на подъем в роту ходил пораньше, что бы не видеть такого позора.
       Как бы ни было, но тучи надо мной сгущались. И сгущал их мой непосредственный начальник Гречишкин. Деря меня, он находил в этом отдушину. Молодой. Стерпит. Я терпел, до поры и до времени, но недолго. Найдя поддержку в замполите Карпове, они давили меня, как гада. Все совещания строились на моей личности. Я лез на рожон и получал по самую заглушку. Терпеть уже не было больше сил. Все, пропала служба. Какой тут карьерный рост, да с таким отношением всю жизнь лейтенантом будешь ходить, как бедный Ватагин. Всему наступает предел. Лопнула и моя чаша терпения. Вечером, когда я был в очередной раз в наряде, зашел замполит и привел с собой рядового Бажова. Бажов был пьян. Было начало декабря и первая группа увольняемых уже была отправлена домой. Остались нерадивые, как выражались мы по военному. Бажов не был злостным нарушителем, но видно, где то, перешел дорогу Михаилу Леонтьевичу. Забери его и пусть за ночь вымоет весь штаб, а я пошел домой.
         Ну, что Бажов, слышал приказ старшего начальника? Приступай к исполнению. Бажов не наглел, а тихо произнес, товарищ лейтенант, полы я мыть не буду. Делайте со мной, что хотите, но мыть я не буду. Надо мною весь батальон смеяться будет. Он наверное знал мой характер. В его глазах стояли слезы. Хотите отправляйте на губу, но мыть полы не стану. Я тоже понял, что мыть он не будет, можно было заставить только силой. Но бить я его не стал. Закрыл в комнате отдыха дежурного и изолировал от личного состава. Так и просидел он у меня всю ночь. А утром пришел замполит. Ну, что? Помыл он полы? Никак нет товарищ майор. Вы товарищ лейтенант бездельник, мало того вы не выполнили мое приказание. Товарищ майор, а что же вы вчера ушли и не попробовали его заставить мыть полы? Какой вы офицер, вскипел Карпов. Да вас на пушечный выстрел нельзя подпускать к армии. Надо было силой его заставить. Мне уже все надоело. Вот вы его и заставили бы силой, нашелся я. В этот момент за спиной  замполита оказался замнач штаба капитан Меренков Леонид Александрович. Ты, что себе позволяешь, начал он воспитывать меня. В этот момент Карпов прошел в кабинет, а вслед за ним прошел к нему и Меренков. Мои нервы были на пределе. Я зашел к ним в кабинет, снял с себя снаряжение, отсоединил кабуру с пистолетом и бросил им его на стол. Возьмите, пока я вас не перестрелял и вслед за этим кинул ключи. Карпов стоял бледный, как чистый лист бумаги, когда я снимал снаряжение, он видимо подумал, что я буду стрелять. Я повернулся и вышел. Вслед мне летели слова Меренкова, что вы себе позваляете товарищ лейтенант? Смотри ка, на Вы заговорили, а то как с быдлом обращаются, проговорил я проходя мимо ошарашенного помошника дежурного, прапорщика Малашкова. Ты куда? Спросил он. Домой Петя. И захлопнул за собой дверь штаба.
     Я прошел метров сто. Навстречу мне шел старший лейтенант, ростом выше среднего, крепкого телосложения. Поравнявшись со мною, он произнес. Ты, что скотина, честь не отдаешь? Я был взбешен. С этим старшим лейтенантом мы встретились впервые. Это был Женя Сычев. Наш секретарь комсомольской организации. Сам ты скотина, ответил я жестко. И если еще раз услышу такое обращение, набью тебе рожу. Женька боком обошел меня, недоумевая. А на следующий день пришел Коля Юдин. Саш, ты что так Женьку обидел. Он шуткой так сказал. У него такая макнера поведения и разговора. Коль, я хрен ложил на его манеру поведения. Я его видел впервые. А он про тебя слышал. Поэтому и подошел по простому. Не в настроении я Колек был. Оттого все так и произошло.
       Двое суток я валялся на кровати и думал о своей неудавшейся жизни. Народ тихо приходил, и уходил, сочувствуя мне. Даже пьянки прекратились. Шура иди поешь. Не хочу мужики. Я лежал и думал. Ну, что докатился Шура. Сейчас посадят за не выходы на службу. Какой позор. Что подумают родители. Ведь я то для них самый лучший. Знали бы, как я тут служу. Пишу домой все нормально, за меня не беспокойтесь. А что тут нормального. Может я в чем то и не прав, а они правы? Гречишкин, который и драть должен и защищать от других, мой непосредственный начальник  и тот не идет и не вызывает. Ну и хрен с ним. Хотя бы поинтересовался,что произошло. Хотя у каждого своя правда. Что теперь делать. Уволить не уволят. Бесполезно. Только через суд и зону. Ну и пусть. Будь, что будет. И глаза наполнялись слезами, становилось ужасно жалко себя. Наступала минутная слабость. На третьи сутки пришла целая делегация. Приехал с трассы Бушманов. Он видимо и был инициатором моего посещения. Зашли втроем. Бушманов, Карпов и Гречишкин. Я лежал на кровати и демонстративно не вставал. Шура, кончай дурака валять. Давай на службу, первым взял слово Гречишкин. На службу я не пойду. Я, что не понятно сказал? В меня опять вселился бес. Не дури Малюгин, из за спины всех промямлил замполит. Давай выходи на службу. Я молчал. В разговор вступил Бушманов. Слушай, ты хотя бы встал, я то тебе, чего плохого сделал. Я тебя уговаривать не стану. Но ты веди себя как подобает офицеру, а не как бичу. Виноват товарищ, капитан и я поднялся из уважения к этому человеку. Вот это другое дело. Жду тебя через час у себя в кабинете. Приведи себя в порядок и приходи. Хорошо, согласился я, отвечая не по военному.
      Через час я был у Бушманова. Мы долго беседовали о жизни. Ни замполита, ни Гречишкина не было. Моим воспитанием если это можно так назвать занимался начальник штаба, рассказывая много из личного. Часа через два я вышел от него отмякшим и уже не казалось мне все в таком мрачном цвете.
       Вечером общага гудела. Мои друзья радовались за меня. Честно говоря, я думал они тебя уже не спихнут с твоей точки зрения,  говорил мне Саня Иванов. И хорошо, что все так закончилось. Наливай ребята! Они привычно разлили на всех исключая меня. А мне? Все опешили. Наливайте говорю. Все баста, байкот окончен, теперь буду как все. На праздники, в наряды не ходить, потому, что пьющий. Спрос с меня теперь будет маленький, а что с меня взять? Для армии я человек потерянный. Наливай, наливай. Ты,что серьезно?  Не верил никто. Серьезно ребята, еще как серьезно.  А то не пью, не пью. Вот теперь ты нормальный человек и Толик Гопка рассмеялся от души, а его смех подхватили остальные. Вскоре надрались все, вдрызг. Мужики! Не унимался Толя Гопка. Сегодня Калашников Леха дрова завез, пойдем затащим немного. Его идея никому была ненужна и не нашла поддержки. Зато Толя, пыжась и корячась, заволок в нашу  хибару длинных по два метра и шириной в обхват, штук пять бревен. И удовлетворенный лег спать. Бревна поставил аккуратно в угол. Свет не тушился. Ночью Толя встал и перепутав дрова с лесом, отдуши поссал на них. Кто не спал без особого интереса посмотрели на это событие. А утром общага ходила ходуном от смеха. Ребята. Это правда? Не верил Толя, хихикая. Надо бревна назад вынести. На хрена я их вчера волок. Хоть бы пилиные были. Все равно Леху надо звать пилить. А свои дрова он узнает. Надо отнести назад. Толя встал и подошел к бревнам. Они не поддавались. Он рассмеялся от души. Мужики! Как же я их вчера заволок сюда. Помогите хлопцы, взмолился он. Нашлись доброхоты. Несмотря на хреновое самочувствие, вынесли бревна на улицу. Ну, что пойдемте на развод, а то Бушманов шутить не любит. Как говорится с чистой душой.


                Глава 7
    Перед ноябрьскими праздниками пришли новые офицеры двугодичники. В обед, когда трапеза в общаге скак водится с шомпанским была в разгаре, неловко зашли трое гражданских. Серега Баранов, который привел их к нам, с улыбкой произнес: Знакомьтесь коллеги ваши  Новые офицеры. Это были Женя Ульянов, Леша Кайгородов и Дороднев Леша. Нашему полку прибыло, подходил к ним уже изрядно хвативший Саня Иванов. Раздевайтесь мужики.
Дацишин,обратился он к солдату, выделенному нам на непродолжительное время Мининым. Иди одевайся в гражданку и дуй за шнапсом. Дацишин быстро сооброзил и стал одеваться. За время проживания у нас истопником, он быстро освоился и летал на Восточный в любое время суток, когда это требовала обстановка. Что брать? Справился он. Ты как будто не знаешь. Дело к вечеру поворачивается, давай за коньячком и спиртом. Возьми того и другого. Деньги у кого были те и давали, не считаясь. Видя такую встречу новенькие погрустнели. Да не переживайте ребята, все путем. Привыкните. И они действительно привыкали быстро. Свою нерасторопность и недостаток военного образования , они с лихвой компенсировали трудолюбием и своее душевной простотой в обращении с солдатами. А солдата не обманишь. Он все видит и если, кадровый офицер хочет командовать с нахрапом, не имея на то должного опыта и оттого встречая тайное несогласие подчиненного, то двугодичник заходил с другой стороны. По деловому. И решал вопрос с ними, как бы без превосходства, над ними, но решал и во многом проще и быстрее.
 Хватанули они и от нас самое лучшее быстро, в том числе и выпивать.
        Малюгин, что с тобой? Я весь опух и от меня перло перегаром за версту. Что сломался? Продолжал Гречишкин. Ты прекращай это дело. Надо сказать, Александр Иванович, сам был любитель выпить, да еше какой. Но всегда ревностно стоял за трезвость. Проверяя четвертую роту  в очередной раз, оставшись за командира, он становился настоящим Чапаевым. Вечером на совещании он говорил. Так двугадюшники, четвертая рота к тому времени, состояла вся из двугодичников или пиджаков, как их незлобливо называли. Ухари были еще те. Один Леха Огарков чего стоил, а так же спокойные и тихие Сартаков и Женя Ульянов, только с виду. В тихом омуте черти водяться. Огарков, когда водовозку заведешь? - спрашивал Бушманов. Через час будет готова товарищ капитан. Точно? Так точно. Ну давай, посмотрим, как через час. Лихо запрыгнув в кабину водовозки, которая была прицеплена к сто тридцатому зилку с открытой дверью нараспашку, в пятидесятиградусный мороз, он лихо по плацу, по кругу гонял  машину. Старшина роты Воронец, стоял около входа в роту и хихикал. Что смеешься Саня? Спросил я. Смотри, смотри! Леха водовозку заводит, мандячек получил от Бушманова. Вчера вместе пили в общаге, два друга, а сегодня его с утреца Буш накрыл. Смотри, смотри, старается, уссывался Воронец. Затем вылазил из кабины, лез под копот и снова вьюном запрыгивал в машину. Через минут сорок, счастливый Леха, в приподнятом настроении, докладывал  Бушманову о проделанной работе. Завел?-спрашивал Бушманов. Так точно! Выпаливал Леха.Точно завел? Прищурив глаза, со смешинкой, спрашивал Бушманов. Так точно! Тарахтит! Букву р Леха выговаривал плохо и картавил. Бушманов рассмеялся и сказал, сам ты тарахтишь, смотрю я, учуяв запах свежачка от Лехи. Морозно на улице товарищ капитан. Улыбался Леха. И они оба рассмеялись. Теперь садись и езжай старшим за водой, вези воду в первую очередь в городок. Два дня водовозку завести не могли. И Леха счастливый выбежал. Съездить за водой, это означало съездить затариться. Впустую, машину не гоняли. Когда еще такой случай подвернется.
       Так вот, Александр Иванович продолжал, объявляю вам казарменное положение. Всей четвертой роте. Пока не наведете в роте порядок. Поняли меня? Так точно. Когда вышли с совещания неутомимый Леха произнес, ну все ребята, прощайте, теперь до дембеля из роты не вылезем. Почему? Удивились мы. Он же сказал, пока порядок не наведем. Кто ж его там наведет. И лукаво захихикал. Но все обернулось по другому. На следующем совещании, Александр Иванович, снова драл их и с возмущением, красный от натуги он говорил, захожу в канцелярию четвертой роты,  стоячий запах вермута, с нажимом произносил он. Кому, кому, а уж Гречишкину, не надо было объяснять какой был запах в четвертой роте. Он их различал все, и винный, и водочный, и самогонный. Так, продолжал он. Казарменное  положение отменяю. Еще роту на хер спалите. Везде одни бычки в канцелярии валяются. Он беспокоился за здания и сооружения, как истинный тыловик. Хрен с ней с дисциплиной, решил наверное он. Вот если казарму спалят, вот это да. Пусть лучше в общаге пьют, проблем меньше. Да и солдаты не видят.
     Часам к десяти вечера, мы обычно собирались все. Достопримечательностью нашей  хибары, была чудо- сковорода, которой можно было накормить роту, да бельевая веревка протянутая из угла в угол по горизонтали. Стульев у нас не было, мы их уже пожгли в печке, а заготавливать дрова было лень и некогда, нас ждали куда более интересные и серьезные дела. Сидя вечерами, за своей сковородой с картошкой и откушивая коньяк с шампанским и спиртом, всего понемного и вперемешку. Мы изголялись. Так мужики, кто первый пойдет в торчок, тот тащит дрова. У женатых дрова были, но они берегли и охроняли их, как зеницу ока. Дрова были дороже золота. Даже во сне наверное вскакивали и проверяли их сохранность. Наконец, кто то не выдерживал. Горох! Ты куда собрался, язвительно интересовался кто нибудь. Только уговор дороже денег. Не забыл , что должен сделать? Слышалось из другого угла, с издевкой. Не забыл сволочи! С вами забудешь. Как можно воровать дрова у женатых, ведь у них же дети, ерничал Горох. Давай Володя, дуй, пока не обоссался. Через минут десять с охапкой дров он заявлялся назад. Вот дожили, возмущался он. Пол городка обошел, все дрова стерегут, суки. Вот не спится им. А я их сначала жалел. Чертовы собственники. Перенженились. Как куркули стали. Ржал он. Пришлось у Шинкарука отоварится. Только нагнулся, уже охапку набрал, начал разгибаться, как кто то подсрачник влепил, ну я и ноги в руки. Всю паленицу в кучу собрал, когда башкой в нее воткнулся. Потирал он рукой ушибленный красный лоб. Дрова не бросил? Смеялись мы. Еще чего не хватало. Я за них уже получил. Ты давай пятаки прикладывай, а то Шинкарук сразу по твоему фонарю засекет, кто у него по ночам дрова ворует, хихикал в углу Толя Гопка.
       Шинкарук Иван Иванович был унас главным инженером, из пиджаков как мы называли и слыл удивительно спокойным человеком. Но позволить нахально воровать дрова у себя под носом, даже он не мог. Как то остались мы с Иван Михалычем вдвоем на трассе, все партийные, уехали на партактив, или еще куда то. Вобщем из офицеров остались мы вдвоем. Саня, ты начпрод? Так точно товарищ капитан, шутливо отвечал я. Сообрози кофейку что ли. Кофейка в то время, по шесть рублей металлическая банка, днем с огнем было не сыскать. А потому дули мы отдуши на трассе и везде кофеный напиток «Летний», смесь хрен знает чего. Чем то напоминающего чай, только значительно хуже. Есть согласился я и принялся кипятильником греть воду в стаканах. Когда дело было закончено и мы тихо сидя пробовали приготовленнную мною бурду, Иван Михайлович в неге произнес: Эх Саня сюда бы еще лучку с картошечкой, обалденный супец получился бы. И мы оба рассмеялись. Больше, что бы, что нибудь приготовить, он меня не просил. Сходи в столовую офицерскую, скажи бойцам, пусть, что нибудь приготовят, просил он.
      Дело было сделано, теперь можно было идти  в курятник и всем остальным. Теперь дрова нести было не надо. Нес только первый. По большому шли в туалет, а по малому не доходили. Вглядываясь в звездное небо дули от души прямо у входа, а наутро удивлялись, что же это за сталактиты такие и в приподнятом от смеха настроении, шли ватагой на развод. В общаге все было общее. Развесив свою одежду на пресловутую веревку, мы укладывались спать изрядно подвыпившие, часов около трех, четырех ночи. Бедный Куровский! Наш сосед, за стенкой, с двумя маленькими детьми. Наутро с разбитой головой, он шел к нам. Мужики, вы задолбали. До часу у вас тихо и спокойно, но с часу до трех…, четырех, пяти  чем вы занимаетесь? Курок,  объясняли ему мы. До часу ночи мы пьем, а потом добавляем и бодрствуем. Его бедная жена, терпела все, не высказывая нам претензий, отдуваясь видимо дома на муже. После часа изрядно выпив, энергия молодых организмов требовала выхода, а выход был один. Мы начинали бороться, затем наматывали на руки полотенца, вместо перчаток и дубастили друг друга по всем правилам бокса. Заканчивалось все к утру, когда кому нибудь или ломали палец или, что нибудь вывихивали. Все это сопровождалось под неутомимое сопровождение нашего магнитофона  «Астра», и песен Владимира Семеновича. Утром, кто вставал первым, тот выбирал рубаху почище, следующему доставалась погрязней. Последний шел в засаленной рубашке. Жизнь была веселая и била ключом. Проигравшие в карты таскали на себе в туалет, на самый верх, до дыры, счастливых выигравших, которые были одинаково пьяны и счастливы. Городок подыхал со смеху, особенно в воскресенье, когда среди бела дня, его жители наблюдали подобную картину. Некоторым, с первого захода довезти на себе боевого товарища не удавалось. Они вместе падали, но снова один лез на другого и нижний делал героические усилия, что бы дотащить ненавистного сотрапа до
горшка. В этом деле спуску друг другу никто не давал.
    И так продолжалось каждый день.  До вечера служба, а после службы пьянка. Выхода молодой энергии больше не было найти. Здоровья через край. Аж прет, вот и пили.. Приехал Минус. Толстоватенький с большими круглыми глазами ходил он по штабу, по кабинетам и куда не заходил, там сразу прекращалась вся работа и по штабу разносилась  ржачка. Он был подвыпивши. О! Господин начвещ. Здорово Женя! Ты тоже лысый? Удивился он. Да это мое нормальное состояние, Жень. Вот и я тоже постригся. По твоему примеру. На трассу Свирский приехал сказал, что ты на голо постригся, а я, что лысый и тоже постригся, а что? Удобно. Сейчас на трассе человек семь уже таких ходит. А я слышу из кабинетов смех,кто думаю там, а мне говорят Минус приехал! Ты, что не слышишь? А Минус продолжал хохмить. Как говориться, кто это лысый там невзрачный на вид , кривоногий. И продолжал смеяться. Лучше сюда не приезжать уже в наряд засунули. На трассе взрывай себе и взрывай. А здесь в наряд. Вечером, под шафе, начищенный и отглаженный побритый до синевы, пахнущий одеколоном Минус заступал в наряд. Товарищ капитан, докладывал он Бушманову, старший лейтенант Минин дежурство по батальону принял. Все нормально Минин? Хитровато улыбаясь осведомился тоже подвыпивший Евгений Александрович. Так точно, только три патрона лишних от ПМов. Бушманов шутки понимал. Давай под мост и расстреляй. Минус спустился под мост и расстрелял три патрона. Пришел назад и посчитал патроны снова. Трех не хватает, озадачился он. Пойду к Бушманову. Товарищ капитан, зашел он к нему и Бушманов с прищуром прервал его. Ну, что расстрелял? Так точно. Только теперь трех не хватает. Бушманов вскочил, как ужаленный. Ты, что точно расстрелял три патрона. Так точно. Сдай пистолет! Иди на хер отсюда взревел Бушманов. Позовите мне Боброва! Прапорщик Бобров, начальник склада артвооружения был нашей палочкой выручалочкой. Петр, у тебя патроны есть той же серии в заначке. Слышал Минин отчубучил, три патрона расстрелял. Есть успокоил его Бобров. Ну слава богу. Доложи три патрона в дежурку. Петя Бобров добрый, толстоватый парень не раз выручал нас. Выручил он и меня однажды. Вечером после отбоя, когда дежурный отдыхает, оставил я за себя прапорщика Малашкова. Петя Пойду в городок. Посмотрю, чем там народ занимается. Да чем они там могут у вас в общаге заниматься-пьют поди. Если, что, срочно отправляй посыльного в пять буду. Давай. Иди.  В общаге шел гульбан. Петя не ошибся. До этого, когда я принимал у Минуса дежурство закончившееся для него досрочным освобождением, Петя Бобров по простоте душевной приволок побольше патрон. Пойдем по собакам постреляем. Откуда их столько развелось, говорил он. Пойдем Петь. Лишь бы Бушман не услышал. Да я видел, он уже ушел домой. Ну пошли. И мы пару магазинов отстреляли по собакам, а один, патрон завалялся у меня в кармане. Я знал про него. Он жег мне ляжку.  Шура!  Радостно расплылся в улыбке Саня Иванов. Заходи. Был самый разгар. Раздевайся давай по пятьдесят. Наливай согласился я. Я разделся и положил одежду на кровать. Слово за слово. А черт подталкивал в бок. Я взял пистолет и стрельнул в пол. Ты, что Шура, где теперь патрон возьмешь? Я беззаботно улыбался, зная, что у меня есть запасной, но когда я вышел  на кухню, тут же прозвучал второй выстрел. Етит твою мать, пошло дело. Я зашел в комнату, где счастливый стоял Юра Кончаленко. Ты, что делаешь Юра! Белорус был прост. А я подумал Сашем стрельнул, а почему бы и мне не стрельнуть, все равно уже отдерут, что за один, что за два. Я взял пистолет. Шуруй Юра теперь к Боброву, поднимай его и дай бог если у него остались патроны той же серии иначе мне хана.  Сейчас схожу Саша, согласился он. А ты, что же сам стрелял? Да у меня лишний был. А я то не знал. Сейчас исправим.
    Задолбали вы, бурчал Петя выходя со сна на мороз. Пошли. И мы отправились с ним пополнять запас. Дай бог, что бы остались на складе. На мое счастье у нег осталось еще два патрона. Ну слава богу подумал я. Петя Бобров спокойный, добрый парень, через пол-года умер от минингита. Рубил дрова. Вспотел . Снял головной убор, заработал минингит, и вскоре  умер.
       Постепенно все уехали на трассу. Осиротела наша хибара, один Боря Касмакасов остался. Что, уезжаешь? Спросил он меня. Уезжаю Боря. Вот тебе скука одному. Это точно. А впрочем может, кто и подъедет. Перед самым Новым годом комбат, как специально поотправлял всех на двести пятидесятый, что бы самому не ездить. Чем больше народу на трассе, тем для него лучше. Иван Михалыч Шинкарук остался за комбата. Без церемоний, на разводе объявил, сегодня Малюгин заступаешь в наряд. Есть. Бойцы на трассе работали, как волы. Никто не жаловался, на тяжелые условия быта. Работали  сутками, сутки отмерялись кубами. Но была и другая сторона медали. Все «отбросы» отправляли в железнодорожные войска. Саня, у нас же половина солдат, бывших заключенных. Я не верил. Есть директива, я тебе говорю, берут только к нам, да в стройбат, объяснял мне доходчиво Серега Чиженков, командир взвода, третьей роты. Вот в чем дело, а я думаю, что у них за жаргон, как у моих друзей, которые по две, три ходки уже намотали. Это  все ерунда. В тебя еще сапогами не кидались на подъеме? Да, не было такого. Подожди. Может и тебе испытать придется. Но мне не пришлось. После отбоя, обходя все палатки тихо зашел в первую роту. Тускло горела лампочка дежурного света. Дежурный мирно спал, как и его дневальные. Присмотрелся внимательно и одурел. Такого я еще не видел. Здоровенный детина из старослужащих, лежа на втором, теплом ярусе кровати, пристроившись боком, полным напором дул в тазик, который держал ему молодой боец. Брызги летели в лицо бойцу. Верзила увлекся и не обращал ни на кого внимания. Ему было недосуг. Я быстро подошел и вылил  на  него все его санье, окатив всего. Ты, что сука делаешь? Он уселся на кровать и смотрел на меня, одновременно отряхиваясь. Товарищ лейтенант, а вы знаете, что со мной делали  деды? Он был абсолютно спокоен. Не знаю. И знать не хочу. То то. Это вы ходите по начам по палаткам, да еще немногие офицеры, а остальные к нам не заходят и никогда не заходили. А вы говорите сука. Здесь законы волчьи. Это я вас не тронул. Смотрите, а другой может и влыч дать. Здесь ребята простые. Ты, что меня пугать собрался? Нет. Я просто говорю. Тогда ложись спать. Завтра договорим. Командир первой роты, Юра Аникеев, долго не разговаривал. Точно Шура. Точно. Вот сволочь. Пойдем. Мы пришли в палатку. Без разговора и без объяснений, Аникеев нанес ему сокрушительный удар в подбородок, опрокинув  на кровать. Из разбитых губ сочилась кровь. Так же молча Аникеев вышел. Юра, зачем ты его ударил. Саня, запомни, они признают только силу. Сегодня спустишь, завтра кранты. Они тебе не спустят ничего. Сам все понимаю, что так нельзя. Но здесь надо делать только так. Поверь мне. У меня пятьдесят процентов судимых. И ты думаешь они какие то уголовники? Как бы не так. Щенки. Шпана. А ведь набрались всего дерьма, и тут пытаются насаждать все это. Ты посмотри не войска, а зона. Поэтому Шура, ты меня не агитируй. Бил, бью и буду бить. По другому мне с ними нельзя, повторил он. А я подумал про себя, что хреновую ты мне службу сослужил Юра, у меня детство с такими прошло, получилось, что я заложил. Лучше бы сам в морду треснул. Теперь мой авторитет может пойти под откос. У нас на улице было так.
       Подремав часа два, три, к обеду пошел в столовую, основной объект всех неприятностей. Водовозка сломана. На реку за льдом людей не выделили. План держал за горло, каждый солдат на вес золота. Выход один, собирать и топить снег. В столовой кошеварил  повар, армянин Асатрян. Ну, что, вода кипит? Нет еще товарищ лейтенант. А почему? Ты, что обед хочешь сорвать? Командир с меня голову снимет, а я с тебя. Ты понял? Товарищ лейтенант успеем. В столовой стояла темень. Лампочка, в так называемом варочном помещении сгорела и единственное, что освещало, это свет шедший из проема двери. Темно, как у негра в заднице. Что, лень лампочку вкрутить? Недавно сгорела, уверенно врал повар. Ну- ка, открой крышку кухни. Кухни были старые, очажные. Асатрян откинул крышку  и  осветив фанариком содержимое, мы посмотрели  внутрь. Вода еще не кипела. Елки палки, а это еще, что за коряга?- не понял я. Мы вместе уткнулись в котел и у меня глаза медленно полезли на лоб по мере того, как я начинал понимать, что там плавает. Та жа реакция была и у повара. Наши глаза встретились. Это же гавно,  произнес я. Вы, что же гады делаете? Лень вам было за сто метров отойти и снега насобирать чистого, прямо у столовой набираете? Столовая стояла около палаток и все бегали срать за нее, а не в солдатский туалет, выстроенный из горбыля, на скорую руку. Мало того, что обосрали всю столовую, вы еще и снег здесь собираете. Выливай воду! Вы что товарищ лейтенант? Тогда нам хана. Воду согреть мы уже не успеем. А что ты предлагаешь? Асатрян взял половник и ловким движением зацепил, в воде начинающей нагреваться, жирный  катях и выбросил его тут же в стоявший рядом мусорный бачок. Ну и, что? Товарищ лейтенант, вы что думаете, это первый раз? Давайте не будем воду выливать. Зачем вам неприятности. Перекипит вода, никакой заразы не будет. Я молчал и думал. Положение было безвыходное и аховое. Ладно готовь, согласился я. Только хорошо прокипяти воду. Асатрян повеселел. Обязательно товарищ лейтенант. Не беспокойтесь, все сделаю. Только смотри, никому не говори про это. Да вы, что! Я же не дурак. Меня же свои убьют. Тем более. И я вышел, из так называемой столовой. Ох скорее бы переехать на новый участок. Хоть этот позор перестанет жечь глаза. Эти столовые и бани как бельмо в глазу, не давали  нам спокойно с Гречишкиным жить.
     Навстречу мне порол Юра Шишов. Куда собрался, товарищ начальник. Да иди ты на хер Юра, со своими подколами. А что мы в не настроении сегодня? Улыбался он. Какое уж тут настроение, вздохнул я. Женька Сычев приехал, продолжил он. У нас в вагончике остановился. Пойдем до него сходим. Я сейчас уссался, продолжал он. Идем с ним к КПП, а там два орла в наряде стоят Деметрадзе, с носом таким, как банан, и Иштоян – армянин. Они о чем то громко спорили. Мы уже подошли поближе и расслышали их спор. Чурка ты, говорил Деметрадзе, Иштояну, тот не оставался в долгу и парировал, сам ты чурка! Разговор заходил в тупик. Никто не хотел уступать. Когда мы поравнялись с ними, они отдали честь, Женька внимательно посмотрел на обоих, рассмеялся  и заключил. Оба вы чурки! Такого горячая кровь кавказцев выдержать не могла.  Кривоногий Деметрадзе с носом банан, следовал за нами полуприсидая разводя руками и хватаясь за голову, говорил. Вах, вах,вах, как не стыдно. А еще офсер! Образованный человек! А такое говоришь! Мы с Женькой ржали до самого вагончика. Теперь мы оба рассмеялись с Юркой. Юрка знал, как поднять настроение.

               
                Глава 8.


       Собирайся Малюгин, в постоянный городок, поедешь со мной, вызвал меня к себе Бушманов. Когда едем товарищ капитан? А, часика, через два и поедем, так, что будь готов. Гречишкин, начальник твой звонил, что то ты ему там сильно понадобился. Я готов. Ну, иди, я вызову. Быстро стемнело. Часов в шесть, когда было совсем  темно, в вагончик прибежал запыхавшийся солдат. Товарищ лейтенант, Бушманов, срочно вызывает к себе, еле выпалил он с порога. Сказал, что бы поторапливались. Ступай, я уже  иду. Ну, мужики, я поехал, что кому передать надо. Только на словах. Пусть шлют сто! Шутили все. Я вышел из вагончика. Сильный морозец  придавливал на улице, градусов под сорок пять. На небе высыпали яркие звезды. Натуженно и монотонно урчала дизельная электростанция. Разрешите войти? Постучавшись в дверь, спросил я. Бушманов сидел развалившись в вагончике, пьяный в сисю.Таким мне его еще не приходилось видеть. Пришел? Смотрел он сквозь меня, ничего не видящими глазами. Иди, садись в машину. Сейчас я выйду, произнес он. При этом взгляд его был где-то далеко за мной. Зил сто тридцатый, северянка, урчал  у вагончика испуская густые клубы дыма на сильном морозе. Ну, что доедем? Спросил я у Сигбатуллина,  татарчонка, одного из братьев близнецов, похожих друг на друга, как две капли воды. Удивительно похожие во всем, на редкость дисциплинированные и немногословные, невысокого роста, пухленькие и ко всему трудяги. Куда мы денемся, товарищ лейтенант. Первый раз, что ли? Доедем. Завтра будем на месте. Будьте спокойны. А мы, что с Бушмановым едем? Да. Солдат замолчал. Видимо у него так же, передо мной, состоялась беседа с начальником штаба и он затаенно в душе сооброжал, во что может вылиться ему такая поездка. Бушманов себя ждать долго не заставил. Не успели мы договорить, а он уже отварил дверь и тяжеловато сопя, лез в кабину. Ну ка, двинься пробормотал он, повернувшись ко мне и изобразил, насколько можно было в этом виде, подобие улыбки. Давай трогай, сказал он водителю. От него перло одеколоном, как буд то бы он только вышел из парикмахерской, где его обильно полили парфюмом. Ах, вот оно в чем дело! Магазинов в округе днем с огнем не сыщешь, а Евгений Александрович видно запасся одеколончиком. Он не брезговал ничем. Мы тронулись. Он медленно достал из кармана утепленной куртки свою фляжку, неразлучную подружку и что то вновь оттуда отхлебнул, сильно морщась. Разговаривать он уже вскоре не мог, а только ворочал головой из стороны в сторону и мычал, пытаясь, что то сказать. Я уже не переспрашивал, соблюдая приличие. Вскоре, он начал крутить ручку, открывая боковое стекло и смачно харкнул. По стеклу машины вниз потекла его харкотина, тут же замерзая на стекле. Мы с бойцом давились со смеху. Бушманов ничего не понимал. Машина была новая. Ее только недавно получили. Летнего пробега не имела, а потому второе боковое стекло еще не было вынуто из машины, как это делалось обычно солдатами в летний период,  затем о нем забывали  и это была уже ненужная деталь. Зилами не дорожили в мехбате. Это как легковушка. Его величество план делали другие машины - «Магирусы-290» Вот для Бушманова и создавалась иллюзия открытого окна. Он смотрел на стекло, как баран, на новые ворота, ничего не понимая, вновь закручивая ручку. Через некоторое время все повторилось. А вскоре в окно, с его стороны, можно было не смотреть, оно все было заплевано напрочь, притих и Бушманов, положив голову на грудь и не обращая никакого внимания на рытвины, ухабы и наледи. Он блаженно спал. И хрен ему был по деревне. Ну слава богу угомонился. Эх, такого орла сломало, подумалось со смехом, в душе. Часов в десять утра, были на девяносто шестом километре, на Маревой. Бушманов проснулся часа за три и сидел с красными глазами, надутый, как сыч, не говоря ни слова, искоса поглядывая на оплеванное окно. Теперь он глубоко закашливался и переодически сплевывал на ходу, открывая дверь. Ему явно было тяжело. Ну кА, заезжай в городок. На Маревой стояли три батальона нашей бригады, связи Масенцова и два мехбата. Заезжали к Масенцову. Стой, скомандовал он, около одного из СПЗ. Пойду, к товарищу зайду, разварачивайтесь и ждите меня здесь. Через час Бушманов вышел вместе с товарищем, в приподнятом настроении. Тепло распрощавшись, он уселся и счастливо произнес, давай на ГСМ, заправимся. Он достал свою хромированную фляжечку и протянул мне, на Саша, хлебни. Настроение его пошло в гору. Я хлебнул. Во фляжке был коньяк. Доставайте тушонку, хлеб и перекусывайте. Он достал шмат сала. Друг угостил. Ешьте. И он вдарился в воспоминания, рассказывая о многом, пока мы ехали к себе в городок. Уже опустела фляжка, на сорок первом была наполнена вторая и к пяти часам вечера мы были на месте. Отгони машину в парк. Я сейчас домой зайду и сам приду в часть, сказал он, захлопывая дверь машины.
       У входа в штаб стоял улыбающийся Гречишкин. Радуясь моему приезду и в то же время скрывая свою радость от самого себя. Конечно же ближе меня в этом батальоне для него никого не было, как бы не складывались наши отношения временами. Ну, что Шура, пойдем доложишь обстановку, как там дела на трассе. Обстоятельно. Но не долго я рассказывал ему все то, что делается на трассе. Гречишкин рычал и говорил, ничего Шура, нам бы только до весны дожить, а она не за горами. Придет и наше время. Ты давай завтра же езжай, в бригаду и в корпус заехай. Я тебя зачем отозвал, там все равно уже ничего не исправишь. В апреле - марте батальон переезжает на двести девяносто шестой километр, уже новый участок выделили, вот там и сделаем все,  как надо, а завтра в Тынду, поедешь выписывать стройматериалы. Уже февраль на носу. Глазом не успеем моргнуть, а уже и март. Дел у нас с тобой невпроворот. Я слушал  и удивлялся его прозорливости, и снова думал о пропости, которая разделяла нас. Гречишкину двадцать семь, а он Александр Иванович и клички у него нет. Это знак уважения. С ним все считаются. Да, не любят, это другое дело, но он и не девочка, что бы его любить. Авторитет уже работал на него. Ну давай, сходи по объектам, разберись со своими бабами, они меня уже замучили, особенно Авдеева, каждое утро прет вшивые кальсоны четвертой роты в кабинет. Не знаешь куда от нее  деться. Давай Шура, без раскачки впрягайся. Есть. Разрешите выйти. Давай, давай иди. Работа в вагоне- прачечной кипела, Сережа Ким, несмотря на все трудности с водовозкой, постоянно выходил из затруднительных положений. Нет своей, бежит втихоря в соседний мехбат Онипченко и с водилой напрямую решит вопрос. Соседям было полегче. Они разрабатывали выемку на тридцатом километре, в Бестужево, не имея полевого городка. Вся техника, а отсюда и жизнеобеспечение батальона было лучше. Не надо рваться на два городка. Во житуха, Шура! Живут, как у Христа за пазухой. Никаких проблем. Все с семьями. А тут уедешь на трассу и не знаешь, как семья? Есть ли вода, не закончились ли дрова, жаловался Аникеев. Посмотри, вон у меня двое малых, годик и три. Тебе это не понять, ты холостяк, сетовал он на судьбу. Или в Тынде путевой батальон или техбат, тоже без трассы, а мы как коты помойные и не там,  и не здесь. В глазах только трасса, трасса и трасса, а когда жить? Юра, все утрясется, ухмылялся я. Меня эти проблемы не волновали и мне все было нипочем. Вот я и говорю, живи пока тебя эти проблемы не коснулись. Вспомнишь потом меня.
      Начальник приехал! Изображали радость на лице мои подчиненные. А может и на самом деле радовались? Я улыбался. Как там наши мужики. Нормально. Передают всем пламенный привет. Просили передать, что бы слали сто! Чего сто? Сто грамм? Темные вы женщины. Это анекдот такой есть, шлите сто. Все засмеялись. Хрен им, а не сто, первой находилась Авдеева. Когда приедут? Не знаю. Все под богом ходим,  шутил я, а бог у нас один, комбат Чибизов, папа. Комбата мы звали папой, за его лысину и основательность. Я поудобнее садился на гладильный стол, мне наливали чаю и разговор продолжался под монотонный гул стиральных машинок. Сережа стоял в проеме дверей и его глаза излучали полнейшую ко мне любовь, все лейтенант приехал, с ним полегче, можно и передохнуть немного. Гречишкин ничего не хочет понимать, только стружку снимает. А с этим полегче будет. Порешав все наболевшие вопросы и подписав незаметно подсунувший мне табель, все засобирались домой. Рабочий день кончился. Пользуетесь моей добротой. Заговорили мне зубы и тут же подсунули табель. Погубит меня моя доброта. Все хохотали, а я знал уж кто кто, а мои прачки работают как надо и зря без повода не прогуляют. А попробуют, так есть Авдеева, внештатный зам, та спуску не даст, все в глаза выпалит и ее побаивались, по хорошему. А мне было с ними легко работать. Часов в десять вечера, пришел в общагу. Дверь была открыта. Хоть можно было нам ее и не закрывать, тащить было нечего, но дверь закрывали, а ключ вешали прямо напротив глаз справа, на косяк. Включил свет на кухне. Никого нет. Холодина, как на улице. Даже тараканы не разбежались по сторонам толпою. Вымерзли, одна радость. Только затопи печь, опять сволочи придут. Зашел в комнату и включил свет, в дальнем углу, на самой последней кровати, под матрацами и полушубками, что то зашевилилось. Я оторопел. Что за ерунда? Из под тряпья медленно показалась заспанная  голова Бори Касмакасова. Боря, ты?- воскликнул я. Я Саня. Ты, что один? Да. Все на трассе наши. Уже дня три никого нет. Вот хоть ты приехал. Боря в тулупе и валенках с завязанной шапкой ушанкой вылез из под тряпья. Боря, а ты что не топишь? Да, что топить. Прихожу поздно. Я перед тобой за полчаса пришел. Пока натопишь, уже ночь глубокая. Сидеть около печки? Ну ее на хрен. Так и сплю не растапливая печи. А может пойдем наберем дровец, да растопим, мы оба от души расхохотались, а то завтра две кочерыжки извлекут из комнаты. Будут непредвиденные потери. Мы снова рассмеялись. И я запел, вспоминая училище и песню. Нас извлекут из под обломков, поднимут на руки каркас и залпы башенных орудий в последний путь проводят нас. Боря рассмеялся. Не извлекут. Я уже три ночи так проспал. Дорогой мой друг Боря, подумал я, какой же ты человек! Мог взять солдата и отправить протопить себе печь, что бы прийти и спокойно поспать. Ему было не до этого. О себе он вспоминал, только тогда, когда уже дело шло к ночи и приходил домой, в общагу. И что бы не тратить драгоценное время на сон, ложился спать таким образом, испытывая неудобства. О себе он не думал. Выскочили на улицу и стали выковыривать из под снега, попадающиеся, затоптанные палки. Набрав немного затопили печь. На улице резко холодало. Боря, на улице свежо что то. Да, Саня. По моему уже за сорок пять. Наковыряли еще дровишек, протопили печь, подняв температуру до нуля градусов. Вода в бочке, так и не оттаяла. Давай Шура, ложиться, я же тебе говорю, что пока эту прорву натопишь, времени уйдет часа четыре. Бери половину матрацев, одевайся и ложимся спать, все равно завтра утром как на улице будет. Я согласился и мы  уснули.
      На следующий день были выходные, но выходные на БАМе дело растяжимое. Их не было вовсе. На трассе одни учения переходили в другие. Батальон мочил кубы по семьдесят тысяч в десять дней, а в сутки семь. Если срывали план в один день, на гора выдавали норму на другой день. А когда приезжали в постоянный городок позволяли расслабиться, хотя и это было непозволительно. Шура, едем в Тынду, подходил ко мне Воронец. А кто собрался? Юрка Кончаленко. Я. Санька Комлев. Рвем? Гульнем в «Белочке». Рвем соглашался я. В восемь вечера мы стояли на остановке и ждали автобус в Тынду. Коллектив был в сборе. Вскоре появился свет от приблежающего автобуса. Идет! Обрадовано заверещал Воронец. Едем мужики, а тоя думал не будет автобуса. Двери автобуса открылись и из него вывалилась, полупьяная баба. Товарищи военные, обратилась она к нам с хрипотцой в голосе, не подскажете, где здесь прапорщик Кадяев проживает. Прапорщик Кадяев уже давно уволился и проживал в поселке Восточном, исправно топя котлы в котельной. Да он на Восточном давно живет. Да? Удивилась она. Зашла за остановку, присела и отлила побыстрому. Наш человек, захихикал ехидно Воронец. Автобус закрыл двери и мы поехали в Тынду. Вернулись всем колхозом утром, аж  в понедельник. Ну мандец нам мужики. Буш голову оторвет, размышлял Саня Комлев. Все в дреме, нахохлившись ехали молча. Последние слова рубили оставшийся дух под корень. Автобус подошел к нашей остановки, все голопом поскакали в батальон. Мне и Юрку Кончаленко было хреново. Юр. Я не пойду, ну ее на хрен. Что у меня отгулов не может быть? Оправдывал я себя. На Саш, бери ключи и иди ко мне домой. Там солдат протопить должен, а я рвану в батальон. Будь, что будет. Когда я лежал у него на диване, приходя в себя, минут, через тридцать пришел Юрка. Ты, что Юр? Я дошел до КПП, позвонил Бушманову. Он уже наших орлов раком ставил, да так, что с них только перья летели. Он мне вкрадчивым голосом, говорит, а где Малюгин? Я ему соврал, сказал, что ты тоже здесь. Он мне и говорит- Ходите сюда оба и положил трубку. Я подумал, подумал и решил, что ты правильно сделал, что не пошел в батальон, под горячую руку. Взял фунфырек в долг и домой. Давай полечимся. Разливал он в стаканы водку.
   На следующий день, утром, в сумерках, в парадной шинели, в брюках на выпуск в красной фуражке, пер я в батальон. Шапку мою кто то надел и пришлось идти в фуражке. Солдат спавший у печки в КПП прозевал меня и увидев мою спину и красную фуражку, быстро набирал  дежурного по части, сообщить, что в часть прибыл генерал. Дежурный вылетел из дежурки и кинулся к Гречишкину оставшемуся за командира. Генерал прибыл в испуге докладывал он Гречишкину. Оба столкнувшись на выходе вылетели из дверей штаба встречать генерала. Малашков остался у входа, а Гречишкин по территории бегом отправился встречать генерала. Вдруг на ходу он резко остановился.  Развернулся, махнул рукой и пошел обратно в штаб. Проходя мимо ничего не понимавшего дежурного, зло произнес. Иди! Генерала встречай. И ко мне! За ним шумно закрылась входная дверь штаба, скрипнув звонко пружиной. Я быстро подходил к штабу. Здорово Петь! Малашков улыбался. Здорово! Иди к Гречишкину. А что случилось? Включил я дурака. И он быстро довел до меня всю ситуацию. Злой, ужас! Иди говорит Малашков, генерала встречай и ко мне его. Как с Гречишкиным бороться я знал. Я брал его улыбкой. Мне повезло. Бушманов вечером уехал на трассу. Там разговор был бы другой.

