Глава 21. 1774. Пугачевщина

  К главе 21               
1-е поколение: Беркей (Аникей),
2-е поколение: Юрий Аникеевич,
3-е поколение: Иван Юрьевич Аничков,
4-е поколение: Григорий Иванович Красная Коса (Аничков),
5-е поколение: Иван Григорьевич Аничков,
6-е поколение: Иван Иванович (Блоха) Аничков,
7-е поколение: Федор Иванович Блохин (Потопай)
8-е поколение: Андрей Федорович Блохин
9-е поколение: Василий Андреев сын Блохин
10-е поколение: Матвей Васильевич Блохин
11-е поколение: Иван Матвеевич Блохин
12-е поколение: Матвей Иванович Блохин
13-е поколение: Василий Матвеевич Блохин
14-е поколение:  Иван Васильевич  Блохин  (1693 г.р.)
15-е  поколение: Иван Иванов сын Блохин (1716 г.р.)
16-е поколение: Харитон Иванов сын Блохин (1745 - 1801)


                1774. Пугачевщина

 

    Над Пьяной стелился туман, затихал гомон дневных птиц, на еще светлом, розовеющем слегка на западе небе, появлялись первые звезды. На другом берегу медленно текущей реки, в густой кроне старой ветлы начинал свою неугомонную песню соловей.

    Ребятишки с удовольствием купали коней, которых доверили им взрослые. После прошедшего жаркого дня, после работы в поле, кони, неторопясь, с достоинством пили прохладную речную воду, видимо тоже наслаждаясь тихим летнем вечером.


  Харитон, разводил костер из веток, которые ему натаскали мальчишки, заодно отбирая из них пригодные для шалаша, искоса поглядывая за сорванцами. Он и сам сегодня наработался до ломоты в спине, сейчас отдыхал, глядя на плескавшихся в речке ребят. Двое мальчишек затеяли шуточный бой - загнав коней по брюхо в воду, они сидели на них без сёдел и сражались друг с другом палками. Все это происходило так тихо, что казалось, все эти мальчишки, лошади и сам Харитон - есть один единый живой организм, который родился, рос и развивался в соответствии замыслами Творца.

    Костер неспешно разгорался, сырые дрова не хотели гореть, шипели и потрескивали.

-Дядя Харитон, - сзади, на спине повис самый маленький из ребятишек, - смотри!

На другом берегу Пьяны, в поле поднимались клубы пыли, в которых только пристально присмотревшись, можно было увидеть мужичонку с всклокоченой бородой, нетерпеливо погоняющего уставшую лошадь к речному броду.  Поручив приглядывать за костром одному из мальчишек, Харитон быстрым шагом пошел к броду, наперерез позднему страннику. Еще до того, как копыта лошади коснулись прозрачных вод реки, Харитон узнал в ездоке Прошку Симонова - такого же, как он сам, крестьянина  из соседней деревни Бутурлиной. Он так же, как и Харитон, работал в поте лица своего, только числился за другим помещиком - Михаилом Андрияновичем  Стремоуховым. Своего же помещика Харитон уважал и относился к нему, как к  отцу родному. Лев Александрович Колычев происходил из тех бояр Колычевых, из которых вышел святитель Филипп, митрополит  Московский и всея Руси. А уважал его Харитон за характер, за то, что будучи раненым и лишенным обеих ног, Лев Александрович не начал пить горькую, как другие состоятельные несчастные люди, а руководил поместьем, хоть для этого ему приходилось все время ездить в одноколке.

- Что так гонишь, Прокофий? Смотри как лошаденку свою загнал, того гляди она у тебя всю Пьяну выпьет!

-Беда, Харитон! Беда! – наспех умывшись, затараторил Прошка, -я же из Курмыша, там такое творится! Православные совсем с ума посходили.

-Как же ты в Курмыш- то попал?- уже догадываясь в чем дело, расспрашивал не на шутку встревоженный Харитон.

Уже почти год пожар крестьянского бунта то затухал, то вспыхивал с новой силой на новых территориях. Харитон знал, что Пугачева поддерживали не только крестьяне, но и священники. И вот искры этого пламени долетели с берегов Волги и до его родного села Покровского. Вторую неделю народ гудел и обсуждал приближение повстанческих отрядов Пугачева.

- Да на ярмарку, я ездил, у свояка своего ночевал два дни. Такого насмотрелся!

- Горит Курмыш что ли? Не томи, говори, что к чему.

- Горит! Еще как горит! Объявился там сам Пугачев! Переправился он вплавь через Суру со своим отрядом и давай людей прельщать. От своего имени, кабы императора Петра III, волю вольную жалует, а помещикам смерть лютую. А народ совсем обезумел – господ своих связывает и к нему тащит. А он никого не милует, поставил рели и вешает всех подряд, всех на кого мужики укажут. Ладно народ, батюшки местные к нему с хлебом-

солью подходят! Он и их милует! Народу согнал на базарную площадь видимо-невидимо. Читал Манифест. На воеводских складах отобрал все оружие и порох, а соль велел раздать крестьянам и пиво казенное тоже.

