Книга любви туманы... Изломанные любовь и жизнь

КНИГА    ЛЮБВИ ТУМАНЫ… Изломанные любовь и жизнь


ИЗЛОМАННЫЕ ЛЮБОВЬ И ЖИЗНЬ


Она была неординарной. Её лицо безупречной красоты с налётом лёгкой грусти, словно доказывало, что ей предопределена трагическая жизнь. Она прожила 45 лет, вместивших женское счастье, горечь разлуки, славу, зависть и страшный последний день. Она – это Зинаида Райх.


Родилась она  3 июля 1894 года в семье обрусевшего немца Николая Райха и дворянки Анны Викторовой в селе Ближние Мельницы под Одессой.

Тайна Зинаиды Райх – это тайна Вечной Женственности. В её гороскопе ярко выражен таинственный знак Рака. Судя по гороскопу, она была странной, необычной женщиной, у которой и судьба была под стать её знаку. Она была рождена вдохновлять и поражать, увлекать и отталкивать, одним словом, быть прекрасной музой, вдохновляющей на творческие подвиги и романтические порывы.

Зинаида работала машинисткой в левоэсеровской газете «Дело народа». В библиотеку этой газеты часто заходил Сергей Есенин. Там то они и познакомились. Неожиданно решили съездить на Соловки. По дороге, в маленькой вологодской церквушке Кирика и Иулиты, обвенчались. Однако, семейная идиллия продолжалась недолго. Взаимное узнавание сопровождалось потрясениями. То и дело возникали конфликты. Друзья и недруги, стихи и слава,  вино и ежедневные скандалы прочно въедались в их брак. Зинаида изо всех сил старалась удержать тонкую ниточку, соединявшую их судьбы, но с каждым днём это удавалось всё сложнее, и, в конце концов, привело к разводу, несмотря на то, что уже было двое детей - Таня и Костя.

Зинаида тяжело пережила развод, Есенин же не унывал. Он находился в зените славы, и рядом с ним то и дело мелькали другие женщины. А у неё двое детей на руках, в доме нищета, душа полностью выжжена. Только спустя годы она поняла, что Есенин любил и ценил только то, что ему не принадлежало. Кусок пирога в чужом рту казался ему слаще, талант – ярче, женщина – красивее, слава – громче.

Одиночество не прилипло к Зинаиде – осенью 1921 года она попала в театральную студию к Всеволоду Мейерхольду. А в 1922 году  стала его женой.
Мейерхольд уже не молод (ему 47 лет), знаменит, талантлив. Даже враги признавали его дар. У него было громкое имя, но в основоположники нового театра его вывел октябрьский переворот. Кто-то считал революцию началом Царства Божьего, кто-то пришествием Антихриста. Случай Мейерхольда совершенно особый. Он делал свою, эстетическую революцию и сквозь её призму видел то, что происходило вокруг.

Каждый воспринимал революцию под своим углом зрения. Например, Зинаида Гиппиус и люди её круга замечали грязь, подлость и человеческую деградацию: обыски, расстрелы, повсеместную экспансию хамства, общую ненависть к большевикам. А Мейерхольд творил собственную реальность: революция «Зорь» и «Мистерии-буфф» была куда чище настоящей.

Эйзенштейн говорил: «Счастье тому, кто был связан с Мейерхольдом как художником, горе тому, кто зависел от него как от человека» - много правды. Беда в том, что он себя не контролировал – сегодня мог кем-то восторгаться, завтра охладевал. Равных ему по дару и эрудиции, не было».
Мейерхольд был человеком театра, и действительность у него часто сливалась с игрой, а игра становилась священнодействием – так и надо понимать его послеоктябрьские манифесты и фотографии в красноармейской униформе.

Он был впечатлителен, великолепно образован, жёлчен, склонен к самоанализу и предубеждениям. А вот Зинаида Райх стала вторым – вместе со сценой – смыслом его существования. Мейерхольд ушёл к ней от женщины, с которой прожил много лет. Они были знакомы с детства, поженились в годы студенчества, и жена поддерживала его и в горе, и в радости, К тому же у них было три дочери. Однако, Мейерхольд поступил в духе своих представлений о долге, ответственности и мужском поступке – отсёк прошлую жизнь и даже взял новую фамилию -  Мейерхольд-Райх.  Чета стала одним целым, и он создавал Зинаиду заново – ей предстояло сделаться яркой актрисой.