                Глава 9


      Утром, не умываясь, мы шли на развод. Дело святое, только опоздай, Бушманов не шутит. Спустит три шкуры. И не важно, сидел он с тобою или нет вчера за одним столом. Не можешь пить, соси гавно через тряпочку. Было его любимое выражение. Отдерет, как сидорова козла, а уже через некоторое время, как будто бы ничего и не было. Все забыл Евгений Александрович - душа человек. Но, смотри не попадайся следующий раз, будет еще хуже.
       Боря, ну и холодрыга! Сколько же градусов? Я плюнул, семеня нагами, слюны не было. Она вышла паром. Что за ерунда? Шура наверное за пятьдесят. У меня слюни не вылетают изо рта, смотри! И он смачно плюнул. Да, Боря, задница, а мне сегодня в Тынду своим ходом. Гречишкин задачу поставил. Я тебе не завидую, рассмеялся он. Петь, сколько градусов на улице? Спросили мы у Куровского, дежурившего по части. Семьдесят мужики, затаенно смотрел он на нас. Ни хрена себе! Ты не врешь? Не  верили мы. Посмотрите на термометр. А мы думали пятьдесят. Индюк тоже думал, да в щи попал. И частенько здесь такие морозы? - спросил я. Нет Шура. Около семидесяти было только раз на моей памяти, в семьдесят восьмом году. Это второй раз. На развод никто не хотел выходить первым, все жались по стенкам, ожидая выхода командира из кабинета. Мужики, давайте выходите. Идите на построение. Роты уже выстроились. Сейчас комбат меня отдерет. Петя иди на хер, холодрыга видишь какая на улице. Бойцам что? Они в валенках и бамовках утепленных, а мы то в шинельках, на рыбьем меху и сапожках, кто хромовых, кто юфтевых. Дверь кабинета комбата отварилась и всех сдуло, как ветром, весь спор прекратился мгновенно. Что опаздываем? Греемся? Ну я вам после развода погреюсь, тихо, но доходчиво произнес Бушманов. Он выходил вместе с командиром из его кабинета.
     После развода, зайдешь ко мне, обернулся перед прохождением Гречишкин, глядя на меня. Есть. Как вчера и планировали, отправляйся в Тынду. Поедешь своим ходом. Хотел тебе машину дать, но ни одна не завелась. Технари! Ни одного теплого бокса нет. Одна пожарная машина в тепле и то хорошо, хоть сам пристроил для нее теплый бокс, к столовой. Ну, давай, отчаливай. И я отчалил. В хромовых сапогах и шинели. До городка долетел одним махом, чуть не отморозив уши. Глядя в окно общежития, ждал автобуса. Хоть и протопили мы немного печь, а тепла не было. Все выдуло. Градусов тридцать мороза в комнате, но по сравнению с улицей-Ташкент. Весь в клубах дыма, подошел наш сто восьмой рейсовый автобус-Пазик. И так сплошной туман, ничего не видно, а от него туман еще сильнее. Салон не прогревался.Через сорок минут были в Тынде. Ломалась техника не выдерживая мороза. Лопалось буквально все. Летела трансмиссия, гидравлика у бульдозеров и экскаваторов. Не ломались только люди. Работы не прекращались ни на час. Все шло по плану. В инее с ног до головы, в клубах пара, не замечая мороза, солдаты и офицеры работали, разжигая на объектах костерки, больше не для согрева, а для душевного тепла.
         Идти в бригаду надо через мост. Пройти по мосту, через реку Тынду дорогого стоило. Единственное место в Тынде, где все продувалось насквозь, а здесь еще семьдесят. В шинелке, завязав шапку ушанку на подбородке, с длинными наушниками, в хромовых сапожках, двинулся я через реку. Умный человек придумал эту шапку-ушанку, в полтора оклада, как называли мы ее. Завязал ее у подбородка и шея закрыта. В управление бригады идти надо было по форме, без тулупов и валенок, отдерут в мгновенье ока, зайти не успеешь, скидок не делалось. Соблюдай форму одежды, не на трассе находишься, не на объекте работ. Бежать бегом, еще хуже, поэтому миновав мост быстрым шагом, отделался легкими потерями, отмороженным носом и пальцами рук. Но первым делом зашел в корпус. Благо стоят через дорогу. Алексей Ермолаевич, майор МТО корпуса, встретил суховато. Сам двугодичник, мягковатый человек, но пытался разговаривать строго, сдерживая дистанцию. Вы что приехали? Откуда? Из хозяйства Чибизова, восемнадцатый километр. Гречишкин, зам по тылу отправил к вам. Говорит, что имел с вами разговор и вы обещали помочь со стройматериалами. А для чего они вам? Будем строить капитальный банно-прачечный комбинат, и на трассу, на новый объект работ. Понял. А где лимитно-заборная карта. Про лимитно-заборную карту я слышал впервые. Мне Гречишкин ничего не говорил. Вы кто по должности? Начальник вещевой службы. Все понятно. Передайте Гречишкину, пусть составит карту, а затем будем разговаривать, возмущался Ермолаевич. Товарищ майор, объект - то мой, очень вас прошу, выпишите хотя бы строй материалы на банно- прачечный, сейчас в марте строить начнем, а уже февраль. Алексей Ермолаевич посмотрел на меня искоса, душа человек, и сжалился. Ладно, зайди минут через пятнадцать, получишь накладную. Через пятнадцать минут получил вожделенную накладную. А Гречишкину передай, пусть не мешкает и составляет заявку с картой на строительство нового полевого городка. Есть! Обрадовано ответил я и вылетел из кабинета счастливый. Теперь и мороз нипочем. Вопросы в бригаде решились  легко, хотя Владимир Федорович, все так же изъявлял неудовольствие, растягивая уголки губ, но волшебные две бутылки решили дело. Показывая, какое он мне делает одолжение, выписал все необходимое, не поднимая на меня глаз, думая о другом, как бы скорее хватануть и расслабиться. Иногда везло, когда прибывал уже после какого то, такого же хлебосольного начвеща батальона и Владимир Федорович уже успевал вмазать. Разговаривать с ним было тогда легко, он расцветал в широкой улыбке, как ребенок и выписывал все, что угодно. Но было это крайне редко. В одном штабе с ним, неподалеку, в кабинете работала его жена гром- баба. Килограмм в сто слишним живого веса, в три обхвата, как говорили, всегда на Руси. Вот ее то боялся не только он, но и мы старались не попадаться ей на глаза.Сторонниками всех бед она считала нас. И бдила за мужем, очень старательно, но нет нет, а Владимир Федорович отрывался, уходя от опеки. Ты куда пошел? - кричала она ему с крыльца бригады вдогонку, как только он покидал управление. На базу. Не глядя на нее и говоря уголками губ, выдавливал из себя Шмаров. Смотри у меня! - летело ему вслед. Знаю я твою базу. Шмаров знал, что уже спалился, через некоторое время она придет за ним туда, проверит. И настроение его от этого еще больше портилось.
        Боря Касмакасов, друг казахских степей, редко говорил, но всегда мечтал по увольнению уехать к себе на Родину.   Не дожил он бедолага до этого счастливого дня. Вскоре он от нас перевелся, а затем наши пути разошлись. Встретились мы с ним только однажды в девяностом году, на сборах, которые проводились в Тынде, уже в новом модульном городке тридцать пятой бригады. Он узнал, что я на сборах, прибежал ко мне радостный и запыхавшийся. Мы обнялись. Он сильно постарел и от него тянуло водочкой. Раньше с ним такого не было. Боря, ты где? Здесь в бригаде, на складе продовольственном. Приходи ко мне после занятий. Вспомним прошлое. Обязательно приду Боря, как только освобожусь. Мы долго вечером разговаривали с ним сидя на складе, вспоминая прошлое и всех. Больше мы сним не встречались. Когда служил в Москве, рассказали мне, что умер наш Боб. Невысокого роста, кривоногий, поджав ногу под себя, и сидя на бочке с жиром. Видно прихватило его, да так и не отпустило. Было ему в то время около сорока.
        Владимир Федорович, так же рано ушел из жизни, после увольнения, в запас в восемьдесят втором году, они уехали  в Муром, откуда и пришла бригада на БАМ. Через два года его не стало. Видимо перестал действовать сдерживающий фактор. Ему было сорок два года.


                Глава10

     Товарищ старший лейтенант! Что орешь? Увидев мои счастливые глаза, прервал меня Гречишкин, улыбаясь. Что? Все в норме? Вобщем да! Выписал? Не все, но выписал. Только на полевой городок, надо заявку подать, с лимитно-заборной картой, а на банно- прачечный, что было выписал. А кирпича нет. Вот тебе и на, опешил Гречишкин. А из чего строить будем? Он задумался. Ладно. Утро вечера мудренее. Как в той сказке. Придумаем, что нибудь. А завтра с утра готовься, поедешь на трассу с продуктами и из вещевки если надо, что то захватишь. Есть. А пока иди занимайся делами их у тебя выше крыши.
     Вечером в общагу опять припорол Воронец. Как сам черт нес его ко мне. Шура поехали на двенадцатый, Генка, наш бич, обосновался у девок, приглашал, к себе. Тяжело ему одному там. Жаловался. Да ты, что? Товарищу надо помогать. Вот и я про то. Одному думаю скучно, поехали с тобой. Меня долго уговаривать не пришлось. Поехали согласился я. Завтра приедете? Смеялся Саня Сартаков. Приедем. Вскоре были на Восточном
     Генка изрядно выпив валялся в кровати ничего не понимая, а вокруг него вились две девахи. У Генки видимо были хорошие бабки, гульбан шел будь здоров. Скоро и мы поплыли. Девушка, килограмм в сто живого веса, уверенно уселась мне на колени, отчего я со своими семьюдесятью килограммами веса резко отъехал вместе со стулом от стены. Водки было выпито много и уже все казались красивыми. Шура, давай волокем эту деваху к нам в городок, ко мне на хату. В двенадцать ночи, мы стояли втроем с девахой на остановке и ждали попутку, автобусы не ходили. Саня придется идти пешком, сказал я. Погоди, немного подождем. Чего ждать? Глянь сколько времени. Девахи было восемнадцать лет и она постоянно без причины смеялась. Вскоре показался свет и шум приближающегося транспорта. Во! Обрадовано заключил Воронец. Я же тебе говорил, что, что нибудь будет! Вскоре подъехал и транспорт, это был трактор Беларусь с металлическим прицепом. Да, Саня, как поедем? Доедем не сдавался тот, уверенно останавливая трактор. Довези друг до восемнадцатого. Вы, что охренели! Заключил тракторист. Но он не знал Воронца. Я заплачу. Впервые за всю бытность на БАМе, мы расчитались за доставку. Давай десятку! прикрикнул на меня Воронец. Ладно прыгайте в прицеп. А деваху вашу куда. Возьми к себе. Да она тут не поместится, корова. Не стеснялся в выражениях тракторист. Зная свое привелигированное положение в настоящий момент. Ее это не оскорбило и она кое как залезла в кабину к трактористу. Мы сначала встали держась за борт, но от невыносимого ветра в лицо и от жгучего мороза в пятьдесят, стало невыносимо. Ложимся Шура на пол. Тракторист прибавил и мы по кочкам катались по кузову пьяные в ураган, как пустые бочки. На восемнадцатом у городка, тракторист лихо развернулся. Приехали! Крикнул он нам. Забирайте свою барышню. Санька начал снимать ее с трактора и завалился вместе с ней. Мы зашли в СПЗ, к Саньке Воронцову. Было темно, горела тускло одна единственная лампочка. Шура ключ посеял, пока катались по кузову. И что делать будем? Не ссы. Сейчас топором откроем. Только тихо давай, а то не дай бог кто услышит, потом Вальке моей расскажут. Валька была у родителей в Брянске. Девчина стояла рядом и слушала нас. Давай. Ты оттапыривай топором дверь, а я упрсь ногой в косяк и отожмем ее. Давай, согласился я. Все получилось. Через пару секунд Воронец валялся вместе с оторванной ручкой в разваленных дровах Морозова, которые рассыпались по всему коридору. На шум, тут же вылетели все трое соседей Воронца. Малашковы, Морозовы и Гадисовы, которые подумали, что тащат их дрова. Увидев лежавшего Воронца, меня с топором в руках и не знакомую девушку, крупного телосложения, они без слов удалились. Все Саня, спалились, ржал Воронец, уже никого не стесняясь. Саня, мне все равно, у меня обязательств не перед кем нет. Утром весь батальон, рыдал от смеха, после рассказов Воронца, с нашими ночными приключениями. Единственное, что скрывал Санек, как он после меня так же занимался с девахой. Впоследствии Валентина, его жена спрашивала меня. Шура, расскажи, мой Воронец лазил на ту девку, которую вы привезли ночью. Ты, что Валя! Только я. Да. Поверю я тебе, что бы мой Воронец, да пропустил кого, смеялась она. 
      Выехать по приказу Гречишкина на следующий день, не получилось. Ни одна машина не завелась. Через два дня морозы спали и установилась нормальная температура, минус сорок пять. С горем пополам, к вечеру, завели сто тридцать первый ЗИЛ Блащицына. Уже темнело, когда машина была загружена. Шура, едете втроем. Ты, Ермаков и Вардашкин. Смотрите только лишнего не позволяйте. Понятно, что имел в виду Гречишкин. Ну, езжай. Я вышел из кабинета Гречишкина, а около дежурки уже стояли улыбающиеся Ермаков и Вардашкин. Ну, что инструктаж получил? - спросил Коля Ермаков. Получил,  и мы рассмеялись. Тогда по коням, скомандовал неунывающий Колек. И Ермаков и Вардашкин служили уже по второму году, отдавая долг Родине. Не унывающий сибиряк Ермаков и стеснительный, длинный и рыжеволосый Вардашкин, родом из Мытищ. Втроем нам не сладко придеться ехать. Все таки двести пятьдесят верст. Не дрейфь Шура! Не так еще ездили! Пробьемся!  Успокаивал Вардашкин. Но мы не пробились.
      Сейчас заскочим на Восточный, прихватим мужикам на трассу водченки и вперед. Маршрут известный, он никогда не менялся. Через полчаса уже ехали в обратном направлении, машина натужено гудела, взбираясь на сопки. Хорошо на сто тридцать первом едем, хоть наледи не страшны, да и не шлифанет на подъеме. Но не тут то было. Рано радовались. Мотор зачихал и дал сбой. Блащицын выпрыгнул из машины и деловито полез под капот. Машина завелась, но проехали мы недолго и все снова повторилось. Может вернемся назад?- спросил я Колька. Да нет, дотянем. Сейчас просрется и поедем, что первый раз, что ли. Было уже давным, давно темно. Мы и не заметили, а уже время подходило к одиннадцати и как назло иссяк поток машин, движущихся в нашем направлении. Мы стояли на тридцать третьем километре и понимали, что дальше ехать нет смысла и техника наща сдохла окончательно. Блащицын уже не суетился, машина выстудилась, а мы стояли на обочине и строили дальнейшие планы. Ну, что мужики, придется ночевать здесь. Машину с продуктами не бросим. В попутном направлении машин не будет. Рыжик, доставай фунфырь. Будем греться, отдавал распряжения Колек. Вардашкин достал бутылку, открыли консервы, наломали хлеб. Блащицын полез из кабины на улицу. Ты куда? Остановил его Вардашкин и налил пол стакана водки. Радуйся и запоминай, всем будешь на гражданке рассказывать, как тебя поили офицеры. Только не ври. Расскажи правду, что налил тебе лейтенант водки, что бы ты не замерз. Пей Щущенок, что застеснялся? Отец твой пошустрее был, процетировал он героя фильма из неуловимых, и мы рассмеялись, а Блащицын расслабившись маханул пол стакана водки. Ну, а теперь пойдем разжигать костер, изрек Колек. Вот, где сказались его сибирские качества охотника. Сейчас костер разожжем, если в течении часа – двух, машин не будет, то заначуем здесь. Мы разожгли костер, выпили вторую бутылку, но было холодно. Тащи ведро, Блащицын. Набрав углей от костра в ведро, мы прицепив его на ручку пассажира, быстро ощутили тепло. Кабина мгновенно прогрелась и нас потянуло на дрему.  За пол часа мы немного отогрелись, а влияние алкоголя подталкивало ко сну. Когда головешки остыли и в машине стало холодно, мы снова пошли к костру, он уже затухал. Все мужики, теперь уж точно ждать нам некого. Давайте все за дровами и лапником. Сейчас разожжем три костра, прямо здесь, на обочине дороги, а один в центре. Как только в центре прогорит костер, наложим на него лапник, а в эти будем подкладывать, да можно и не подкладывать, мы у себя в Сибири, на охоте так ночевки устраиваем. Водки больше не пить, она расслабляет. Так все и сделали. Но мороз пробирал основательно. Мы взяли с Блащицыным ведро с углями и снова полезли в машину. Нам было потруднее, оба были в сапожках, а ребята не промахи, в валенках. Еще с полчаса мы просидели с Блащицыным в кабине подремывая. Открыл дверь Колек,- смотрите орлы, не угорите. Колян закрой дверь, не выхалаживай, или лезь сюда. Колек закрыл дверь. Очнулся я от сильного жара в коленях и ляжках.С полудремы показалось, что обжегся углями, но нет, все было нормально. Угли давно прогорели и остыли. Я понял, что замерзаю. Блащицын! Толкал я его в бок. Давай вставай! Он кое-как встал. Давай выходить, а то замерзнем. В это время дверь отварилась и опять показалась морденка Колька. Давайте выходите, а то замерзнете. Выходим Колек. Мы вышли. Голова нестерпимо болела. Все было понятно и так. Это угарный газ. Хорошо, что не угорели. К горлу подступила тошнота. Встав сзади машины, по разные стороны с Блащицыным, мы блевали чернотой угарного газа. Вот так подумал я, еще бы немного и два груза двести на Родину. Постепенно немного отошли. Колек и Вардашкин развалившись на лапнике мирно посапывали, но когда мы подошли к ним, Ермаков мгновенно открыл глаза. Ну, что горемыки? Причаливайте. В нашем вагоне места всем хватит. Вардашкин спал. Он не замерз, Колек? Что ты Шура! Дрыхнет от усталости . Может толкнуть его, вдруг замерз. Колек резко саданул его в бок. Послышалось недовольное бурчание и Вардашкин повернувшись на бок, снова заснул. Живой! А ты говоришь замерз. Вардашкин не замерзнет. Хрен ему по деревне. Костры начинали догорать. Давайте мужики, подбросьте еще дровищек, хрен его знает сколько нам еще здесь быть и когда пойдут машины. В полудреме мы провели остаток ночи. Часов в шесть утра заурчала машина. Мы стояли и ждали когда она подъедет и хотя костры уже отгорели, неизвестные падлецы даже не притормозили. Это был единственный случай в моей практике на Баме, когда останавливая машину, водитель не остановился. В любое время суток, в любое время года, в тайге, будь то девушка или кто, любой водитель, военный или гражданский останавливался и вез тебя хоть куда, лишь бы по дороге было. Никто ничего не боялся. Все было легко и просто. Спасибо друг. И все. Пожелали друг другу удачи и с теплыми воспоминаниями распрощались, он от того, что помог, а ты от того, что тебе помогли. Вот это суки! Не было слов у Колька. Смотри сволочи, как быстро проскочили. По моему полковая машина, с Маревой. Часам к девяти утра шла вторая машина с сорок второго километра, батальона Ковырина. Такого же мехбата, как и наш. Мужики возьмете до восемнадцатого? Залазь, в чем вопрос. В кабине было трое, но они уже двигались освобождая место. Что сломались? Да. Может на галстук? Да нет, давайте меня до батальона, а мы что нибудь придумаем, сказал Колек. Ждите меня. Я сейчас приеду. Часам к двенадцати приехал Колек, с кировцем. За это время прошло машин пятнадцать и все останавливались предлагая помощь. Вардашкин уехал на одной из них. Какой смысл сидеть и мерзнуть втроем. Рыжик, езжай домой, там у тебя жена. Нам с Блащицыным торопиться не куда. Так Блащицын? Угу. Кивал тот головой окончательно замерзнув. Свой  кировец мы услышали еще за сопками, а затем появилась и его желтая кабина, в ней восседал солдат и вечно,  улыбающийся Колек. Ну, что хмыри, не замерзли окончательно. Давай, цепляй свою рухлядь, сбрасывал с кировца жесткую сцепку Колек. Блащицын, лезь пока в кировец, немного погрейся. Нет товарищ лейтенант, лучше поехали сразу.  Через час были на месте. Подъезжая к жилому офицерскому городку, Колек скомандовал трактористу остановиться. Шура, иди отогревайся и спи. Я уже Гречишкину доложил о нашей поездке. Часа, через три придешь в часть, а я машину сам разгружу, не переживай, ничего не пропадет. Ох Колек, умница! Живчик. Ладно Коля, договорились. Я зашел в холодную общагу, но чувствовалось, что ночью топилось и не раздеваясь брякнулся на кровать.
         Через часа три проснулся. Опять замерз. Да и уже надо было идти в часть. Ну, что, сломал машину? Шутил Гречишкин. Чинят. Сейчас вновь поедете. Почти все готово. Готовься к загрузке. Что нам готовиться товарищ капитан, ждем только команды, и вперед. Мы оба рассмеялись.
         Вторая попытка оказалась удачной. Через восемнадцать часов мы благополучно добрались до двести пятидесятого. Заждались вас, встречал нас, как всегда Бушманов, внештатный командир батальона на трассе. Жрем, как птички одну крупу. Я вас сук, тыловиков, как нибудь соберу и посажу на три дня на воду и на кашу, посмотрю, как вы запоете. Но говорил он уже это не со злом, а с юмором, для порядка. Ты давай, Малюгин, занимайся хозяйством, что там говорить, весь тыл твой, ты сам знаешь. А сейчас прямо, беги в парк, бери машину бортовую и на речку за льдом, сам знаешь как у нас с водой. Обед приготовили, а на ужин воды нет. Есть! И я побежал в парк.
        В парке стоял немного выше среднего роста, сухощавый, молодой капитан. Это был Соловьев, зампотех батальона. Мы редко с ним встречались. Наши пути, как то не пересекались. Так на совещаниях. Да и однажды тушили на двадцать первом километре тайгу. Выгнали пожарную машину и поехали. Посадив в автобус и машины человек шестьдесят солдат. Огонь хоть и был сильным, но ветра не было и он не успел распостраниться. В огонь не лезть! Командовал деловито Соловьев. Пилим деревья и окапыаайте очаги возгорания. Сам, технарская душа, засел за рычаги пожарки и начал поливать из ствола пожарище. Смотри, как бьет, резвился он. Водяная струна била метров на сорок. Часа через два пожар сдался.
      Здравия желаю товарищ капитан. Привет! Весело и легко ответил он. Ему было двадцать семь лет отраду. Слывший молодым и ранним, да к тому же жестким человеком и очень требовательным, его фамильярность меня обескуражила. Прибыл на трассу? Так точно, четко отвечал я. Соловьев был личностью неординарной. В свои годы имел орден Трудового Красного знамени, получивший его еще в бытность ротного, а это дорогого стоило, да к тому же единственный на всю округу лауреат премии Ленинского комсомола. Не каждому дано в эти годы добиться, такой славы. Слава шла впереди него. Но он был человеком очень скромным. Что тебя в парк занесло?- с улыбкой спросил он. Машина нужна. За льдом ехать надо, на речку. Сейчас найдем. Он повернулся в сторону рубленного КТП и заложив два пальца в рот свистнул. В мгновенье ока перед ним стоял дежурный по парку, в обгоревших валенках и ватных брюках. Скоро яйца себе сожжете. Отваляться они у вас. Спити у костров и печек и не замечаете, что горите. Точно сгорите, как нибудь. Не солдаты, а о****олы, обтрепанные. Кто тебя в таком виде в наряд ставил. Сейчас пойдешь к старшине, скажешь, что я приказал тебе поменять валенки и ватники. Есть! Погоди, индеец. Быстро к Кубрякову, пусть подъедет ко мне сюда, бегом! Все было четко без лишних слов и такое же было мгновенное исполнение. Как жизнь? Обернулся он ко мне. Нормально. Соловьев, практически не вылезал с трассы. Сегодня взрывать будем, часа в четыре. Вези свой лед и если хочешь, пойдем со мной и Минусом взрывать. У него уже все готово. Был, когда нибудь на взрывах? Нет. Так пойдем. Соловьеву не хватало общения. Все замы и командир были старше его, а с Гречишкиным отношения не складывались. Оба лидеры. Интереса к выпивке у него не было. На первом месте у него была работа, да впрочем так же, как и у всех других, но некоторые искали отдушину в вине, а оттого круг общения у него не сложился. А ему надо было с кем то общаться. С командирами рот нельзя, со взводными тоже. Только положи нашему брату палец в рот, а он его оттяпает по самый локоть, только дай небольшое послабление. Поэтому и был одинок Соловьев Евгений Александрович. Ну как готов? Конечно. Тогда к трем подходи ко мне в вагончик. В три я был у него. Сейчас чайку попьем, Минин доложит, что выставил оцепление и пойдем взрывать. И мы разговарились. Когда вам премию вручили? Два года назад. В Москву ездил, с усмешкой проговорил он, а затем рассмеялся. Лауреат, лауреатом, там же еще денег полторы тысячи дали. А я был не один такой. Нас со всего БАМа собрали. Все по ресторанам за три дня спустил, да еще должен остался. Приехал домой, а жена говорит,  Жень, а где премия? А я ей на глаза показываю, в мешках. Она все поняла. У нее с юмором все нормально. Посмеялись вместе.
       Ворвался Минус, как всегда неожиданно и бесцеремонно. Товарищ капитан, объект к взрыву готов, оцепление выставлено и заржал, как всегда. Жень, садись, чайку попьем и пойдем взрывать. Минус был единственным человеком в батальоне, на кого никто не обращал внимания. Ему было дозволено все. Минин все нормально, проводов хватает? Немного  не хватает, но есть естественные укрытия. Минус, когда ты будешь серьезным? Когда стану капитаном,  тут же не задумываясь выпалил он. Это была его любимая поговорка. И мы все рассмеялись. Разговаривать с ним было бесполезно. Но дело свое он знал. Ты расскажи ему, кивал на меня Соловьев, как ты при взрыве себе ногу сломал. А! Было дело! Точно. Как всегда нехватило провода. Намазывая масло на хлеб, на халяву, продолжал Женька. Заметил естественное укрытие. Невдалеке пролегала труба, солидного диаметра. Думаю, крутну ручку и бегом в трубу, может не зацепит. Не рассчитал. Надо было сначала поробовать залезть, а я сдуру этого не сделал. Крутнул ручку и бегом в трубу, а я мужчину пухлый. Застрял, как Вини-пух в гостях у кролика. Только чувствую, бах по коленке и хруст. Кое как вылез из трубы. Кричу, помогите! Бегут мои оболтосы, под белые ручки и в госпиталь, вертолетом. Выбыл из строя на пол года. Лафа. Делать нечего. Бухаем потихоньку. Все равно с госпиталя не выгонят. Пришло время в баню идти, а у меня гипс. Как идти мужики мыться, гипс то, наверное, размочится. А ты Минус гандон на ногу натяни, посоветовал кто то из таких же остряков. Воду же в него наливают, не рвется. Серьезно? А, что тут несерьезного, сам подумай. Поддав в очередной раз, лежа на кровати, при очередном осмотре медсестры, я и задал ей вопрос, о возможности предоставления мне прозерватива. Молоденькая медсестра покраснела и побежала на меня жаловаться главному врачу. А тот позвонил в бригаду, пожаловался скот на меня, беззлобно заключил он, как всегда, посмеиваясь в усы. За командира части был Бушманов. К обеду следующего дня,  в воспитательных целях со мною, он был срочно отозван из расположения части. Бушманов хитровато улыбался и сам был выпивши, слегка... Главврач прямиком повел его к моей кровати. Мы оба были рады встрече, а врач тем временем рассказывал, как я плохо себя веду на излечении и если будет так дальше продолжаться, то он меня выпишет досрочно и, что хотите то с ним и делайте сами. О, напугал! Так это, все для проформы. Мы то понимаем. Когда он закончил свою речь, в разговор вступил Бушманов, с улыбкой на лице. Минин, что хочешь здесь делай, хочешь пей, хочешь дерись, но в часть приедешь, только попробуй, я с тебя три шкуры сдеру. Главврач стоял ошарашенный, затем махнул рукой и вышел. Что поделаешь, не понимал человек юмора. А через некоторое время, уже Евгений Александрович прямиком отправился в управление бригады, на аудиенцию. Теперь надлежало по жалобе проводить воспитательную беседу с ним. Эх, Минус, доживешь с тобой до беды. И надо же мне было брякнуть, а этот черт и шуток то не понимает. Эх, на трассу бы мне его, в батальон наш родимый. Видно засиделся зараза в белом подворотничке,  среди баб. И с усмешкой махнул рукой, разварачиваясь. Поеду за двоих отдуваться. Лечись. Этот разговор не оставил нас равнодушным, мы смеялись от души.
       Все. Прервал лирическое настроение Соловьев. Пора взрывать. Беги, проверь еще раз оцепление Минин. Есть. И Минус так же быстро выкатился, как и пришел. Ну пойдем взрывать. Вскоре подошел Минус. Сами ручку крутнете или мне доверите, снова шутил он. Сам поверну. Я пойду поближе, а вы минут через пять поверните, хочу поближе посмотреть, как расчет, верен или нет. Ты смотри, близко не лезь. Я там присмотрел естественное укрытие. Ну-ну, ты себе присмотришь.  Да нет, там бульдозером дерево вывернули, вот под корягу и залезу. Ну смотри, аккуратно чтоб. Минус ушел. Смотри, как крутну ручку адской машинки, остаемся на месте, по всей видимости камни сюда долетят. Никуда не беги и не паникуй. Голову вертикально вверх. Летит камень на тебя, шаг в сторону. Даже маленький камешек если попадет - убьет. Ну не убьет, мало не покажется. Успокаивал он меня. Инструктаж подействовал.  Он был недолог, незатейлив, но доходчив. Через пять минут Соловьев повернул ручку. Многодневную работу БТСэк, мгновенно докончил прогремевший огромной  силы взрыв, грохотом вспоровший тишину тайги. Громадная сила подняла в воздух столп огня, земли и дыма. Немного заложило уши. И все, как в замедленном кино, начало оседать вниз. Теперь голову вверх, как я тебе говорил, прокричал Соловьев. Камни градом летели вниз падая рядом. Но все обошлось благополучно. Ну, что, с крещением тебя, шутил Соловьев, когда осела земля. Видишь какая сила. Хорошо, когда в мирных целях. К нам уже подходил Минус. Не зацепило?  спросил он. Нет. И меня слава богу пронесло. Но расчет верен. Как направлял, так и легло. Все на выброс. Нашим сраным механизаторам все работы меньше, снова заржал он. Пойдемте посмотрим. Направил взрыв тютелька в тютельку. Как я и говорил, намного меньше теперь работы эксковаторам и бульдозерам, чуть доработать останется, снова добавил он. Взрыв действительно был произведен классно, как по заказу. За это мы тебя Минин и  ценим, и многое прощаем тебе, подморгнув мне, сказал Соловьев. Да я еще и человек неплохой, снова хохмил Минус. Ты где остановился, тут же переключился Минус на меня. Пока нигде, только приехал. Тогда прошу ко мне. В мои апартаменты. Опять в свою минусарню поведешь, наверное бражка созрела. Да нет. Когда она созревает, у меня тогда все господа офицеры и прапорщики по вечерам откушивают. Вот, собака, как красиво говорит, ну чистый Ржевский. Как будто из того времени вышел, подумал я с улыбкой. Это же вы  знаете, продолжал он, ведь я один не пью. Ну хорошо, идите устраивайтесь.
       Минусарня стояла немного в сторонке от городка офицеров. Настоящая рубленная избушка. Внутри, выложенная из камня печь, деревянные полы и три  лежанки из досок,  подвешенные на цепях к стене, на уровне метра с лишним. Что так высоко Женя? Вверху теплее. Занимай любую полку. Поезд отправляется. Два длинных гудка  и он снова засмеялся. Да это железнодорожники. Все у них про поезда. Я достал водки, он достал консервы, подтянулся народ и мы сели за трапезу.
      Минуса опять понесло. Тут на днях с бригады начальники приехали.  С проверкой. Все ходили, умные такие. Все видят. Один подходит и говорит: Минин, говорят у вас бражка есть? Я по простоте душевной думал выпить хотят мужики. Есть говорю пойдемте. А у меня, как раз две фляги созрели. Хорошая такая бражка. Заходите говорю и достаю одну. Какой шум был. Обе фляги вылили суки. Я с ними по человечески, а они как скоты. И он беззлобно рассмеялся.

                Глава 11.