- Так где же воевода был со своими солдатами?

-Да воевода-то с товарищем своим Алфимовым, сбежал еще, когда узнал, что Пугачев за Сурой. В городе осталось только десятка два офицеров из инвалидной команды. Их злодей не тронул, только заставил ему присягнуть, а вот  унтер-офицера одного повесил и еще троих дворян. А Юрлова, за смелость его, ради того, что прямо в глаза изменнику плюнул, приказал даже повешенного ногайками сечь! Крестьяне насилу жену его спасли, спрятали ее с малыми детьми по домам.

    Харитон был не на шутку взволнован.

-Эй, Антошка, бери коня, скачи в село, предупреди барина, чтоб опасался Пугачев в Курмыше уже.

Подросток, лет тринадцать, вскочил на коня без седла. Через мгновенье его уж след простыл. Напоив свою лошаденку, Прокофий Симонов удалился в направлении своей деревни.

   

    Всю ночь Харитон не сомкнул глаз. « Вот я помещичий крестьянин, - рассуждал он, - свободный ли я человек? Пожалуй, свободный. Хочу в поле пойду, хочу на ярмарку поеду. Есть у меня свой дом, две лошади, две коровы, и самое главное – земля в поле. Я собственник на своей земле? Конечно, да. У меня все есть, чтобы прокормить себя и семью. Записан за барином. А как же иначе?  Государству нашему нужно подати собирать, чтобы дела государственные делать, воинов содержать. А кто их собирать будет? Пожалуй, петербургских чиновников на всех не хватит, да и не знают они всех деревенских дел. А барин знает! Вот он подати и собирает. А я крестьянин, своим трудом его, барина поддерживаю, чтоб мог в случае опасности государства это защитить. Вон он на государевой службе то ног лишился. И от нее не убежишь, служить всем дворянам приходится. Вот барин-то, пожалуй, несвободный человек. Есть у него обязанность жизнью своей за  нас крестьян отвечать. Значит он тоже государев человек, крепостной, наподобие тех петербургских чиновников. Конечно, и крестьян в рекруты берут, да ведь не одни офицеры армии нужны, и солдаты тоже. Но еще ни один двор через это рекрутство не разорился. Единственного сына в доме никогда в рекруты не отдадут, только если  три или четыре сына у отца, чтоб было кому отца с матерью в старости кормить».

    Рассуждая так, Харитон приходил к выводу о мудрости и продуманности созданного Российского государства. «А Пугачев кто? Самозванец и дезертир. Ему доверили государство защищать, а он народ баламутит, подначивая его против своих господ. А народ к нему прет из-за лени своей. Может, есть такие господа, которые крестьян своих мучают, только надо дураком быть, чтобы свою корову, которая тебе молоко дает,  морить голодом».

    Лишь под утро прилег Харитон у костра. Стреноженные кони стоя дремали, изредка фыркая, отгоняя хвостами назойливых мух. В шалаше вповалку спали ребятишки. А за Пьяной небо розовело. Наступал новый день, полный забот и тревог.


    На следующий день в селе было неспокойно.

     Помещик Лев Александрович, накануне  предупрежденный  Харитоном Блохиным, собрав необходимое имущество и забрав свою жену Анну Петровну, спешно покинул Покровское. В неизвестном направлении скрылся и другой помещик Михаил Андреянович Стремоухов. Барские имения остались без хозяев, лишь на попечении управляющих. Это еще больше подогрело крестьян.

     Мужики, вместо того чтобы ехать в поле  жать рожь, бросили крестьянский труд  и собрались на стихийный сход возле церкви. Ходили слухи, что пугачевцы где-то близко и вот-вот будут здесь. Прервав богослужение, на ступени крыльца церкви вышел отец Иоанн.

- Христиане, братья и сестры! Как вы можете губить порядок, устроенный вашими дедами и прадедами?

- Тебя, мы, батюшка, не тронем, ты из нашенских! А вот баре, погляди, как живут!- летело в ответ из толпы.

- И земля у них, и хлеб у них всегда есть!

- …а мы пустые щи хлебаем!

-Это ты, Лукьян, про свою бедность говоришь?- послышался низкий голос, он резко выделялся из общего многоголосья, - ты, который всю зиму, с Покрова на печке лежишь? Да если бы ты хоть лапти плел или, скажем, колеса тележные делал, за зиму столько бы пятаков заработал, давно бы уж лошадь себе купил, а не просил бы соседей свою полосу в долг вспахивать.

- А-а-а, Харитон! Тебе хорошо со своими коровами, да с лошадями, а нам как прожитии?