На сцене Райх жила страстями героинь «Леса» Островского, «Ревизора» Гоголя, «Горя от ума» Грибоедова, «Дамы с камелиями» Дюма. Потом были Стела в «Великодушном рогоносце» Кроммелинка, «Фосфорическая женщина» в «Бане» Маяковского, донна Анна в «Каменном госте» Пушкина.
Её игрой восхищался Пастернак, Белый ходил на каждую премьеру, в которой она была занята, Олеша писал о её вишнёвых глазах и абсолютной женственности.
А она влюблялась, страдала, умирала в призрачном, созданном фантазией мужа мире, и после конца спектакля к нему возвращалась умиротворённая, разумная, способная на компромисс женщина. Всеволод Мейерхольд – талантливый и яркий режиссёр. Зинаида Райх – первая актриса его театра. 

Она была на двадцать лет моложе Мейерхольда. Он считал, что судьба подарила ему встречу с удивительной женщиной. На одной из вечеринок он сказал Есенину: «Знаешь, Серёжа, я ведь в твою жену влюбён… если поженимся, сердиться на меня не будешь?». Есенин шутливо поклонился режиссёру в ноги: «Возьми её, сделай милость… По гроб тебе благодарен буду».

А Мейерхольд  взял. Талантливый в творчестве, он был талантлив в семейной жизни.  Раскрыв талант Зинаиды, сделал из неё известную актрису, подарил ей дом и семью, усыновил детей Есенина. Его, талантливого режиссера и хорошего семьянина, приводили в восторг смешные детские фразы. Он охотно играл с детьми, лечил всех домашних – ставил компрессы, вынимал занозы, делал уколы, перевязки. Зинаида Николаевна радовалась жизни, в которой всё было благополучно и хорошо, но Есенин не давал ей покоя, вновь и вновь возникая в её жизни. Успехи бывшей жены удивляли его, а нежность и признательность, которые Зинаида испытывала к Мейерхольду, больно ранили. Утвердилось мнение, что брошенная поэтом женщина, надёжно укрылась под крылышком знаменитого режиссёра: нашла материальную выгоду, приобрела прочную семью, а также обеспечила себя первыми ролями в театре. Поэт кинулся на новый приступ любви и одержал верх в этой молчаливой схватке. Бывшие супруги начали тайно встречаться. Мейерхольд, безумно любивший свою капризную Зинаиду, старался, как можно больше загрузить её ролями, очевидно догадываясь о её неверности. И Райх, в одну из встреч с Есениным, решила разорвать эту непростую связь, и однажды сказала ему: « Дорогой мой, знай, что параллели не скрещиваются».

Но и в душевную, серьёзную связь союза Райх и Мейерхольда никто не верил. Красивая актриса вызывала пламенные взгляды мужчин. Мейерхольд не переставал ревновать. Кинодраматург Е.Габрилович вспоминал: «Сколько я ни повидал на своём веку обожаний, но в любви Мейерхольда к Райх было нечто непостижимое. Неистовое. Немыслимое. Беззащитное и гневно-ревнивое… Нечто беспамятное. Любовь, о которой все пишут, но с которой редко столкнешься в жизни. Редчайшая… Пигмалион и Галатея…».

Зинаиду всегда окружали поклонники, многие в откровенной форме демонстрировали свои пылкие чувства. Актриса любила весёлую и блестящую жизнь, вечеринки с танцами, ночные балы в московских театрах, банкеты в наркоматах. Носила туалеты из Парижа, Вены и Варшавы, дорогие шубы и духи, пудру «Коти». Мейерхольд дал ей всё – материальные блага, положение в обществе. Многие сходились во мнении, что Мейерхольду, живя с этой женщиной, приходилось куда сложнее, чем его предшественнику. А он любил её по-настоящему – преданно, всем сердцем. Вот одно из его писем Зинаиде: Дорогая, горячо любимая Зиночка! Мне без Тебя, как слепому без поводыря. Это в делах. В часы без забот о делах, мне без Тебя, как несозревшему плоду без солнца
Приехал я в Горенки 13-го, глянул на березы, и ахнул. Что это? Какой ювелир Ренессанса развесил все это, будто на показ, на невидимых паутинках? Ведь это же листья золота! (Ты помнишь: в детстве такими нежными листьями золота закрывали мы волнистую кору грецких орехов, готовя их к елке). Смотри: эти листья рассыпаны по воздуху. Рассыпанные, они застыли,  будто замерзли...
Секунды их последней жизни я считал, как пульс умирающего.
Когда я смотрел 13-го на сказочный мир золотой осени, на все эти ее чудеса, я мысленно лепетал: Зина, Зиночка, смотри на эти чудеса и... не покидай меня, тебя любящего, тебя - жену, сестру, маму, друга, возлюбленную. Золотую, как эта природа, творящая чудеса!
Зина, не покидай меня!
Нет на свете ничего страшнее одиночества!
Почему "чудеса" природы навели на меня мысли о страшном одиночестве? Ведь его нет на самом деле! Ведь оно - одиночество это - кратковременно?..
Любимая Зина! Береги себя! Отдыхай! Лечись! Мы здесь справляемся. И справимся. А что скучно мне без тебя непередаваемо, так это уж надо претерпеть. Ведь не на месяцы же эта разлука? Скоро мы снова будем как две половины одного сладкого спелого яблока, вкусного яблока.
Крепко обнимаю тебя, моя любимая... Крепко целую.
Всеволод