      На следующий день, встав рано поутру, мы шли на развод. Минус, твоя минусарня класс. Если бы у нас так тепло было в общаге. Еще бы, ведь она рубленная. Бойцы все мхом проконопатили, соглашался Женька. Солдаты и часть офицеров уже стояли на плацу, ожидая начала развода. Шура! Когда приехал? Обрадовались они. Что то тебя быстро из Тынды выперли. Не дают тебе развеяться. Нормально. Сопли поморозил, лучше здесь. Да и топить не надо. Три дня семьдесят держалось. Мои слова потонули в здоровом смехе. Я говорил правду. Основная масса холостяков прошла через нашу родимую общагу. А у нас тут, как всегда, ну может быть под пятьдесят. Давай к нам жить, предлагал Толя Гопка. Да я уже у Минуса остановился. Женя, наверно бражка созрела, нет еще мужики, но уже заквасил в двух флягах. Через день, два господа офицера и прапорщики прошу зайти в гости и отведать. Не откажите. Буду рад всем. Где Минус там радость и смех. Возбужденный разговор прервала команда Соловьева. Батальон, становись! Отставить разговоры! Из- за палаток выходил Бушманов, опять бессменно оставшийся за командира и за всех. Над строем повисла тишина. Смирно! И Соловьев четко докладывал начальнику штаба. Развод прошел быстро, без эксцессов. Офицеры и прапорщики по местам, задачи определены на вчерашней планерке. Ротным развести людей по местам работ. Батальон, смирно! По местам работ, торжественным маршем, с песней, офицерам и прапорщикам упрвления прямо, остальные направо, шагом марш!
       Юр, выделяй людей и транспорт на заготовку льда, четвертая рота опять подводит, просил я старшину третьей роты Шишова. Нет ни одной свободной машины. Давай свой Магирус. Сейчас товарищ начальник. Все сделаем. Пойдем с нами. Невдалеке стоял наш доктор Вышенский. Зайдем  в каптерку, хлопнем по пять грамм, а потом все и закрутим, немного заикаясь тарахтел он. Родом он был из Брянска. Высокого роста, сухощавый, с пышными усами. Играл в воротах брянского Динамо, был призван в армию и два года служил в Москве. Играл в дубле московского Динамо, доводилось играть и с Аничкиным, и с Рябовым, и Зыковым. Оставляли Саша в Динамо, да сильно Ирку любил, поехал назад в Брянск, да и пробиться в основу было ох как трудно. Сильный был состав. Теперь жалею. Надо было дураку оставаться. С Шиловым отличные отнощения были. Оденет на меня свою капитанскую шинель и поперли по кабакам. Хороший мужик! Шилов играл в хоккейной команде Динамо. Видимо стремясь во всем подражать ему, Юрок и отрастил усищи.
      Мы зашли в его каптерку. Он достал из бочки соленые огурцы и откуда то появились три фунфыря тройного одеколона. Нормально, отметил я. Что, не пробовал, спросил Вышенский. И не дождавшись ответа вымолвил, зря, достойный напиток. Напиток настоящих мужчин. Да нет, Женя, пробовал. Было дело. Тогда к снаряду! Мы махом хлопнули по стакану мутной белой жидкости и закусили огурцами, а главное пахнет от нас, как от настоящих офицеров-одеколоном. В один голос закончили они с Юркой. Это достигалось после длительного совместного проживания. Женя начинал размякать. Спасибо за угощение, прикололся я, теперь просим к нам с Минусом. Непременно будем. Непременно. Шутил дуясь Шиш, сидя на ящике в рубленной каптерке, сложив руки на животе, играя пальцами, изображая из себя барина прошлого века. Вышенский отдуваясь, гладил наметившееся пузцо и говорил, хорошо посидели, протягивая слова. Он жизнь знал и любил, ему было лет тридцать пять. Дел на трассе хватало, но Гречишкин, снова подал СОС. Собирайся на восемнадцатый, опять Гречишкин тебя вызывает, не может он без тебя, что ли, щурил глаза Бушманов. Давай езжай. Ехали мы весело. Витя Артемов, начальник службы горючего, Авдеев, техник части, Шинкарук Иван Михайлович и я. Прошу занимать общие места, в кузове. Билетов на плацкатру нет, шутил Иван Михалыч, залезая в кабину  шестьдесят шестого газона, накрытого тентом. Выдержим мужики? А куда мы денемся. Ехать по притрассовой дороге в зимнее время одно удовольствие, ни за что не замерзнешь, летая из угла в угол кузова машины, да еще такой, как шестьдесят шестой, подпрыгивающей на каждой кочке. В Дипкуне перекусили, с водочкой, вторая остановка была на Маревой. Иван Михалыч не запрещал, не забывая пропускать с нами стаканчик, другой. Как вам там, в кузове? Раскрасневшийся, спрашивал он. Никого не укачало? У нас морской болезни нет, отвечал Авдеев. Поели? Тогда вперед. Выехали в ночь, часов в двенадцать. Приехали в постоянный городок часам к шести вечера. И сразу на планерку. Комбата не было, за него был Гречишкин, машуший саблей налево и направо. Только щепки летели. Никого не миловал. Ты зайдешь сейчас ко мне, грозно обратился он ко мне, войдя в роль командира. В чем я провинился, не знаю. Вроде только, что приехал и уже накат. Без предисловий он начал. Сегодня ночью берешь солдат с хозвзвода. Сколько? Думай сам. Даю тебе КРАЗ-256 и недалеко от станции Восточной есть разгруженный кирпич. Грузите сколько сможете и везите в батальон. Бригада кирпич не дает. Нет у них. Советуют подождать. Нам ждать некогда. А спалимся, если засекут? Падай на колени и проси пощады. Глядишь помилуют. Не задавай глупых вопросов. Скажешь, что через месяц отдадим, если, что. За ночь завезли весь кирпич. Его никто не охранял. Теперь надо цемент где то добыть. Основу будем делать из кирпича, а затем будем стены добирать из шлакоблока. Будем мешать цемент со шлаком, во получится! Поднял он вверх большой палец. Хозвзвод трудился непокладая рук. Александр Иванович добыл и цемент, пришла  целая машина и выдула его в старый БПК. Давай бабки, подошел ко мне водила. А, что Гречишкин? Он с тобой не рассчитался? Нет. Сколько мы должны? Семьдесят рублей. Я отслюнявил ему деньги из своего кармана. Деньги мне не вернут, я это знал, не впервой. Зато баня и прачка будет нормальная. За пол месяца стояла коробка комбината. Нужны были только плиты перекрытия. Бери КРАЗ и МАЗ- шаланду, проедешь на Дипкун, они там есть, доверенность я тебе дам. В два захода привезли плиты. Побилась только одна. Брали с запасом. Плиты сползали назад. Ехали медленно. Сдавали назад и упирались в дерево, продвигая плиты вперед к кабине. К концу марта банно-прачечный комбинат стоял с иголочки. Оставалось завезти оборудование для прачки и отшлифовать там полы. Люди мылись в новой бане сразу, в большой и теплой.  И солдаты, и офицеры, и их семьи. Все в один день. Гречишкин цвел и пах. Шура сделай распорядок. При такой вместимости бани, нам нет необходимости мыть людей  всю неделю. Задействуй только три дня. Распаренные, в чистом белье, выходили бойцы из бани в радостном настроении, а наши души пели. Одна из задач решена. Осталось добить прачку, но это мелочь.
       Шура, дуй на трассу. Александр Иванович, как всегда был оригинален. А прачка? Кто доведет до конца. Напиши какое надо оборудование, сам поеду в бригаду, а если, что и в корпус. На трассе сейчас переезд, едем на новый участок, на двести девяносто шестой километр. Дел по горло, а от тыла никого нет. Прапорам же я не поручу это дело. Будешь там за меня. Может Яшина отправить. Хер ли от него толку, он на днях увольняется, в Баку уезжает. Думаешь, что то ему надо. А вернешься, придется тебе и продслужбу на себя взять, я тебе помогу, пока начпрода не пришлют. Вот это обрадовал, подумал я про себя. Ну давай, завтра с продуктами выезжай.
       Жизнь на трассе кипела. Участок был сдан. В это же время с проверкой прибыл начальник железнодорожных войск генерал Крюков. Все батальоны жили его проездом по  частям. Ждали с минуты на минуту. Но он к нам не приехал в городок, а собрав всех командиров батальонов, вместе с представителями заказчика, объезжал объекты работ на дрезине. Мужики, у кого шинель с собой есть, суетился Бушманов. Расхаживая в солдатской черной бамовке. Принес его черт. А пойдешь в бамовке отдерут. Выручил Балаба. Лейтеант, двугодичник из Ростова. Кругленький и полненький, под стать Бушманову. Во! Твоя кальчужка мне подойдет. Давай ее сюда. Всем миром одевали Бушманова на рандеву. Кто пришивал погоны, кто тащил до блеска надраенные хромовые сапоги. Евгений Александрович на трассу выезжал в солдатских кирзачах. Наконец дело было завершено. Нарядный, как жених, довольный собою, стоял он и улыбался. Приеду все раздам. В три часа дня весь эскорт проследовал на дрезине  и по нашему участку. Заказчик произнес: этот участок принимаю сразу, недодлелок нет. Бальность наивысшая. Кто строил? Спросил Крюков. Двести шестой батальон механизации, встав, ответил Бушманов. Я спрашиваю, кто командир? Майор Чибизов. Представьте комбриг документы на звание подполковника. Безъязыков не выдержал и доложил. Отсыпку полотна и разработку выемки производил непосредственно начальник штаба, капитан Бушманов. А почему он капитан? Сколько вам лет? Тридцать девять. А сколько лет в должности? Четыре года. Комбриг, почему он все еще капитан? Были недостатки товарищ генерал. Недостатки у всех есть. Немедленно представьте документы на присвоение звания майор. А всех присутствующих, обращаю внимание, на качество произведенных работ. Берите в пример. Благодарю за службу товарищ капитан. Бушманов стоял весь красный. В батальон он вернулся поздно ночью, пьяный и изрядно помятый. Раздай все барахло назад офицерам, отдавал он приказания истопнику. Счастливая кальчужка у Балабы, завтра ему скажу. И он захрапел с устатку.
        Но для Балабы кальчужка не оказалась счастливой. Где то через месяц, за ним стали замечать какие то странности и отклонения в поведении. Через неделю отвезли в госпиталь. А через месяц, после небольшого лечения, два солдата и офицер, повезли Балабу в его родной город Ростов, с диагнозом обширной шизофрении. Это была потеря. Он был тих и сломлен. На него было жаль смотреть. Мы все сожалели, но поделать ничего не могли.
        На участке двести пятидесятого километра, осталась одна память о нашем славном батальоне - стела. Огромный камень вырванный из земли, силой взрыва. В три человеческих роста, стоял он в нашей выемке наверху откоса и на нем, ниже железнодорожной эмблемы, было выведено. Эту выемку разрабатывал двести  шестой батальон механизации, хозяйства Чибизова. При разработке отличились: Капитан Шинкарук, старший лейтенант Козырев, старший лейтенант Синило, старший лейтенант Аникеев, старший лейтенант Данилов, лейтенант Гончарук, сержанты Родяну и Кожакарь, служащие СА Бекасов и Бурмин. Фамилии Бушманова там не было. Скромность украшает человека. Меня не писать, приказал он. Впишите туда лучше солдат, отрезал Евгений Александрович. Я  за рычагами не сидел, как всегда с прищуром сказал он.
         Этот камень по видимому, стоит и теперь, на том же месте, напоминанием молодому поколению, о том, кем и когда была создана эта дорога. Потом, солью, слезами а иногда и кровью. Люди трудились, проявляя истинный героизм. Недоедали, замерзали и погибали, ни о чем не жалея и не ропща на свою судьбу. Все делалось для нашей Родины. А, что может быть дороже ее. И светлая всем память, живым и мертвым, участникам тех славных свершений, за их ратный героический труд, в тяжелейших условиях вечной мерзлоты.

               
                Глава 12
         
         Батальон ждал перемен. Давно, ходили слухи, что Чибизова снимут. Его по весне и сняли. Майора Быкова назначили, в калуарах шли разговоры. Говорят мужик жесткий. Сейчас в отпуске. Гуляет. Так, что через месяцишко, где то нагрянет. А пока всем продолжал править неутомимый, бесперспективный Бушманов. Для которого самым главным в жизни были ни чины и награды, а дело. Ему он отдавался весь. Приехав на новый участок, он первым делом гондобил виселицу, возле своего вагона. Это, что еще такое? Спрашивал я у офицеров. Это Бушманов для устрашения оболтусов поставил. Действует? Вроде, как да, смеялся Шура Иванов, который за мордобой уже был переведен инструктором штаба. Поработал Михаил Леонтьевич, наш замполит. Сильные духом ему были не нужны. Иванов взвод держал, как в дисбате. Все делалось бегом.  Понимали его с полуслова. Дедовщины не было во взводе никакой. Сам отвесит оплеуху, за будь здоров. А тут отлупил «дедка» из четвертой роты, за то, что тот обидел молодого солдата из хозвзвода. Я тебе говорил и всем вам, что в хозвзвод не лезьте. Там я, прапорщик Иванов, командир, а не вы сопледоны паршивые. Я вам уши оборву! И оборвал, да так, что был снят с должности командира взвода. А все из за того, что был ершист и не почитал замполита. Ну, что Иванов, не могу я тебя отстоять, против партии не попрешь. Вон как налетели. Ну пусть сами покамандуют. Пойдешь ко мне инструктором в штаб? Иванов переживал в душе. В нем была жилка командирская. Но делать было нечего. Пойду Евгений Александрович, согласился он. А на следующий день был суд чести, а через день Иванов сдавал взвод прапорщику Кончаленко. А Саня убыл на трассу и выезжал оттуда уже крайне редко.
      Утром вызвал Шинкарук. Бушманов рано утром отбыл на восемнадцатый, на заслуженный отдых. Отдыха не было, было одно название. Малюгин, ты у нас зам по тылу.  Шуткой говорил он. Так точно, соглашался я. Тогда езжай в автобат Харламова и договаривайся с ним о тралах. Надо все вагончики перевезти на новое место. Оставишь только офицерскую столовую и один жилой вагон, для охраны техники и для проживания офицеров, которые  будут готовить ее к отправке в техбат. Майор Харламов, командир автобата, среднего роста, чернявый, смуглый, подтянутый офицер, встретил нормпально. Посмотришь со стороны - чистый испанец. Откуда будешь? Из батальона Быкова. Что к нам занесло? Траллы нужны. Перевезти вагончики на новый участок. Далеко? На двести девяносто шестой, сразу за рекой Мальмугой. Хорошо. Траллы будут. По две ходки закроешь? Закроем товарищ майор. Завтра с утра ждите два тралла. Только, что бы кран был готов. Ждать нам некогда. Сейчас все переезжают. Больше одного дня работать они у вас не будут. Еще Старусева, Ковырина перевозить надо, соседей ваших, тоже заявка есть. За день перевезем, траллы держать не будем, бойко ответил я. Харламов с интересом посмотрел на меня.
      И батальон пошел на новое место. Уже был апрель, а это не глубокая зима. Ставили временные палатки, без срубов, вселяли людей и тут же рубили, палатки для проживания, столовую, бани. Участок был средним. Задерживаться надолго не собирались. Скалистый монолитный участок сменился более легким для разработки. Работали в три смены. Тактико- специальные учения шли одно за другим. Батальон мочил кубы. По семьдесят тысяч кубов за десять дней. По семь тысяч кубов в день.
       Майор Быков, Николай Александрович, высокого роста, худощавый, немного сутуловатый, ходил медленно и важно, расставляя носки ступней в разные стороны. Строевого в нем,  было маловато. Но, хватка, волчья. С длинным  прямым носом, тонкими губами, маленькими круглыми глазками, от которых не ускользало ничего, он ходил похожий на нахохлвшегося ястреба. Ему было тридцать лет. Комбатов в таком возрасте, еще не было. Отношения с замами у него явно не складывались. Упрямый хохол гнул свою линию, прав он был или не прав. Но фигура была заметная. Это не Чибизов. Хватал людей за больные места мертвой хваткой. На совещании в бригаде, выступал подполковник Маяк. Приятно стало посмотреть на двести шестой батальон механизации. Пришел молодой командир и прекратилась круговая порука. Батальон начал подниматься. Очень нам нравится Быков. Все дифирамбы пелись через месяц вступления в должность нового «молодого» командира. Молодой командир, сидел ссутулившись, слушая похвалы в свой адрес. Не замечали начальники только одного, как с дифирамбами в его адрес, росло чванство нового командира, который уже не чувствовал под собой ног. И не круговая порука была до него в батальоне, а истинные дружеские отношения, где всегда каждый, каждому приходил на помощь. Не ходил и не жаловался командиру, на своего товарища. У всех была честь и совесть. Единственное с кем нашел общий язык новый командир, это с замполитом Михаилом Леонтьевичем. Марионеткой высочайшего класса. Не имеющем никогда своего мнения. Такой человек ему был нужен.
        Малюгин, почему в столовой опять не хватает ложек. Растащили по ротам товарищ майор. Не знаю, что и делать. Давайте выдадим ложки в роты и закрепим их за подразделениями. Бесполезно с ними бороться. Пропадают ложки и все. По столовой дежурят сержанты. Денег с них не возьмешь. Выход один. Делают же так в других батальонах. Вы мне тут сказки не рассказывайте. Вы на то и поставлены сюда, что бы наводить порядок. Да я, между прочим, еше и не начальник продовольственной службы, а начальник вещевой службы, и деньги получаю за  начальника вещевой службы. Много разговариваете. Товарищ майор, что бы солдат не тащил ложки со столовой, его надо воспитывать, вот и спросите с замполитов рот, почему они не воспитвают солдат. Я понимаю, что когда мы были на двести пятидесятом, то за такую организацию питания  нас надо было убивать, слава богу вы этого не застали, но здесь, когда имеется светлая столовая, чистота, пища готовиться в полевой автокухне. А я вам скажу, это все старая привычка, не ходить в сарай обедать. Так они и обедают по палаткам. Молодые, как угодно, все равно припрут им обед в палатку. А ротные, личный состав не контролируют, кто пошел в столовую, тот и пошел. Вот и нет ложек в столовой. Они все по палаткам. Я смотрю ты демагог. Занимайся лучше своими делами. Если не будет завтра на обед ложек на столах, накажу,  произнес комбат немного в нос. Что Шура, огреб, подошел ко мне Гороховский Володя. Огреб Горох. Не воспитываете личный состав, а все претензии ко мне. Горох улыбался. Я ему про попа, а он мне про Ерему, не хрена ему не докажешь! Упрется как бык. Не зря и фамилия его Быков! Располялся я. Вечерняя планерка строилась теперь только на мне. Производственные вопросы отходили на второй план. Почему задержался обед? Задавал комбат вопрос. Потому, что сломана водовозка. А почему не принял меры к ее починке? Есть команандир четвертой роты, вот пусть он ее и чинит. Каждый баран отвечает за свои яйца. Ты смотри какой шустрый. Хотя бы выбирал выражения. Все сидели притихшие. Всех все устраивало. Абы не нас. Хорошо хоть  не трогает. Заканчивалось совещание. Все обступали меня и нахваливали. Ну ты Шура молоток! Ты правильно все говорил, он не прав. Я распылялся, на душе скребли кошки, но был молод и многого не понимал. Нельзя было спорить с комбатом при офицерах и прапорщиках. Надо было позже остаться и доказывать свою правоту, один на один, а не подрывать авторитет командира. Но молодость, есть молодость. Что поделаешь. Мудрыми мы становимся с годами. А по молодости рубим сплеча, да так , что щепки летят. Вот и получалось, комбат молод и амбициозен, и я такой же. Стукаемся лбами, аж искры летят и в глазах темно, а разрешить проблему не можем. Закусили удила, и не находим примирения, потому, что молоды оба и не наша это вина.
      Шло время. Менялись офицеры, не говоря уже о солдатах. Одни увольнялись в запас, другие переводились в другие части, на другие должности. Увольнялся Сережа Ким, Самвел Солкарян, писарь продовольственной службы, уходили братья Сигбатуллины. Пришли новые офицеры двугодичники, на смену Пете Сынило, Гончаруку Володе, Ермакову Коле, Вардашкину Сане, Коле Быковскому. Петя Сынило, лет тридцати от роду, замполит третьей роты, хохмач и душа любой компании, не уходил от личного состава. Солдатская бамовка, хлопчатка, или полушерстяное обмундирование, кирзовые сапоги – его повседневная одежда. Только погоны старшего лейтенанта, снаряжение через плечо и фуражка на голове, все отличие от солдата. Да и все ротное звено ходило так на трассе. В солдатской робе удобнее,  отвечали они.  Шиш! Без церемоний забегал он в квартиру Юрки Шишова, ты готов к выезду на трассу? Не обращая внимания на жену Ирку, подходил к окну и мечтательно произносил, с придыханием. Да, квартирка у вас шик, с видом на море.  За окном простиралось огромное болото. Он резко развернулся и ушел. Давай Шиш, быстрее, машина под окном, под парами. Оставив хозяев корчится от смеха.
     Геодезист Гончарук Володя, молчаливый и спокойный, как и подобает людям его профессии, и Вардашкин Саша, такой же спокойный и неразговорчивый, не вылазия из карьеров, незаметно уволились. Оставив о себе добрый след в сердцах подчиненных и сослуживцев. Когда пришел приказ на Ермакова, всеобщего любимца батальона, и он приехал подписывать обходной лист на трассу, весь личный состав третьей роты, завидев его приближающегося к палатке, побрасали все дела и бежали к своему любимому зампотеху. Здраствуйте товарищ старший лейтенант. Они тоже знали, что приказ подписан. Здорово орлы! Отвечал он им, с неподрожаемой улыбкой. Кто вас так учил здороваться с командиром? Ну ка, как надо? И все громко, в один голос орали, здравия желаем товарищ старший лейтенант! Вот это другое дело. А то здравствуйте. Так будете дома со мной здороваться, шутил он. А пока я еще при погонах. Я стоял в стороне и завидовал ему от всей души. Вот таким надо быть командиром. Ни один солдат ему никогда ни в чем не отказал. Они ему просто не могли отказать. А Колек в свою очередь, стоял за них горой. На, что мы были друзьями, а как сцепимся с ним по поводу обеспечения или кормежки. До всего ему было дело. Трудно с такими расставаться. Он не ушел далеко. Остался в Тынде, в Мостоотряде №10, где через пол года стал главным инженером. А еще через полгода мы читали Огонек, где было написано о том, что Мостоотряд №10 был признан лучшим в стране. На небольшой, общей, фотографии  был снят коллектив мостоотряда, где на нас смотрел и улыбался наш Колек. И мы гордились, и были рады за него пересматривая журнал, пока не затерли до дыр.
       Ненамного раньше увольнялись два друга, два капитана, москвичи Витя Мальчугов и Жбанников. Оба были взрослыми мужиками, состоявшимися. Им было по тридцать с лишним лет. Через года два, Шишов ездил в отпуск. Созвонился с Витей, времени было мало, поезд на Брянск уходил вечером. Юра, давай ко мне немедленно! Юрка зашел в огромный кабинет Мальчугова, он работал в метрострое и был одним из замов. Специально, большими кусками нарезали сами колбосу и всякую прочую снедь, и выпивали, и закусывали прямо с газеты, в кабинете отделанным дубом. Вспоминали годы, проведенные вместе. Эх, Юра! Нет, нет, да защемит сердце, бросил бы все и сбежал к вам, в ту атмосферу. Какое было время! Сейчас у меня все по другому. К поезду он отправил Юрку на своей служебной машине.


                Глава 13


      Утром с попутной машиной приехал Бушманов. Иди сюда. Саш, возьми машину, Иванко с собою, и езжай на Дипкун. Мы с Коваленко ночью перевернулись около Дипкуна. Машина была загружена продуктами. Все, что осталось загрузи в этот Зил, а тот подмарафеть и гоните с Коваленко  назад, на восемнадцатый. Комбату я уже все доложил. Есть.
       Коваленко сидел на обочине и сторожил валявшиеся вокруг продукты. Консервы, бочки с жиром и другую всякую снедь. А где машина? Она в техбате дипкунском стоит, товарищ лейтенант. Мы ее уже туда отогнали. Разберемся. Давайте продукты загружать. Что можно было загрузили. Довези нас Володя до батальона,  обратился я к замполиту второй роты Иванко, а там уж мы сами.
       Машина стояла у ворот части, на въезде. Стойки кабины были согнуты и крыша была равна уровню борта. Как же вы уцелели? Сам не знаю. А что случилось? Видимо задремал товарищ лейтенант. Я знал, как ездят наши солдаты, без сна и нормального отдыха. Кого тут винить? Что будем делать Коваленко? Надо срезать стойки по самые двери. Будем делать из Зила кабриолет. Открывай капот и смотри, что с двигателем, а я к комбату, пусть сварку даст. Автогеном срезали верх. Двигатель оказался в нормальном состоянии. Это была самая лучшая машина батальона. Ну, что, поехали? Вперед, на мины?! И мы поехали. Пыль встречных машин забивала глаза. Слезы лились градом. Коваленко терпел. Как себя чувствуешь Коваленко? Орал я ему сквозь шум двигателя и свист ветра. Нормально товарищ лейтенант. Я как карась, моргну раз и жму на педали. Песок или пыль мне все равно.
       В батальоне нас встречал, новый зам начальника штаба старший лейтенант Голиченко. Откуда такие красивые прибыли. Я доложил. Валера, протянул он мне руку. Я опешил. С сорок первого, назначен замом к Бушманову. Валера был лобастый, с карими глазами, худощавый и немного косолапил. Гони ее в парк. Там уже Клеменков Слава ждет. Будет ее восстанавливать. Товарищ старший лейтенант… Он прервал меня,  да брось ты, товарищ старший лейтенант, да товарищ старший лейтенант, что заклинило, что ли? Сказал  же Валера! Все понял, Валера, согласился я. Валера был рубаха парень.  Шура возьми мою жену к себе писарем, у тебя должность вакантная. Какие вопросы. Пусть идет. На следующий день она сидела у меня в службе. Одновременно с ней появился и новый начпрод батальона прапорщик Баранов. Толстый и коротконогий, лет тридцати трех. Где работал Сергей?- спросил я его. Заведующим столовой, после техникума.  Тогда ты все должен знать. Если, что спрашивай. Баранов втянулся быстро, в том числе и пить по утрам одеколон, на похмелку. Наступало воскресенье. Холостяки кучковались. Ну, что  едем в «Белочку»? Белочка была офицерским кабаком в Тынде. Работала от военторга. О чем речь? Картавил Саня Комлев. Я только за! За были все. Побросали, в том числе своих жен, и наши товарищи: Саня Воронец, Юрка Кончаленко и Валера Голиченко. Думали ненадолго. Оказалось на два дня. Пошла масть. Утром в восемь часов возвращались в батальон, на восемнадцатый, с большого бодуна и в плохом предчувствии. За воскресенье, наверное солдаты, посыльные, все ручки пообрывали дверей, вызывая своих командиров на службу. Выходных на БАМе не было. Нашелся, как всегда Валера Голиченко. Шура скажи нашим бабам, что нас комендатура повязала, тебе поверят. Нет уж ребята сами говорите. Я вас не держал. Но пришлось плести ахинею, выручая товарищей. Начальник, где же вы были?- спрашивала ехидно Голиченко. Понимаешь Лида, зацепились немного, забрали в комендатуру. Кое как отпустили. Теперь еще бумага, наверное придет в батальон. Я безбожно врал и стеснялся, как это делал один из героев Ильфа и Петрова, только тот воровал и стеснялся. Хватит врать, остановила она меня. Заходит Валерка, переодевается в гражданку. Я спрашиваю, ты куда? Сейчас Лида, только ведро вынесу. Понес ведро в субботу вечером, а пришел без ведра, в понедельник утром. Здорово! Я вышел из кабинета. Разборки других меня не коснулись. И слава богу.
     Деньги спущенные за сутки с небольшим, перестали жечь ляжку и снова пошла работа. Ты где пропадал? Жал меня Гречишкин, как волкодав. Ладно один бы уехал, а то уволок с собою и Воронцова и Кончаленко. Самых основных прапоров. Один командир хозвзвода, а второй старшина четвертой роты. Балбесы вы! Давай отправляй вагон прачечную на трассу, теперь он нам здесь не нужен. Зато там, ох как пригодится! Как отправлять будем? По железной дороге. Дней через десять будет на месте. Нашему батальону еще ни разу не приходилось отправлять грузы железной дорогой, построенной нами самими. Вагончик пришел в целости и сохранности, решив проблему стирки и на трассе. Казалось бы живи и радуйся, но зародился слушок, что  с батальоном, что то будет. Наш батальон, имеющий первый пост и собственное Боевое Знамя, прошедший Великую Отечественную войну, попадал в непонятное положение. Говорят Знамя будут забирать у нас. В бригаду сдаем,  говорил командир взвода охраны, прапорщик Авдеев. Не может быть? Не верили мы. Пришла директива, по расформированию взвода охраны и сдачи Знамени. Тогда нашему батальону лапти плетут. Если знамя заберут, то все. Не бойтесь мужики, успокаивали другие. Вон сколько батальонов без знамен, наспех сформированных. Ничего нам не будет. В первую очередь расформируют тех. Но через некоторое время знамя сдали. Не стало и взвода охраны, лучшего подразделения части. Склад с боеприпасами, так же был вывезен в бригаду и к соседями в войсковую часть 51536. Чувствовалось, что, что то назревает.
      Товарищ капитан, обращался я к Гречишкину, когда в отпуск отпустите? Скоро на новый участок переезжаем. Запарка начнется. Может сейчас съезжу? Запомни Шура, в отпуск молодые офицеры, летом не ездят. Знаешь такую побасенку: На дворе январь холодный, в отпуск едет Ванька взводный, солнце жарит и палит в отпуск едет замполит и конечно после всех в отпуск едет зампотех, процетировал мне Гречишкин и рассмеялся. В отпуск сейчас уезжаю я, а ты остаешься за меня. Приеду, поедешь и ты. Александр Иванович уехал, уехал и замполит. Быков постоянно был на трассе, абсолютно не приемля постоянный городок. На хозяйстве, в постоянном городке оставался Бушманов. Отлучение от строительства дороги, от выполнения плана, производственных работ, отражалось на Бушманове. По вечерам, тяготясь своим положением, он не стесняясь засиживался с офицерами допоздна. Утром звонил мне. Саша, зайди ко мне. Я заходил, он стоял около сейфа и смотрел в окно. Слушай, щурясь и улыбаясь, говорил он, у тебя там нет ничего выпить? Выпить у меня ничего не было, но я знал, где можно взять. По семь рублей, мы покупали фруктовую эссенцию в солдатском кафе у его жены Любови Дмитриевны. Нам она не отказывала. Есть отвечал я. Давай тащи, что то тяжеловато с утра. Он взял графин с сейфа, взболтал его и выпил из горлышка воды. С изюмом, произнес он и засмеялся. Изюмом были мухи, которые нападали в открытый графин. Внутри, наверное, все горело и непритязательный начштаба, засосал воды из ствола. Ждать, когда бойцы сходят за водой, не было времени. У моей возьмешь? Конечно. А где же еще? Вроде еще не отказвывала. Только не говори, что мне. Через пять минут я был у него. Дала? Без вопросов. Эссенция? Да. Выставлял я на стол бутылку. Закрывай дверь. Он достал из стола тушенку и открыл банку. Хорошая штука. Долбонешь и отрыжка сладкая. Благодать. Эссенция была семидесятиградусной. Это был деликатес. Бушманов наполнил граненые стаканы и один подал мне. Мы выпили залпом, по пол стакана. Голова не болит после вчерашнего? А что ей болеть, там кость, стучал я себя по голове. Кость там по молодости, смеялся он, а к сорока, что то там начинает шевелиться и болеть по утрам. Мы выпили по быстрому бутылку и разбежались по делам.
       Часа в три дня, Бушманов, снова вызвал к себе, у него в кабинете сидел Шмаров, в полевой форме одежды. Рядом со штабом стояла машина  из бригады. Владимира Федоровича вытолкнуть на трассу было крайне сложно. Он туда и не ездил, постоянно отчитывая нас. Нечего вам на трассах делать. Только и уходите от ответственности, сваливая все на трассу. Есть там командиры подразделений пусть и занимаются. Драл он нас при первой же возможности.
       Владимир Федорович поднялся и заторопился со мной. Заходи Владимир Федорович, как уладишь с ним свои дела, обратился к нему Бушманов. Зайду Евгений Александрович. Шмаров зашел в мой кабинет. Садись. Я сел. Он по хозяйски расположился на моем месте. Тут такое дело. Ты когда последний раз снимал остатки на складе? Недавно. Недели две назад. Все нормально. Так точно. Излишков нет? Нет. А, что случилось? Теперь уже насторожился я. Владимиру Федоровичу, надо было работать только в особом отделе, лишнего не скажет. Но тут решился. Кому то передал с базы куртки и брюки ватные солдатские, бамовки. Ты не получал. Нет товарищ капитан. Я получал, но все нормально. Старожук с тобой учился? Со мной. Может получить и скрыть? Не может. Давайте я позвоню. Позвони. Старожук тут же отзвонился, через некоторое время. Шура, точно четыреста комплектов лишних. Спрашиваю у начальника склада, а он говорит так дали, дурку включил. А ты откуда узнал. Шмаров у меня. Шмаров взял у меня трубку. Сейчас приедет к тебе машина с прапорщиком Дубовцом, отгрузишь назад костюмы. И Шмаров вышел из кабинета. Я пошел за ним. Дубовец, езжай в батальон к Козаку, костюмы там. Загружаешься, а на обратном пути заедешь за мной. Вася Дубовец козырнул и уехал. Пошли к Бушманову, слышал, он меня приглашал. Мы зашли. Бушманов полез в сейф и достал бутылку водки, кто то уже привез ему. Разлили и выпили. У вас тут стукачей нет. У нас нет, засмеялся Бушманов. Это у вас, как на вулкане. Не говори, согласился, засекреченный Шмаров. Времени уже было часов восемь вечера. Владимир Федорович, Саш, идемте ко мне, Любовь Дмитриевна приглашает на ужин. Узнала Володя, что ты здесь. Видимо их пути где то пересекались и у них открылись теплые отношения. Шмарову было уже все равно. И мы пошли в гости к Бушманову. Часов в одиннадцать вечера, мы покинули гостеприимный дом. Рядом с СПЗ, где жил Бушманов, стояла машина с прапорщиком Дубовцом и загруженными костюмами. Он ждал начальника. Товарищ капитан, едем? Но Шмарову было уже море по колено. Езжай один. Раздухарился он. Я здесь остаюсь. Дел много. Приеду завтра. И Дубовец уехал. Идем к тебе, скомандовал он. В общаге никого не было. Я был один. Остальные были на трассе. Выпить, что есть? Есть Владимир Федорович. Наливай. Сейчас, закуску принесу. Какая закуска? Курятиной закусим,  имел в виду он сигареты. Он расплывался в улыбке и был счастлив. Достал из кармана складной стаканчик. «Охотовед» Киев. Отличная вещь. Лет десять у меня. Подарили. Я разлил водку. Мы выпили. Хорошо, протянул Шмаров и тут же отвалился, где сидел.  Через десять минут он вздрогнул и как будто бы не пил. Давай, наливай. Я снова налил. И так всю ночь. С небольшими перерывами. Вот удод, думал я про себя. Напился бы и уснул. Так нет. Выпьет, отвалится, а через пять минут опять его развлекай. Не выдержал и я, задремал, выключив свет. Не тут то было. Шмаров захотел ссать. Не понимая в темноте, где он находиться, он пошел к выходу. Дверь была открыта, но открывлась во внутрь. Он принялся долбиться в нее ногами, но дверь не поддавалась. Я лежал и наблюдал, за этой картиной, как он из нее выберется. Когда он отодвинул из угла тумбочку и стал доставать прибор, при этом зло матерясь, я понял, что дальше шутки плохи. Сдерживая себя от смеха,  быстро поднялся, как только понял, что дело пахнет керасином и ловким движением  потянул ручку двери на себя. Дверь легко отварилась, но Владимир Федорович уже нассал в штаны и тупо смотрел на меня. Я сделал вид, что ничего не заметил и пошел спать. Минут через пять, доссав видимо, что у него там осталось, он вернулся назад и лег на свободную кровать, но ненадолго. Подошел ко мне и начал зло тормошить. Владимир Федорович, бутылка на столе. Но он не отставал. Видимо к нему вернулось ненадолго сознание и он не мог простить мне своего унижения. Он не разговаривал со мной. Я встал, включил свет и мы пили до утра. Утром, Шмаров, перед самым разводом сладко уснул, как малый ребенок, со счастливым лицом. После развода Бушманов зазвал меня к себе. Шмаров у тебя. У меня, товарищ майор. Жена его звонила. Ищет. Тебе еще не доводилось с ней иметь дело? Не доводилось. Не дай бог. Я сказал, что его нет. Ты давай, как он проспится, отправляй его домой. Но отправить Владимира Федоровича домой было невозможно. В двенадцать дня, со злобным лицом он уже разыскивал меня по батальону. Куда пропал? Не глядя на меня, произнес он с шипением в голосе. Давай за мной. Мы пришли в общагу. Ты, что меня бросил? И началось все сначала. Пить я уже не мог. Выручил Юра Кончаленко. Что не выдержал? ухмылялся хитровато Бушманов. Шмаров мужик крепкий. Крепкий,  думал я. Пол общаги обоссал и сам обоссался. Остановиться никак не может. Мне уже было не до смеха. Иди к начальнику, смеялся Бушманов. Освобождаю тебя сегодня от всех дел. Я сейчас тоже подойду, на подмогу. Подмога подоспела вовремя. Но все же скоро утомились, в том числе, и Бушманов, и Юра, снова оставили меня наедине со Шмаровым. Шла вторая бессонная ночь. Тут уже было не до смеха.
       На утро первым автобусом приехала жена Шмарова. Прибежал солдат и сказал, что прислал Бушманов и чтобы,  я уносил ноги. Владимир Федорович, сладко посапывал на кровати. Я быстро оделся и вылетел куда глаза глядят из комнаты. Минут через десять, из за угла четвертой роты, я наблюдал картину, как она тащила за собой своего супруга. Он не противился, временами слишком быстро перебирая ногами, от злых тычков в спину, родной жены. Бушманову досталось. Весь удар он принял на себя. Уехал начальник?  Как всегда щурясь и улыбаясь,  спросил он. Слава богу, покинул расположение части, сказал я. И мы расхохотались.

                Глава 14


     В конце августа, сопки Станового хребта, виднеющиеся в далеке, покрылись снегом. Все ребята. Зима пришла. По утрам наступают заморозки. Под ногами похрустывает тонкий ледок. Лето на БАМе короткое. Три месяца. Купаться негде. Вода холоднющая! Но умудрялись. Залезешь в воду, макнешься пару раз и бегом на берег, пока яйца не отвалились. Счастливые отпускники, отгулявшие летом, полные впечатлений возвращаются назад, в свои пенаты. Как отдыхалось, товарищ капитан? Отдыхать не работать, недовольно отвечал Гречишкин. Готовься. Через недельку пойдешь в отпуск. Как тут дела обстоят? Да неплохо вроде бы. И чем больше я обрисовывал ему положительных моментов, тем мрачнее становился он. А комбат сказал, что ты все завалил. На то он и комбат. Ему виднее. И Александр Иваныч, обмякал. На душе у него становилось светло. Все ушел Гречишкин в отпуск и все встало. Сознание этого, успокаивало его. Он был очень молод и чистолюбив.
       Через неделю, собрав нехитрые пожитки, одевшись в единственный костюм и рубаху, я отбывал на родину, в отпуск. Душа цвела и пела. Да тут еще стимул был. Мой друг Славик решил жениться. Санек, приезжай скорее. Свадьба у меня первого сентября. С билетами на самолет было туго. Придется ехать до Читы на поезде. Но по моим расчетам я успевал. Проводниками были студенты института культуры. Веселые парни и девчонки. Полтора суток пролетело незаметно и вот она Чита. Шура поехали с нами до Москвы. Нет ребята. До Москвы я с вами не поеду. Почему? Не понравилось? Боюсь денег не хватит. И мы весело смеялись. Жаль, что ты все таки выходишь и мы пожелали друг другу счастливого пути. Утром, тридцатого, был в Москве. Сизая дымка, окутавала город, в предутреннем рассвете. Надо еще к сестре в Пушкино заскочить. Таксисты скучали на стоянке, переговариваясь и посасывая сигареты. Куда едем, командир?  А, что заметно? Имел я в виду свое истинное социальное положение. Еще как? На лбу написано-шутили они, поняв, что я вояка. Тогда в Пушкино, кто отвезет? Поехали нам все равно, лишь бы платил. Четырнадцать рублей и я на месте, на Московском проспекте. Саша! Обхватила меня сестра. Погоди, погоди, кажется у вас намечаются изменения. Сестра была беременна. А ну, показывай племянника. Помнится, когда я уезжал, он был такой крохой. Сестра с гордостью показывала мне племянника Сережку, который лежал в кроватке и спал. Смотри спит. Сейчас уже скоро встанет. Спокойный? Нормальный. Ребенок, как ребенок. У тебя какие планы? Какие могут быть планы. Завтра на самолет и в Саратов, на свадьбу к Славику. Ты знаешь, я тоже домой собралась. Билеты взяла на поезд, на послезавтра. Может вместе поедем? Да ты, что? Он же ждет меня! У нас все согласовано. Ну, смотри. А может все таки вместе? Нет. Я самолетом. Но на самолет билетов не оказалось. Нет билетов, огорченно сказал я сестре. Ой как хорошо. Значит все таки вместе поедем. Ты не переживай. Отобьем телеграмму. Рано утром приедем, как раз на второй день. Все равно всех увидишь. А душа была уже дома. Маялась. Скорее домой. Там все. Друзья детства, родители. В час дня, с беременной сестрой и племянником мы отправились с Павелецкого вокзала к себе, в Балашов. Валь, пойду покурю. Что ты куришь и куришь. Не курил никогда, избаловался ты Сашка. Я встал в тамбуре и закурил. Рядом появился крепенький разговорчивый мужичок. Завязался разговор. Народу в вагоне было немного. Откуда едешь? С Дальнего Востока, а конкретно? Из Тынды. У! Протянул он обрадовано. Он явно заинтересовался. Мы немного поговорили. Пойдем в картишки перекинемся, скучновато, что-то. Пойдем. Сестра сидела и возилась с Сережкой. Мой новый знакомый принес карты. Ну, что в дурачка? Сдавай. Он сдал карты. Сестра не осталась в стороне. Вскоре подсел, кто то еще. Кона  через четыре, наш новый знакомый продолжал, что то не интересно, давайте в другую игру сыграем. Другая игра оказалась секой. Я, а тем более сестра, этого не знали. Тонкие психологи, они ловко раскручивали нас. Это, как в футболе, хоть одиннадцать человек может играть. Для близира, давайте по копеечке. Да давайте. Что такое копеечка. Это как лото. Не успели опомниться, а игра шла на рубли. Мы выложили с сестрой все свои деньги. Я семьсот и сестра сто с лишним. У меня на руках были отличные карты. Я шутил. Выиграю сейчас и отдам деньги. Я не сомневался, что выиграю. Ну, что. Ложить больше нечего, интересовались мужики. Все, больше нет. Тогда открываемся. И мы открылись. В мгновенье ока, мы остались без копейки денег. У моего нового знакомого оказалось на одно очко больше. Он быстро схватил деньги и свернул в газету. Вместе с ним ушла, как мне казалось орава ротозеев. Это были не ратозеи. А одна команда вагонных шулеров. Вот это позор! Я понял все давольно быстро. Не жалко денег. Стыдно, что мы такие дураки с сестрой. Бабка сидевшая с нами, стонала и охала, а мы с сестрой хлопали глазами и ждали, когда выйдет народ, что бы не так было стыдно. В Ожерелье мы расстались с деньгами. Жаловаться было не на кого. За уши нас никто не тянул. Еще часа через два, народ рассосался. Одна бабка залезла на верхнюю полку и все крутилась и стонала до самого Балашова. Вот это сыграли! Смотрела на меня сестра. Я ладно, немного проиграла, без огорчения говорила она. А ты все продул. Говорила мне мама, не играй в карты! И мы рассмеялись. Да хрен с ними, с деньгами. Что нибудь придумаем. Я правда деньги взяла для того, чтобы шапку Володе купить. Ну ничего и без шапки походит. Он человек военный, зачем она ему. Это верно. Деньги зло. И мы снова рассмеялись. Утром были в Балашове. Комок подкатывал к горлу, когда поезд отмерял последние километры пути. Сколько не приезжал и всегда так, хотя и не показывал вида.
        Отец и мать встречали нас на вокзале. Хоть и не был я давно дома, но основная фигура Сергей. Потом мать переключилась на меня. Сыночка, как добрался? Хорошо мама. А про себя думаю,  рассказать бы тебе, как весело мы доехали, да не будем. Мы быстро переглянулись с сестрой. Пап, как свадьба у Славика. Хорошо сынок. Все ребята были. Тебя очень ждали. Только и разговоры, все о тебе. Сейчас всех увидишь. Мы пришли домой. Садитесь есть. Нет мам, я не буду. Сестра тоже отказалась. Пойдемте лучше к Славику. Наверное уже все собрались. Ну пойдемте.
         Шурик! Орал подвыпивший Серега. А мы тебя еще вчера ждали. Мял он меня, а вслед за ним и все остальные. Рассказывай, как живешь? Вон куда забрался. Это вы рассказывайте, а я потом. Что нам рассказывать. В нашем болоте все попрежнему. Все расскажу. Дайте поговорить со Славиком. Славик стоял и улыбался. Пойдем Санек, если надо. Я открылся Славику. Рассказал все как на духу. Он рассмеялся от души. Так и было? Так и было Славик, хоть верь, хоть не верь. Так в чем проблемы? Давай ка Славик денег, рублей четыреста, буду дарить тебе на свадьбу. Сам понимаешь, отцу с матерью ничего не говорим. Зачем расстраивать. А как им объяснишь, почему нет ни копейки денег. Все понял Санек. Сейчас деньги будут. Приеду назад, в Тынду, пришлю переводом. Ладно об этом. Он заталкивал мне в руку четыре сотни из денег подаренных ему на свадьбу. И мы снова рассмеялись. Сестра подарила полсотни и я триста рублей. Свадьба прошла. Мой друг женился. А я по прежнему ходил к ним. К Славику и Любашке. Они любили друг друга, но и на меня у них хватало времени. Санек, надо и тебе жениться, говорил Славик. Не созрел еще Славик. Пока на вас посмотрю. Смотри, а то невесту найдем. Найти то не проблема, да не каждая поедет к черту на кулички. И мы снова весело хохотали. Шурик, зря ты, если полюбит, поедет, добавляла Любашка. Мы попрежнему были со Славиком, как братья, а долгая разлука еще больше объединяла нас. Помог с деньгами и Вовка, мой брат. Шапку мы тоже купили. Приеду в Тынду рассчитаюсь, сказал я сестре, а ты молчи, не распространяйся. Конечно, конечно. Я как буд то бы не знал, своей сестры. Как только приехала, так все и рассказала Вовке. А с годами, по прошествии лет, мы нет нет, да вспоминали этот случай. Ну, что? Помнишь братан, как мы с тобой в картишки в поезде перекинулись? И добавляла,  хорошо, что мы не жадные. А другая ведь в таком положении и родить могла. Все таки сволочи они опетые.