- И грех нам на нашего барина жаловаться, продолжал голос, -все мы на оброке у него – отдал и забыл.

- И-и-и,-  еще пуще стал завывать Лукьян,- да тебя тоже надо, как барского пособника в расход пустить! Будет нам рассказывать тут, что все баре хорошие! Скока они нашей кровушки повыпили? И отец твой Иван, бывалочи на былую барыню спину гнул, а ты все с ними заодно!

- Гнул, тока старая барыня на свои деньги вот этот храм построила, в котором мы с тобой со своими бабами венчались и детей наших крестили…

- Вот точно барский пособник! В расход его!- неслось со всех сторон.

- Вяжи его, говоруна!

- К Пугачу его! На суд царский!

-… и управителей барских тоже!

- Опомнитесь, люди добрые…,- своим зычным голосом вещал отец Иоанн.

Но толпу было уже не унять. Даже слов священника, было недостаточно, чтобы сдержать разъяренную людскую массу. Трое здоровенных мужиков накинулись на Харитона сзади. Нашлись и веревки, чтобы руки связать.

    Разъяренная толпа, перейдя плотину, остановилась у ворот помещичьей усадьбы. Управляющий колычевским имением Петр Андреев, закрыв наглухо ворота барской усадьбы, приготовился к обороне. Из толпы кричали: «Эй, Петрушка, давай открывай ворота! Хватит барином прикидываться!» Через несколько мгновений добры молодцы перелезли через ограду и открыли ворота. Людское море двинулось к барскому дому и затопило его, сметая все на своем пути, круша и дорогую голландскую мебель, и итальянский фарфор.

    Через три четверти часа Петр Андреев был связан и вместе с Харитоном и управляющим стремоуховским имением трясся по пыльной дороге в Курмыш, в телеге, запряженной вороной кобылой.

    Та же толпа выбрала себе атамана из числа крестьян-бедняков. Моисей Плаксин показался им наиболее подходящим.

     К исходу дня в село вступил отряд пугачевцев. Их атаман был не чета покровскому- восседал на пегой лошади с шашкой на поясе. План посещения у повстанцев был отработан до деталей. Зачитав возле церкви послание Самодержца всероссийского, императора Петра, атаман начал разбор. Поскольку помещиков в селе не оказалось, а их «пособники» уже отправлены в Курмыш, вольные люди довольствовались приготовленным для них угощением. Батюшку, несмотря на сомнения некоторых сельчан, народ не выдал , сказав, что он свой и никаких бед простому люду не чинил.



    На следующий день телеги с «барскими пособниками» прибыли в Курмыш. Сразу же , по приезду покровские мужики узнали, что сам Пугачев, не пробыв и дня, начудесив с крепостной актрисой, уехал в Алатырь. А здесь оставил двух своих полковников.

    Со всех окрестных сел, местные мужики везли в Курмыш людей: кто канцеляриста, кто драгунского офицера, а кто и барина своего. А соседи, ломакинские  крестьяне привезли на расправу к «царю» помещика своего Бобоедова Петра Михайловича, вместе со всем его семейством.

    Покровские возмутители спокойствия предстали перед полковниками со связанными за спиной руками. Полковники эти не очень-то походили на казаков.

- Ну, сказывайте, люди добрые, пошто  вы этих молодцев веревками связали!

- Как пошто, господин полковник, эти вот двое – управляющие в барских имениях, а энтот вот, Харитон, уж больно за бар все печется! Будто сам барин!

- И много бед причинили вам эти люди?

Мужики стали чесать затылки, сдвинув шапки набекрень.

- Эти-то нет, токо язык у него острый больно, - промолвил один из них, косясь на Харитона.

- Вот скажи мне, мил человек,- обращаясь к Харитону, произнес один из полковников, то у которого руки были в мозолях и такие грубые, что ими хоть кирпичи обожженные из печи вытаскивай, - кто таков будешь и чьих кровей?

- Харитон я, Иванов сын Блохин. Отец мой плотником у помещицы Марии Исаевны был. Уж больно она его любила, даже земли немного отрезала. А дед и прадед будниками  на будном майдане были, поташ гнали. А сам я землю пашу, да тоже срубы рублю, кому баньку, а кому и хоромы.

- Ну и что же вы, головы садовые, - обращаясь к покровским мужикам, вскипел полковник, - своих же мужиков на суд к Императору волочете? Они такие же, как вы. А эти хоть и управляющие, но тоже не барских кровей. Режьте веревки, да и к домам своим возвращайтесь, к женкам, да деткам. Будто нет у вас больше забот, как друг друга вязать!

- Принесите им пива казенного, что чувашам наливали,- крикнул другой полковник, - пущай молодцы выпьют за освобождение свое.