Многие считали, что обласканная чувством известного режиссера, имевшая тепло и достаток, Райх всё-таки любила Есенина. И, кажется, это было так. Единственная любовь её жизни.
В театре жену режиссёра не очень принимали – обвиняли в чрезмерном давлении на мужа. Театральные критики также не находили повода восхищаться актрисой, приобретавшей всё большую и большую известность. И всё же смысл и судьбу в её дебюте (Аксюта, «Лес». 1924 год) увидел, нашёл слова, чтоб запечатлеть это навсегда, Борис Пастернак:

…Так играл пред землей молодою
Одаренный один режиссер,
Что носился как дух над водою
И ребро сокрушенное тер.

И, протискавшись в мир из-за дисков
Наобум размещенных светил,
За дрожащую руку артистку
На дебют роковой выводил…


В марте 1927 года, вскоре после премьеры «Ревизор», Михаил Чехов писал Зинаиде: «Я всё еще хожу под впечатлением, полученным мною от «Ревизора»… и от двух исполнителей: от Вас и от чудесного Гарина… Поражает  меня Ваша лёгкость в исполнении трудных заданий. А лёгкость – первый признак настоящего творчества. Вы были исключительно едины со всей постановкой, а этого нельзя достичь ни в одной постановке Всеволода Эмильевича, не имея дара сценической смелости. Я ужасно люблю смелость на сцене, и учусь ей у Всеволода Эмильевича, и радуюсь, видя её в Вас».
«Мне нравятся и Райх, и Бабанова, несомненно они лучше наших трактованы… - записал в дневнике Василий Лужский, адепт искусства Художественного театра, - больше жизненности, чем в нашей правде  Кореневых, совершенно незадачливых Лилиных, Книппер».

 Но оставим похвалы и вернёмся ненадолго к Есенину. Он иногда навещал своих детей. Константину на всю жизнь запомнился сцена разговора  между родителями в резких тонах. Содержания он ввиду малолетства не запомнил, а вот атмосфера  осталась в памяти: отец стоял у стены в пальто с шапкой в руках, говорил мало, а из уст матери неслись сплошные обвинения.

Вы помните,
Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили  Вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне…

Спустя время Константин прочитал знаменитое «Письмо к женщине» и поинтересовался: не тот ли случай описан? В ответ Зинаида лишь промолчала.

Несмотря на то, что брак с Зинаидой Райх был расторгнут, Есенин сохранил в своей душе мучительную любовь к бывшей жене, любовь-ненависть к женщине, которую «легко отдал другому».

А потом была «Англетер» в Ленинграде, потом запруженная народом Москва, занесённое снегом Ваганьковское и бездна отчаяния разверзлась перед Райх. Это «потом» случилось 28 декабря 1925 года. Современники утверждали, что на похоронах Зинаида рыдала. Её страшный крик: «Сказка моя, куда ты уходишь?» - леденил душу. Вне себя от горя, она причитала: «Серёжа, ведь никто ничего не знает! Никто ничего не знает!».
Значит, она что-то знала… Знала такое, о чём не могла сказать в то время. И тем горше, нестерпимей были её муки. После похорон  у неё началось сильное нервное расстройство. «Хорошо помню дни после сообщения о смерти отца, - писал Константин Есенин. – Мать лежала в спальне, почти утратив способность реального восприятия. Мейерхольд размеренным шагом ходил между спальней и ванной, носил воду в кувшинах, мокрые полотенца. Мать раза два выбегала к нам, порывисто обнимала и говорила, что мы теперь сироты.