                Глава 15


        Отпуск пролетел незаметно. И снова назад, в Тынду. Трудно там. Холодно. Никто не ждет из родных, но там близкие люди. Близкие прежде всего по духу. Романтики были во все времена. Ох, как бы скучна была жизнь без них! Друзья ждали меня. Ставшие за год близкими и родными.
        Из Саратова улетал самолетом в Курумычи, аэропорта, тогда еще города Куйбышева. Вышел из самолета и ждал своего рейса на Читу. В повседневной форме одежды, в распахнутом кителе, в начищенных до блеска сапогах, под шафе, навстречу мне выруливал Минус. Минус заливался  тоненьким смехом, завидев меня издалека и прямиком семенил ко мне быстрыми шажками. О! Не сон ли это? Щебетал он, приближаясь ко мне. Дай ка братец я тебя щипну. И он снова задорно смеялся. Да, это был Минус. Нет, зрение не обманывает нас,  продолжал он. Господин Малюгин? Вот здорово! А мы с Катериной и Сашкой, тоже едем к себе. Присоединяйся к нашей компании. Без вопросов! Бегу, сейчас, только чемоданчик прихвачу. Катерина стояла в сторонке, занимая сына, трехлетнего Сашку, такого же непоседу, как и отец. В малом возрасте он уже умудрялся сломать себе руку и ходил, так же шустро семеня ножками, как и его отец. Мы подошли, Катерина улыбалась. Минус с разгону начал оказывать жене знаки внимания, что явно не нравилось Катерине. Нажрался скотина, хоть стой нормально, сказала она и отвернулась от него. Кать, Кать, ты, что, округлил невинные глаза Минус. И он переключился на меня, осыпая шутками и прибаутками. Задержку не объявляли и мгновенно у стойки выстроилась очередь. Из дома едем, говорила Катерина. А сначала к Женьке ездили. Минус был родом из под Челябинска, а она из Жигулевска. В это время Катерина с Сашкой уже прошла контроль и проследовала вперед, а Минус увлекшись разговорами со мной, прозевал ее. Да и, что ему Катерина. Душа Минуса, душа потемки. Когда он видел друзей, он обо всем забывал, даже о семье. Наверное Катерина за это его страшно ненавидела. Такой балбес, но зато как его все любят. Попробовали сами с ним пожить. Кать, Кать, - озираясь по сторонам, ища глазами супругу, громко кликал он ее. Картина была впечатляющая. Нараспашку офицер, явно подвыпивший, с простым русским лицом, немного полноватый, вертясь на одном месте, с двумя огромными чемоданами, звал свою жену, с беспомощным видом. Народ вокруг выпадал в осадок. Особенно после слов Кать, Кать. У нас так коз зовут. Катерина смекитив это, мгновенно вернулась и что было силы дернула его за рукав. Что орешь? Придурок, гневно прошипела она. О! А я думал куда ты делась? Не унимался Минин. Пойдем скорее балван. Продолжала она костерить Женьку. Тот уже успокоился, но теперь искал глазами меня. Интерес к жене у него уже иссяк. Шура, догоняй!
      Через несколько часов мы были в Чите. Рейсы на Тынду откладывались. Кать, пойди попроси местечко в гостинице, ты же с ребенком. Сколько еще контаваться придется? А мы с Женькой здесь побудем. Знаю я вас, только оставь! Но через некоторое время она вернулась счастливая. Дали номер, на двух человек в гостинице, счастливо улыбалась она. Во  повезло!- радовался Минус. Давай Кать, как раз вам с Сашкой. Он даже здесь не думал о себе. Он всегда был наивен, как ребенок. А то как же. Сейчас! Все пойдем в номер. Мы с Сашком на одной кровати ляжем, а вы с Женькой на другой, глядела на меня Катерина. О! Точно! Опомнился Минус. Как это мне в голову сразу не пришло. Раз так, то так. Я не против, согласился я. Идемте, только я сейчас на минутку отлучусь. Взяв бутылку шампанского и водки, жирную курицу, и что то еще, мы пошли занимать номер. Вскоре уставшие с дороги, все быстро уснули. В четыре часа утра нас подняли. Скоро объявят регистрацию на ваш рейс. Спасибо, сказала Катерина и начала собирать и поднимать с кровати разоспавшегося Сашка. Часов в десять утра мы подлетали к Тынде.
     Улетал я из дома ранней осенью, почти летом, а в Чите была уже глубокая осень, с признаками начала зимы, а прилетели мы уже в настоящую лютую зиму. Когда самолет заканчивал последний круг, приземляясь в аэропорту, было видно в окна иллюминаторов заснеженную тайгу. Был светлый, солнечный, морозный день. Пора ребята утепляться, радостно заключил Минус и полез за теплыми вещами в чемодан. Я тоже достал теплую куртку. Солнечный свет ярко бил в лицо, ослепляя нас. Нас слепило от белизны снега и обилия солнца, а ноздри жадно вдыхали ничем неповторимый запах таежного края, непередоваемого ничем и ни с чем несравнимого. Вот и прибыли,  заключил радостно Женька и полез с чемоданами в автобус, оставив сзади жену и сына. Песпардонная душа. За, что сразу же,  в салоне, был награжден очередным тычком, со стороны жены. Ты че, Кать? Не понимал он ее поступка, снова округляя глаза. Она отвернулась от него. Он посмотрел на меня и заулыбался.
        Вскоре были на восемнадцатом. В своем родном городке. Как будто бы и не уезжали. Опять печку топить, простонала Катерина, думая о своем. Знаешь, чем офицерские жены на БАМе, отличаются от других жен офицеров? Не унимался Минус, глядя на меня. И не дожидаясь ответа сказал, у них на заднице кружок на всю жизнь остается от ведра. Заржал, и тут же получил очередную затрещену от Катерины.  Женишься, узнаешь,  продолжил Минус. Ты давай раздевайся и приходи, посидим еще у нас. На службу сегодня все равно не идти. Пойдем завтра. Хорошо приду. Но я не пошел. Пусть отдохнет дома, хлебосольная душа.
       Часа через два, пришел ко мне сам Минус. Че не идешь? Мы ждем тебя, ждем, с Катериной. В это время на обед собирались наши корешки - сослуживцы. Не скрывая радости,  тискали и мяли нас. А вы, что, вдвоем приехали? Не вдвоем, а вчетвером. Я один по отпускам не езжу, меня жена одного не пущает. От греха подальше. За мной присмотр нужен. А то у меня ноги и голова  не в ту сторону работать начинают. С первыми словами Минус уже забыл о доме и зачем пришел вообще. Появилась выпивка, а с ней и закуска, пусть холостяцкая, но была. Печурка  весело потрескивала, пожирая, чертову кучу дров, одаривая взамен нас своим теплом. За длинным столом, отодвинутым от стенки, на чурбачках размещался все новый и новый народ, шедший из части. Слух о нашем прибытии разнесся мгновенно и как мухи на сладкое слетались люди. Мы, как братья, сиротки сидели за столом, ржали по поводу и без повода, забыв обо всем на свете. У многих служба в этот день закончилась преждевременно. Пьянка приняла особый разворот. К вечеру, часам к шести, влетела Катерина. Минус сидел у окна. Не задавая лишних вопросов, она проследовала к нему. Минус встал и как солдат принял во фрунт, и вытянулся. В этот момент она великолепным ударом отправила его точнехонько в промежуток между печкой и стеной, и резко развернувшись, так же не говоря ни слова, выбежала из нашей хаты. Печь сильно накалилась, а Минус верещал, как резаный поросенок и не мог высвободится из плена. Опешившие, мы быстро сооброзили и вытащили своего боевого товарища из этой  чертовой дырки, осматривая последствия. Они не были тяжелыми, немного прижегся. Минус вновь садился за стол и ржал, как конь. Смотри, ни стого ни с сего, налетела чертова баба, завалила за печь, возмущался он. Мы катались со смеху. Радуйся Минус, что без тяжких последствий. А представь себе, если бы мы тебя не вытянули? Да жарковато бы мне пришлось, соглашался он и хихикал. Домой я сегодня не пойду. Заночую у вас. Кровать свободная есть? Обиделся на жену Минус. Есть. Для тебя все есть. Вот и ладненько. О цене сговоримся, шутил он. Встану у вас на постой. Наша общага гудела, как пчелиный улей. Кого только не перебывало у нас за этот вечер. Минус продолжал. Баба у офицера должна быть, как хреновый воин. Всегда в работе. Когда она без работы, то ей в голову начинают лезть бредовые мысли, так и норовит, как, то сходить к командиру и пожаловаться на мужа. До этого их допускать нельзя. Вот моя Катька, как, что так к командиру, а то и к замполиту. Так мол и так, примите меры. А когда она в работе, у нее и мыслей нет, только бы голову приклонить.
       Минуса месяцами не было дома. На отгулы он ездил реже всех. На трассе весь был в работе. Рвал землю, а вечерами пил, иногда до одури. Он не был пьяницей. Просто он никому не мог отказать. Щедрый был человек на дружбу. Его любили все. Безвозмездно. От него никому, ничего, было не надо. Каждый считал за счастье угостить его выпивкой, или просто послушать его болтовню, витиевато излагаемую его персоной, а он любил покуражиться.
       Мы сидели на трассе и выпивали. О Женьке ходили легенды. Минус, расскажи как ты на охоту ходил! И Минус начинал, а что тут рассказывать, скромничал он. Пошли мы с Бубырем, гражданский у нас такой был, царстве ему небесное, хороший мужик был, на охоту, на девяносто шестом километре. Идем. Зимой дело было. Мороз сорок пять. Мы в валенках, бушлатах, ватных штанах и солдатских меховых двупалых руковицах. Бубырь впереди чешет, а я за ним. Ходили долго. Толи палец на перчатке обледенел, то ли еще , что, но всадил я ему с одного ствола прямо в задницу. Упал Бубырь, и даже не орет. Бледный, только  глазами моргает, и постанывает. Ну думаю, все. Убил человека. Откуда я знал, что попал ему в задницу. А в нем веса, килограмм сто двадцать, как в хорошем поросенке. Я его хотел поднять.  Бесполезно. Такую тушу, попробуй, сдвинь. Да еше он охает, как баба. Лежи здесь, а я сейчас на трассу сбегаю, за подмогой. До трассы километра три. Пробежал немного и не могу. Попробуй, пробежи в ватниках, валенках и куртке ватной. Делать нечего, разделся до кальсон синих и вперед. А дело было часов в десять утра. Вылетаю на дорогу и на, вот тебе, как по заказу автобус КАВЗик, на встречу, с полка. Счастливый случай. То можно столько времени простоять, ни одной машины не будет, а тут вот и сразу. Бросился я на капот, чтоб не объехали и не уехали. Он рассказывал и ржал. Открыли дверь. Забегаю в автобус и говорю водителю, надо отвернуть в сторону, километра на три, есть дорога, человека забрать. А командир полка после, долгих просьб баб, выделил все же автобус для поездки в Тынду, жен, детей, за покупками. Это же такое событие! К нему готовились заранее, минимум, как месяц, а тут вбегает какой то полудурок в кальсонах и просит отвернуть куда то. Кто посмелее с первого ряда, наверное старший офицер, проронил на законном основании. А не пошел бы ты на хер, мудила. Я повернулся к салону и прокричал, с бешенными глазами. Тихо, Вы! Я человека убил! И в мгновенье ока, первые ряды автобуса были пустыми, все жались к задним рядам. Споры закончились. Погрузили Бубыря в автобус и отвезли назад, на Маревую. Благо возвращаться недалеко.
       Велось следствие. Как же, огнестрельное ранение. Выстрел был произведен настолько удачно, вновь хихикал Минус, что вся дробь в основном прошла на вылет, не задев важные органы, в том числе и мотовило. Начали мы с ним договариваться, что говорить следователю. К тому же выпимши были. Бубырь и говорит. Скажи Минус, что шли мы стобой, как было на самом деле, ты сзади, а я спереди, между нами пролетал рябчик и ты жахнул по нему и промахнувшись попал в меня. На том и сошлись. Как было дело Минин? Спрашивал меня следователь. Я рассказал ему придуманную нами версию, а следователь сощурился, достал из папки, какую то бумагу и говорит, что же это получается, рябчик у него выходит сидел на жопе? Никак нет. Пролетал между нами, не сдавался я. Он положил передо мной бумагу. Вот заключение судмедэкспертизы. Выстрел был произведен в упор, с сорока сантиметров! Хватит Ваньку валять. Давай рассказывай. Пришлось рассказывать. Бубырь вскоре встал. Я месяц содержал его семью, из трех детей и жены. Мы остались друзьями. Но Бубырь все равно ушел на тот свет. Видно судьба. Через год, он обидевшись на свою жену, в пьяном угаре, взял, да повесился. Вот так мы поохотились.
       Это, что. Решил я как то господ офицеров, на трассе, рыбкой свеженькой побаловать. Разошелся Минус. Стояли на Унахе, на сто шестидесятом. Дай думаю глушану рыбешки. Собрал  своих воинов. Дал им с бани тазики и проинструктировал. Я на глубине рвану, а вы стойте на перекате и собирайте оглушенную рыбу. Свернул аманит в мешки, вставил детонаторы и шнуры. Заплыл на камере подальше от берега и сбросил аманит с зажженными шнурами. Но не рассчитал. Течение быстрое, подхватило мои заряды и прямиком поперло вниз по течению, прямо к моим воинам. Да так быстро, что я и опомниться не успел. Не потонули мои мешки. Я заорал, как раненный зверь, оглашая округу, бойцы насторожились, а когда увидели плывущие на них мешки, все поняли и одурели. Они же у меня взрывники. Орлы! Вы бы видели, как сайгаки выпрыгивали они из воды на берег, побросав там же и тазы. Сволочи. Казенное имущество побросали. В это время я уже бросил камеру и как мог пробирался  по воде к ним, разрезая тишину тайги своим ревом. Прямо на перекате рванул взрыв. Жертв не было, вновь хихикал Минус. Так, камешками посекло нерасторопных. Подбегаю к ним, а мой Петруха Славнов стоит, это такой длинный недотепа, дятел вобщем, и говорит, с широко открытыми, но уже радостными глазами, вот это товарищ старший лейтенант порыбачили. Век не забуду. Мы катались со смеху, по берегу реки, кто от пережитого стресса, а кто за компанию. Тазиков мы тоже лишились. Потеряли вверенное имущество. Долго мне потом Шиш выговаривал. С Шишом у них были особо доверительные отношения. И хотя Шишов Юра был старшиной третьей роты, жить они на трассе старались вместе, ставили рядом кровати и смеялись до полуночи, недавая никому спать. Осторожно, ввожу шершагого, в наступившей тишине громко и четко произносил Шиш и сон прекращался, начиналась ржачка. Засыпали только глубокой ночью. Эх молодость, молодость!


                Глава 16.


           Постепенно все вставало на свои места. Служба скучать не давала. Как будто  и не было отпуска. В конце ноября отправлялся на отгулы  зампотех Соловьев. Комбат ставил последние задачи. Да и какие это отгулы. Поездка в постоянный городок, повидаться с женой. Да порешать вопросы, в бригаде, в корпусе. Их назревает немало. Выезжал Евгений Александрович, как всегда после обеда. Днем дел по горло, а ночь наша. Коваленко, готова машина? Так точно товарищ капитан. Тогда заводи. Он был невообразимо весел. Товарищ капитан! Домой? Домой, сиял он, как начищенный пятак. Он стеснялся говорить о жене, которую очень любил. Они ждали ребенка. Счастливо вам. Спасибо и он быстро полез в кабину сто тридцатого.
       А уже утром  следующего дня, на разводе, комбат довел до личного состава о гибели нашего зампотеха. Сегодня ночью, автомобиль четвертой роты, с водителем Коваленко попал в аварию. Зампотех Соловьев погиб, сухо чеканил слова Быков. Не выражая на своем лице никаких эмоций. Коваленко жив. Ведется следствие. Предупреждаю всех водителей четвертой и третьей рот, вот вам и цветочки, как бы лютики не пришлось собирать. Будете так летать, долетаетесь. Не один еще цинк отправим. На этом содержательная речь была закончена и батальон отправился по местам производства работ в хмуром, тяжелом  настроении.
       Евгений Александрович Соловьев, был человек малопьющий. Но толи, близкое предвкушение встречи с женой, то ли еще , что то, трудно сказать, но заехал он к товарищу, на Маревой. Видно хотелось с кем то подилиться радостью, что скоро родиться ребенок. Так и случилось. Заехал. Тепло встретились. Выпили. Женя, оставайся у меня. Переночуешь, а завтра поутру поедешь. Что ты Толик! Да тут до дома меньше восьмидесяти верст. Через четыре часа будем дома. Ну смотри. А то оставайся. Место есть. Нет Толик, спасибо вам с женой за угощение и теплую встречу, но я поеду. Жду вас к себе в гости. Приезжайте. Обязательно Женя приедем. Обязательно. И они тепло расстались. Коваленко, ну ка, брысь из-за руля. Отношения между Коваленко и зампотехом не складывались. Казалось бы солдат и офицер, тем более зампотех части, какие могут быть отношения. Но Евгений Александрович, знал каждого солдата. Знал чем он дышит. И Коваленко он не долюбливал, а тот его побаивался и не навидел, за его прорицательность и требовательность. Жень, ты что сам за баранку? Сам. А, что? Я же зампотех! Обязан на любом автотранспорте ездить лучше всех, а иначе мне грош цена в  базарный день, не унимался он. Ну смотри. Поаккуратнее Женя.  И машина тронулась. Проехав тяжелый серпантин девяностого второго, с обрывом в сто метров, они двигались дальше. Коваленко уже дремал под монотонный гул машины. Ее подкидывало на ухабах, но усталасть и ночь брали свое. Фары вылавливали темный лес на поворотах и постоянно держали в прицеле разбитую дорогу с наледями. В два ночи, машина тяжело поднималась на вершину Станового хребта, семидесятого километра. Семидесятый километр одно название. Подъем километра два и более пологий спуск километра в три с правым поворотом и сразу же крутым левым поворотом на мост через реку. Евгений Александрович торопился. Дорогу он знал как часы. Что ему помешало - неизвестно. На высокой скорости, не справившись с управлением, машину вынесло и она вылетела с крутого обрыва мимо моста на лед промерзшей до дна реки. Двигатель вошел в кабину и придавил ему ноги. Ошарашенный Коваленко, отделался легко, ушибами. Машина лежала на боку. Коваленко, бегом на сорок первый, зови на помощь. Я не могу освободить ноги,  хрипел Соловьев. Товарищ капитан, до сорок первого тридцать километров. Может машины подождем. Посмотрите мороз какой. Все сорок пять, да еще на реке. Ты, что, не понял меня? Скрежетал от боли Соловьев. Какой хер в это время машины. Выполняй приказание без разговоров. Вытерплю. И Коваленко, в валенках и ватниках, где бегом, а где шагом, добирался до батальона Ковырина. Через три часа, он был в батальоне. Ни одна попутка не настигла его за это время.
        Товарищ старший лейтенант! Ввалился он к дежурному по части. Все его лицо и одежда были в инее. Беда у нас! Машина в поворот не вписалась на семидесятом километре. Зампотеху Соловьеву ноги движком придавило. Срочно дайте дежурную машину, медика, и надо срочно ехать за Соловьевым. За считанные минуты, были подняты все в батальоне, до самого комбата Ковырина. Он быстро все организовал, доложив о случившемся в бригаду. Часов в шесть все были на месте происшествия. В предрассветной темноте, предстала печальная картина. На реке догорала машина, вместе с нашим зампотехом Соловьевым, так и не сумевшим освободить ноги из железного плена. Видимо замерзая от холода, не чувствуя ног и тела, потянулся он за сигаретами. Нащупал в кармане спички и закурил. Евгений Александрович не курил, иногда баловался. Как попали ему сигареты, непонятно. Капавший из бензобака бензин, довершил дело. Пары бензина вспыхнули мгновенно. Жуткая смерть пришла скоро. От Соловьева осталось только метр обугленного тела и полметра вылезшего наружу языка изо рта.
       На месте гибели установили памятник. Наспех сваренного, нашим гражданским сварщиком, Колей Мезенцевым. Человеком большой души. Пока варил памятник, все плакал и пил водку, хотя делал это крайне редко. Евгения Александровича похоронили на кладбище, поселка Восточный. Так захотела жена. Хоронили всей частью. Вернее теми, кто был в постоянном городке. Комбат не приехал. Все трудности похорон, как и положено легли на плечи тезки, Бушманова Евгения Александровича. Жена даже не могла плакать. Через три месяца родилась дочка, которую назвали Женечкой, в честь отца. Маленькая, теперь уже семья, вскоре переехала в поселок Восточный, где она преподавала в школе. В части  оставаться не хотела. Напоминание о потере близкого человека, не давало ей покоя. Она так и не вышла больше замуж. Посвятив себя всю, воспитанию дочурки.
       Свято место, пусто не бывает. Вскоре пришел новый зампотех, майор Магировский. Мягкий. Спокойный человек. Полная противоположность нашему Соловьеву, напористому, живому и молодому. А мы из года в год, пока был жив наш батальон, в ноябре, постоянно поминали нашего зампотеха Соловьева, в узком, или широком офицерском кругу.
       Восемьдесят первый год выдался  тяжелым. Не успел оправиться от гибели Соловьева, а тут новая напасть. Товарищ лейтенант, вам письмо. Нес мне в кабинет конверт с письмом почтальон из четвертой роты. Глаза мои засветились. Получить письмо всегда приятно от кого бы то ни было. А оказалось не всегда. На конверте каллиграфическим подчерком был написан адрес отправителя и получателя. Ох ты! Обрадовался я. Смотри! Отец расчувствовался. Сам письмо написал. Отец мне писем не писал. Зато мать  строчила их мне регулярно и часто, своим размашистым подчерком, описывая все события происходившие на далекой, а оттого еще более любимой родной земле. Я радостно вскрывал конверт. По мере того, как я читал письмо, перед глазами у меня все начинало плыть, а земля уходила из под ног. Что Саша? Рядом стоял мой друг Сашка Иванов и без слов все понимал. На то они и друзья, что все понимают без слов. Присядь Шура. Что случилось. Я сидел белый. Друг погиб. Славик. Лучший друг, всей моей жизни. Все письмо было написано убористым подчерком в полстраницы. Маленькое вступление и само известие. Сынок, у нас беда. Погиб Славик. Его около бывшего нашего дома, восьмого ноября, сбила машина. Похоронили мы его тринадцатого. Крепись. Сухо писал отец. Крепиться было тяжело. Ох как тяжело. Говорили ему, Славик подожди с женитьбой еще месяц. Год будет, как отец умер. Потом уже можно. Вот тебе и приметы. Хочешь верь, хочешь нет. Чепуха все это, отмахивался Славик. И вот тебе на. Не стало лучшего моего друга. Друга детства и юности. Моего закадычного друга.
       Узенький мосток через дорогу. Даже не мосток, а труба для отвода воды, сильно сужала обочину проезжей части нашей улицы. По этой дороге мы проходили тысячи раз. После ноябрьских праздников, в первый день за выходными, усталый он шел домой. Купив в подарок матери шляпу, а жене Любашке цветы. Зашел к матери. Веселился и балагурил. На себя примерял материнскую шляпу. Сынок побудь еще у меня, а хочешь переночуй. Любашке позвоним. Нет мам, она меня ждет. Звонила на работу, что то вкусное приготовила. Так, что пойду. Ну, как знаешь. С неохотой отпускала его мать. Мам ты не скучай. Мы завтра к тебе с Любашкой придем. Хорошо сынок иди. Буду вас завтра ждать. Больше Славика, теть Шура не дождалась. На злополучном мосточке, его сбила грузовая машина с подвыпившим шофером. Славик лежал в коридоре центральной районной больницы. А от него не отходили: мать, жена, друг Серега Лукьянов, мои родители. Он был в коме. Любашка нежно протирала ему нос платочком, чтобы легче было дышать. Он был привязан к кровати ремнями. Молодой организм не мог мириться с таким положением дел. Требовал движения. Но ремни не давали этого сделать. Славушечка. Все будет хорошо, ты поправишься,  говорила мать. Он, как бы слыша ее мычал в ответ,  пытаясь встать. Врач отозвала отца в сторону. Мы взяли у него пункцию. В спинном мозге кровь. Он не жилец. Скоро умрет. Только благодаря сильному сердцу он еще жив. Другой бы уже давно умер. На третьи сутки, мой друг вытянулся, из него отошла вода и резко вытянулся нос. А его сильное сердце мгновенно остановилось. Все. Так ушел из жизни мой лучший друг детства и юности, оставив  у всех только добрые воспоминания о себе. Но боль этой утраты никогда не покидала меня, и не покидает она меня и по сей день.
       Прошли годы. Волею судьбы, мне частенько доводилось быть проездом в родном городе. В основном ездил колонной, из трех машин. Мои новые товарищи уже знали, что здесь захоронен мой лучший друг детства. Просить и говорить об этом было никому не надо. В основном, мимо Ветлянского кладбища проезжали  мы глубокой ночью, давя на клаксоны машин, разрезая тишину ночи и отдавая дань памяти моему другу Славику. Однажды зашли на кладбище, когда задержались на пару дней у моих родителей. Я ходил и искал его место. Где же ты Славик? Не выдерживали мои нервы. Ну где ты есть?  Произносил я в слух, разыскивая его могилу. И тут, как осенило. Резко развернулся на сто восемьдесят градусов. Я стоял прямо напротив него. С памятника на меня весело и хитровато смотрело его молодое лицо, как бы говоря, ну, что ты Санек? Растерялся? Здесь я. Здесь. Мы стареем, а они, с Соловьевым, навечно остались двадцати семи летними, навечно молодыми. А мы живем памятью о них. Хорошей памятью. Которую они оставили после себя.


                Глава 17


       Мои отношения с Быковым и Карповым не складывались. И окончательно принимали необратимый поворот. Меня клевали и за дело и  бестолку, а Александр Иванович занял непонятную позицию. Наблюдая за всем со стороны. Вот бы мне быть зам по тылом. Я бы своих в обиду не дал. Единственное утешение, мои друзья, товарищи, сослуживцы. У которых я находил поддержку и понимание. Уйду я от вас ребята,  в сердцах говорил я. Служите вы сами со своими дуремарами. Мне все равно в каких войсках служить. Тыл, он везде тыл. Везде все одинаково, говорил я. Завтра рапорт напишу. Раз я такой херовый, пусть в Афган отправят, там я пригожусь,  говорила во мне обида. Об Афгане попрежнему молчали наши мудрые политики, отправляя на гибель лучших из лучших своих сыновей Родины, которые не по своей воли исполняли  свой интернациональный долг. Наверное так надо,  думали мы. Приходили грузы с двухсотыми, выростали холмы на кладбищах, рыдали матери, а властедержащие молчали, как будто бы  набрав воды в рот. Все было славно и хорошо. Лучше быть полезным Родине, чем коптить небо здесь, думал я про себя. Меня понимали. И первыми воспользовались идеей Серега Свирский и Сашка Комлев, командиры взводов третьей и четвертой рот, выпускники восьмидесятого года, Калининградского инженерного училища. Через дня три, удрученные они шли на развод. Что не в настроении, мужики? Отказали Шура. Задолбал этот гребанный БАМ. Сваливали они все на него. Пришла бумага из бригады – отказать. Мотивируя это тем, что здесь не менее важные решаются задачи, в масштабе всей страны. Смотри, как красиво сказано. А, что комбат с нами, как со скотами, это ничего, да этот еще «сучье вымя», ходячая приблуда. Кровосос. Это относилось к замполиту. Вобщем нецелесообразно, повторился Свирский. Значит и мне откажут, подумал я. Конечно, здесь стройка века. Служил бы в других войсках, давно бы там был. Делать нечего, будем служить, сказал я в слух. Будем, а куда деваться,  согласились они. Мы же офицеры.
      К обеду подъехал Витя Мазаник, наш технарь, прапорщик. Ну, что Витян, бухло привез? Подкалывали сослуживцы. Знали, что Витян никогда ничего не привезет. Любительница выпить жена, инвалид ребенок. Он глушил все водкой. Родом из Белоруссии, он страсно любил жизнь и никогда не унывал. Посмеявшись над его оправданиями, вскоре все разошлись. Но тут подлетел Малашков. Как дела на восемнадцатом, Витян? Да ничего нового нет. Не новово, а именно нового, как пишется так он и произносил. Мужиков нет.Одни бабы. Скука одним словом. Пойдемте в Горный, предложил Малашков, винца хоть выпьем. Машину мы уже разгрузили. Пойдем. На том и порешили. Не успели отойти и ста метров, как присоединился вездесущий Минус. Куда отправыляемся господа? В Горный. Прекрасно! Дорогу знаете? Не заблудитесь? Денег у меня нет, но могу быть провожатым. Он сыпал словами безостановочно, не давая никому опомниться. Пойдем Минус, пойдем. Под вечер возвращались назад. Ни машин попутных, ни души. Восемь километров туда, восемь назад. По дороге останавливались. Всю прихваченную горючку добили перед приходом в батальон, не донесли. Что-то мы не подрасчитали,  ораторствовал с круглыми, непонимающими ничего глазами, Минус. Сейчас пойдем ко мне в вагончик. А, что у тебя, что-то есть. Есть. Ничего не соображая бубнил Минус. У него действительно было. Долго чего то искал, а затем достал откуда то два пузырька одекалона. «Капитанский», произнес он. Группа А. Весь одеколон он делил на группы. Выпили и его. Утром проснулись от вони и холода одновременно. Все были на местах, за исключением Мазаника.  Двери резко распахнулись и влетел Саня Сартаков, командир взвода четвертой роты. Ну вы и погуляли вчера. Чего друга своего не провожали? Ржал он до упаду. А, что такое Саня? А вы не чувствуете как у вас гавном несет? Мы переглянулись. Мазаник, Витян, тю-тю, умотал уже назад на восемнадцатый. А в чем дело то? Усрался ваш компаньон. А под утро проснулся, пошел взял у бойцов хлопчатку и рванул назад в Тынду. Наверное отмываться. Сартаков падал со смеху. Во падла, возмутился Минус, а мы его за порядочного человека приняли. А портки то его, где обосранные? Да за вагоном валяются. Витян испугался подколок и пулей улетел назад, на восемнадцатый.
        Незаметно пришло время перебираться  на новый участок триста двадцатого километра. Проезжая мимо Дипкуна, на машине, издалека увидел красную фурагу. Стой! Скомандовал я водителю, и пошел быстренько за удаляющейся фигурой. Фигура обернулась. Здорово! Передо мною стоял Володя Михин, из десятой продовольственной роты. Володя, ты? Откуда? С нами на БАМ ты не ехал!? Судьба заброила зладейка. Был назначен в Киевский корпус, а оттуда по распределению, в Баку, в батальон Пилишвили. Не жизнь, а лафа. Вино с завода водовозками возили. Тепло. Красота. И вот на тебе, через год с небольшим, на БАМ. Здесь жизнь другая. Какой у тебя батальон? Мехбат. Я тоже в мехбате. Я сейчас исполняю обязанности, зам по тылу батальона, жду приказа на назначение. Мой зам по тылу приехал сюда, посмотрел и сказал, здесь я служить не буду. Армяшка по национальности. Нормально Володя. Через два года и зам по тылу. А где батальон дислоцируется. Нет у нас постоянного места дислокации и не будет. Строим полевой городок на триста шестнадцатом. И семьям домики рубим, и отсыпкой занимаемся. Вобщем весело. Дел по горло. Я сюда по делам в бригаду, стройматериалы выписать. Володь, я на триста двадцатом. Запомни, батальон Быкова. Заезжай в гости, мы соседи. Ты тоже приезжай. Михин в училище не отличался дисциплиной. Часто залетал. Сидел на гауптвахте. Однажды их втроем, с моим земляком Мишкой Михайловым, и еще одним другом, чуть не выперли из училища. Выперли одного. Дослуживал он срок солдатом в нашей доблестной Тоцкой дивизии и страшно горевал, что так произошло. Он был родом из Балакова, а Михин из Самары.
       Смотри Володя, долбили тебя в училище, долбили, в желдорвойска отправили, а ты через год с небольшим будешь на майорской должности, замом по тылу. Честно Саша, поеду в отпуск, специально в училище заскочу, пусть посмотрит комбат, что зря меня гноил. Все мы нормальные мужики, говорила еще обида в нем. Больше разговаривать не было времени. Привет всем нашим. И ты всем передавай привет, кого увидишь. Мы тепло расстались.
        И вскоре я увидился со своими. Тяжело урча, навстречу мне, часов в восемь вечера, когда я шел к себе домой, подъезжал запыленный лесовоз Маз. Вместо  заднего колеса, он волочился на привязанном бревне, в виде волокуши. Ехал на переднем мосту, отчего кабина была высоко задрана. Из машины весело выпрыгнул лейтенант в полевой форме. Я оторопел. Серега? Я Шура! Я! Мы обнялись. Какими судьбами? За трубами еду в корпус. Что случилось Серега? Ступица накрылась. Хорошо тебя встретил! Поможешь? С сорок второго еду вот так! Да там же наш Петя Старожук! А я не знал. Давай ставь  машину и пойдем ко мне. Завтра посмотрим, что сделать. Ребят наших, технарей подключу. Они помогут. Давай, так и поступим.
       На утро, половина четвертой роты копалась со ступицей Маза. К вечеру машина была готова и стояла лучше прежней, готовая к выезду. Принимай аппарат, Серега! Кричал я ему довольный, больше чем он сам. Серега Лиманский расплылся в улыбке и был счастлив. Ну, Шурец, выручил! Завтра Серега поедешь, а пока ко мне, вчера и поговорить толком не могли. Расскажешь, как живешь, кого из наших видишь. А из наших только мы с Колей Дубенским в Зейске, а вы с Петей в Тындинской бригаде, а остальные в Чегдомынском корпусе. Так, что и не так нас много здесь. Про Серегу Онегова не слышал? Нет. Про тех ничего не слышал. А у меня дела неплохо складываются. Наверное скоро документы отправят на начальника вещевой службы бригады. Там у нас Боря Толкачев, по моему в Тынду к вам, в корпус переводится - старшим офицером инспектором. А меня планируют на его место. Хороший мужик. Наш выпускник, он еще по среднему выпускался. А меня на его место хотят. Молодец ты Серега. Это прорыв. Ты посмотри здесь всем начальникам служб бригад под сорок. Попробуй дослужись. А Борю я знаю, мы с ним на сборах, в Томичах были. Когда нас округ собирал. Мой начальник вещевой службы Шмаров тяжел на подъем. Вот меня и отправил. Там мы с Борисом и познакомились. А у меня отношения  с комбатом не складываются. Даже говорить не хочется об этом. Давай о чем нибудь веселом. И мы допоздна вспоминали наших однокашников, перемалывая в памяти все до мелочей. Назад поеду, обязательно к Пете заеду. Как он там? У него дела неплохо обстоят, но он тебе сам все расскажет. Уснули далеко за полночь, а на утро, наскоро распрощавшись, расстались с тоскою в глазах. Заезжай Серега, когда поедешь назад. Не обещаю Шуран, но постараюсь. И он лихо вскочив на подножку машины, запылил по нашим бамовским дорогам, выглядывая до последнего из окошка и помахивая мне фуражкой. Это была наша последняя встреча с Серегой Лиманским. Через полгода он был назначен на должность начальника вещевой службы Зейской бригады. А в конце марта восемьдесят третьего года, Сереги не стало. Возвращаясь из опергруппы бригады, с трассы, он уступил место в кабине своему прапорщику, который годился ему в отцы, а сам полез в будку хлебовозки. Выхлопная труба была пробита и угарный газ попадал туда. Разбитая дорога, сделала свое дело. Услышать, что то было просто невозможно. Серега бился до последнего, пытаясь открыть двери, цепляясь за каждый последний миг уходящей жизни, но ничего не получалось. Когда открыли двери, было поздно, Серега лежал прижавшись ртом к двери, стремясь поймать глоток свежего воздуха. Вся его гортань была разодрана, собственными  руками снаружи. Повсюду была кровь. Сереге Лиманскому всего навсего было двадцать три года. Он ехал на собственную свадьбу, торопился в постоянный городок, за отпускным билетом. На родине его ждала девчушка, да так и не дождалась. Хоронили Серегу на Украине, дома, куда теперь он уже попал навсегда и насовсем, только в цинке. Печальные истории и написаны они для того, что бы люди знали и помнили, как трудно нам покарялся БАМ, с каким трудом он нам давался, забирая взамен новых километров путей, наши молодые человеческие жизни.

                Глава 18

         Весна и лето восемьдесят второго выдались ужасно дождливыми. Мы стояли на  Горсиконе. Политработники работали вовсю. Всюду колесили клубные машины с красными плакатами наверху и орущей музыкой из репродукторов. Один лозунг запомнился навсегда. БАМ построим - стихию победим!
         Автодороги размыло, плыло и железнодорожное, отсыпанное песком полотно. Шпальные решетки висели  в некоторых местах в воздухе. Батальоны нашей бригады стояли рядом и зампотылу бригады подполковник Гречко принял решение сделать наш батальон базовым городком. Мы на время становились полевой базой материально- технического снабжения. Кроме того поставили еще два вагончика-прачечных, и  обстирывали все три батальона. Не считая того, что батальон не снижая темпов, занимался отсыпкой железнодорожного полотна. Грузы шли на станцию Зейск и днем, и ночью. Только поворачивайся, успевай. Мух ловить некогда. Тремя, пятью машинами. изо дня в день, приходилось ездить по разбитым дорогам и вывозить все, что приходило. Качиев, Куджев, Кулов и Денишаев - водители сто тридцатых зилов четвертой транспортной роты, стали моими подопечными. Мы практически не разлучались. Чеченцы по национальности, страстные, самолюбивые, гордые, но исполнительные. Не зная отдыха, не различая дня и ночи, безотказно выполняли свою работу. Комбат старался. Собирал для меня, как он считал всякую шваль.  Пришедшего с дисбата Школьного и самых недисциплинированных бойцов. Но на самом деле они трудились и выполняли поставленные задачи хорошо. Приходилось и ночевать вне расположения части. На дороги уходило много времени. Ну, что орлы, начинаем кашу варить. Смотрите уже стемнело. Завтра вагон добьем. А сейчас перекусим и спать. А может добьем сегодня? Товарищ лейтенант. Машинами осветим и добьем. Нет. Хватит. А то и поесть сил не останется. Но силы оставались. Рассевшись вокруг костерка, мы готовили нехитрую стряпню и мечтали о будущем. Ну у кого какая мечта есть? Спрашивал я, под треск горящих дров и огня, у своих подчиненных, и они оттаивали высказывая свои сокровенные желания. Таился один Школьный. Когда все разошлись, он не сдержался. Знаете какое у меня желание товарищ лейтенант? Какое? Заинтересовался я. Школьный в основном молчал. Вы только не смейтесь и никому не говорите. Могила Школьный. Я знаю. Поэтому вам и скажу. Хочу после армии пойти в милицию работать. У меня образование среднее. А затем поступлю учиться в высшую школу милиции. Но как все сложится не знаю. Вы же знаете у меня за плечами дисбат. Заработал по глупости. Ты не переживай Сережа. Все будет нормально. Всем людям свойственно  ошибаться. Ты ошибся, но искупил свою вину. За, что же теперь себя корить. Бог даст  твое желание сбудется. Да дал бы бог, согласился он. Товарищ лейтенант, хороший вы человек. С чего это? Точно, точно. Солдаты вас уважают. А знаете почему? Вы сами пахарь. Думаете мы с другими так бы работали? А вы сами сухую штукатурку из вагона с нами таскаете. Да еще норовите побольше нас взять. Время сейчас такое Серега - трудное. Грузов вон сколько! А людей кот наплакал. Здесь у нас каждый человек на счету. Вот нас пять машин. В них по три человека. Уже пятнадцать. Я же в батальоне не таскаю с вами и не разгружаю машин. Там есть люди. А здесь, где их взять. Так, что все нормально. Давай ложиться спать. Завтра чуть свет подъем. Добьем вагон и в батальон. Опять в ночь приедем. Да,  давайте ложиться, соглашался он. Эти разговоры не были хитрым ходом, человек открывал иногда душу. Делился сокровенным. И в этом была необходимость. Товарищ лейтенант, только никому, а то засмеют. Спи. Я же сказал тебе. А стеснятся тебе нечего. Ты имеешь право на выбор. И за свою позицию надо бороться. Понял? Понял то, понял. Но не все так гладко. Давай спи. И думай о хорошем. Мы ложились прямо в вагонах, на полу, кто ложился в кабинах, но на всех мест не хватало. Ложились и тут же засыпали, не чувствуя зуда комаров и ночной прохлады.
       На утро мы грузили машины по самые уши и выдвигались назад, в батальон. Временами забывая перекусить. Ну, что едем, или перекусить сварганим? Спрашивал я. Едем товарищ лейтенант. Не будем тратить время. Консервы и хлеб остались, по дороге перехватим, а уж в батальоне отъедимся. Тогда по коням. Дистанцию держать. Никакой самодеятельности. Если кто отстает, сигнальте фарами. Я впереди. По такой дороге отставать не приходилось. Вставала первая машина, зарываясь в песок. Выскакивали все и выталкивали ее руками. Следующую цепляли тросом, вытаскивали и так все по порядку. Пока проедем пятьдесят километров, проходило часов шестнадцать. В это время нас с музыкой лихо объезжала, клубная машина на базе Газ-66. Во главе со старшим лейтенантом, одетым в полевую форму одежды, с иголочки. Брезгливо и с интересом поглядывающим на нас. Сука, хоть бы помог. Ведь два моста. Взял и объехал, негодовал Качиев. Я вспомнил слова Гречишкина. «Кому на Руси жить хорошо» - было его любимое выражение. Только на кнопочки дави. Музыку включай, кино показывай. Не жизнь, а малина, имел он в виду политработников. Но не все политработники были такими. Были мужики будь здоров, вот только в основном почему то не дослуживались они, ни до чего. А пришел к этому времени в бригаду из Москвы холеный подполковник Большаков. Мордастый и наглый, как танк. Буквально, на второй день своего прибытия на БАМе, он делал доклад на комсомольской конференции. Горячо ораторствуя с трибуны, вещал. Посмотрите, пока мы проливаем пот, трудясь непокладая рук, некоторые умудряются ничего не делать. При этом он выставлял руки вперед и говорил это с таким азартом, как будто бы он один построил весь БАМ. Ребята были хоть и молодые, но травить им байки и вешать лапшу на уши, было не надо. Раздался веселый смех в зале, который привел в бешенство ораторствующего. После конференции, приехал Женя Сычев и с удовольствием рассказывал нам этот случай, во всех красках. Мы смеялись до слез. Наши предположения оправдались. Подполковник Большаков, в течении года стал полковником и получив орден Красной Звезды на мундир, с чувством собственного достоинства, уехал обратно, в Москву, рассказывать друзьям о том, как он героически строил БАМ. А Женьке Сычеву, освобожденному комсомольскому вожаку, места среди политработников не оказалось, что бы получить капитана ему надо было идти на роту, командиром, на сорок второй километр. Он пошел на роту с большой радостью. Михаил Леонтьевич тоже вершил судьбами своих подчиненных, бессовестно хлопая  белесыми ресницами.
        Женька был неплохим ротным. Приступил к делу с энтузиазмом. Его рота стояла на шестьдесят девятом километре. Он оставался верен себе. Страшно любил спорт. Я заехал к нему однажды. Рядом с полевым городком его роты, которая стояла отдельно, в замерзшем карьере с водой, в полутьме, солдаты гоняли мяч, играя в футбол. Где командир роты? Спросил я на КПП. В футбол играет товарищ старший лейтенант. Это на карьере? - спросил я. Так точно. Позвать? Нет я сам. А навстречу мне уже шел Женька, со снятой шапкой в руке и валенках. От него валил пар. Мы обнялись. Эх Женя, темно уже становится, а то бы мы сейчас на пару всю твою роту обыграли. Аж под ложечкой засасало у меня. Женька играл хорошо и умно. Высокого роста, крепкого телосложения, с крупными голубыми глазами и соломенного цвета волосами. Он был закоренелым холостяком. Да и некогда было ротному звену жениться. Трасса. Она забирала многое. Какими судьбами Саня? Домой еду, на восемнадцатый. Вы где сейчас стоите? За Зейском Женя. Ох и забросило же наш батальон. А я вот здесь ковыряюсь. Недоделки устраняю. Много у тебя бойцов? Семьдесят душ. В роте некомплект. Не на передке ведь. Мы за разговором, зашли в вагончик. А где твои взводные, замполит, зампотех? Тоже Шура, некомплект. Один командир взвода со мной, сейчас уехал на сорок второй. Завтра будет. Парень холостой. Так, что мы с трассы оба почти не выезжаем. Сам знаешь, план. Давай чайку попьем. Давай, согласился я. Ты заночуешь у меня? Места навалом. Вспомним былое. Спасибо Женя, но домой надо. Каждый час дорог. Сам знаешь. Передавай привет всем нашим. В глазах его промелькнула минутная грусть. Женька привык быть на людях, с офицерами и прапорщиками, а здесь он был один, среди солдат. Он проводил меня до машины и махал рукой, пока я не скрылся за поворотом. Его одинокая фигура, просматривалась мне в зеркало заднего вида. Он стоял под фанарем, немного сгорбившись, то ли от усталости, толи от воспоминания и одиночества. Вскоре он перевелся в Георгиу-Деж, Воронежской области, в полк гражданской обороны. Сам он был родом из Воронежа. Там вскоре видимо и закончил службу.
       Приехав в ночь, в батальон, мы поставили машины у КПП и я отпустил солдат отдыхать. Было около двух часов ночи. Из вагончика дежурного по части, ко мне шел сержант. Товарищ лейтенант, подавал он мне повязку дежурного по части, вы назначены дежурным. Это кто тебе сказал? Капитан Лагай. Лагай был заместителем начальника штаба, вместо Валеры Голиченко. Голиченко был снят с должности и отправлен на сорок первый, на должность заместителя командира роты. Вот пусть Лагай сам и заступает, отреагировал я.  Пошел и лег спать. Проснувшись в одиннадцатом часу дня, умылся, подшился, привел себя в порядок, проверил солдатскую столовую и отправился в офицерскую. Вокруг столовой, сидели гражданские, разместившись, кто на чем, а кто и просто на земле. В ожидании открытия столовой. Начальник, распорядись, что бы побыстрее открывали, брюхо сводит, шутили они. В это время, вышагивая медленно, как цапля, разводя широко носки ног, к столовой чинно подходил Быков, в сопровождении своего Санчо- Панчо, замполита Карпова. Смотри Леонтьевич, как в наряд заступать, так не хочет, а в столовую - первый. Внутри меня все закипело. А вы товарищ майор, наверное не в курсе дел были, откуда я вчера ночью приехал? И во сколько? Они  ходили вокруг меня, не зная, что предпринять. Гражданские стихли и наблюдали за развитием ситуации, невольными свидетелями которой они стали. Быков приблизился ко мне и когда у него исчезли аргументы, так же в нос произнес, я тебе сейчас так звездану. Попробуйте, уже не сдержался я. Обоим места мало будет, стоял я набычившись, готовый к худшему. Командир с замполитом не рискнули. Ну и наглец, повторил Быков, заходя с Карповым в столовую. Я развернулся и ушел. Ну как здесь служить? Кипело у меня все внутри. Табак дело. Теперь все. Звания мне не видать, теперь точно, как собственных ушей. Наступал июль, пора присвоения званий. Ритуал был выполнен, как положено. Проходя мимо летнего клуба, где стояли командир с замполитом, я услышал окрик, знакомый до боли. Малюгин, подойди сюда к нам. Я подошел и доложил. Комбат вальяжно сел на  импровизированную сцену летнего клуба, вытянув длинные ноги, а Карпов затаился рядом. У вас вышел срок лейтенанта. Так точно, согласился я. Перед представлением документов, мы должны провести с замполитом беседу и решить отправлять документы на вас или нет. Мы решили подождать. У вас слишком много недостатков. Когда вы их устраните, тогда мы и отправим на вас документы, с предоставлением на очередное воинское звание. Правильно Михаил Леонтьевич? Искал он поддержки у Карпова. Так точно, мямлил второй. Вам все понятно? Мне все понятно. Вам видней, произнес я. Делайте выводы, докончил комбат и важно поднявшись, двинулся по своему хозяйству. Все офицеры батальона своевременно получили звания, за исключением меня. На душе скребли кошки. Вот тебе и дисциплинированный, вот тебе и исполнительный. Знали бы сейчас мои однокашники – не поверили бы. Даже встречаться ни с кем не хочется. Да, с Бычком мне званий не видать, как собственных ушей. Что домой писать? Какой стыд.
       Через несколько дней меня отправили на восемнадцатый, а Гречишкина мне на замену. Надо сказать комбат и Гречишкина не жаловал. Александр Иванович раньше редко покидал базовый городок. А здесь зачастил. И всему виной комбат. Нашему батальону действительно приходил конец. Это чувствовалось. Было приказано сначала убрать от моста штаб и санчасть. В течении недели мы перенесли их вглубь территории. Но окончательно обустроить не успели. Поступила команда, освобождать территорию для внутренних войск. На нашем месте надлежало стоять их заставе. Огорчений моим не было предела. Надо же, даже никто не оценил наш труд. Такой банно-прачечный комбинат отгрохали и все коту под хвост. Во всей бригаде такого ни у кого не было, да и пожалуй в корпусе. Со всеми сопротивлениями , мы нехотя перебирались на новое место, к соседям, в войсковую часть 63532, такой же мехбат, которым командовал подполковник Онипченко, кавалер орденов Красной Звезды и Трудового Красного знамени. Нам отвели одну казарму, часть автопарка и поставили на довольствие в их часть. А на нашей территории резко развернулось капитальное строительство заставы внутренних войск. Малюгин, возьми кировец и давай на речку, смотри, что сукины дети делают, возмущался Бушманов. На реке резко поднималась вода. Автодорожный мост снесло с месяц назад, а потому движение осуществлялось на свой страх и риск вброд по мелководью. Когда дожди затихали, это сделать удавалось, хотя и с трудом. Только поднималась вода и все движение, дня на три, стопорилось. Я пошел в парк и оттуда уже наблюдал картину, как бульдозер соседнего батальона вытаскивал машины. Когда масло уже смешалось с водой и работать на нем не представлялось возможным, Онипченко и попросил у Бушманова наш кировец. Вытягивая по очереди машины, м ы стали  наблюдать, что вода стала резко прибывать, а желающих проехать на сорок первый, и дальше прибавлялось. Мужики останавливайтесь. Смотрите как вода прибывает. Течение усилилось и уже посреди реки несло коряги и  бревна. Ничего, проскочим, отвечали мне в ответ. И кто то проскакивал, кто то безнадежно застревал. Товарищ лейтенант, взмолился боец, у меня сейчас тоже движок стуканет. Там уже одна вода. Сейчас вон тех дуремаров вытянем и все. Давай  воин, давай. Мы вытянули последнюю машину, когда  подошел сто тридцать первый зилок. В кабине сидел старший лейтенант Ильин, начальник автослужбы из батальона Ковырина. Бурят по национальности. Товарищ старший лейтенант, вы не проедете. Вода сильно поднялась. Только перед вами вытянули последнего зилка. Он осмотрелся и проговорил, это сто тридцатые не прошли, а у меня сто тридцать первый. Мы пройдем. Зря вы так думаете. Кировец заливает, а вы на сто тридцать первом. Ничего не сахарные, не растаим. Снимай воин ремни вентилятора, чего голубей считаешь! Видишь вода прет! На глазах прибывает. Вода действительно прибывала на глазах. Когда солдат снял ремни, они втроем поехали на штурм реки. Мы с берега наблюдали за их попыткой. Отъехав недалеко от берега, метров на тридцать, машина встала. Неудачливые вояжеры повылазили из кабины, залитой водой и залезли в кузов. Лейтенант! Давай сюда! Тащи нас назад! Куда тащи? Я же сказал не проскочите! Иванов, давай заводи свою колымагу, пропадут козлы. Товарищ лейтенант, теперь я уже туда не пройду, да и у меня сейчас движок стуканет. Тем временем боец из соседней части поменял у Камацу масло. Ну, что давай с тобой  брат попробуем. Да вы, что товарищ лейтенант? Я не поеду. Тем временем вода накрыла и кузов. Два офицера и солдат залезли на крышу и орали как резанные. Помогите! Машину начало подмывать и она вот вот могла сорваться и перевернуться. По реке стремительно проносились деревья и коряги. Попадет такое бревно в них и все - хана. Мы стояли и смотрели бессильные на водную стихию. Сердце сжималось. Заводи боец бульдозер! Еще пять минут и им мы уже ничем не поможем. Товарищ лейтенант, как мы их подцепим? Мы их уже не подцепим, согласился я. Хотя бы успеть снять, смотрели мы на жуткую картину. Вы со мной! проговорил солдат. С тобой, с тобой. Давай заводи! Мы сели и бульдозер тронулся к машине. Мы стояли в кабине, по колено в воде. Подошли к ЗИЛу, к самой кабине, откуда без команды мгновенно попрыгали к нам на крышу, с жуткими от страха глазами, совсем еще недавно, геройские парни. Давай быстрей на берег! Орали они нам. Не дай бог заглохнем, всем конец придет. Боец не разварачиваясь пошел  задом к берегу. На берегу  отлегло. Ну, что орлы - обосрались? Мы же говорили вам не суйтесь. Они были счастливы. Считай второй раз родились. Даже никто не обращал внимания на машину. Через минут десять машину сорвало и потащило вниз по течению, вместе с корягами. Вскоре она совсем исчезла из виду. Все товарищ старший лейтенант, мандец вашей машине, вынес я вердикт. Да хрен с ней. Что я? Не  начальник автослужбы? Не спишу ее, что ли? Главное живы. Пойдем на поезд. Придется поездом добираться. Хорохорился  старлей. И они пешком отправились в гору, к переезду, радуясь своему освобождению. Давайте, давайте думал я. Сейчас от комбата огребете маньдячек. Герои! Будете стоять, по стойке смирно, как шелковые, это не перед нами кичиться. Ковырин вам даст просраться.

                Глава 19
    
          Заканчивалось лето. Все возвращались из отпусков. Мой отпуск откладывался. Зимой пойдешь, Шура, резюмировал Гречишкин. Стоявший рядом Бушманов, прищурившись подытожил, какая нам с тобой разница, когда в погребе сидеть, зимой или летом. Поглядывал он на меня. Мы рассмеялись. Я его понял. Евгений Александрович в отпуск ездил в Ленинград. Он был с тех краев. И имел в виду, что будет сидеть  в кабачках и подвальчиках, потягивая винцо и пиво. Но попить пива и вина ему в отпуске больше не довелось. Все решилось быстро. В восьмидесятом году осенью был в нашу часть призван из Государственного Киевского Цирка рядовой Гущин. Крепкий, невысокого роста, светловолосый паренек. Артист от бога. Привез с собой инвентарь. Сразу же в части стал выступать на всех мероприятиях. Хороший эквилибрист, он растягивал проволоку, садился на стул, который опирался двумя ножками на  проволоку, балансировал ногами и жанглировал кольцами, буловами и прочим. Ставил на лоб шест и крутил кольца. Слава о нем разнеслась мгновенно и служить Гущину уже не было времени. Михаил Леонтьевич, то и дело отправлял его на различные мероприятия, то в Тынду, то на Восточный и разбаловал парня до невозможности. А напарником с ним подрядился еще один ухарь, рядовой Азизян. Паренек такого же высокого интеллекта.
      Подошел ко мне Самвел Солкорян и говорит, товарищ лейтенант у вас писаря нет, возьмите Азизяна, толковый парень. Да, он с четвертой роты. А вы с Воронцовым поговорите и он вам его отдаст. На том и порешили. Азизян исправно взялся за дело, а через некоторое время пропал на сутки. Весь батальон искал его, но он появился сам. Бьют меня в роте, товарищ лейтенант. Кроме всего прочего Азизян оказался лодырем, каких поискать. Хорошо. Я разберусь. Пришел к Воронцову и объяснил ситуацию. Саня, разберусь, ответил мне Воронец. Не переживай. Через день Азизян снова пропал. А когда вечером я пришел домой, он сидел у меня в комнате и топил печь. Товарищ лейтенант, я в роте не могу, плакал он. Я поставил чайник и долго разговаривал с ним. А как живут все? Трудно, я понимаю. Товарищ лейтенант, в роту я не пойду. Хорошо. Сегодня уже поздно, ложись у меня. Ротного я предупрежу. На утро я привел его в роту, построил весь колхоз и довел до всех, что если кто нибудь еще раз пальцем тронет Азизяна, будет иметь дело со мной. Азизяна больше не трогали, но и я от него вскоре отказался. А  Азизян быстро окреп. Пристроился к Гущину и вдвоем устраивали гастроли. Уйдя в очередной раз в самоволку, они жестоко просчитались. Бушманов таких вещей не любил. А он оставался за комбата в постоянном городке. Подвыпив и получив такое сообщение, он выстроил весь личный состав в казарме. Вызвал обоих из строя. Напротив выстроил всех офицеров и прапорщиков. Евгений Александрович любил почудить. Слушай приказ! Взял чистый лист бумаги и зачитал. Из за постоянного нарушения воинской дисциплины, не соблюдения уставных требований, пьянство, самовольные отлучки, рядовых Гущина и Азизяна – повесить! Гущин и Азизян побелели. Старшина роты! Тащи веревку! Веревки нет, товарищ майор. А, что есть? Полевик, полевой провод. Давай полевик! Через минуту полевик был переброшен через трубу отопления, которая шла под потолком, диаметром сто миллиметров. Обоих вешал одновременно. Когда они начали издавать хрип, дал команду прекратить. Оба разгельдяя были не живы, не мертвы. Евгений Александрович, такие меры практиковал. Не часто, но практиковал. Все это знали, а тут подзабыли. Да и контингент изменился. Раньше пятьдесят процентов судимых было. Те не жаловались. А здесь вышла промашка. Терять Гущину и Азизяну было нечего. До увольнения оставался месяц. Вот они и состряпали письмецо в политотдел корпуса. Даже не бригады. На следующее утро по казарме нашей роты расхаживал командир корпуса генерал Нестеров. В папахе и почему то, черном полушубке и унтах, сильно смахивавший на батьку Махно. Он был невысокого роста, в очках. Мирно беседовал с солдатами и драл всех нас офицеров и прапорщиков, как сидоровых козлов. Почему вы! Товарищи офицеры и прапорщики не остановили, этот произвол и пьяного зарвавшегося майора? Почему, я спрашиваю? Мы стояли и смотрели в пол, переминаясь с ноги на ногу. Разве, что тут скажешь. Он же не знает, что они сами отпетые сволочи.
       Бушманов был отстранен от исполнения служебных обязанностей, а Азизян и Гущин в тот же день были уволены и рядов Вооруженных сил и увозил их с собой сам комкор. Приказ на Евгения Александровича пришел через две недели. В часть он больше не ходил и уехал с семьей тихо без помпы. А нам недоставало нашего начштаба. Мы привыкли к нему. К его требовательности и справедливости. Он не гнушался придти после службы к нам в общежитие и пропустить коньячку или водочки, поговорить о жизни. В этот момент он не был начальником штаба. Он был для нас, человеком с богатейшим опытом жизни, имевшим огромный авторитет. На следующий день, если мы засиживались до поздна, никто не мог опоздать на развод, потому, что это было высшее оскорбление Бушманову. Таких людей он не жаловал. Но такие случаи и были очень редки. Евгений Александрович уехал в Тихвин под Ленинград, где работал начальником Гражданской обороны города Тихвина. И всегда всех звал в гости и передавал всем приветы.
        Совсем скоро нас выперли и из соседнего городка. Семьи еще оставались, а личный состав весь перебрался на трассу. Работа на Горсиконе продолжалась. Нам нарезали новый участок, совсем рядом со старым. Переезда не было. Опять врезали морозы. Поломались водовозки. Откуда воду берем, хлопцы? - спросил я у повара Идрисова. Да из речушки товарищ лейтенант. Какой речушки? Да вот рядом, маленькая, какая то проходит. Вода во всех реках БАМа, богатая железом, всегда была коричневого цвета. Мы пили ее и сырой, и варили на ней еду. К весне вода закончилась. Оказалось, что это было болото. За зиму батальон его осушил. А как результат тридцать процентов заболевания  личного состава желтухой. Переболели не все сразу, а поочереди. Работали без продыху. Вечером сидели в вагончике. Жили по двенадцать человек. В тесноте, но не в обиде. Витя, что ковыряешься? По моему Шура, вши. Он вывернул белье и копошился в нем. Откуда подхватил Витян? А хрен его знает. Воин, истопник валяется днем на кроватях, наверное от него. Приплыли! Давайте смотреть у кого еще есть. Еще было, почти у всех. Только говорить об этом стеснялись. Оно и должно было быть у всех. Воды то в батальоне не было. Баньку протопить и то нечем, не говоря о стирке белья. Десятого ноября, сидели как братья и толпой давили вшей, при свете лампочек от аккамуляторов. Хорошо третья рота всех снабдила. Рядом работал транзистор. Кто то играл в домино. Вдруг все замолчали. Внимание, внимание, говорят все радиостанции Советского Союза. Передаем экстренное сообщение. Сегодня, десятого ноября  тысяча девятьсот восемьдесят второго года, скоропостижно, из- за продолжительной болезни скончался Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев. Мы дослушали сообщение до конца и обсуждали эту новость. Всех волновал вопрос приемственности. Кто будет назначен председателем похоронной комиссии, тот и будет генсеком, произнес наш доктор Вышенский.
        Хоронили Леонида Ильича двенадцатого ноября в четырнадцать часов по московскому времени. У нас к этому времени было двадцать ноль, ноль. Все  застыли на минуту в трауре. Все автомашины издавали сигналы, гудели фабрики и заводы. Все работы у нас были прерваны. Батальон выстроился на плацу. Из за отсутствия света подогнали машины и осветили батальон. Ровно в двадцать ноль, ноль, под звук сигналов машин, мы проводили в последний путь Брежнева. Расходились тихо и спокойно, продолжая разговоры и давя вшей, каждый на своих местах.
       Скоро на Иваньжу переезжаем. Давайте семьи подтягивайте, наседал комбат. В постоянном городке больше не буду держать ни водовозки, ни солдат, что бы рубили дрова. Так, что всех жен, детей забирайте на трассу. Хорошо я не женат. Вот еще проблемы, на мою голову. Но я ошибался. Моя судьба была предрешена.
       В конце ноября, я был на восемнадцатом, предстояли сборы в бригаде и наступал отчетный период. У Мининой Катерины был день рождения. Сашь, приглашаю тебя на свой день рождения, сказала она. Спасибо Кать, обязательно приду. У нас тут девушка одна будет, улыбаясь добавлял загадочно Минус. Так, что обязательно приходи. А кто такая? Поинтересовался я. Раи Радиончик - сестра. Я вспомнил. Как то однажды, ехали мы с ребятами в бригаду, в Тынду. Автобус уже отправлялся и мы еле успели на него. Забежали внутрь, смеясь по поводу и без повода. И тут я обратил внимание на незнакомую мне девушку. Очень красивая. С копной рыжих волос и большими карими глазами. Я устроился на жердочку у места кондуктора и балагурил, не подавая вида. Но запала она мне в душу раз и навсегда. Уж больно красивая. К такой так просто не подъедешь, подумал я. И сдался. Иногда вспоминая ее. Я не знал, кто она  и где живет. Но с того дня, я о ней думал. Вечером я был  у Мининых. Народу было человек пятнадцать. Меня приглашали все. Я всегда дарил хорошие подарки. Получу зарплату и куплю на нее подарок. И мне приятно и им тоже.
       Заходи Шура,  любезно приглашал меня  Женька, явно подвыпивший и сыпавший шутками, как из рога изобилия. Мы уже собрались и по чуть- чуть пропустили. Так, что давай штрафную! Я сел и выпил. И тут мой взгляд упал на рыжеволосую девушку. Она скромно сидела напротив меня. Больше для меня никого не существовало. Я пил, но не пьянел, успевая наблюдать за всем происходящим. Девушка не пила и не курила. Наконец то. Вот, что я искал до настоящего дня. Что и говорить. В основном незамужние девчонки и выпивали и курили. Молоды все. Без пап и мам. Свобода! Вскоре пошли танцевать. Я дурачился, а сам не сводил глаз с нее. Когда начался медленный танец, кто то решился и хотел ее пригласить, но она отказала. Но я заметил, что она с интересом рассматривает меня. Потом она сказала. Я смотрела на тебя и думала, что это за дурачок, так прыгает. Дурачок то, дурачок, но понравился! Сейчас или никогда! Выпитое вино ударило в голову. И я пригласил ее танцевать. Нет, нет. Что вы? Я не танцую. Но в этот вечер я уже все решил и чуть ли не силой начал с ней танцевать, завязывая разговор. Разговор был недолгим. Как только окончился танец, я тут же не стесняясь никого, предложил ей выйти за меня замуж. И она, к удивлению всех, тут же согласилась. Наверное шуткой.  Все обомлели. Думали, тоже, что это шутка. Больше я от нее не отходил. В конце, когда все расходились по домам. Я схватил ее туфли и не отдавал их ей. Что бы она не ушла. Я сейчас приду. Отдай мне туфли.  И она ушла. Я проводил ее домой, сказав, что завтра мы идем в загс. Хорошо, хорошо. Рассмеялась  она.
      После обеда, следующего дня, я подошел к Гречишкину. Александр Иванович, отпустите в Тынду. Зачем тебе. Заявление подам, в ЗАГС. Он округлил на меня глаза. На ком женишься? На сестре Раи Радиончик. Одобряю. Давно пора. Человеком станешь. Давай, шуруй. И я пошуровал. Римма работала в комбинате бытового обслуживания, главным бухгалтером. Прямо на въезде в Тынду, со стороны восемнадцатого. Я зашел к ней  в бухгалтерию. Все сидели и занимались работой. Можно тебя на минутку, спросил я.  Мы вышли. Я за тобой. Одевайся, пойдем в ЗАГС. Ты, что, серьезно? Конечно серьезно. Но мы же с тобой совсем не знаем друг друга. Ну и, что? Я тебя знаю. Она рассмеялась. Давай собирайся. Я жду. Через пять минут она вышла. Мы пришли в ЗАГС и подали заявление. С того момента мы больше не расстовались никогда.


                Глава 20


         А через день, утром, я уже ехал на трассу, в прекрасном настроении и ощущением, того, что я, кому то стал нужен. А дорогой мне человек, нужен мне. Перебирались через Зею по железнодорожному, новому мосту, красавцу. Я вышел далеко в перед, а мой зилок по команде,  в пределах видимости, уверенно продвигался по деревянному настилу моста. Я шел впереди,  во избежании столкновения  с тепловозом. Таких ухарей было много. И через дня три, лавочку прикрыли. Поставив на мосту пост с одной и с другой стороны. Переправа через Зею перестала действовать. Надо было ждать открытия движения по льду. В батальон приехали под утро. На въезде в батальон, прямо на обочине дороги, стоял фанерный указатель, на котором незатейливо было выведено: «Хозяйство Быкова». Утром комбат проводил планерку. Я попал с корабля на бал. В жарко натопленном вагончике, в его второй половине, комбат проводил всегда планерки с командирами рот и начальниками служб. Малюгин, как всегда сразу переключился он на меня, продукты привез? Никак нет. Почему? По учету, остаток на складе, достаточный, в пределах десяти дней. Повторялась старая картина. Все  съедаем быстро, а потом пять дней сидим на одной крупе. Но виноват тыл. Давай решай этот вопрос немедленно. Перезайми у кого нибудь, а я сейчас Гречишкину позвоню, что бы готовил машину с продуктами к отправке с восемнадцатого. Затем он перешел к производственным вопросам. Досталось и Сашке Данилову, старшему лейтенанту, командиру второй роты. Данилов, ты вообще занимаешься воспитанием своих офицеров, или они у тебя тварят, что хотят. Ты смотри, что у тебя творится. Твой зампотех, Солянов, с утра уже с душком. Он на смене был товарищ майор, ретировался Данилов. А, что на смене можно пить? Я тебе удивляюсь. Данилов молчал. Давай разбирись со своими офицерами, или я сам с ними разберусь. Есть. На этом совещание закончилось. Данилов был мягким парнем, солдат жучил, а с офицерами роты был на равных, не мог настоять иногда на своем. Мы выходили из вагончика комбата. Заколебали, бурчал недовольно Данилов. Сейчас пойду отдеру. Ты где остановился? Пока нигде. Пойдем к нам. Место есть. Пойдем. Проходи, пропускал он меня впереди себя. На диване, развалившись, о его спинку полулежал Володя Солянов, в приподнятом настроении. Шура! Он разомлел от печки и щеки его пылали румянцем. Ты к нам? Проходи! Места вагон! Следом за мной входил  Данилов, с суровым видом. Он шел с явным намерением отодрать своих офицеров, всех до кучи. Мужики, без раскачки начал он, сколько меня будет комбат  драть, как козла. Опять все совещание на второй роте. Саша, а в чем дело? С улыбкой на губах и с радостью в глазах, спросил Володя. Ты где с утра надрюкался? Места надо знать Саша, отшучивался Солянов. Вот и иди к командиру и сам рассказывай об этом. Володины губы  и пухлые розовые щеки еще сильнее растянулись в улыбке, и он добродушно сказал заветные слова: Саша, будь проще и народ потянется к тебе. После его слов, на две секунды повисла тишина и тут же со всех сторон, включая и Данилова раздался гомерический хохот. На том воспитательный процесс был закончен. И в конце его была поставлена жирная точка. Когда перестали смеяться, Данилов, с присущей ему одному простотой произнес, все мужики, хорош, давайте по местам. Вот это другое дело. Подытожил Володя. А то мы своего командира не узнали. Саш, я ложусь спать, я со смены. Все механизмы в порядке. Все работает. Если, что поднимай. Я подключусь.
        Чиженков Серега готовил мне зилка, для завоза продуктов. Не было печали, так черти накачали. Не могли позвонить, в батальон, перед моим выездом, вместо всякого барахла, привез бы продукты. Теперь ездить на машинах старшими никто не хотел. Исправно летали вертолеты Ми-8, доставлявшие нас на трассу и с трассы. Если раньше за машину бились, что бы уехать домой, то теперь, никто не хотел на них ездить. Уж больно тяжела дорожка. Поэтому старшими в основном ездили тыловики. Ваш груз, вы и сопровождайте, наставлял комбат. Шура, машина готова, можешь ехать. Рядом с Чиженковым стоял Кулов. Поедешь с ним. Серега, мне без разницы с кем, я и так твоих солдат, как облупленных знаю. Тогда езжайте. Смотри Кулов, не гони,  наставлял напоследок Чиженков.
      Чиженков Серега был личностью одиозной. Крепкого телосложения. С железными мышцами на руках и страшно справедливый. Для него были все равны. Если было хорошо, значит хорошо, а если, что не так, то он мгновенно не стесняясь, выговаривал прямо, в лицо. Спал он на тапчане, с постеленной на него простынью и укрывался так же простынью. При любой температуре. Однажды, рядом с батальоном застрял Ураган из автобата. Засадить такую махину было непросто. Солдат, высокого роста, полупьяный, лет двадцати семи, ухарем расхаживал около Урагана, пытаясь выехать из грязи. Подошел Серега с бойцами. Давай бульдозерами попробуем, спокойно сказал Серега. Серега, в жизни не брал в рот спиртного. Пересиливая неприязнь к пьяному бойцу, он все же предоложил помощь. Старлей, валил бы ты отсюда со своими сусликами, ответил боец. Серегу сразу резануло по ушам. Ты кому это сказал? Тебе. Что? Не понятно? Могу повторить. Повторять Сереге было не надо. Он влепил бойцу сразу, не раздумывая. Но боец был не робкого десятка и довольно крепок. Через минуту Серега, весь в грязи, ввалился в вагончик, со свернутым носом набок. Боец в грязи приходил в себя. Бойца не трогать, суку. Ему и так хватит. Мы смотрели на Серегу. Он взял зеркало и посмотрелся в него. Все его лицо, с исковерканным носом, было в крови.
Он поставил зеркало на стол, сел сам. Размахнулся и врезал себе по носу с другой стороны, поставив его на место, завыв при этом. Саня, видно он боксом занимался, произнес он сквозь зубы. Не простой паренек. Подите, помогите ему. Если бы он был трезвый, навряд бы я его осилил.
       Куда ехать думал я. Но есть ли у кого, у самих. И тут резануло. Володя Михин. У него нет постоянного городка, значит должен быть свой склад затаренный. Поеду к нему. Тем более близко. Да и повидаемся заодно. А, что с другой бригады, это ерунда, не по документам беру, с отдачей, в долг. Вскоре мы подъезжали к батальону Пилишвили. Товарищ солдат, Михин в батальоне? спросил я у дежурного по КПП. Так точно. Был на складе, или в столовой сейчас. Пропусти мою машинешку. Сейчас дежурному позвоню. Звони. Через минуту он шел назад. Товарищ лейтенант, спрашивает откуда машина и зачем пришла? Скажи от Быкова, к зам по тылу. Володя уже вовсю исполнял обязанности зам по тыла, давно пришел и приказ на него. Оставив машину на въезде, пошел искать Михина. Недоходя до столовой, прямо навстречу мне уверенной, неспешной походкой выходил Володя. Его губы расплылись в улыбке. Здорово! Давно мы с тобой последний раз встречались. И стоим почти вместе, а времени встртиться нет. Хотя бы чарку, другую пропустить. Да Володя, все дела. Он посмотрел на мои погоны. Что? Не дает звание Бычок. Не дает Володь.      
      Какими судьбами? Спросил он. Дело есть. Дело  потом. Пойдем ко мне. Сейчас дело к обеду. Заодно перекусим и поговорим. Володя отстроил себе избушку и жил с начальником продовольственного склада. Жениться Саша собрался. После нового года еду в Самару и привезу оттуда свою Анюту. Она  у меня девка боевая. Я тоже женюсь. Молодец! Смотри как мы стобой ловко, прямо в унисон. Мы рассмеялись. Пока прапорщик накрывал на стол, мы разговаривали. Что у тебя за проблема. Продуктами надо перебиться. Дай Володя в долг, если есть. Мне крупы не нужны. Мясо надо, масло, молоко сгущенное. Вобщем сам знаешь. Как старшина роты отвечает за продукты, так всегда так. Все основное сожрут, а потом сосут лапу. Это все знакомо засмеялся Володя. Не переживай. Без проблем. Все тебе дам. И без отдачи. Представляешь, снял остатки. Все проверил. Весь приход, расход. Все нормально, а пять тонн мяса лишнего. И самое главное на базе все нормально, я с мужиками говорил. Что за чертовщина? Сколько тебе надо? Килограмм двести, Володь. Какой двести? Две тонны заберешь? Да зачем мне столько? Все равно машина своя сейчас придет. Бери я тебе говорю. Остальное себе  оставлю. Офицеров побаловать. Живем, как скоты, хоть пожрать по нормальному. Возьмешь пол тонны кур, а остальное говядина. На том и порешили.
         Привык, Володь? А, что мне? Привык. Нормально. Живу здесь, деньги тратить негде. Отверни матрац. Я отвернул. Под кроватью стояла картонная коробка из под печений и в ней навалом лежали деньги. Начфин привезет деньги, получим, а девать некуда, кругом тайга. Эх, эти бы деньги, да нам в Азербайджане. Сань, денег не надо? Нужды нет? А то возьми. Нет Володя, не надо и нужды нет, рассмеялся я. Мы перекусили и еще немного поговорили. Ну все Володя. Поеду. Приезжай ты теперь ко мне. Приеду. А как же. На том и расстались.
        Через час, комбат уже принимал от меня доклад, по продуктам. Я не вдавался в подробности, как их взял. Да его и не интересовало. Лишь бы не голодали. Кулов, возьми по коробке кур и разнеси по всем вагончикам офицеров и прапорщиков. Пусть вечером едят. Остальное мясо на склад выгрузи. Если надо возьми и себе в роту, друзей побалуй. Да мне зачем, товарищ лейтенант. Ну смотри.  Знаю, что по ночам варите по малу.
       Шура! Откуда столько кур приволок? А бойцам?  С радостью и затаенностью спрашивал Данила – мастер. Саня  был и рад, но думал о бойцах. Всем хватит Саня. И я рассказал все, как они нам достались. Мужики живем! Радостно вскричал он. Хорошо с тобой Саня, а то у  этих продовольственников и снега в стужу не выпросишь. Живодеры!  Зампотех! Давай Володя, обращался он к Солянову, приступай к варке, сейчас поищем, что нибудь покрепче. Сегодня праздник. Покрепче на Горсиконе было найти практически невозможно, только если брага. Саня, по-моему твои усилия будут напрасны. Да нет. Попробую у бичей взять, они кажется сегодня откуда-то приперли. Если так. Возьми им ящик кур. Бартер произведем. Точно! Ну и голова у тебя  Шура!  А главное не жадный. Не тыловиком тебе Саня родиться надо было, а механизатором, как мы.  У тебя и душа наша. Всегда по самые никуда, в масле и солярке. Все расхохотались.
      А через неделю комбат отправлял меня назад.  Езжай. Начальник твой звонил, надо сдавать отчеты. Сдашь отчеты и сразу назад. Возьмешь с собой шаланду. Есть. Гражданский водитель, молдованин Гуцу, стоял под парами в ожидании меня. Едем, Сашь? Едем Иван. Только заскочим на Иваньжу и заберем с собой Петю Вересова, старшину первой роты. Выехали к вечеру. Часам к девяти  были в старом городке, где остался один вагончик для охраны и неотправленная  техника, которую ремонтировали солдаты своими силами. Петя явно ждал нас. Под кроватью у него хранилась водка. Садитесь мужики. Как думаете назад ехать, огорошил он нас. Через мост, нашелся я. Ох, какой умный! Мост закрыли, от таких шустрых, как ты. Посты поставили. С одной и другой стороны. Соваться бесполезно. А по реке?  На реку тоже не пускают, посты такие же. Капитан с Зейского техбата на своей «Победе»,  с двумя офицерами,  ушел под лед. Сам чудом выжил. А двое рыб кормят. Башкою лед пробил и вылез, а «Победа» и двое ушли навсегда. Это было, когда Зея только, только становилась. Думали проскочат. Капитана уволили и дали четыре года, за неумышленное убийство. А те, тоже пижоны. Выйти не могли. Могли бы живыми остаться. В Горный, за водкой ехали. Давайте переночуем, а завтра съездим на переправу, посмотрим.
      Утром мы были на переправе. Из вагончика вышел заспанный старший лейтенант. Вы, что ребята. Еще переправу не намывали. Ты скажи, кто нибудь ездил здесь? Нет. Говорят гражданский Урал, бензовоз, на ту сторону, где то перебирался. Но это могут быть только разговоры. Бензовозу легче, он пустой не утонет. У него бочка сзади. А здесь задница. Сразу уйдем. Пустишь? Нет. Что вы? Мы вернулись назад и снова начали пить водку. Вот тебе на. Что делать будем? Я мужики там один съезд  заметил. По нему можно на лед в объезд выйти. На спуске к берегу проскочим. Это на верх Маз не идет, а вниз пробьет дорогу. Тем более снега мало. Что? Рискнем? Поехали согласились мы. Начало темнеть. Мы подъехали  к тому месту и осмотрелись, прошли пешком к реке. Пройду, констатировал Иван. По реке ходили только люди. В обоих направлениях. Ну, что? Едем? Смотрел на меня Иван. Едем. Тогда так. Разуваемся, бушлаты скидываем назад, на лежанку, двери держать открытыми. Шура, я плавать не умею, проронил Петя Вересов. Петя, я тоже не умею. Не каркай. Ну, что вперед?  И Иван поехал. Машина набирала обороты. Вот и берег. Теперь Иван, давай ! Жми! Иван вдавил на газ и метрах в ста от берега машина шлифанула, но вновь зацепилась. Иван бледный, давил на газ, одной рукой держа открытую дверцу, а второй баранку МАЗа. Шедший на встречу народ начал разбегаться в стороны и крутить руками. Давайте мол, давайте! Неокрепший лед, видимо сильно трещал. Но за гулом машины, мы этого не слышали. Я сидел в середине и молил бога. С его помощью мы  и проскочили, с разгону вылетев на противоположный берег. Иван встал. На хера поехали? сказал Вересов. Мы почти протрезвели. Теперь Иван, давай в Горный, пока магазин открыт. Ночью, где то на двести двадцатом, мы попали в наледь. Все ребята. Приехали. Ни бревна, ничего не помогало. Со стороны Зейска нам помощи ждать не от кого, сказал я. Только со стороны Дипкуна. По-моему, в десяти километрах отсюда, стоит рота связи. У них, что то должно быть. Может сдернут? Иван, ты давай крути задними колесами, а передние давайте тоже шевелите, что бы не вмерзли, а то будем выдалбливать. Я пошел за машиной. Ночью уже мороз был под сорок. В хромовых сапогах, шуровал я  к роте связи. Хорошо хоть не в валенках. В валенках тяжело. Было темно и скользко. Через час был на месте. Где бегом, где пешком. Вот он и «Захар», заметил я на свету, еще издали, Зил сто пятьдесят седьмой. Ротный сидел в вагончике один. Больше офицеров с ним не было, рядом была палатка с личным составом. Слушай, помоги, МАЗ у нас в наледь попал. Дай «Захара» дернуть. Я бы вам дал, но он без бензина. Ни бензина нет, ни соляры. Того и смотри станция заглохнет. И в этот момент она заглохла. Я же тебе говорю. Теперь еще и без света. Обещали завтра подвезти. Взводного отправил. А рядом никого? Рядом нет никого, до самого Дипкуна. Ну и на том спасибо. Ты куда? К своим. Хоть помогать буду, а то вмерзнем. Ты если, что подошли поутру, или когда, там машинешку. Хорошо. Лишь бы бензин привезли. И я отправился назад. Дорога назад уже не показалась такой легкой. Теперь я только шел, а не бежал. Скоро ли будет то место. Уже сильно устал. То и дело падал. Скользко. Вот он и мосток разбитый. Но что такое? Мистика какая то. Нашей машины нет. Здесь же мы сидели. Здесь. Вот еще и свежие, затянувшиеся легким ледком следы. Может быть дальше? Я прошел немного дальше. Нет. Точно здесь. Но где машина? Я опустился и сел. Усталость навалилась на меня. Ноги стали свинцовыми. Что теперь делать надо идти назад.  Усталость брала свое. Я уже не шел, а ковылял, но не останавливался, то и дело спотыкаясь. Сил уже не оставалось. Лишь бы добраться стучало в голове. Вот по моему искорки из труб. Я сходил с дороги и шел по пояс по снегу. Нет обман. Мираж какой-то. Возвращался вновь на дорогу и снова шел. Света у них нет. Как бы не пройти мимо. Если пройду, то крышка. До Дипкуна не дотяну. Какой до Дипкуна? Уже сейчас язык вывалил. А еще спортсмен чертов. Снова сходил с дороги и снова возвращался. Сил уже не было. Хоть какой бы  признак жизни. И все же нашел. Когда казалось уже силы окончательно покинули меня, в очередной раз сошел с дороги и шел на искорки. Опять наверное мираж. Нет! Они родные! Дошел! Передо мной стояла палатка солдат, а за ней вагончик ротного, я это помнил.  Ввалился в палатку и рухнул на пол, у входа. В палатке было жарко. Солдаты спали. Дежурный по роте, в бликах огня, рассмотрел меня и все понял. Товарищ лейтенант, есть кровать свободная, моя. Спасибо. Я здесь. Глаза сами закрылись собою. Очнулся  от толчков сержанта. Он будил меня. Товарищ лейтенант, вас ротный к себе зовет. Видимо уже дежурный утром доложил ему обо мне. Хорошо.  Сейчас. Я уже пришел в себя и немного отдохнул. Ротный умывался. Ты, что ко мне не пришел, а лег с солдатами? Не хотел беспокоить. Врал я. Что я ему буду рассказывать, что у меня уже не было сил дойти до него? Сейчас позавтракаем и ложись спи, а у меня дела. Я не хочу есть. Спасибо. Где прилечь можно? Да где хочешь, там и ложись. Я сейчас бойцов предупрежу, что бы еще протопили. Я днем не топлю. Все равно весь день на объекте. А где же твои. Не знаю. Пришел, машины нет. Может кто их и выдернул, а может сами вышли. Кто знает, но машины нет. А мимо вас проехать могли? Света нет, могли и не заметить. Я вас и то еле нашел. Ну ладно, ложись спи. К обеду я встал. Перекусил и вышел на дорогу. Может кто поедет. И часа через два, в Дипкун, шла военторговская машина. До Дипкуна подбросишь?- обрадовался я. Садись. Подброшу. И дальше подброшу. До Тынды еду. А ты откуда едешь? Из техбата. Какого техбата? Васильева. Так он же на той стороне! Ты с той стороны? Да нет. У них часть батальона осталась здесь. Технику ремонтируют. Как отремонтируют, все будут стоять на той стороне, в одном месте. А ты как сюда попал? Я рассказал свою историю. Твоих «Ренштейн» повидимому выдернул. У них сегодня ночью он пошел на Тынду. Повезло твоим друзьям. Вот оно в чем дело. Но как же они меня бросили? К вечеру был на Дипкуне, на импровизированной холодной станции. Товарищ лейтенант! Обрадовались бойцы. Это наших дембелей вез на восемнадцатый, поездом, Лагай. Сашь, ты откуда? Удивился он. Вить, лучше не спрашивай. И я рассказа ему свою историю. Вот козлы, а как же они тебя бросили? Нет. Так нельзя. Как же они могли уехать?- возмущался он. Утром мы были на месте. Не успел я зайти в общагу, как пришел Вересов. Слава богу, а мы думали, что ты остался в роте связи. А роты по дороге не нашли. Возвращаться не стали. Правильно сделали, ответил я. И подумал, правильно Лагай сказал, что  козлы вы.