Горе не забывается, оно притупляется. И никогда не приходит в одиночку. За ним всегда тянется черная ниточка. А ниточкой этой стали зловещие тридцатые. Всё стремительно покатилось вниз, когда на «Даму с камелиями» пришёл Сталин.   Мелодраму из французской буржуазной жизни Мейерхольд превратил в высокую трагедию. Постановка вождю не понравилась – история трагической любви Маргариты Готье и Армана Дюваля была внесоциальна и потому вечна. Она была чужда советскому театру.
Вождь недовольно крутил свой ус и, не дождавшись окончания спектакля, покинул ложу. Затем начались нападки на театр, критика обвинила спектакль в эстетстве, в печати замелькали такие словечки, как «формализм», «мейерхольдовщина», «чужой театр».  Призрак неминуемой беды поселился в доме Мейерхольда и Райх.  В порыве отчаяния Зинаида написала письмо Сталину, содержащее следующие пассажи: «…Простите мою дерзость, - это беру на себя, - Вам дерзости никто никогда не скажет, - меня воспитали «Ближние мельницы» ( у В.Катаева описаны в романе «Белеет парус одинокий» -В.К.). Я дочь рабочего – сейчас это для меня главное, - я верю в свой «классовый инстинкт», он вёл меня всегда, когда я помогала Мейерхольду в борьбе с РАППом.
Он ведет меня на это письмо к Вам, и я обязана перед своей совестью все, что я знаю, сказать. «Что я знаю» – не так уж много, но я Вам все расскажу при свидании. У меня много "прожектов " в голове, но не все, вероятно, верное. – Вы разберетесь и обдумаете сами.
Сейчас у меня к Вам два дела. 1-е – это всю правду наружу о смерти Есенина и Маяковского. Это требует большого времени (изучения всех материалов), но я Вам все, все расскажу и укажу все дороги. Они, – для меня это стало ясно только на днях, – «троцкистские». О Володе Маяковском – я всегда чувствовала, что «рапповские», это чувствовала и семья его (мать и сестра). Смерть Есенина – тоже дело рук троцкистов, – этого я не чувствовала, – была слепа (многим были засыпаны глаза и чувства). Теперь и это мне ясно, но это требует такого большого такта и осторожности; у меня этого нет, – я хочу, чтоб «развертели» это Вы, ибо я одна бессильна. Я хочу, чтоб могила Есенина была не «святой могилкой с паломничеством», чтоб на ней не стоял крест, поставленный его матерью, а стоял хороший советский памятник, и чтоб дурацкая ошибка Бухарина со «злыми заметками» была исправлена, а «сожаление» Троцкого о «незащищенном дитяти» было разгримировано, не как «истинная человечность», а как «человечность политическая».
Дорогой Иосиф Виссарионович, у меня очень счастливый «фасад биографии», но это /не/ только фасад, и потому я в себе нахожу всегда много верных слов и чувств, которых лишены многие.
Вас так  бесконечно обманывают, скрывают и врут, что Вы правильно обратились к массам сейчас. Для Вас я сейчас тоже голос массы, и Вы должны выслушать от меня и плохое и хорошее. Вы уж сами разберетесь, что верно, а что неверно. В Вашу чуткость я верю…»

Николай Шейко – режиссёр МХАТа имени А.П.Чехова писал: «Тревога жила в их доме – помимо них, сама по себе. Когда я жил в этом в нём в их отсутствие, я видел, слышал, ощущал эту тревогу. Она стояла в соседней комнате, ложилась вдруг на обои, заставляла меня, когда я возвращался вечером, осматривать все комнаты – нет ли кого там, пробравшегося в дом, пока меня не было, - заглядывать под кровать, за двери, в шкафы… Тревога была такой властной в пустом доме, что иногда я просто обращался в бегство – ни от чего: от обоев, от портрета хозяйки с большими черными глазами, которые вдруг начинали мне казаться плачущими».

Тревога не обманула. В один из июльских вечеров 1939 года  в квартиру Зинаиды Райх ворвались двое незнакомцев, представившиеся агентами НКВД.
Всё остальное было как в тумане – бегство убийц, суета врачей. Выскочив из лабиринта старых московских переулков «скорая» тут же заглохла, попав в глубокую колдобину. От сильного толчка Зинаида очнулась, сквозь сумеречную пелену с трудом разглядела колеблющийся силуэт человека в белом халате. «Оставьте, доктор, я умираю», - с трудом выдохнула она.
725 раз Зинаида Райх умирала на сцене в спектакле «Дама с камелиями», а на этот раз умирала по-настоящему в спектакле, именуемом жизнью.
Похоронили её на Ваганьковском кладбище, рядом с могилой Есенина.

Финал этой истории трагичен, как и весь ХХ век. 2 февраля 1940 г. расстреляли Мейерхольда, обвинив его в том, что он, якобы, являлся троцкистом и агентом английской и японской разведок. Труп ночью увезли в неизвестном направлении. Стреляла в него группа новобранцев НКВД – малограмотных парней из «простого народа», никогда и не слышавших ни о каком Мейерхольде. По иронии судьбы это были те, для кого Режиссёр искал пути создания нового революционного театра.

Вот такие они - любовь и жизнь...