                Глава 21


      В январе мы поженились. Гулял весь батальон, да и друзья из соседнего. Не пришли только те, кто был на трассе. Производство не остановишь. Где то, надо жить. Пока вроде бы Радиончики приютили. Руководство батальона и вовсе плюнуло на все. Освобождающиеся квартиры захватывали все, кто как мог. Да и какие это квартиры. Одно название. Одно слово сборно-щелевые. Пришел Николайчук. Саня, занимай мои хоромы. Не бог весть, что, но желающие есть. Тащи свои чемоданы. Перенос чемоданов означал, что хата занята. Через дня три, Николайчуки уехали служить дальше, в Свободный, на родину жены. А вскоре и Радиончики уехали на трассу. Комбат жестко поставил вопрос, кто работает в батальоне, те должны жить на трассе. И народ двинулся. Оставляя нажитый нехитрый скраб, под надзором соседей. Бойцы бесчинствовали и лазили по квартирам ночами. Городок опустел наполовину. Зачем мы переезжали? Говорила мне жена. Лучше бы жили в квартире Радиончиков, теперь она им все равно не нужна и вряд ли потребуется в дальнейшем. Только ходить и следить за ней. Мужиков никого нет. Если залезут и позвать на помощь некого. Я вечером иду и включаю везде свет. Пусть думают, что здесь кто то живет. А жизнь на трассе кипела. Народ обустраивался на новом месте и уже казалось, что так и должно быть.
         В апреле, когда солнце днем припекало, городок оттаивал и народ вываливал на солнышко, порадоваться первым лучам солнца. С крыш падала капель, а мороз попрежнему был под двадцать. Начаналась непролазная грязюка. В один из таких дней в батальон неожиданно и приехал полковник Потеряйло, инспектор политотдела корпуса. Лысыватый, среднего роста, остроносый, без задатков склонности к ожирению. Он ходил по батальону и лез в каждую дырку. Про случай с Потеряйло знали многие. Его фамилия в какой то мере оправдывала, тот кусочек жизни и передрягу, в которую он попал. Однажды, собравшись семьями, выехали офицеры корпуса за ягодами и грибами. И хотя можно было никуда не ездить, грибы и ягоды росли под носом, но все хорошее видится на расстоянии. Был в этом своеобразный мацион. Выехать, в воскресенье и отдохнуть в лесу, подальше от дома. Ходили собирали ягоды и грибы. Разбрелись, кто куда. Потеряйло забрел в чащу подальше и не потерял он ориентир, просто подняв однажды невзначай голову, ощутив на себе чей то пристальный взгляд, и оторопел. На него с расстояния  ста метров смотрел медведь. Спокойно, не думая уже не о чем он медленно двинулся прочь. Медведь шел вслед за ним, не сокращая расстояния. Прошли немало. Кричать нельзя, как поведет себя зверь, непонятно. А тот не унимался и ковылял за Потеряйло. Прошло около получаса. Побросав всю свою ягоду и грибы и улучив момент, когда медведь стал насыщаться чужим добром, он принял единственное правильное решение на тот момент, залезть на дерево. Медведь дожрал ягоду, но уходить не стремился и лениво стерег своего незадачливого кормильца. К вечеру ему надоело и он ушел. А Потеряйло слез с дерева и понял, что заблудился. Все подумали, что он уехал домой на попутке и отбыли в Тынду. И только на следующий день хватились Потеряйло. Он вышел сам, через сутки. А этот случай так и остался у всех на слуху. Вот и сейчас он ходил, как неприкаянный по батальону и заглядывал в каждую щель. К обеду он пришел в столовую. Я представился. Он внимательно смотрел на меня. Как дела, товарищ лейтенант? Нормально,  ответил я. Вы начвещ или начпрод. Начвещ, товарищ полковник, а столовой и продовольственными вопросами и стройматериалами занимаюсь, потому, что исполняю обязанность зампо тылу на трассе. Вот мы с Гречишкиным по очереди, он в постоянном городке, а я здесь, или наоборот. Когда училище закончили? В восьмидесятом. А почему лейтенант? Недостоин товарищ полковник. Работаю над устранением недостатков. Комбат не представляет к званию. Я не догадывался, что Потеряйло, неспроста зашел ко мне в столовую. Перед этим у него состоялась беседа с секретарем парторганизации Мишей Журовым, который пришел к нам пропагандистом, а затем был избран освобожденным секретарем парторганизации. Должность не тяп ляп. С такими людьми шутки плохи. Воротилы судеб. Но Миша был парень порядочный. Особо нос куда не надо не совал. Но был требователен и справедлив. Да и к Быкову с замполитом не сильно прислушивался. У него на этот счет было свое мнение. Держался от них на расстоянии. Трезвенник по жизни, он ни с кем не засиживался за выпивкой. Комбату было с ним тяжело, да и замполиту. Подмять его под себя не удавалось.
       Вы знаете, я хочу с вами поговорить начистоту. Вдруг заявил Потеряйло, чувствуя, что я не хочу идти на контакт. А мне действительно было все равно. Я уже смирился. Пойдемте со мною, присядем где нибудь, что бы не было лишних глаз и поговорим. Давайте здесь, если хотите. Нет. Сейчас обед начнется. Давайте лучше пройдем на КПП. Оно в сторонке. Там и поговорим. Вам видней. Согласился я, тяжело вздохнув. А сам подумал, что же он от меня хочет жучок. Приедут. Душу разбередят. А толку никакого от них. Мы шли по деревянным трапам к КПП. Погодка то какая. Скоро лето, пытался вовлечь меня в разговор Потеряйло. Но кроме, так точно и никак нет, ничего не добивался. Мы подошли к КПП. Дежурный, ну ка выйдите на улицу с дневальным. Если телефон зазвонит мы вас позовем, а лучше заберите его с собой. Я смотрю здесь провод длинный. Поставьте его на табурет. Он присел на топчан и пригласил меня.  Начал без обиняков, чувствуя, что я не предрасположен к беседе. Я разговаривал с Журовым. Он характеризовал мне всех офицеров. Очень лестно отзывался о вас. В чем же дело? Почему вам задерживают звание? Помогите мне разобраться. Ведь я ему верю. Он зря не скажет. Давайте на чистоту. Я не сдавался. Тех, кто закладывал, у нас не щадили с детства. По этим принципам мы и жили. Но тут он потихоньку меня зацепил. И я как боец оттаял. Не знаю товарищ полковник. Работы много. Не отлыниваю. Да и нареканий по большому счету нет. Вот только спорю и с комбатом и с замполитом. В этом наверное вся моя беда. Мы разговаривали около получаса. Переводя разговоры с одного на другое. Он встал. Пожал мне руку и сказал, что бы я шел и занимался делами. Расстались мы тепло. Я не ворошил грязное белье. Когда  шел в столовую, навстречу вышли Быков и Карпов. Ну, что закладываешь? Жалуешься? Противно, в нос промямлил он. Я не жалуюсь товарищ майор. Те, кто жалуются, рядом с вами, а у нас за такие дела и по морде получали, зло сказал я. Ну, ну. У него видно отлегло от сердца и он заулыбался, довольный собой, оставляя меня с моими мыслями одного.
        Через час пришел Журов. Ну, что? Поговорил с полковником, спросил он, снимая очки в тоненькой оправе с носа и протирая их чистым платочком. Поговорил Миша. Зачем ты его ко мне направил. И так с комбатом отношений никаких, а здесь теперь еще хуже будет. Он уже справлялся. Знает, что я с ним разговаривал, а о чем не знает. Да и тебе, что? Неприятности нужны? Ты обо мне не беспокойся Шура? Это моя работа. А отношения с ними я не собираюсь строить такими, какими они хотят. И ты не переживай. Сколько они над тобой издеваться будут? Ладно Мишь. Проехали. Давай забудем. Давай. Только знай. Потеряйло дал команду немедленно отправить документы на тебя, на присвоение очередного воинского звания. Думаешь отправит? А куда он денется. Потеряйло на контроль поставил. Он жестко с комбатом разговаривал, а с Михаил Леонтьевичем вообще разговаривать не захотел. Пойду я. А ты не переживай. И он водрузив очки на нос, вышел из столовой.
       Вскоре сорока на хвосте, принесла весть. Где то, через десять дней, мне было присвоено звание старший лейтенант. Комбат молчал как партизан, не говоря мне ни слова. А передал мне эту весть, через Иванова, наш секретчик.  Вот сука, думал я. Всем звание вручают, как людям, на разводе, перед строем, с вручением погон. Ладно. Хрен с ними. Через двадцать дней я был на восемнадцатом. И тут же, приведя себя в порядок, отправился в бригаду, решать снабженческие вопросы. Жена была на работе, в Тынде. Заодно встречусь с ней. Ужасно соскучился. Она была уже беременна.
       Зашел в штаб бригады и двигался по коридору, навстречу мне шел начальник тыла бригады подполковник Гречко. Полноватый, с громким голосом, с хрипотцой, что сразу выдавало в нем начальника. Он улыбался. Малюгин, а что ты форму одежды нарушаешь? Весело сказал он. Я сделал вид, что не понял его и осматривал себя. Что я буду ему рассказывать, как мне даже не сказали, что присвоено очередное звание? Ты почему не в погонах старшего лейтенанта? Да я только с трассы. Недошло еще наверное. Как не дошло? Такие известия сразу до комбата доходят. Я позвоню Быкову. Разберусь с ним. Зайди ка ко мне в кабинет, я сейчас приду. Я зашел и осмотрел кабинет. Я еще ни разу не был в кабинете начальника тыла бригады. Минут через пять он ворвался в кабинет вместе с Колей Носовым, начальником вещевой службы бригады, который пришел вместо Шмарова. Здорово! Радостно просипел Носов. В руках у Гречко были заветные погоны старшего лейтенанта. Поздравляем тебя! Носи с честью! И он протянул мне их. Служу Советскому Союзу, вытянулся я в струнку. Служи как надо. Рассказывай, как там дела на трассе. Завалили мы тебя. Справляешься? Гречишкин в основном здесь, его не выгонишь. Так точно, ввязался в разговор Носов. Ни одного вопроса с ним нельзя порешать. Понавесили на него. А все равно отчеты вовремя сдал, обеспечивает всех своевременно, да еще и продслужбу на него повесили. Товарищ полковник, нельзя ли им хоть начпрода дать? Все мне легче будет. Да ему. Смотрите, что получается. Он ведь и обстирывает всех и стройматериалы через него идут, а остальные в носу ковыряют. Хватит Коля! Уже вопрос решен. Офицера нет, но хорошего прапорщика из техбата даем им. Лелейко. Лешу? Лешу. Согласно кивнул Гречко.У него на довольствии тоже вся Тында стоит. Хочет начпродом поработать. Мы уже его с Бурыкиным назначили. Леха Бурыкин, выпускник нашего же училища, одного года выпуска со мной, уже заменил капитана Катина. Он служил на базе  МТО, на должности начальника продовольственного отделения и автоматом оттуда был назначен на бригаду. Шустрый и неунываюший, он носился по коридорам, оставляя за собой ветер, а на голове его развивались светлые волосы.
      Перед обедом я вышел из бригады, порешав все вопросы. Душа моя пела и плясала. Я дошел до кафе «Багульник» и зашел в туалет, который находился на улице. Закрылся там, снял с себя рубашку, вытащил новенькие погоны, достал предусмотрительно захваченные со стола Коли Носова две скрепки и прицепил погоны к рубашке. Все. Дело сделано. Сколько можно было летехой ходить. Теперь хоть не стыдно будет. Теперь к жене. Она улыбалась и была рада за меня. Рим, может отпросишься? Поехали домой. Сейчас попробую. И она ушла, а через несколько минут вышла ко мне. Отпустили. Едем на восемнадцатый, или в Тынде побудем. Поехали домой. А то мне уже тяжело становится.
       Дома я был недолго и снова трасса. Утром в пасмурную погоду, приехал майор Черный. Как дела Саша? Какими судьбами, товарищ майор? Весело встречал его я, задавая вопрос на вопрос. В Зейск еду. Решил заехать к тебе.  Беда у нас. Три дня назад погиб твой однокашник. Кто? Вырвалось у меня. Серега Лиманский. Хороший был парень. Ты же с ним учился? У меня не было слов. Как по голове ударили. И он поведал мне его историю. Еду обревизовывать бригаду. Серегу уже отправили? Да. Сразу запаяли и отправили. Затем он достал бутылку водки из портфеля, закуску и предложил, давай помянем. Земля ему пухом. Разговорились. Я документы на тебя запросил, на должность тебя назначить, вместо Сереги, да твой комбат такую характеристику на тебя накатал, что только  под расстрел. Зам по тылу Ладынский - новый. Никого не знает. Даже слушать меня не захотел. Так, что отлуп тебе. Ничего Вячеслав Анатольевич. Я еще здесь побадаюсь. Не такой уж у меня и плохой батальон. Был бы я херовый, не сделали бы его базовым. А раз так, значит везем. Значит не все так плохо. Придет еще мое время. Это точно, согласился он со мною. Начальник Тыла Вооруженных Сил, маршал Куркоткин, приказ подписал о переводе тыловиков в другой род войск. Так, как у нас нет перспективы в званиях и росте. Народ засиживается. Коля Носов написал рапорт на перевод в « Советскую Армию», так мы называли другие рода войск. Мне то переводиться некуда, я доморощенный, а вам все карты в руки. Вот он уйдет, а мы тебя в Тынду и назначим. Так, что работай. Старайся. Я проводил Черного и долго думал о Сереге. Вот она жизнь человеческая. И по службе перло и все бы хорошо. Так нет. Один миг и все. Наверное уже и похоронили. Вспоминалось родное училище и сидевший за тумбочкой в личное время, спокойный Серега. Теперь уже точно спокойный. Упокой его душу, господи. Царствие ему небесное.


                Глава 22.

          Проводил своего начальника, с ехидцей в голосе, спрашивал меня Быков, медленно проходя мимо меня, широко разводя ступни ног. Проводил, с напускной бровадой ответил я, ему в ответ. Ну, что сказал, обернулся он в пол оборота, прощупывая меня пронзительным взглядом своих маленьких жгучих, как буравчики, черных  глаз. Вылитый Гоголь, подумал я. Ничего особенного. И уже заводился с пол оборота . Рассказал, что вы на представлении такую на меня характеристику написали, что с ней в тюрьму не возьмут, не говоря о каком бы то ни было повышении. Глаза Николая Александровича потеплели, мое состояние грело ему душу. Он был доволен тем, что причинял мне нестерпимую боль. В это время из-за угла штаба, также медленно и величаво, выплывал полный собственного достоинства, Михаил Леонтьевич, бережно неся себя, как хрустальную вазу. Поддержка обеспечена, мысленно подумал я, про себя. Два сапога пара. И как в воду глядел. Карпов мог поддержать воспитательный процесс. Он как будто бы все время находился здесь и только и ждал момента, чтобы развить тему нашего содержательного разговора. Но, я их уже не слышал. Поняли это и они. Уходя вместе дальше. Наступала весна, с капелью, голубым прозрачным и звенящим небом. Природа вновь просыпалась, заливая ярким светом солнца всю округу. Вот и до весны дожили Саня! –радостно проговорил Шинкорук. Если так дело пойдет, глядишь скоро и травку зеленую увидим. Увидим, товарищ майор, увидим, радостно соглашался я. Март уже. Но зима сдаваться не хотела, поддавливая по утрам и до тридцати. Какие наши годы, придет и наше время подумал я, радостно щурясь на солнце. И добавил вслед, уходящим сатрапам, ничего, разберутся и без вашего согласия, спроса и тем более рекомендаций, и назначат  не в Зейск, а в Тынду. По городу буду ходить, по паркету, как вы выражаетесь товарищ майор, посмотрел я с издевкой и посмотрел в след уходящему комбату. Это не Зейск, не тайга дремучая, а столица БАМа. Ну, ну. Пробормотал комбат напоследок, отмеряя дальше шаги со своим Санчо-Панчо.
        Ну ты Шура даешь! Подходил ко мне Саня Данилов, командир второй роты механизации, улыбаясь во весь рот. Он стоял неподалеку от своего вагончика и волей-неволей слышал нашу перепалку, свидетелем которой он был. Ну ты их и отбрил! Знай наших! Поднял он палец вверх. Сам он был парень покладистый и вечно битый на совещаниях, хотя и план тянул и был не хуже других. Так уж заведено было у Быкова. Руководитель, командир ведь. А этому командиру самому только тридцать один стукнуло. Только из детских штанов выпорхнул. Сам не знает, на какую сторону сопли вытирать, а гонору уже набрался. Ты, что! Комбат отдельного батальона. Фигура…!
       Понравилось Саня? От души! Продолжал он хохоча, поднимая настроение и мне. На хрена ты с ними связываешься. Меня долбят, долбят, а я помалкиваю и делаю свое дело. Что у меня хуже дела идут чем в первой роте? Да нет. Не хуже. Кто как себя преподнесет. А мне плевать на все это чванство. Я шапку ни перед кем ломать не собираюсь. Все медали, за строительство БАМа черт знает когда пополучали, а я шестой год на роте и ничего не имею. Не достоин! Зато все бойцы роты, давно с медалями. А ротный не достоин. Стыдно говорить, что у меня нет медали. А вобщем то хрен с ней. Он не злился, а говорил с достоинством и доброй улыбкой. Пашем, пашем в этих карьерах, а все не достойны. Если бы плохо работал, давно бы с должности сняли. Вобщем не зря нас карьеристами зовут. Из карьеров мы не вылазим. Он снова заржал. Заражая смехом и меня. Ну, что излили друг другу душу? Пойдем обедать. Что там сегодня. Опять наверное дробь шестнадцать? Ты в столовую или к свояку? В столовую Саня. К Валерке вечерком зайду. Тогда пойдем, снова пригласил он меня. Пойдем. Валера с Раей  жили в отдельном вагончике. Роскошь необыкновенная. По вечерам иногда заходил к ним, когда было свободное время. Да и не так много было его свободного времени у нас.
    Выстроенная Александром Ивановичем солдатская столовая, так и не была доведена до конца. То его срывали с места, то зима уже пришла. Отопление водяное так и не запустили и попрежнему спасались буржуйками. Мыть посуду было негде. Мойка  так и не была сделана. Без тепла мойки нет. Воспользовавшись моментом, когда Гречишкин был в отъезде, комбат в очередной раз дал волю чувствам. На очередном совещении отодрал весь тыл и особенно меня, как лицо замещающее Гречишкина, за организацию питания, и принял решение срубить столовую попроще, потеплее и побыстрее. Срок тебе Малюгин, неделя. Двадцать третьего февраля встречаем в новой столовой. Сделай так, чтобы в нее было приятно войти, добавил комбат. Возразить было нечего.
     Часов в десять вечера, неторопливо выползали мы, с очередной планерки. Такие совещания были нормой для нас. На улице было темно и морозно, только на небе ярко светили звезды. Все понял Александр Викторович, подшучивал на до мною Леха Лелейко, специально возвеличивая меня. Везет Александру Ивановичу, только уедет, комбат тут же задачи тылу поставит. Ты Леха лучше бы не поддевал, а сам столовую строил. Ты, как никак, начпрод, ты за нее в первую очередь в ответе, злился я. А ты, временно исполняешь обязанности зам по тылу, ретировался Леша. К тому же, что с прапорщика взять, пусть и старшего. Начпрод, он что, должен только принять столовую, да и эксплуатировать дальше,  снова рассмеялся Леша. А затем с доброй улыбкой произнес, помоги Сашенька, дел по горло. Я в эту столовую и сам заходить не могу, сил никаких нет. Сделай доброе дело. Да и не слушаются меня ротные, на хер посылают. А у тебя с ними получается. Как никак, зам по тылу. Ну Леха и болтун ты! Любого уболтаешь! Леха снова рассмеялся, поглажывая меня по руке. Помоги Сашенька, а я тебе, что нибудь вкусненького приготовлю, а затем обмоем это дело. Ладно Леха, разве тебе можно отказать, еврею. Да ты на себя посмотри, сам вылитый еврей, снова смеялся Леха. Вот кому невозможно ни в чем отказать, так это только тебе. И мы снова весело рассмеялись. Своих дел невпроворот Леха, да тут еще столовая твоя…Ладно, за одно и КБО для бойцов срублю, с ремонтной мастерской. Делать так все сразу. Зробим Леша, зробим. Уж, зроби пожалуйста, лукаво смотрел на меня Леха. Пойдем Леха, на месте сейчас и посмотрим, где ставить ее  будем. Да, что там сейчас увидишь ночью. Увидим. Лампочки Ильича слава богу горят, слышишь электростанции гудят. Мы уже подходили, к тому месту, где надо было ставить палатки. Вот тут и срубим столовую,  показывал рукою Леха. А рядом поставлю КБО, добавил я. Пусть бойцы место имеют, где каблуки подбить косячками, да кое что подремонтировать. Саша, сколько тебе времени комбат дал на это строительство. Неделю Леха отвел. Сделаешь быстрей, произнес Леха, глядя на меня. Сделаем Леха, за три дня сделаем. На зло ему сделаю - имел я ввиду комбата. А за неделю  вне плана и КБО поставлю. И мы снова рассмеялись. Только бы Данила-мастер  не подвел, а то на совещании и слова поперек не скажет, а наутро вместо  восьми человек, трех калек кое- как выделит. Я его знаю. Ну ничего, я на него нажму. Нажми Сашенька, нажми, смотрел он на меня умиленным взглядом. Пойдем Саша, выпьем по сто грамм, за завтрешний день, что бы за нами была удача. Ах, ты хмырила! У тебя и шнапс есть? Для такого случая есть Саша. Берегу на всякий случай. Где тут водки взять. Хорошо, что на Ижаке контакты наладил. То комбат просит, то замы. Ну пойдем Леха, не томи душу грешную, а то думаю, что у меня с утра нос чешется, к драке или к выпивке? Засиделись до глубокой ночи. Строя планы.


                Глава 23


      Утром, помощник дежурного по части сержант Махмудов, бегал по блоку вагончиков офицеров и прапорщиков, оповещая всех о подъеме. Вали отсюда, огрызались ото всюду и слышались полные гнева голоса. Иди на хрен отсюда, в соседнем вагончике поднимай народ. Гнали его изо всех вагончиков. Помдеж вылетал, как ошпаренный, а вслед ему летели запаздавшие слова, чурка недоделанный. Пришел господ офицеров поднимать! Да он виноват, что ли? Дежурный поди послал? А кто сегодня дежурит? Малашков! Ах, падла! Мы ему сейчас устроим! Зла в словах не было. Сна уже, как и не бывало. Народ медленно просыпался. На развод выстраивались, как не понятно кто. Здесь были представлены в полной красе все виды родов войск Вооруженных сил Советского Союза. И летчики, и пехота матушка, и даже мичман в одном лице представлял Военно-Морской флот.
       Я не обманулся в ожиданиях. Саня знал дело туго. Наутро выделил трех человек. Злой как собака ввалился я к нему  в вагончик. Он уже собирался отъезжать в корьер. Саня! Ты кого мне дал. Трех дурней, которые инструмент в руках держать не могут. Ты слышал, что вчера комбат сказал. Срок неделя. А ты, что делаешь? Иду к нему докладывать! Погоди Шура. Погоди. Не шуми. Сам знаешь у меня положение аховое. Сегодня кровь из носа надо задачу выполнить. А завтра дам тебе десять нормальных мужиков. За день все сделают. Ну и балабол ты Саня! За день. За трое суток успеть бы. Не веришь? Не верю! На спор? Давай, заводил я ротного. Мы поспорили на две бутылки коньяка.  Вечером после планерки, вся вторая рота во главе со старшиной и командиром, не зная продыха валила деревья, в ближайшей округе. Со стороны казалось, что  растормошили, какой то муровейник. Когда заготовка леса была закончена, половина роты, в основном механизаторы, пошли спать, а вторая половина собирала сруб. К утру сруб стоял под палатку, как картинка. Обитый снутри сухой штукатуркой, побеленный изнутри. За ночь сварганили и печь.
         Утром вышел комбат. Батальон! Смирно! Командовал Лагай. Вольно, бросил комбат и за строем, прямиком, пошел к новой столовой. Он зашел в нее с Карповым. Все стояли и ждали. Вскоре Карпов вышел. Малюгин, командир зовет. Не спавший, с красными глазами, я зашел в столовую. Когда успел? Неглядя на меня, спросил он. Сегодня ночью сделали. Вторая рота. Вся? Вся. Можешь, когда захочешь. Ну ладно, посмотрим, как они сегодня на объекте поработают. И он вышел, ничего не сказав. Хорошо потрудились,  добавил   Карпов и вышел за комбатом. На развод комбат не пошел. Проводи развод Лагай. Сел в машину и поехал в карьер. Сашенька! Сутки всего! Сутки! А не трое! Радости Лехи не было предела. Давай Леша столы заноси из старой столовой. Расставлять надо и обедать будем сегодня в новой. Все сделаю Сашенька. Сейчас клеенкой все столы застелю. А тепло то господи! Тепло как! Услышал бог мои молитвы. Он обнял меня. Пошел я Леха спать. Поешь чего нибудь. Пойдем я тебе, что нибудь сварганю. Нет Леша, потом, в обед. Ну иди отдыхай, дорогой мой друг, добавил Леша.
          Через неделю стоял, такой же рубленный  комбинат бытового обслуживания. Младший сержант Новичков, был назначен начальником. Было установлено две швейных машины, оборудовано место сапожника, со всей необходимой  документацией. Утром приехал Гречишкин. Шура, ну ты молодец. Смотри в полевых условиях, такое отгрохал. У людей в постоянном городке такого нет. В постоянном городке у нас такой комбинат отняли, даже толком никто его и не увидел. Такого в корпусе больше не было Александр Иванович. Это точно Шура. Не повезло нам. Вечером, часов в девять, после планерки, мы зашли в КБО. Новичков, спиной  к нам, строчил чьи то  штаны, зарабатывая себе авторитет. Без порток стоял боец, кому они и строчились. Двое орлов, уже отстроченные и обуженные до предела, любовались собой. Пошло дело. Не зря мы старались. Ах вы гады! Кто вам позволил портить казенное имущество? Взбеленился Александр Иванович. Он развернул за шиворот одного бойца и отвесил ему такого хорошего пинка под зад, что тот летел из КБО, не разбирая дороги. Второй, чувствуя, что дело пахнет керосином, мгновенно сориентировался и решил прошмыгнуть между нами. Не тут то было. Не подвела реакция и меня. Его постигла та же участь. Третий без порток, не получив, пинка счастливый от испуга мчался в расположение своей роты. Новичков! Гадина! Ты, что же делаешь? Для чего мы тебя сюда поставили? Александр Иванович, аккуратно освободил штаны из швейной машинки и начал охаживать ими незадачливого сержанта. Тому деваться было некуда. Воспитательный процесс на долго не затягивался. Мы вышли. Вот суки! Александр Иванович рассмеялся, как будто ничего не случилось. Ничего Шура, после этой экзекуции, они теперь надолго дорогу забудут.  Теперь и сапоги чистить завтра не надо, смотри как блестят, он поднял ногу и вертел ею. Капитану Гречишкину было двадцать восемь. Разве это возраст.Он же был еще сам пацаном.
                Глава 24

     Михаил Леонтьевич Карпов, мимоходом, как только умудрялся он один, давал мне указания. Бери машину в четвертой роте, загружай продуктами  и вези за 10 километров отсюда, к нашим. Там пожарники выбросили парашютистов, наши бульдозеристы там, Кожакарь и Радяну все им вези. Сереж,  дай машинешку, надо  продукты отвезти пожарникам и нашим, обращался я к Чиженкову. А знаешь, где они? Карпов сказал километрах в десяти, в сторону  Зейска, где то недалеко от дороги. Тогда бери газон шестьдесят шестой. В тайгу придется ехать, а зилы тяжеловаты. Хорошо. Давай.
     Через час мы были у предполагаемого места. Давай съезжай, скомандовал я Муртазину и тихонько мы поехали в глубь тайги. Вскоре стало трудно ехать. Что тяжело идет, спросил я у солдата. Как бы не сесть товарищ старший лейтенант. Вскоре и сели. Небольшая ложбина нас не пропустила. Все, сели, сказал солдат. Кроме наших нас никто не вытащит. Пойдем искать. Пойдемте согласился солдат. Вскоре вышли на место, где бульдозеры снимали верхний слой и пошли по следу. Вскоре начало темнеть. Прошли уже километров шесть. Где же наши. Когда до них доберемся. Уже ночь наступает. В темноте можем не найти. Вскоре стало совсем темно. Солдат молчал следуя за мной. В темноте мы уже не стали различать дороги, проделанной нашими бульдозерами. Потемнело еще сильнее пошел дождь, засверкала молния. Смотрите товарищ старший лейтенант первая молния. Был май месяц. Постепенно дождь усиливался, гремел гром, сверкала молния. В течении часа, на наших глазах загорелось деревьев шесть. Смотрите изумленно говорил Муртазин и на наших глазах сильный удар молнии попадал в середину дерева. Отчего оно мгновенно воспламенялось и сразу ярко горело. Ну ка выходим на полянку, а то не дай бог убьет, вспомнил я школьную науку. Под деревьями стоять нельзя. Часа, через два дождь закончился. Мы изрядно устали. Вот дураки, что же мы с собой ничего из еды не взяли. Жрать охота, говорил Муртазин. Все промокшие мы сели под дерево, прижались спинами друг к другу, что бы хоть немного согреться. Весной на БАМе холодно. Подремали немного. Мошкара не давала покоя. Ну, что отдохнул? Спросил я. Отдохнул немного. Куда пойдем, товарищ старший лейтенант? Сейчас солнышко выйдет и определимся. Я пока сам не знаю куда мы вышли. Но солнце в этот день не вышло. Мы ходили и кружили на ощупь. Пили воду из болтц и ели оставшуюся с прошлого года кое где появлявшуюся сухую бруснику. Муртазин вел себя молодцом, не ныл. Но доверился мне полностью. В этот день мы своих не нашли. Я стал беспокоиться. Вот черт дернул, думал я сам про себя. Сможем ли выйти? И те без продуктов сидят. Ночь так же провели в полудреме. Утром взошло солнце. Ну, что, попробуем опредилиться, надо идти на солнце, там восток, выйдем на ИЖАК. Давай те попробуем согласился солдат. Весь день шли на предполагаемый восток. К вечеру послышался гул машины. Слышишь Муртазин обрадовался я. Слышу товарищ старший лейтенант, обрадовано воскликнул он. С какой стороны звук? По моему слева, говорил он. А мне кажется справа, возражал я ему.  Нет слева, настаивал он на своем. Машин к вечеру шло мало и мы чутко прислушивались к каждому звуку. Вскоре стемнело. Давай переждем ночь. Утром снова сориентируемся. Пока вновь ни куда не ушли в сторону. Но на сердце уже не было так тревожно. Мы были где-то у цели. Страшно хотелось жрать. Утром чуть свет с первыми лучами солнца мы двинулись в путь. Холод и голод, делали свое дело, да еще мошкара. Мы сильно устали. Выдержать бы. Хоть бы грибы какие попались мечтали мы. Но еды не попадалось. Эх товарищ старший лейтенант пожрать бы сейчас в нашей столовой солдатской, хот чего. Все вкусно показалось бы. Терпи Муртазин. Сам жрать хочу. Сил нет.  Часам к десяти стало отчетливо слышиться гул машин. Ну теперь вперед. Последние два час мы практически не разговаривали. Олько брели по тайге. Наш путь пролегал на сопку. Вскоре мы поднялись на нее. Светило яркое солнце. Внизу в белесой дымке простирался Ижак. По дороге шли машины. Но мы знали сколько еще до нашего Ижака. Высота скрадывает расстояние. Мы шли друг от друга метрах в ста и так же при выходе наверх и поняв, что мы дошли, тут же рухнули наземлю, где и стояли. Припекавшее солнце тоже сделало свое дело, мы уснули мертвецким сном. Часа через четыре я проснулся, было уже по вечер. Вставай Муртазин, тряс я его. Пойдем, а то ищут наверное давно. Он медленно встал и мы двинулись вниз. Вниз не вверх, но ноги все равно не слушались. В сумерках пришли в городок.  Я зашел к Родиончикам, в вагончик. Ты где пропал Саш, что то не заходил. Я рассказал, как получилось. А тут о вас и не вспоминали. Думали вы там, на пожаре остались.
     Утром забрав у Сереги Чиженкова КРАЗ болотник, мы с Муртазиным поехали вытаскивать свой газон. Продукты уже были никому не нужны. Пожар с помощью дождя удалось лаколизавать. Мы приехали в городок. Вечером я спросил у Родяну, где они находились? Оказалось, что мы миновали их буквально в трех шагах, а так , как было очень темно, мы их палатку просто не заметили. Бульдозера стояли в стороне, а палатку мы обошли с правой стороны.

                Глава 25

     Малюгин, давай на смену заступай, сегодня в ночь, гундел комбат, после развода. Есть. Вот гад. Днем на смену не ставит. Знает, что отдыхать у меня времени не будет. Ничего. Лишь бы механизмы работали. Покимарю, как нибудь. А на следующий день другие задачи. Как бывало раньше, давай весь хозсброд собирай свой и на насыпь. Видишь дожди. Водичка наш враг. Все размоет. Берете, ломаете ветки, делаете метелки и разгоняете воду. Есть. Мы шли на насыпь идеально отсыпанную, ровную, ровную, на которой скапливались лужицы. Только разгоним лужи, опять дождь. Затем комбат отстал. Видимо смирился. Лето пролетело. И уже сентябрь. Александр Иванович, дайте отпуск, жене рожать пора. Хоть помогу ей. Да, к тому же в роддом надо везти будет. Сами знаете. Транспорта нет. Пока найдешь, сам родишь. Хорошо. Иди в отпуск. Здесь значит будешь гулять? Здесь. Куда мне с маленьким ехать? Если, что я тебя потом отзову. Самому надо в отпуск ехать. Хорошо. В сентябре я пошел в отпуск.
       В ночь, на восьмое у жены начались схватки. Сашь, беги за машиной. Я всегда вечером уже предупреждал солдата. В постоянном городке, у соседей в парке,  на всякий случай стоял один зилок сто тридцатый, дышавший на ладан. Солдат поднялся быстро. С десятой попытки машина завелась, работая с перебоями. Света не было. Давай поехали, подстегивал я его. Как без света поедем? Не мог за день сделать? Когда делать товарищ старший лейтенант. Весь день в разъездах. Не волнуйтесь. Ночь светлая. Я все вижу, как нибудь доедем. Я эту дорогу наизусть знаю. Быстро забрав жену, мы ехали в Тынду. Жена терпела, сильно пощипывая меня. Мы успели. Я сдал ее акушерам. Езжайте домой. Завтра приезжайте. Наутро я был в детском саду, который временно был роддомом. Кто родился? Стучало в голове. И тут же, лишь бы все хорошо. Какая разница кто. А хотелось парня. Наутро пришел узнать, как дела? Подошел к спискам и прочитал,  девочка рост, такой то, вес такой то. И я уже не хотел парня. Я хотел только дочь. Я пошел к окну. Жена стояла с дочерью и показывала мне ее. Я кое, что смог рассмотреть. На тебя похожа проговорила она, нежно держа дочку. Все время спит. Ну все иди, махала она мне рукой. Завтра приходи. И мы с Минусом ушли. Он сопровождал меня. Ну, что? Надо это дело обмыть. Мы набрали водки и вина и поехали на восемнадцатый. Двери в квартире Радиончиков не закрывались три дня. Все ходили и пили за мою жену и дочь, а так же за счастливого отца.
     Вскоре жену выписали и мы приехали домой на восемнадцатый километр,
Такой уже родной и близкий. День туда, день сюда, да и какой отпуск при части, то одно,  то другое. Дома не засидишься. Да и не думалось об этом. Уже лег снег. Приударили сильные морозы. Малюгин, давай на трассу. Нагулялся? Улыбался Гречишкин. Сегодня Лагай, Свирский, Комлев, Авдеев, Огарков и ты выдвигайтесь на трассу. Комбат отправляет всю оставшуюся технику, в том числе комбатовозку. Комбатовозкой звали у нас комбатовскую желтую УАЗку.  Леха Огарков, мой земляк из Саратова, оторви и выбрось. Он немного картавил и каждый день по обыкновению поддавал. Невысокого роста, остроносенький, чернявый и кривоногий. Чистый казак. Наверное и у меня дед такой был. И характер, характер будь здоров! Ничем не сломить! Мал клоп, Но вонюч! Никому спуску не даст. Злой  до работы. И такой же бесстрашный. Ну Шугец, едем! Кортавил он. Как скажете товарищ зам по тех. Я техникой не располагаю. Наше дело подневольное. Командир здесь ты. И Леха тихо засмеялся. Все готово Лех? Все. Как всегда, когда уже начинало темнеть, колонна из пяти машин выстроилась, около жилого городка. Впереди стояла Уазка, а за ней еще четыре машины. Шурец мы с тобой по Зилам садимся, ты в продуктовый, а я с запчастями, так Лагай распрядился. Сам он в УАЗ ке едет. Вскоре появился и Лагай с сумкой, замначальника штаба батальона. После того как посадили Валеру Голиченко и сделали над ним показательный суд, в батальон прибыл капитан Лагай. Полная противоположность Голиченко. Шустрый, подвижный, невысокого роста, кореец по национальности и очень ответственный.
     Готовы? На ходу спросил он и не дожидаясь ответа продолжал, едем по реке. Так быстрее будет. По льду, как по асфальту пролетим. Свирский! Ты давай со мной в УАЗку. И мы тронулись. Обсосать приказ командира не было времени. Но мы рисковали. Проехать по Гилюю семьдесят километров и выйти где-то около Маревой заманчиво. Но никто же не ездил там до нас. Когда то ездили, но когда. А наледи, а ночь. Но колонна уже спускалась к реке ведомая Лагаем. Через два, три километра  река запарила. Все понятно, сейчас пошли наледи. Как бы не врюхаться. Лагай повел машины ближе к берегу. Впереди еле мерцали не видимые из-за пара огоньки стоп сигналов. Да и какая разница ближе к берегу или дальше. Если русло поворачивает, может и у берега сразу до двух трех метров быть глубина. Это тебе не бензовозы. Те хоть из-за бочки, как поплывки становяться и выбраться можно и вытащить тоже. Моя машина шла четвертой. Впереди шуровал Леха Огарков, груженный железом. Пороли уже по воде. Вдруг на глазах у нас сто тридцатьпервый Зилок Лехи нырнул и огоньки, светлячки пропали из виду. Стой!-крикнул я солдату. Давай из машины! Мы выскочили из машины. Тяжелая машина Лехи провалилась по самые борта. Они с водилой уже выбирались по пояс из воды. Хана Саня!- кричал Леха. Провалились! К нам уже подбегали и Лагай со Свирским и Саня Комлев, из впереди идущих машин. Что делать будем товарищ капитан? Вытаскивать! Резко бросил  он. Ты свою оставляй на месте. Чуть ближе только подгони. Говорил он мне. А ты Комлев, высаживай бойца и разварачивай ее мордой к нам, светить будем. Сейчас быстро всех бойцов сюда и сами тоже, перегружаем железо в другие машины, а эту попытаемся вырвать, пока не вмерзла.
Леха Огарков и боец- водила, уже мокрые, полезли в воду цеплять трос. Зацепили быстро и попрыгали по машинам, греться. Пособирали поваленные деревья, подложили под колеса и двойной тягой, с матом, вырвали машину из ледового плена. На сегодня эксперимент был закончен. Времени было около двенадцати часов ночи. Сейчас едем быстро назад на восемнадцатый сказал Лагай. Ночуем. Обсыхаем, отдыхаем и завтра по дороге выезжаем на трассу. Леха и боец разделись в кабине до гола, получили от кого-то запасные трусы и майки, спортивные костюмы и поперли в обратном направлении. Что зема? Херово? –спросил я у Лехи. Ерунда! Вот когда в воде были, аж яйца звенели! А сейчас по бутылке заглотим и норма! – куражился неунываемый Леха. Главное машину вытянули, а я грешным делом думал повозимся, продолжал он. И радостно добавил, есть бог на свете! Дома женам ничего не сказали, а назавтра  рано утром выезжали вновь, машины не глушили, да и глушили то их редко.



                Глава 26

   Утром, Лагай, такой же бодрый, как ничего и не случилось вновь рассаживал нас по машинам. Едем за мной. Острый на язычок Леха Огарков добавил со смешком, по Гилюю товарищ капитан? Лагай резко развернулся. Если надо и по Гилюю снова поедем, а пока по трассе. Все. Всем по машинам. И колонна тронулась в путь. Прошли все и Маревую и Дипкун миновали, идем на Горный, а там по Зейскому водохранилищу к себе в городок. Ну мандец, ему надо было в мореходку идти а он в железнодорожники пошел, пробубнил калининградец Свирский. Разговорчики, резко остановил всех Лагай. Перед Горным пошел сильный снег. На водохранилище вышли ноью. Сейчас по реке быстро до батальона выйдем. Даже если выезда не будет, бульдозера наши возьмем и вытащим всю колонну. А если по дороге поедем, то еще пол суток, а так часа три и на месте. Вскоре потерялись очертания берега и огней поселка, затем километров через тридцать дорога раздвоилась. Куда ехать мы не знали. Мужики! Едем направо! Руководил Лагай. Направо,так направо. Лишь бы горючки хватило. Дело было швах. Мы поняли, что заблудились. Да, на карте снежных дорог не наносят. У кого сколько бензина осталось? Спросил Лагай. Всем слить и распределить по машинам равномерно, согласно расхода. Так и сделали. Ехали оставшиеся четыре часа, до утра в полном неведении и вдруг показались огни. Слава богу. У всех бензина ноль. Вот, вот встали бы. Выехали с реки на берег, что за поселок? Иди спроси Серега, что за поселок? По моему какой-то леспромхоз. Свирский пошел в первую попавшуюся избу. Через некоторое время он вернулся. Вот это заехали мужики! Бамнак! Мы совсем в другую сторону уехали. Лагай молчал. Потом встрепинулся. Пока бензин есть, стоим и ждем рассвета. С рассветом идем к председателю, попросишь Малюгин бензина. Рассчитай сколько надо. А где доверенности? Доверенности у меня есть и через некоторое время он протянул мне ее. А пока давайте покимарим.
     Через пол часа рассвело. Ну я пошел товарищ капитан. Давай, иди. Управление леспромхоза было открыто. Оно было двухэтажным, но ужасно холодным. Интересно, что они здесь не топят? Я пошел по табличкам. Вот он и начальник. Его кабинет. Робко постучавшись,  вошел. Разрешите? Спросил я. За столом, в черном полушубке, сидел грузный человек, лет сорока. Он явно не был заинтересован в моей персоне. Он даже не хотел отрываться от кучи бумаг на столе. Старший лейтенант Малюгин, зам по тылу мехбата, соврал я, и подошел к его столу. Он поднял голову и посмотрел на меня. Откуда вас к нам занесло? Заблудились. Хотели выскочить с Горного по реке, к себе на Иванжу и заблудились. Ухари! Произнес он. Как же бы вы туда выскочили, если туда дороги нет. Думали, что есть.
Какие проблемы? Снова из под бровей глянул он на меня недобро. Этот не даст, подумал я про себя. Но выхода не было. Мозги работали быстро, обдумывая варианты. С горючкой плохо. Какой горючкой? С бензином. Сколько надо? У нас пять единиц техники. Ух ты! Да вы, что ребята охренели. У меня бензин на вес золота. Попробуй его сюда доставь. А у вас пять единиц! Я дам доверенность. В доверенности ли дело. Он замолчал. Замолчал и я. Наступила неловкая пауза. И вдруг резко сказал, гони машины на заправку, я дам команду. А где заправка? Как выйдешь из управления, сразу направо увидишь. И он снял трубку,  потеряв ко мне всякий интерес. Доверенность на ГСМ отдашь, нехотя крикнул он мне вслед.
         Есть ! Кричал я Лагаю. Что есть? Дал бензин. А куда бы он делся? Мы бы ему хребет поломали если бы он нам попробовал отказать,  глаголил Лагай. Что то ты сам не пошел ломальщик хребтов, а меня заслал, подумал я. Машины развернулись и колонной пошли на заправку. Катаются тут всякие,  бурчал мужичок средних лет. Сами не знаем, что делать с горючкой, а тут еще вас принесло – вояки. Местные недолюбливали войска. Видимо  в свое время их связывали не совсем нормальные отношения с органами власти и все люди этих поселков сохранили такое отношение к людям в военной форме. Это было видимо на генетическом уровне. И с этим ничего не поделаешь. Приходилось и нам мирится с этим. Заправившись и наскоро перекусив, тем, что было, мы тронулись к себе, только уже назад в Горный, а оттуда по дороге к себе в батальон.
         В родной батальон мы въезжали поздним вечером. Перемахнули через железнодорожный переезд отсыпанный самими и оказались  в городке,  освещенным огнями. Размещайтесь и ждите указаний, молвил  напоследок Лагай и исчез из вида. Видимо подался докладывать комбату, произнес Свирский. Давай мужики расходится, с этого рая не выйдет не хрена. На том и порешили, и быстро разбежались по вагончикам, оставив машины под охрану бедному дежурному.
         Санечка приехал!  Захлебывался от восторга Леха Лелейко. Сашенька уж, как я тебя ждал! Как я тебя ждал! Ты,что Леха? Комбат сегодня сказал, что только Малюгин приедет, ты Лелейко поедешь на отгулы. Езжай собака, согласился я. Как же я тебя люблю за это, еврейчик ты мой, не унимался он.  Да. Когда хохол родился –еврей заплакал. Слышал такую поговорку Леха? Все падали со смеху, слушая нашу безобидную перепалку. Ради такого случая, надо выпить. И Леха ушел, возвратясь через пять минут с десятилитровой бутылью браги. Специально для этого случая берег хлопцы. Ах ты скотина такая, а мы к тебе со всей душой, весело клял его Иван Селякин, старшина второй роты. Мы к нему по человечески, а он. Да вам только намекни, вы все в момент выжрите, ретировался Леха. А еще через пять минут, все офицеры и прапорщики гуляли, не забыли и бичей, забредших ненароком на огонек. Через час, в ход пошла вторая бутыль, а вскоре и третья, и когда ноги уже не поднимались, а Витька Битус в очередной раз заснувши на месте обассался, все решили разойтись. Оставив на столе последнюю десятилитровую бутыль, почти пустую, гору окурков, и непередаваемый словами аромат дыма сигарет «Прима». Легли легко. Вставали тяжело. Даже дым по –моему не успел рассосаться. Мужики, гляньте, что у нас твориться,  сидел на кровати с всклоченными волосами на голове Леха, по утру. И дивился происходящему вокруг. Потихоньку начали поднимать головы и другие. Ты, что хотел Леша, мягко произнес Селякин, выпивали вчера ребята немного. И все с больными головами, рассмеялись до упаду. Слушайте, а Битус молодец какой, нассал на кровать Комара. На хрена ему выходить ссать на мороз. Прикинулся шлангом, надул, а когда все уходили, тоже сам пошел, своими ножками. Вам что, только поржать. Хоть бы матрац мне поменяли. Комаров заснул еще пораньше Битуса, и ему в то время было глубоко плевать в какой кровати спать. Ничего Шура, не унимался Селякин. Сейчас штаны просушишь и на склад. У тебя Саня, как в том анекдоте про генерала! –сказал Серега Баранов. Что за анекдот? Заинтересовались все. Погулял накануне генерал хорошо, ну как мы вчера приблизительно, обрыгался весь и уснул, уйдя в себя. А утром проснулся, стыдно перед денщиком и говорит, этот полковник Петров, совсем обнаглел, нажрался вчера до такой степени, что весь китель мне обрыгал. Пришлось наложить ему взыскание, трое суток ареста. А деньщик вычищая обмундирование генерала и говорит возмущенно, правильно сделали господин генерал, только мало вы его наказали, ведь он скотина еще вам и в штаны насрал!...  Приступ хохота задушил всех. Минут через пять пришли в себя. Пора вставать мужики, пока все не обоссались, изрек Леха. И все начали потихоньку вставать, изрыгая смешки то в одном углу, то в другом углу вагончика, вспомния про бедного генерала. Добавил смеха и Серега Баранов. Степенно налив себе одеколону и осведомившись, не примет ли кто участие в столь незатейливой похмелке-лихо засадил в себя стакан мутной жидкости и тяжело вздохнув перднул. Подъем был окончательно произведен.



                Глава 27

           На развод вышли все до единого. Ну, что у нас там, без потерь? Спрашивал Лагай. Без потерь, неслось отовсюду. И строй захлебнулся от смеха. Прекратить смешки, вскрикнул Лагай и сам рассмеялся. День начался. Теперь сверимся. Держал он в руках книгу учета личного состава. Иванов! Я! Комаров! Я! Лелейко! Я! Вышенский!... Вышенский!Я! Чего молчишь? Не отвлекаться. Из-за вагончиков на плац, уже неспешно выходил майор Словак. Новый начальник штаба,  ростом выше среднего, худощав и интеллигентен. Это тебе не  Бушманов. Не матом не покроет и не пошутит. Но вскоре все привыкли. Человек оказался порядочным и очень работоспособным. За ним появился и Магировский, новый зампотех. Похожий по складу характера на Словака. Только зам по теху было уже за сорок и он был полноват. Но полнота не портила его внешнего вида. Если Словак иногда заводился, то Магировский вел себя абсолютно спокойно, никогда и не в чем не повышая голоса на подчиненных. Они поздоровывались друг с другом и встали напротив строя, по центру. Последними появились замполит и Быков. Медленно ступая, они шли с левого фланга строя. Начальник справа! Выкрикнул Лагай. Михаил Леонтьевич остановился, а комбат продолжал движение. Словак резко скомандовал, батальон и не надолго замер, смирно! И четким строевым шагом направился к комбату. Комбат стоял на месте, приложив руку к головному убору. Что-то наша цапля, не идет к Словаку навстречу. Тихонько прокомментировал Гороховский. Разговорчики! Остановил всех Лагай. Комбат принял доклад. Нехотя спросил. У заместителей есть что? Нет, ответили по очереди каждый. Тогда развести людей по обектам работ.
    После развода все разошлись  по своим рабочим местам. Запыхтели выезжающие в карьер Магирусы. Разъезжались транспортные машины. Оставляя за собой клубы дыма и непередаваемый запаха солярки. Кто служил в мехбате тот знает. Когда на морозном воздухе, стоишь в парке и живешь жизнью техники, как она нехотя работает, как бы предвкушая, что подождите в дальнейшем я все выдам, что от меня надо. А пока подождите, дайте приработаться. И этот неповтаримый запах смеси морозного воздуха и отработанной солярки. Прошло время. Стоишь где нибудь, вот так зимой, а рядом тарахтит дизилек и источает из себя тот же запах. И ты уже опять  в тех годах, и в той своей стихии, весь наполненный воспоминаниями.
     Малюгин!- окликнул меня комбат. Какие у тебя планы? Да вчера все спланировали на планерке. Если изменений нет, то сейчас в карьер. Надо столы, скамейки подремонтировать в палатке, на месте приема пищи. Правильно, правильно. Берешь с собой кого? Из хозвзвода Ивана Куфту. Он парень мастеровой. Инструмент берет и едем. Давай, давай. Отношения с Быковым постепенно налаживались. Да и Михаил Леонтьевич уже не был так придирчив ко мне. Четвертый год  службы в батальоне подходил к концу. Уже и ребят то не осталось с кем я начинал службу. Тихо собрался и уехал Сашка Иванов. Встретились с ним только в Тынде. Я ехал из Тынды на восемнадцатый, а он только приехал на нашем сто восьмом, в Тынду.  Саня! Ты куда? Уезжаю Саша, в Харьков. Чего не зашел? Да я вчера поздно с трассы приехал, да и чего тебя беспокоить, у тебя дочь маленькая, семья. Выпить и то по человечески нельзя, как раньше бывало. Помнишь? Помню Саня. Да и мысли все уже о доме, о сыне. Ну ладно, счастливо! Тороплюсь на поезд Саша. Мы обнялись и разъехались по сторонам.
      На душе остался тяжелый осадок. Перед свадьбой Валька Воронцова говорила. Эх. Саня, посмотреть бы на твою мать, которая тебя родила! Но, когда я женился и все мои похождения с друзьями закончились, вот тут и появились обиды. Шура, ты не такой стал! Что с тобой стало? Ворчал недовольно  Воронец. Саня, семья у меня появилась. Семья. Мои друзья холостяки, и не только, еще не могли переварить то, что все меняется со временем. Появляются новые обязанности и ответственность за семью. У многих этого не было. И многим казалось, что такого не должно быть. Ведь я был достоянием батальона. Балагур и кутила, а тут на тебе. Вот и Иванов Саня, мой друг, не зашел вечерком даже, когда приехал. Да неужели мы его бы не встретили! На сердце осталась тяжесть.
        Не успели осмотреться, а комбат отправляет назад, на восемнадцатый. Пока сильные морозы не жахнули, езжайте с Барановым, завозите продукты и вещевку на всех, в том числе и на офицеров. Есть! Машинами теперь не навозишься, далековато, да и зачем, добавил он, когда мы уже выходили от него. Шура, как ты видишь, выполнение нашей задачи, спросил меня Серега сразу. Да никак Серега, выполним. А я себе не представляю. Что буржуйки будем ставить? Задавал он вопрос. И отвечал сам же, сгорим к чертовой матери. Пошли Серега на вертолет, не забивай себе голову. На месте разберемся. На том и порешили. Взяли зилок и отправились на вертолетную площадку. Народ, как всегда толпился у площадки. Борта не было. Не было и машин, значит ждут. Вылезли из машины и посчитали людей. Двадцать шесть рыл. Как в аптеке Серега. Если груза какого нибудь не будет, то улетим. Мы то старые волки знали, что зимой двадцать шесть на свой страх и риск командир заберет. Положено двадцать два, но возьмет и двадцать шесть. Летом проблематичнее. Шестнадцать, восемнадцать человек предел. Отпихивают летуны лишних, буквально пинками. Лезли на вертолеты штурмом, как в годы гражданской и отечественной войны на вагоны с паровозами. Куда вы! Не можем взять больше! Все, предел! Летчки отталкивали последних и убирали лестницу. Все теперь можно было уходить, если не попал в число счастливчиков. И все равно стояли и смотрели до конца, пока вертолет не скрывался из виду. Вдруг посчастливится и зайдет на посадку.
    На этот раз нам повезло. Мы облакотились на топливные баки и смотрели в окно. Закрутились винты вертолета. Машина вздрогнула. Поднялась вверх и резко с наклоном вперед пошла прямо, набирая высоту. Шалят летуны!- кричал я на ухо Сереге. Шалят, согласился он и заулыбался. В Дипкуне дозаправились и пошли дальше на Маревую и Тынду. Два с половиной часа лета, и мы на месте.


                Глава 28

          Управление бригады, кишело людьми как встревоженный муравейник. Навстречу попался Сан Саныч Сорокин, наш бригадный ветеринар. Толстый, здоровый, на нем чего только не было навешено. Что случилось Сан Саныч? Ой беда хлопцы! Говорил он, изображая испуг.  Сбор объявили. Вы посмотрите на меня, мирного человека, понавешивали черт знает что. Беда мужики, продолжал смеяться он. А вы что? К нам хлопцы? Глаза его косили от природы и добавляли ему только еще болше доброты, а нам веселья. К Гречко мы. Да здесь он где-то. Видел я его. Но в этой суматохе разве сейчас разберешься. Что делается, что делается, повторился он, сокрушенно матая головой и давясь от смеха. Ну ладно хлопцы. Удачи вам. А то дизертиром объявят. И он удалился. Ну, что Серый? Попали. Бурыкину, да и Носову сейчас не до нас. Поди такие же навьюченные бегают. Пойдем к Гречко, он может посвободнее будет. Негоже зам по тылу бегать в полной экипировке. Так оно и было. Разрешите товарищ подполковник, обратился я к нему из-за двери. А, Малюгин! Входи! Входи скорее. Наш батальон был прикомандирован к Дипкунской бригаде и мы одни остались оторванными от родной тридцать пятой бригады. Остальные батальоны вернулись уже назад и вовсю лапатили Маревую. Наш же 206 отдельный, как проклятый трудился в районе стыковки двух корпусов. А если сказать прямо, то и своей тридцать пятой мы на хер были не нужны и чужой четвертой дипкунской бригаде были по барабану. Четвертая требовала от нас только кубы, а так мы были чужаками. А тридцать пятой мы были попросту не нужны, так как работали на четвертую бригаду. А это как в большой семье, лишний рот. На довольствии мы оставались так же в своей бригаде.
             Ну рассказывай, как у вас там обстановка. Я рассказал, приблизительно так же как описал выше. Понял, закивал головой Гречко. Что тут говорить. В тяжелом вы сейчас положении. А ты то, чего приехал? Я рассказал ему про задачи, поставленные комбатом. Выслушав меня, он добавил. Ладно. Сейчас эта лабуда закончится и я вызову к себе начпрода и начвеща, что тебе надо по плану, и по продуктам - получишь. Ты один. Нет. С прапорщиком Барановым. Ну давайте, ждите. Скоро мышиная возня закончилась. Да и не до тревог было. Дни стояли напряженные. Пусковые объекты не ждали. Все крутилось колесом. Минут через двадцать в кабинет влетели одновременно и Леша Бурыкин, и Коля Носов. О! А вы, что здесь делаете? И Леха бросился ко мне обниматься. Мы заканчивали с ним одну бурсу, в том же восьмидесятом году. Здорово братан! Сто лет тебя не видел. Это точно Леха! Давно не виделись. А сзади наседал Коля Носов. Он был семьдесят пятого года выпуска и до того сросся с желдорвойсками, что как будто бы и не учился никогда в нашем Вольском. Ну вы, братаны, дайте дяде сказать, сипел он. Давай Коля, отступил Леха. Вот так давно бы! Что приехал Шура? Я повторился. Да, мы тебе не завидуем. Мало того, что забросили к черту на кулички, так еще и не нужны никому. А наши все на местах работают. Даже без полевых городков. Вот лафа! Только мечтать раньше можно было. Сань, мы тебе поможем. А чем отправлять будешь. Комбат сказал вагоном. Он что одурел? Без сопровождения вагон отправлять, по времянке? Нет. Так дело не пойдет, возмущался Коля. Да не без сопровождения. Мы будем с Барановым сопровождать. Вы, что? С ума сошли! На улице уже тридцатник по ночам давит. Да знаем мы. Туда недавно по речке ехали. Недвусмысленно переглянулись мы с Серегой. Тем более, продолжал возмущаться Коля. Коля, как хочешь, но нам надо отгрузиться, что нибудь придумаем. Ну смотрите мужики. Сами за все отвечать будете. Ответим Коля. Ответим. Помоги только отгрузиться, машин у нас нет здесь. Да это ерунда. Дадим команду на базу и бойцы, и машины будут. Только не зевайте, а то они у нас такие, из под носа упрут. Это мы не проморгаем. Не первый год на БАМе. У нас у самих такие орлы. Ну все, так и решим. Сейчас я у Харченко уточню насчет вагона и если, что, завтра будем загружаться. Он снял трубку и попросил телефонистку соединмть его с Банасом- 3. Корица? Соедините мне Банас-3. Банас-3? Харченко мне соедините. На той стороне ответили. Харченко! Узнай быстренько по поводу вагонов на станции,  под загрузку. Харченко, что то говорил. Затем Коля положил трубку. Минут через десять доложит. Минут через пять зазвонил телефон. Ну, что? Звонил Харченко. Коля положил трубку. Харченко на завтра заказал крытый вагон. Давайте с утра пораньше подъезжайте сюда и будем грузиться. Спасибо и мы вышли из кабинета. Леша засобирался с нами. Погоди Саня, провожу. Мы вышли. Сань, Коля рапорт написал на перевод в другой род войск, по плану замены. Ты же знаешь сколько лет он в батальоне ходил старлеем. Год назад капитана получил. А скоро и майора получать, а здесь негде, зам по тылом не хочет. Гречко рапорт подписал. Ты подумай, по поводу перевода на его место. Мне и думать нечего Леша, обязательно пойду если предложат. Предложат. Я с Гречко переговорю. Да и ставить кроме тебя некого. Двое вас в бригаде осталось крепких. Ты да Петя Старожук. Петя Сторожук артачится, не хочет служить на БАМе, проситься в другой род войск, а его отпускать не хотят. По моему Ярославский полк предлагают. На него он  дал согласие. Вобщем подумай, а мы с Колей, твою кандидатуру  поддержим. Спасибо Леша. Рановато только об этом думать, еще только октябрь на дворе закончился. Это да. Но не успеешь оглянутся а уже и пора, а ты в отрыве, могут и не вспомнить. Хорошо Леха. Счастливо! До завтра.
       Что Шура, на бригаду сватают? – спросил Серега Баранов. Сам же все слышал. Иди Саня, иди. У нашего батальона, чувствуется мне, будущего уже нет. И он глубоко вздохнул.



                Глава 29

      На следующий день, прихватив необходимые пожитки, мы рано утром отправились с Барановым  в Тынду, в управление. Успешно миновав мост через реку Тынду,  пройдя по деревянному тротуару, мимо базы военторга, свернули налево и оказались у ворот бригады. Вы к кому товарищ старший лейтенант? Поинтересовался сержант, дежурный по КПП. Сообщи дежурному, старший лейтенант Малюгин и прапорщик Баранов  из войсковой части 18873, и добавил,  хозяйство Быкова. Солдат покрутил ручку телефона и через минуту пропустил нас.
   Проходи, проходи Малюгин! – радостно с улыбкой встретил нас майор Краснослободцев, дежуривший по управлению. Как дела? Давненько вас не было видно, забрались к черту на кулички. Он был невысокого роста, седоватый, крепенького телосложения, немногословный, немного застенчивый и очень добрый. В последствии несмотря на разницу в возрасте, ему было под сорок, мы сдружились. Саша. у тебя сколько девочке лет?- спрашивал он. Три годика. На, протягивал он мне пакет с детской обувью, смущаясь. Она почти неношена. Зачем покупать. Дети быстро растут. Младшенькой моей уже восемь лет. Остальные взрослые. Я забрал пакет. Спасибо. Душевный был человек. После увольнения в запас, он уехал в Самару. Чисто случайно узнал. Где-то, в в двутысяча четвертом году, приезжал он в Москву, заходил и в управление войск. На Казанском вокзале прихватило сердечко, там на перроне тихо и умер. По документам опредилили кто и вовремя сообщили. Похоронили дома.
    Ты к тыловикам? Спросил он. Они уже на месте. Да. Мы вчера с ними уже договаривались. Ну проходите, проходите, пропускал он нас, заходя в дверь дежурки. Разрешите? Давай без фамильярностей Санек!  Сипел радостно Коля Носов. Заходи братан! Вторил ему Леха Бурыкин. Ну, что! Мы все накладные вчера еще подготовили. Доверенности, чеки привезли? Все есть. Тогда вперед. На базе уже предупреждены. Погодите мы с вами пойдем, добавил Коля, одеваясь.  Заторопился и Леша.
      На базе войсковой части 01215 действительно уже нас ждали. Начальником отдела хранения, уже был назначен прапорщик Харченко Володя, начальником склада  стал молдованин, прапорщик Костя Мунтян, начальником мастерской сержант сверхсрочной службы Юра Мирончук, а начальником химчистки Вася Дубовец. Все молодые и горячие в работе. Привет мужики! Просто поздоровывался со всеми Коля. Здравия желаем товарищ капитан, ответили  с почтением они. Все готово? Все. Только вот их ждали. Указали они на нас. Машины командир уже выделил. Он на месте? А как же! О командире базы подполковнике   Баранко, стоит говорить отдельно. Трудяга, до корней волос. Он не знал выходных, впрочем, как и все мы в то время. Он не отбывал номер. Он работал. Работал на износ. Дежурный! Давай машину! Командовал он на ходу, выходя из кабинета. И машина в мгновенье ока уже стояла перед штабом. Он быстро садился в нее, несмотря на свой возраст и телосложение. Ему было около пятидесяти. Он был жестким и справедливым. В части его уважали.  У него был непререкаемый авторитет. Не дай бог не выполнить его команды. Это в голове не укладывалось. Через пять минут, подъезжая к дому, у «Белочки», он быстро выскакивал из машины, оставляя водителя  на месте. Заходил домой, и не раздеваясь шел к столу. Ну, что голуба моя, обед готов? Спрашивал он у жены. Готов, а как же. Она садилась напротив, сложив руки и смотрела на мужа. Не снимая шинели и головного убора, не разуваясь,  он жадно и быстро ел. Он не садился за стол, а ел стоя. Спасибо голуба моя, разворачивался и через пять- восемь минут уже садился обратно в машину, отправляясь на базу. Во сколько будешь? Кричала жена ему вслед. Не знаю. Я тебе позвоню. Дверь машины захлапывалась с последними его словами и он уезжал. Таким был подполковник Баранко. До мозга костей работник. Работник неустанный – хозяин в своем доме, в своей части. В шесть часов утра, он уже был на службе и уезжал часов в одиннадцать вечера , в лучшем случае.
      Пойду к командиру,  обернувшись сказал  Коля. А вы давайте загружайтесь. Я с тобой Коль, пойду тоже поздоровываюсь с Михалычем, бежал за ним Леха. И они пошли внутрь штаба. Товарищ старший лейтенант, как будем действовать? Спрашивал меня Харченко. И продолжал,  хотите я своих людей на машины посажу. Хотите сами. Володь, давай сам организовывай, а мы с Барановым будем на вагоне все расталкивать. Бойцов предупреди, чтоб не тырили ничего. Я им сам дам, что надо. Хорошо, согласился он. А прапорщик Савинов,  уже грузил машину продуктами с Серегой Барановым. Серега!  Пообещай бойцам, что не обидишь. Дай им харчей. Работать будут половчей, да и тащить не будут. Все начальник! Какие могут быть вопросы. Заметано. Слышали бойцы?! Слышали. Тогда работаем. И работа закипела. К обеду вагон был загружен под завязку. Как же вы поедете ребята? Интересовался Костя Мунтян. Так и поедем. Давай Костя на товарную. А Юра Мирончук уже волок нам  две пояльных лампы, три канистры бензина, два больших термоса с водой. А воду зачем Юра? Все равно сейчас замерзнет. Снега по дороге наберем и натопим. Пригодиться! Ответил он. Мы тепло распрощались и они уехали.
      Темнело. Вдруг вдали появился какой то офицер, с красными  петлицами. Он приближался к нам. Среднего роста, немного полноватый. Начпрод техбата Лысенко. Он протянул мне руку. Еле вас нашел. Леша Бурыкин позвонил, сказал, что наши с вагоном уезжают, на Ижак, с восемнадцатого километра. Дай думаю зайду. Чем вам помочь? Спасибо Юрок. Помогать нам нечем. Вот ждем отправления. Сейчас сортировать уже наверное начнут. Не завидую я вам мужики. Может за фунфырем сгоняю, все согреетесь. И он ушел.  Пришел минут через пятнадцать, когда уже начали толкать вагоны. Давайте по чуть- чуть. По чуть-чуть, выпили обе бутылки. Вот дурак не догадался взять вам в дорогу. Вот мудила грешная,  сокрушался он. Юра, мы кажется поехали,  давай выпрыгивай, мы обнялись и он выпрыгнул. Ну, что Серега, закрываем ворота. Давай Саня! И мы приналягли на дверь. Она легко подалась и закрылась. Давай ее прижмем с этой стороны, что бы не открывалась. Ну, что Шура? В темноте ужинать не будем. Да и хмель бередил голову. Давай спать ложиться, а утром видно будет. Мы были одеты тепло. В бамовках, теплых ватниках и валенках. Залезли в самый верх вагона и зарылись в офицерские куртки, распечатав пару мешков. Спали крепко. Лишь под утро стали просыпаться. Из-за постоянных остановок тепловоза. Ехали в час по чайной ложке. Шура! Да мы на сороковом километре только! Если так дело пойдет, то недели через две приедем! Если доживем, добавил я, невесело. Доживем. Одну ночь пережили. А дальше легче будет. Ты не замерз? Нет Серега. У меня опыт проживания в нашей общаге. Мне не привыкать. Я и забыл. Это я привык в белых простынях нежиться. Да и я уже попривык Серега. Ну, что? Давай просыпаться.
      Мы приоткрыли дверь вагона, что бы стало светло. Тепловоз шел медленно, то и дело останавливаясь. В вагон не задувало. Раскладывай Шура кирпичи. А я сейчас с лампой позанимаюсь. Ты давай занимайся жратвой Серега! А с лампой, я и сам справлюсь. Вскоре разожгли лампу, натопили льда и принялись готовить завтрак.
Серега был поваром шестого разряда. Из дерьма конфетку сделает. Приготовил мясо в подливке и вермишель,  за уши не оттянуть. Ну-ка, Серега, прикрываем дверь. Через пять минут в вагоне была жара. Вот тебе и буржуйка! А, что Серега, площадь маленькая свободная. Топить то нечего. Только не угореть. Да и если будем злоупотреблять, можем перейти на сухой паек.
    Шел день за днем. Изо дня в день, с  утра как садились друг напротив друга, так до вечера, с перерывом на обед, играли в спичечный коробок. К концу поездки коробок можно было не бросать, как у пожарников играющих в домино. Посмотрели на костяшки и положили, объявив кого-то козлом. Так и тут. Мы не ошиблись. На десятые сутки прибыли на Ижак. Бросили нас недалеко от части, на нашем разъезде. Городок «Пионер» достался нам от гражданских. В таких городках мы еще не жили, а главное все готово. И штаб, из СПЗ, и два блока вагонов по шесть штук, и баня, и столовая офицерская, и автопарк, и подсобные помещения под склады. Оставалось сделать только солдатскую столовую.
    Мы вышли из вагона было темно и тихо. Тайга как будто застыла в безмолвии. Сколько времени Серега? Десять часов вечера Саня. Пойду я Серый к своим. Будем выгружаться. Давай. А я здесь потолкусь. Я ушел. Идти было недалеко. Впереди загорелись огоньки. Наш! Родной! Двести шестой! Я уже жил предчувствием встречи с друзьями. Ввалился в первый попавшийся вагон. Шурец! Откуда ты визжал довольный Сартаков. Из вагона Саня! Яйца себе не поморозили!? Мы вас давно ждем! Думали, что случилось. Подскочили все, и командир третьей роты Серега Чиженков. Как же вы додумались в вагоне ехать? Боялись, что порастащат все. В Дипкуне была попытка. Носились по крышам. Баранов Серега кричит, если сунетесь, стрелять буду! И как рванет со своего ствола, чуть не задохнулись. Мама родная! Ржали до упаду! Я ему говорю, ты патроны Серый прибереги. Не стреляй зря. Не послушался. Палил всю ночь. Ну и я подстроился. Не одному палить! Днем можно было не топить. Только глаза щипало. А где он толстомордый? На вагоне. Охранять остался. Так, что давайте мужики машины и бойцов, пошли вагон выгружать. Для нас это не проблема. Нам, что жить, что померать- один черт. Собирайтесь, а я побежал комбату докладывать. К другу своему?- услышал я в догонку голос Сани Сартакова. Вот зараза, подковырнул и тут, подумал я, весело захлопывая дверь.


                Глава 30

      Время шло, своим чередом. Строился БАМ, менялся. Росли и менялись мы, вместе с ним. Мужали. Викторыч, пришел ошарашенный Комаров. Склад перерыт и наполовину пуст. Ты, что Саня несешь? Я точно говорю! Ну ка пойдем, посмотрим. Склад представлял из себя рубленную избушку, но сделанную добротно и основательно. Вошли во внутрь. Склад был наполовину пуст. Саня, ты может по пьянке выдал кому и забыл? - спросил я. Да вы, что? Не выдавал я ничего и никому. Мы стояли в смятении. Пойдем посмотрим, нет ли где лаза. Обошли склад вокруг. Ничего незаметно. Обошли второй раз. Все нормально. И только с третьего зкахода удалось обнаружить, место откуда вытаскивали барахло. Смотри Викторыч, вот откуда тащили. Видишь, везде бревна проконопачены, а вот в этом звене сверху, вот здесь смотри, под самой крышей, мха нет. А теперь давай попробуем, со стороны склада, толкнуть бревна. И он толкнул их изнутри. Бревна легко подались. А ты мне Викторыч, не верил, перешел на ты Комаров. Да, Саня, что теперь делать будем? Считай, что сперли. К вечеру он посчитал. Около ста двадцати пяти комплектов костюмов утепленных солдатских, валенок и рукавиц меховых. Пока Саша, никому ничего не говори. Ничего не скажу. Вечером взяв берданку у бичей, одевшись в тулуп и валенки, пошел я незаметно в склад. Закрывайте меня. Сидел три ночи. Никого не было. Со склада, после третьей проведенной ночи, вышел на карачках, согнутый в три погибели. Что с тобой Викторович? Радикулит Саня. Потихоньку добрался до кровати и лег на масляный раиатор. Шевелиться не мог, окончательно слег. Вечером пришел Генка, который и снабдил меня берданой. Что, хреново. Хреново Гена. Ну ка, давай тулуп. Закрывай меня Комар. Я сегодня посторожу. Ночью он взял на складе бойца. Шума не поднимал. Сиди сынок смирно, а то я тебе всажу сейчас заряд. Тот сидел, как вкопанный. Утром вывели их со склада.  Воробьев! Ты?! Воробьев прятал глаза. Дожили Комар! Кто охраняет, тот и тащит. Воробьев служил во взводе охраны. Считался неплохим солдатом. Сначала молчал. Но когда с ним провел основательную беседу участковый  майор,  с Ижака, – расплакался и рассказал все. Но взять с него было нечего. Продавал комплектами, гражданским, на Ижак. Что будем делать Александр Иванович? Докладывай Гречко и Носову в бригаду. В тот же день, по телефону, я доложил. Поедешь весной сдавать куртки и брюки за всю бригаду в Томичи, на окружной склад. Постарайся там все решить. Сам понимаешь, такое количество списать мы никак не можем. Ни одним инспекторским свидетельством не отделаемся. Это надо на Министра Обороны выходить. Нам за это всю матку вывернут,  был лаконичен Гречко. Мы все поняли, но если, что ничего не знаем. Хорошо, согласился я. А как бойцов чумазых одеть? Бойцов одевали в теплое обмундирование по два раза в зиму, на свой страх и риск. Засаленные и прокопченные, в прожженном обмундироваии, они щеголяли уже месяца через три. Вот и приходилось выдавать по два раза. Приезжай к нам, мы тебе восполним костюмов двести.
     Александр Иванович, давайте машину, за шмотками надо ехать. Решил вопрос?-спросил он. Решил, на пятьдесят процентов. И так хорошо, согласился он. По весне, что нибудь придумаем. Завтра выезжай с утра, сегодня на планерке решим, на какой машине поедешь. И Комара с собой возьми,  крикнул он мне в догонку.
     Саша, даю тебе лучшую машину. Не машина, а ласточка,  светился Серега Чиженков, командир четвертой  автотранспортной роты. Кто водила, Сереж?
Качиев. Хороший паренек. Только ни разу не ездил в Тынду. Дорога тяжелая. Ты его в дороге держи в тонусе. Он парень неплохой.  Мы пожали друг, другу руки и легко вспрыгнув в машину, где уже дожидался Комарик,  покатили в сторону Тынды. Викторыч, давно я на машинах не ездил, на восемнадцатый, похохатывал Саня. Он был счастлив, как и я. Домой ехали к своим. У него также росла девчушка. Разбаловал я тебя Саня, все сам езжу, а вы на вертолетах,  шутил я. Раньше за машину в драку, лишь бы домой уехать, а теперь все вертухалу ждут. Точно говоришь начальник! Смеялся Комаров, оголяя ровный ряд зубов. Саня Комаров был щупленький, среднего росточка, с побитой оспой лицом. Мать бросила его при рождении и воспитывался он в детском доме, не зная ласки и домашнего тепла, тем не менее сохраняя в себе столько порядочности и культуры. Он не ругался матом. А если и пробовал, то оно у него не получалось. Над ним подкалывали, а он сам смеялся в ответ, стесняясь своей неуклюжести. Затем была срочная служба, школа прапорщиков и он нашел себя в армии. А теперь у него была семья и все то тепло, которое он не получил от своих родителей, он перенес на свою дочку и жену. Он был самым счастливым человеком. И никакие трудности его не тяготили. Видимо ему пришлось столько хлебнуть горюшка, что другим  не на одну жизнь хватило бы. Саша, тебе нужен начальник склада,  звонил мне из управления корпуса майор Черный, мой крестный отец. Так точно, кричал я от радости, на другом конце провода. Тогда встречай. Отправляю тебе прапорщика Комарова, он только, что по замене из Монголии прибыл. В свое время у меня начальником склада был, еще сверхсрочником. Хороший парень,  Вячеслав Анатольевич? Хороший. Но ты за ним присматривай. Да еще, он не один. С женой едет, после отпуска. Размести его. Разместим! – кричал я радостно. Мне выделил Гречишкин комнатуху, а я не женат, зачем она мне. Его там и поселю, а сам к ребятам в общагу пойду. Я еще не был женат в то время. Ну смотри сам. Спасибо товарищ майор! Не за что. Работайте. И он положил трубку.
   И вот теперь в радужном настроении, мы ехали с Комариком на восемнадцатый. Выехали по темному, часа в четыре утра. Мирно мерцали звезды на небе, светила яркая луна. Смотри Саня, выключи сейчас свет у машины и все равно видно будет, какая луна яркая. Точно Викторович! Все то ты подмечаешь. За разговорами начало светать. Дорогу мы знали наизусть, казалось закрой глаза и спроси, где едем и последует безошибочный ответ. Качиев, сейчас будет трудный левый поворот с уклоном, поаккуратнее. Качиев кивал головой и прислушивался. Качиев, сейчас тяжелый подъем, бери к краю, там не накатано, а то можем не вытянуть. Он прижимался к краю. К полудню, когда мы миновали Дипкун и мои наставления уже порядком надоели Качиеву, он понемногу стал расслабляться и от усталости наверное тоже. Ты, что то не внимателен стал? Может отдохнешь. Нет. Отдыхать не буду товарищ старший лейтенант. Для чеченца, с его гордым характером, да, что бы отдыхать! Никогда! Чем я хуже других? Другие не отдыхают сутки, не вылезая из-за руля. Часа в четыре дня, мы были уже на Маревой. Успешно миновали серпантин, пройдя вверху на сто метровой высоте опасный участок. Товарищ старший лейтенант, а как же здесь машины потяжелее разъезжаются,  спрашивал Качиев. Перевал произвел на него впечатление. Так и разъезжаемся. Машина, которая идет скраю к обрыву, прижимается поближе к краю и пропускает встречную. Потихоньку разъезжаясь. Здесь не полихачишь и я хлопнул его по плечу. Машина пошла на спуск оставляя сзади трудный участок. Сейчас Становой хребет будем проезжать. Подъем еще ничего, а на спуске поаккуратнее, продолжал я, свои наставления. Здесь наш зампотех сгорел, Соловьев Евгений Александрович, царствие ему небесное и спокойствия на том свете. Мы замолчали. Каждый, думая о своем. Машина натужено заурчала и пошла вверх на подъем. Сейчас только вверх поднимаемся, сразу переходи на пониженную вторую, или даже первую. Будет сильный спуск, с двумя резкими поворотами. Понял? Угу, лукаво, искоса посмотрел на меня Качиев. Качиев уставший от моих наставлений, зевнул момент и не переключился на вторую передачу. Хана! – подумал я. Сейчас понесет. Больше я ему ничего не говорил. Качиев судорожно пытался включить вторую. Но нас уже вовсю несло. Дорога делала маленький изгиб. Сейчас уйдем собирать тайгу вниз,  подумал я. И тут навстречу выползал из-за поворота, еле поднимаясь наверх, ловя бровку, что бы вытянуть наверх, красный бензовоз. Это был последний луч надежды для нас. Качиев и не рулил. Машина была уже не управляема. Со всего маху, своей правой стороной, мы влепили по левой водительской стороне бензовоза. Еще мгновение и все стихло. Обе машины стояли в одном направлении, борт о борт. Нас развернуло на сто восемьдесят градусов и прижало друг к другу. Все живы?  Спросил я. Качиев не отвечал. Сидя за баранкой и ошарашено вращая глазами. Комаров в попыхах не понял, что у него с ногой. По моему с ногой, что то, Викторович, застонал Комарик. А сам, как?  Спросил он в вместо ответа. У меня все нормально Саня. Мы вышли через водительскую дверь. Стоять на спуске было невозможно, голый лед. Я поскользнулся. Вот оно в чем дело Саня. Солнце сильно прогрело склон, а мороз сильный. Ты смотри,  настоящий каток. Как же этот МАЗ сюда вылез, на наше счастье, подумал я. Водитель МАЗа и его попутчик, уже вылазили из машины, так же, только через пассажирскую дверь. Их трясло, как в лихорадке. Что же вы делаете, мудаки? Когда немного придя в себя, возмутился водила МАЗа. Мало того, что вы себя чуть не угробили, вы и нас с собой чуть не уволокли. Мы стояли и молчали. С бензовоза шел пар из двигателя, а из бочки, что то лилось. У вас, что там льется, не бензин?  Спросил я. Если бы бензин везли, мы уже бы все у архангелов были. Соляра это. Етит твою мать! Володя! Гляди! Они нам всю раму свернули к тому же. Радиатор пробит. Все. Мы отъездились. Что теперь делать? Не унимался водила бензовоза.
     Через некоторое время они пришли в себя. Откуда вы ребята? –сперосил я. Из мостостроя десять. Мы осмотрели нашу машину. Правое крыло, решетка радиатора, капот, бампер. Удачно саданули, подумал я. Наша машинешка жила и тарахтела. Делаем так. Сейчас вашу развалюху бросаем и едем все вместе, к вам в Тынду. Завтра я найду все, что надо, а вы берете тягач и тащите, куда надо, ваш МАЗ. Ух ты, какой умный!  Возмутился водила бензовоза. Ты долго думал? Я замолчал. Делаем по другому,  сказал он наконец. Вы едете к нам в мостострой и сообщаете обо всем. Пусть гонят тягач. А мы будем палить костер. Авось не замерзнем. Годится, согласился я. Саня, выкинь им из машины пару тулупов и валенки, попросил я Комарика. Валенки нам не надо, у нас свои есть. А тулупы давайте. Соляры у нас до хрена. Вся не вытечет. А на ночь хватит. Все мужики. Хватит болтать. Езжайте побыстрее. Они уже отошли. Смотрите, еще колени дрожат. Скажите нам спасибо, разминулись бы с нами и поминай, как вас звали, крикнул он нам вслед и махнул рукой. Мы медленно съезжали вниз к реке, где погиб Соловьев. Да,  Евгений Александрович, ты, чуть было не зазвал нас к себе в гости. Лежи спокойно. Не обижайся. Рановато видимо нам еще. К десяти вечера мы были в Тынде. Объезжать по дороге не будем, Качиев. Долго. Давай напрямик, через реку и прямо к мостовикам. С разгону мы вылетели на ту сторону реки Тынды. Вот и огни мостосртоя десять. Медленно подъехали к проходной. Пойдем Саня. Вдвоем все веселей. Пойдем начальник,  согласился он.  Начальнику было двадцать шесть, а Комару двадцать девять. Но теперь уже между мною и Саней, была пропасть, только в мою пользу. Как ранее была пропасть между мною и сержантами моей учебки, когда я, молодым солдатом, был призван на службу.
    Проходная мостостроя была и дежуркой автопарка одновременно. За столом сидел мужчина средних лет, а рядом с ним, немного сбоку второй. Они мирно беседовали. Здравствуйте. Здравствуйте,  ответили они. Мы на семьдесят первом километре саданули ваш бензовоз. Все живы. Жгут костры и ждут помощи. Просят прислать тягач, или дежурную машину. Вот тебе и на. Нашлась и тебе Серега, работенка. Серега, оказался водителем дежурного тягача. Как же вас угораздило? Мы рассказали подробно, а пока рассказывали, ответственный по парку связывался с начальником гаража и получал от него инструкции. Вскоре приехал и он сам. Отношение к нам переменилось сразу. Он набросился на нас, со всем начальствующим напором. Вы разбили наш бензовоз, что теперь мне делать? Не волнуйтесь. Раму, кабину, бочку, все новое приволокем. Теперь уже начальник вошел в раж, глаза его загорелись. Бензовозику его было лет десять с гаком, а тут такой случай. Нет ребята так не пойдет. Давайте на замену новый бензовоз. Вы, что шутите?  Возмутился я. За вашу рухлядь! Новый бензовоз? А вы как  хотели? Тянул он, возмущенно. Пойдем Комарик перекурим. Стоп! Курить по одному, возмутился начальник. А то вас потом ищи. Он сам подсказывал нам дальнейшие наши действия. Я вышел покурить обдумывая сказанное. После чего давление продолжалось. За мной вышел покурить Саня. Когда мы им  уже порядком намозолили глаза, они потеряли бдительность и выпустили курить нас вдвоем. Комар, сейчас курим спокойно, а затем быстро прыгаем в машину и ходу. Догнать не успеют. ГАИ тоже не успеет, мы сейчас так же, через реку и все, дома. Давай Викторович. Приехали к ним как люди, а здесь губу раскатали, подавай им новый бензовоз. Шиш им! Тогда вперед! Мы быстым шагом пошли к машине и сели в нее. Гони Качиев! Боец все понял с полуслова. Из проходной – КТП, так никто и не вышел. Усыпили мы их. Без света, с побитыми фарами, вылетели мы на гладь реки, бысто пересекли ее и выскочили на противоположный, высокий отлогий, берег. Капот не выдержал и открылся. Быстро завязывай его Качиев! Есть чем? Есть товарищ старший лейтенант! Вяжи быстрее! А то перехватят на выезде. Но, мы успели. Без света, пропороли восемнадцать километров и были дома. Не захотели по хорошему, хрен с ними, успокаивали мы себя, расходясь по домам. Давай Качиев, отдыхать, уже глубокая ночь. Машину сдай дежурному, под охрану, завтра поедем на базу, на другой машине. А что мне делать, товарищ старший лейтенант? Завтра решим. Иди спать в казарму.
     Утром, я подходил к казарме соседнего батальона, где приютили наши потрепанные остатки,  добродушные соседи. Возле машины прохаживался Слава Клеменков, инженер по техническому вооружению. Да, здорово! Улыбался он. Где это вас так красиво угораздило? Места надо знать Слава и я рассказал ему нашу историю. Слав, комбат узнает, вони будет. Помоги, а? Сейчас все решим. Я возьму машину у соседей, перегрузим твое барахло, сдадим на базе, а оттуда привезем, новую кабину. Сегодня же все и перебросим. Завтра машина будет, как с нуля! Он снова засмеялся. На душе отлегло.
     На следующее утро, загруженные теплым обмундированием, полученным в бригаде, мы благополучно отъезжали на трассу. Не гони Качиев. Качиев молчал. Больше я ему ничего не говорил всю дорогу. Хватит. И получил урок на всю жизнь. Нечего тарахтеть всю дорогу, а подсказать надо только в самый нужный момент. Вот и вся мудрость жизни.


                Глава 31

      Пришла весна тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. Шел десятый
год Всесоюзной ударной комсомольской стройки века – Бакйкало-Амурской Магистрали. Постепенно стихали песни, ослобевало внимание к БАМу, но рутинная работа так и продолжалась сутками. Магирусы менялись на КРАЗы, японские и американские бульдозера и эксковаторы, на наши ЭОшки и бульдозера.
       Но гряла самая яркая страница железной дороги. Многолетний, а точнее, десятилетний труд многих и многих тысяч людей, работающих на трассе и уже покинувших ее, венчал апофеоз. Завершение строительства основного пути и ее стыковку на Восточном участке, разъезда героя Советского Союза Виктора Мирошниченко, названного в честь  погибшего воина железнодорожника, в годы Великой Отечественной войны. К этому событию готовились. Этого события ждали. В душах всех строителей царило праздничное настроение.
      Наш двести шестой отдельный, продолжал ударно работать на отведенных двух участках, и вносить свою лепту,  вместе с другими немногими частями соединения Малаховича, Дипкунской бригады. Скорая Великая дата давила на всех, но никто не роптал, недоедая, не досыпая. У всех была одна цель – стыковка! С Востока уверенно прокладывал сквозь тайгу,  железную  дорогу первый корпус, во главе с тридцать девятой Февральской бригадой, руководимой  подполковником Когатько.
     Шура. Ты не ездил на Мирошниченко? - спрашивал меня Слава Клеменков. Нет Слава. Поехали сейчас. Там такой городок образцовый, полевой, отгрохали. Закачаешься. Мне как раз туда к зампотеху бригады надо, а ты заодно посмотришь. Назад скоро? Сразу. Я туда ненадолго. Тогда едем. Подняв клубы пыли, мы выехали из Ижака. Вскоре, наглатавшись в волюшку белой песчаной пыли встречных и попутных машин, мы подъезжали к разъезду. Свернув налево и проехав немного, мы выехали на разъезд с огромной стеллой. А рядом располагался новый полевой городок. Мы встали в оцепенении. Ровными рядами, как солдаты в строю, стояли палатки ПБ-20. Только собраны они были из щитов, а не рублены. Во всех палатках было водяное отопление с котлами КЧМ, крашенные полы, бытовые комнаты и шикарные умывальники. Мы одурели от увиденного. А для какого батальона это выстроено?  Не понимали мы. Это было выстроено не для кого-то, это было выстроено для показухи. Прекрасный клуб, собранный из СРМ, такая же столовая, оборудованная всем необходимым. Штаб. Не городок, а сказка! И все это чудо было построено, с вбухиванием огромных средств, ради одного дня. Дня стыковки и укладки золотого звена на восточном участке БАМа.  Эх, Слава, нам бы пожить в таких городках! Не говори Саша. Только грязь и жижу везде хлебали, а тут на тебе, такие деньжища угробили. Ради чего? Шел март месяц. Когда стыковка Слава? В апреле.
     В апреле, перед самой стыковкой, раздавали награды налево и направо. Получил долгожданную медаль за БАМ, на шестом году службы и командир второй роты механизации Саня Данилов. Не остался в стороне и я, получив свою самую дорогую награду, медаль за БАМ, но она мне далась за три с половиной года.
      Вечером на совещании у командира, ставились задачи на завтрешний день. Вернее не задачи, а планировались мероприятия на торжественный день. Все наши планы рухнули со словами замполита Карпова. Завтра праздничный обед, весь день кинофильмы смотрим и отдыхаем. На разъезд поехать все не могут. Только по пригласительным. Пригласительных оказалось немного. Всем , как будто плюнули в душу. Рано утром, замполит и командир, зампотех и начальник штаба, и еще человека четыре от батальона, выдвинулись на разъезд. Злыми взглядами, с болью в душе и тоской, проводили мы свое командование, и принялись пить, со всей своей проллетарской ненавистью. Солдаты смотрели фильм за фильмом, отсыпались, ели праздничный обед. Поздно ночью, с банкета организованного прямо в новой солдатской столовой, с изобилием еды и выпивки, чуть живые прибыли отцы командиры. Но нам было не до них. Мы жили своей жизнью, пили ту же самую водку, только не закусывали деликатесами. Но, как говорится – каждому свое. На слеующий день хмурые, с бодуна,  строились на развод.  Командование на развод не вышло. Проводил развод зам.начштаба капитан Лагай. Что-то приболели видать наши вожди, ерничал сзади Санька Сартаков, похихикивая. Эх Бушманова нет! Тот бы мертвым на развод вышел! Подняв тем самым настроение остальным и добрым словом вспомнив своего любимого командира. Ты куда Саня? – спросил меня Огарков. На четыреста восемьдесят третий поеду. Назад сегодня вернешься, или там заночуешь? Вернусь конечно. Вторая половина батальона выдвигалась доробатывать выемку за Ижаком. Отзвучали фонфары, отгремели барабаны, отыграли духовые оркестры, закончились торжества и мы снова спустились на грешную землю, окунаясь в работу по самые уши, которой не было видно конца и края. Мы скоро уезжаем по домам,  говорил Валера Духнов,  с сожалением, а вам ребята пахать и пахать. Последняя группа наших офицеров, двугодичников, засобиралась домой. Мы так приросли друг к другу, и вот расставание не за горами.
     С утра до ночи работа, а после работы, кто был не задействован на смене собирались в вагончике. Двугодичники начали проставляться загодя. Процесс обычно затягивался на несколько дней. Выпивка простая – брага. Да и закуски много не надо.  Сидели мы и выпивали иногда до одури. Дым стоял коромыслом. Но хохот и веселье покрывало все. В это время и зашел к нам, часов в десять вечера, командир корпуса генерал – майор Зимин. Из-за его спины выглядывал Карпов. Здравствуйте товарищи,  мягко поздоровывался он. Отдыхаем? Мы стояли по струнке, поедая пьяными глазами начальство. Что же у вас здесь такая грязища. Взяли бы, прибрались, навели порядок на столе и выпивали бы культурно. Бражку смотрю пьете. На столе у нас кросовалась десятилитровая бутыль, наполовину выпитая. Вторая, уже выпитая стояла под столом. Нехорошо. Взяли бы водки, пошли на склад, приготовили бы себе, что нибудь. И выпивали бы культурно и спокойно. Мы молчали. Он осмотрел нас на последок и вышел.
         На то она и молодость, не успела захлопнуться дверь, а уже все ржали, а остряки наперебой копировали слова генерала, - Взяли бы водки…. И их слова тонули в хохоте. Мы бы выпили водки, но где ее столько взять. Мы же не генералы, нам ее негде взять. Но все отдали должное Зимину. Вы посмотрите, какой тактичный мужик. Спокойный. Рассудительный. Другой бы сейчас нас так отдубастил. А этот, как папа поговорил и ушел. Вот это комкор. Через десять минут залетел Словак и Карпов. Что вы тут устроили? Ринулись они в бой. Мы молчали. Пришли свои командиры. Собирите все, прекращайте пьянку. Завтра мы с вами разберемся! И вышли из вагончика. Видимо пошли продолжать пить  к себе,  добавил, как всегда Огарков. Воспитательный процесс закончен. Завтра держитесь! Картавил он посмеиваясь. А сейчас продолжаем ребята.
      Утром, шли на планерку в штаб, без особого настроения. Сейчас он нас отдрючит, не унимался Леха Огарков. Командир первой роты капитан, Саша Старостин, красивый, белокурый, со светлыми, аккуратно подстрижеными усами , всегда подтянутый и собранный, подначивал нас. А как же вы хотели, организовали пьянку, нарисовались перед комкором, теперь держитесь. Он был, как и Женя Сычев, закоренелым холостяком. Из-за занудливости, его недолюбливали в батальоне. Уж очень он был правильным. Высокого мнения о себе и с людьми сходился тяжело. Но у комбата он был в фаворе, да и рота у него была лучшей, после ухода из третьей роты, ее командира, капитана Козырева. С солдатами он говорил на вы, и называл всех по имени отчеству. Мы так и не поняли почему. Пижон, считали мы и говорили так про него. Но он не обращал ни на кого внимания. И это состояние его не тяготило.
     Тихо заходя в штаб, мы рассаживались  в кабинете комбата. Комбат в штаб заходил крайне редко. Кабинет имел одно название. Чувствовалось, что в нем нет хозяина. В нем было неуютно и веяло холодком. Товарищи офицеры! Скомандовал Лагай. Все встали по стойке смирно. Товарищи офицеры, произнес комбат. Прошу садиться. Все шумно сели. Но, комбат сегодня даже не остановился на событиях вчерашнего вечера. Он уточнил задачи на день, внес корректировки, а затем спросил. Минин, тебе капитана надо получать. Девять лет, срок немалый. Минус встал с улыбкой на лице. Ты уже второй срок Женя перехаживаешь. Тем более твой минно-подрывной взвод сокращают. Дожили Женя, взрывать стало нечего. Переводят тебя, на сорок первый километр, в путевой батальон Казака, предлагают капитанскую должность начальника МТО. И комбат рассмеялся. Рассмеялись и все. Минус, казалось бы с его длинным языком и неорганизованностью, прекрасно справлялся с таким сложным и ответственным взводом. Минно-подрывной взвод, это минно-подрывной взвод. Старостин и здесь добавил, подыгрывая комбату. Тыловой крысой станешь Женя! Ты готов? Если да, то я пишу на тебя представление. Минус помялся, и с улыбкой согласился. Это была потеря. Уходил из батальона человек, его олицитворение. Это уходила ходячая легенда батальона.
      Через полгода, Женьку выперли с должности начальника МТО. У него не хватало бензина, стройматериалов. Женя, с его добрым характером раздавал все направо и налево. Его перевели еще дальше от Тынды, на девяносто шестой километр, а затем в Дипкун. Служа в Москве, я приехал в одну из первых командировок в Дипкун, с проверкой. Зампотех войск генерал-майор Кошман отбыл в Тынду, а мы в воскресенье вечером пошли в магазин, взяли водки и закуски, что бы идти к себе в гостиницу. На улице стоял Женя Минин и Катерина. Я бросился к нему. Женька тоже обрадовался. Ты откуда?- спросил он. Из Москвы. Ух ты! Не сдерживал Женька восхищения. А я здесь в Дипкуне, пытаюсь переехать в Омск. Женя, сколько мы стобой не виделись!? Девять лет, быстро подытожил он. Я майором уволился. По увольнению дали, а ты смотрю уже подполковник, заулыбался он. Ты знаешь, а я тут только недавно из госпиталя вышел. Что такое? Нажрался, как скотина и протаранил Зилка на восемнадцатом, на нашем повороте, около железной дороги. Зилку ничего, а у меня три перелома. Полгода  в госпитале проволялся и он захихикал. Да мне не привыкать. Катька зло сверкнула  на него глазами. Жень, так получается, что вы на БАМе уже восемнадцать лет. Да, господин подполковник, как летит время. Минус был в своем репертуаре. У тебя какие планы? Спросил он и тут же добавил, пойдем к нам. Я хотел сказать, что никаких, готов был все бросить и идти к ним, проговорить с Женькой хоть до утра, вспоминая наш батальон и друзей, с кем вместе мы служили, но вмешалась Катерина. Она стала какой то злой и нетерпимой. Что, не знаешь какие у них планы, сейчас пойдут в гостиницу, нажруться до потери пульса. Вот и все их планы. Меня покоробил ее ответ. Женька виновато улыбнулся, как бы извиняясь за жену. Всего доброго, заторопился я, ища причину побыстрее покинуть их. А то мои уже вон как далеко ушли. Минус обнял меня. Больше с  весельчаком и балагуром Женькой, мы не встречались.


                Глава 32
 

       В мае резко потеплело. Поехали на трассу и жены офицеров. В постоянном городке жить было уже невозможно. Остались самые стойкие, да с детьми. А остальные  прибывали на трассу. Каждый день отправляли машину к борту, на площадку «Кипящего»,  корпусной опергруппы и кого-то обязательно привозили. Саш, я уже с Анжеликой, здесь больше не могу. Забирай нас с собой на трассу, говорила жена. Рим, Анжелика ведь маленькая совсем, хотя бы годик был, не ходит еще. Да не волнуйся ты за нас. Здесь нам с ней сложнее. Ни воды, ни магазина, ничего нет. В соседний батальон придешь, а там кому мы нужны. Хлеба мы и там купим. Покупать хлеб на трассе не надо Римма, мы его сами печем. Тем более. Рано утром мы летели вертолетом из Тынды. С первого захода не получилось, не было борта. Просидели до обеда и возвратились назад, с маленьким ребенком, да необходимым скрабом, дорога не из легких. К вечеру были дома на восемнадцатом. Со второй попытки вместе со Свирскими, мы вылетели на Ижак. Валера Родиончик встречал нас на площадке. Римма, садись со мною в кабину, а ты швагро, звал он меня по белоруски, прыгай в кузов. Дядька сам в кабине поедет. Дядька… Ладно, лезь в кабину согласился я. И мы поехали в свой полевой городок. Свирские уехали на втором ЗИЛке. Недавно прошел дождичек, слегка парило, на дорогах были лужицы и совсем не было пыли. То и дело с обочин, при приближении машины, взлетали белые бабочки капустницы. И тут же снова садились на прежние места. По весне их всегда было очень много, и они закрывали своей белизной, обочины дорог. Вот и Ижак показался слева, невдалеке. Проехали немного его и повернули направо, к себе, на «Пионер», через железную дорогу. Миновали автопарк справа, объехали сборно-щитовой штаб и остановились на площадке перед штабом. Все бабы, городка вылезли на свет божий. Прибыл новый человек. От старых заскучали. Ждали новостей. А какие новости на восемнадцатом? Все новости здесь. Здесь стройка. Анжелика встала на ножки, придерживаясь за мать, немного покачиваясь. Ходить она еще не умела и делала свои первые попытки. Вышла сестра Риммы, Рая. Пойдемте в вагончик к нам, с дороги небось устали, забирая на руки нашу дочь. Ну идите, идите, соглашались бабы. Неплохо устроились, осмотревшись, сказала жена. Как смогли, ответила Рая. Что нам надо. Лучше здесь жить чем на восемнадцатом. Здесь у нас и баня, и библиотека, и клуб. Фильмы почти каждый день, Валера показывает, а что на восемнадцатом делать?
     Вагончик был небольшим, с пристроенным крылечком. В нем была выложена большая печь. Напротив печи стоял стол у окна, а за печкой размещалась сколоченная из досок кровать, на которую были настелены солдатские матрацы и одеяла. Вот и весь нехитрый скарб офицера  с семьей, на трассе. На самом входе, немного оставалось места для того, что бы можно было раздеться.
      Мы послезавтра  уезжаем в отпуск с Валерой, комбат вчера подписал рапорт, рассказывала Рая, а вы оставайтесь у нас в вагончике жить. Все равно через полтора месяца назад приедем. Да и разговоры ходят, что скоро батальон расформируют. Уж очень сильно муссируют слухи, продолжала Рая. Куда пойдем не знаю. Нам выбирать не придется, продолжал подошедший откуда то Валера. Все равно, куда прикажут туда и поедем. Радиончики на БАМе были уже восемь лет. Домой Сашка хочется, продолжал Валера. На запад бы куда, в Минскую бригаду. Он мечтательно смотрел мимо нас, с довольной улыбкой на лице. Уже незаметно вечерело. Рая, давай ужинать. Мы вошли в вагончик и стали ужинать, продолжая разговор. Так по девчонкам соскучились, говорила Рая о дочерях, близняшках, которые вот уже семь лет проживали у их родителей в Йошкар-Оле.
Видим их только в отпусках. Первый класс уже в этом году заканчивают. Забрать бы сюда, а где учить? Сейчас здесь, а завтра в другом месте. Выпив немного, разговорился и Валера. Пойдем Сашка, покурим на крылечке. Пойдем Валера. Погодите, мы с вами, немного на крыльце посидим. Анжелика воздухом подышит. Уже темнело. Свет от прожектора падал на деревья. И вдруг, откуда ни возьмись, выскочила юркая белочка. Она спустилась с дерева, пробежала недалеко от нас и быстро взобралась на следующее дерево. Анжелочка! Смотри белочка! Дочь смотрела во все глаза, выражая восторг.  Белочка ловко перепрыгнула по веткам на другую сосну и продолжила свой путь. Вдруг сзади раздался голос Леши Лелейко. А я думаю, кто здесь веселится? Леша взял на руки дочь и высоко поднял над своей головой. Растем! Растем, согласилась жена. А я вам хлебушка тепленького принес, передавал он авоську с двумя булками белого хлеба. Дочь протянула руки и попросила хлеба. И с таким аппетитом принялась, его есть, что привела всех в восторг. И каждый раз, Леша, изо дня в день приносил ей и нам хлеб. А через пол месяца мы не могли узнать нашу дочь. Худенькая и просвечивающаяся, она превратилась в ребенка с круглыми щечками.
       После расформирования батальона, Леша,  был снова переведен, только на сорок первый километр, начпродом. Мы редко с ним встречались. Пути – дороги наши разошлись надолго, а вернее навсегда. Он вскоре снова перебрался в Тынду, в родной техбат, начальником склада. Работал, как вол. Все управление тридцать пятого корпуса,  управление тридцать пятой бригады, стояли на довольствии в техбате. Это только офицерский состав управлений. Контингент особый. Привередливый. И всем надо угодить. Не угодил он грозе гарнизона, коменданту, подполковнику Квеладзе. По сфабрикованному им чудовищному наговору, Лешу представили  голубым, и это в то время! Леша, который прожил с нами бок о бок, целых  два года, в вагончике, в мужском коллективе. Его уволили из армии. Он устроился на железную дорогу в ОРС, но без армии тяготился. В семье росли двое детей. В девяносто втором году, после долгого перерыва, я прибыл  в управление тридцать пятой бригады, в которой не был, долгих шесть лет. Тридцать пятый корпус отбыл в Смоленск, а новое здание перешло  моей бывшей бригаде. Мы приехали принимать в состав первого корпуса, тридцать пятую бригаду, с такой же тяжелой, но славной судьбой, как и мой родной, двести шестой батальон механизации. Которая всегда была на передке. К тому времени, у Леши подросли дети, начались неприятности с сыном. Леша устал, наверное от жизни и навалившихся проблем. Нашли его через три дня, в гараже. Машина выработала весь бензин и заглохла. Леша задохнулся. Лицо его было спокойным и умиротворенным. Ему было тридцать шесть лет. Мягким, добрым и отзывчивым,  таким он и остался в сердцах своих друзей и товарищей. А в слухи и домыслы так никто и не поверил.


                Глава 33

    Неумолимо летело время. Мы торопили его. Иногда задумывались, а когда же жить? Неужели так и доживем до глубокой старости на трассе. Сорок пять лет, для нас  двадцатипяти, тридцатилетних, полных сил и энергии, казались предельным возрастом. Мы тяготились таким бытом и жизнью, но поделать ничего не могли. Поэтому и подстегивали время. Незаметно в буднях пролетало оно. Июль подходил к концу. Скоро и Радиончики приедут. И вагончики все заняты, как дальше быть?
   Товарищ старший лейтенант! Забежал запыхавшийся сержант, помошник дежурного по батальону. Вас вызывает к себе комбат. Что ему еще надо, подумал я. Ни днем ни ночью покоя нет. Сейчас какое нибудь ЦУ даст. Что это за ЦУ? Спросила жена. ЦУ- это ценное указание. Время десять часов, а он проснулся. К этому времени, я уже не был зеленым лейтенантом  и был в золотой середине, которую прекращали шпиговать. Появлялись новые жертвы. Ничего ребята. Терпите. Переживете и это. Придет ваше время, успокаивали мы их, выходящих в удрученном состоянии с планерок.
     Разрешите товарищ майор? Заходи Малюгин. Товарищ майор, старший лейтенант Малюгин по вашему приказанию прибыл. Проходи. Садись. Быков сидел в кресле, вальяжно вытянув ноги в брюках в сапоги и тапочках. Он был в майке. Что то не то, подумал я. Проходи, проходи, повторил он. Чай будешь?
Спасибо. Петров! Крикнул он бойцу. Налей старшему лейтенанту чаю. Петров быстро принес чай. Быков после недолгого молчания продолжал. Телефонограмма пришла, с Корицы. Он снова внимательно посмотрел на меня. А душа моя уже пела. Он мог не продолжать. Я уже все понял. Это было назначение. Держи, и он протянул мне телефонограмму. В срок до десятого августа откомандировать мастера Малюгина, в распоряжение войсковой части 33014. Обеспечить своевременную передачу дел и должности, вновь назначенному на должность, пом.мастеру Стахурскому.
     Все понял? Задал вопрос комбат. Да. Все понял. Приказано в срок до десятого прибыть к новому месту службы. Доволен? Доволен товарищ майор. Ну, что ж, тогда удачи тебе на новом месте. Но бригаде, как я слышал, предстоит решать серьезные и сложные задачи. Нелегко тебе будет там. Ничего товарищ майор прорвемся, не впервой, прихлебывал я чай, удовлетворенно. Мне уже не сиделось. Я думал о жене. Вот обрадуется. Ведь это Тында. Хоть семья в городе будет жить, а не на трассе в тайге. Комбат видимо почувствовал мое настроение. До указанного времени успеешь сдать должность? Успею. Ну ты давай там, помни свой батальон. Не давай нас в обиду. Не дам, товарищ майор. Заулыбался я. Я не лукавил и думал в этот момент о своем батальоне, который за четыре года стал  для меня родным, с которым мы росли, мужали, набирались опыта, преодолевали трудности. Здесь оставались мои друзья и товарищи, с которыми приходилось делить порою последнюю кроху хлеба. Поувольнялись те первые, с кем приходилось начинать службу: Саня Иванов, Серега Куровский, Толя Гопка, Ульянов Женя, Дороднев Леша, Кайгародов, Солянов Володя, Ермаков Коля, Воронцов Саня, Юра Кончаленко, Петя Малашков, ра Шишов, Вышенский Женя. Пришли новые и которые уже также увольнялись; Сартаков Саня, Огарков Леша, Валера Савченко, Пелих Юра и другие. И оставались в батальоне те, с кем приходилось начинать с молодых лейтенантских лет, такими же лейтенантами: Комлевым Саней, Свирским Серегой, Юдиным Колей, Гороховским Володей, Геной Смирновым. Семеро молодых лейтенантов пришло нас тогда, в наш славный батальон. И вот пора прощаться. Ничего не поделаешь, такая уж офицерская служба. Все прокрутилась в мозгу за доли секунды. Не дам, товарищ майор, повторился я. Разрешите идти? И резко встал.  Иди. Я быстро вышел. В груди переполнялось все радостью. Главное семья. Сам ничего.  Как нибудь.
       Римма! Нас переводят! Тихо ты. Дочь спит. Куда? В Тынду! Я так и подумала, когда за тобой солдат примчался. Сердце жены не обманешь. Она кожей чувствует. Глаза ее светились. Когда едем. До десятого предписано сдать должность. Замена едет. Молодой лейтенант, Стахурский фамилия. Ты знаешь, была уверенность, что назначат, но было еще две кандидатуры. Петя Старожук и Слава Лосев. Славе под сорок, да и опыт будь здоров, начальником вещевой службы Красноярского полка был. Видимо, что то не срослось. Ты рад? Очень рад. Я ждал этого назначения. Теперь хоть должность капитанская будет. Зачем служим то? Что бы рости! Ох ты расхорохорился! Осадила меня жена. В этот день, легли спать далеко за полночь, строя планы, под мирное посапывание маленькой дочери.
      На следующий день никто не приехал. Была нелетная погода. Через день борт был, но Стахурского не было. На третий день я уже о нем забыл, погрузившись в бумаги. Перед обедом мы вышли с Александром Ивановичем из солдатской столовой. Уходишь Шура, с тоскою проговорил он. Как я надеялся сдать тебе должность. Мой вопрос тоже  решаеться положительно. Позвонили из бригады, говорят, что в учебный батальон дорожно-строительных войск, под Москву, в Подольск отправят. Александр Иванович, а как же наши мечты – танки и пушки. Ведь дорожно-строительные, это те же собратья, хрен не слаще редьки. Только лепят автомобильные дороги. Шура, мне бы только отсюда уйти. Это же почти Москва! Ты представляешь! Представляю, Александр Иванович. И завидую вам с одной стороны, а с другой стороны не хочется с БАМа уезжать. Прирос я к нему. Это ты Саня мало еще здесь побыл, а мне он осточертел за девять лет, во как! И он махнул ладонью по горлу.
     В это время, к штабу подъехал, резко остановившись, наш сто тридцатый зилок, извергая клубы пыли. В кузове кто то находился, в красной фуражке. Как только машина встала и развеялась пыль, из кузова лихо выскочил, вместе с огромным чемоданом, невысокого роста, светловолосый с усиками пшеничного цвета, лейтенантик. Серега Свирский, который привез его с вертолетной площадки, прокомментировал. Это зам по тылу, представляйся. Лейтенант поставил чемодан, поправил на себе снаряжение и четким строевым шагом, любо дорого посмотреть, доложил о своем прибытии к новому месту службы. Александр Иванович немного помолчал, восхищенно, с чертиками в глазах, мы видимо оба вспомнили себя. И эти воспоминания грели душу. А, что товарищ лейтенант, сапоги так и гладят все еще в училище. Он с издевкой и улыбкой посмотрел на меня. Мы поняли друг друга. Стахурский не ответил, засмущавшись. Александр Иванович был в своем репертуаре. Ну, что Александр Викторович, обустраивай свою замену. Он впервые назвал меня Александром Викторовичем. И заходите ко мне.
         Через три месяца Александр Иванович, после расформирования батальона, был направлен в Подмосковье, как и было ему обещано. В почтовое отделение Кузнечики. Он ехал туда радостный и счастливый. Больше мы не встречались. Он стал подполковником, но видимо продолжал выпивать. Все сосал глицерин. В девяносто втором году, проездом через Москву, заехал прапорщик , из бывшего его батальона. Мы тепло встретились. А Александр Иванович умер. Как? В прошлом году. Жена с дочерьми в отпуске были, в Саратове. Он дома оставался один. Выпимши был. Сердечко прихватило. Лег в кравать, а тут видимо и вообще сильно прижало. Потянулся за таблетками, но так и не достал. Сердце остановилось. Таблетки, рассыпанные, валялись на полу. В тридцать шесть лет, в расцвете сил, не стало Александра Ивановича Гречишкина.
       Как зовут? Спросил я. Игорь. Ответил он. А меня Александр. Будешь принимать у меня должность. Я уже понял. Как добрался? Нормально товарищ старший лейтенант. Как у вас тут? Задал он вопрос. Давай Игорек, перейдем на ты. Не возражаешь? Нет. Мы пожали друг другу руку. Я смотрел на него, а в сердце кольнуло. Вот и все. С этого момента все. Уже не я здесь начальник вещевой службы. Я уже отработанное звено в этом батальоне, моем батальоне, к которому я привык, к которому прирос и хотел, как можно скорее убыть из него, и вот теперь появилась ревность. Это мой батальон лейтенант. В этом батальоне много сделано мною. Я ревновал его к своему батальону. Он вопросом, вернул меня в действительность. Куда идем Саша? К ребятам, в вагончик. К нашим ребятам, тыловикам. Пойдем, сейчас со всеми познакомлю. У нас нет постоянного городка. Все здесь. Я знаю. Когда меня сюда назначали, зам по тылу, Гречко, подполковник, предупредил. Ты не надолго туда, батальон скоро будет расформирован. Это была точка. Теперь я окончательно услышал, что батальон доживал свои последние дни. Мы еще надеялись, что он останется и будет существовать. Нет. Не будет. Судьба батальона предрешена. И вот он стоит, еще пока не сломленный и не раздавленный, выполняет поставленные задачи и будет он жить до тех пор, пока последний солдат или офицер, не покинет его, закрывая за собою скрипучие двери штаба. Хорошо, что я не увижу этого.
   Девятого числа, мы улетали в Тынду. Меня провожали друзья, товарищи. Жались рядом с машиной солдаты. Садись Римма, пора ехать. Жена села в кабину, держа на руках дочь. Я запрыгнул в кузов машины. Шурец! Не забывай нас! Машина тронулась. Я поднял руку вверх со снятой с головы полевой фуражкой и помохал всем. Счастливо! Прокричал я. И с болью подумал. Прощай родной батальон. Расстаемся мы с тобой. Теперь уже навсегда.
В ноябре месяце, батальон был расформирован. Две роты эшелонами были отправлены в Вологду. Но доставлял их туда один командир второй роты капитан Саша Данилов, бессменный ротный. Две роты были отправлены в Рязань. На этом была закончена славная история 206 отдельного железнодорожного батальона механизации. Дорогого нам батальона, батальона в котором служили мы все, продолжая традиции предыдущего поколения офицеров прапорщиков, солдат, которые все своим трудом, службой, порою отдавая свое здоровье, силы, а некоторые  и молодые свои жизни делали историю этого батальона, а он объеденил всех их под своим гордым, полным наименованием 206 отдельный железнодорожный батальон механизации.



1998 год