    Ковш с пивом пошел по рукам. Перед закатом солнца веселье было в полном разгаре. Вместе с подвыпившими покровскими мужиками веселились и их недавние пленники. Тут же, в соседнем доме, праздновали неведомо какой праздник и полковники. В пьяном угаре разгорелся промеж них спор, что делать с семейством Бобоедова, барина из большого Ломакина. Один из полковников считал, что надо вздернуть их, всем семейством, и женку, и  детишек барских, потому что баре, другой доказывал, что надо, мол, еще разобраться, много ли горя они своим крестьянам натворили. Наверное, долго бы продолжался их спор, если бы тот полковник с мозолистыми руками, не предложил: «А, давай-ка так сделаем, притащим сюда мальца, пущай барин перед нами попляшет! Коли понравится – отпустим, коли нет - вздернем завтра поутру всю семейку.

     Привели мальчонку, лет шести, испуганно хлопавшего глазами. А полковник, незаметно подмигнув мальцу, говорит: « А, ну-ка, спляши-ка нам, постреленок, хотим посмотреть, баре тоже вприсядку плясать могут? К всеобщему удивлению, парнишка пошел в пляс, сначала несмело, потом все смелее и смелее, потом так разошелся, что щеки его стали пунцовыми, в цвет его же рубахи. Полковники и весь народ хохотал до упаду. Велено отпустить Бобоедовых с миром, поскольку Васенька их пляской полковников уважил. Веселье затихло поздно ночью.

    А рано утром по пустынным улицам уездного городка, стучали копыта лошадей отряда капитана Дурнова. Все завертелось, как в страшном сне: солдаты выволакивали из домов полусонных повстанцев и рубили их без пощады.

    Покровские мужики, еще вчера бывшие непримиримыми врагами, все вместе спешно запрягали лошадей под частые выстрелы ружей и гортанные команды офицеров Императрицы. Они уже выезжали из города, когда рядом с дорогой они увидели отрубленную бородатую голову, дымящуюся  свежей кровью. По искореженному лицу  Харитон узнал полковника, того самого, с мозолистыми руками. «Никакой он не полковник, - подумалось ему, - он, скорее каменщик или печник, и говорил-то по-нашему, по-мужицки. Нет, не полковник он, не барин».

    Харитон ехал на тряской телеге по проселочной дороге и думал: « Вот ни батюшка, ни он сам, ни увещевания других сельчан не примирили разные классы покровских крестьян. А вот пугачевцам это удалось! Надолго ли?» Да, честно говоря, очень рад был Харитон, что все так обернулось. Об одном только жалел он, что не пришлось ему увидеть Пугачева. Но встретиться с главарем повстанцев ему все-таки довелось.


    Поздней осенью того же года, по Симбирскому тракту в направлении Москвы двигалась странная процессия. Впереди верхом на лошадях ехал небольшой отряд вооруженных солдат при двух пушках, за ними неспешно катила телега, с поставленной на нее клеткой, огромного размера. В клетке той находился ни кто-нибудь, а скованный цепями по рукам и ногам, главный царский изменник Емельян Пугачев.

    Сам Александр Васильевич Суворов взялся сопровождать знаменитого бунтаря, тем самым показав свою лояльность императрице, но, не доехав до Алатыря, возвратился к делам своим ратным.

    После Алатыря путь шел по горам. Колеса  вязли в жирном черноземе грунтовых дорог, и нередко солдатам приходилось слезать с коней и выталкивать из чавкающей грязи телегу с клеткой. В день проходили не более тридцати верст.

    На почтовой станции в селе Покровском конвой остановился, чтобы немного отдохнуть и сменить лошадей. Вездесущие мальчишки разнесли весть о необычной процессии по всему селу. На станцию с разных концов села стали стекаться люди, чтобы посмотреть на бунтовщика. Пришел и Харитон Блохин взгянуть  на Пугача, через которого чуть смерть на реле не принял.

    Емельян сидел в клетке на низеньком табурете, отвернувшись от людей, обхватив голову руками. Запястья его были прикованы к цепям, а цепи к клетке таким образом, что он мог встать в полный рост. Такими же цепями были прикованы и ноги.

    Мальчишки, окружив клетку, кричали: «Пугач! Пугач!» На них он не обращал никакого внимания. Взрослые, встав поодаль, молча, рассматривали невольника. Атаман был суров. Его темные глаза под нахмуренными бровями буквально сверлили каждого подошедшего.

- Не смотрите на меня так, люди добрые. Не желал зла я вам и детишкам вашим, а хотел я дать волю вольную народу нашему - страдальцу,- он подошел вплотную к прутьям клетки  и сжал их руками так, что побелели костяшки пальцев, - да, видно не судьба еще народу православному свободным быть!

- А нужна ли воля-то народу? - вышел вперед Харитон, - ты спроси его Емельян Иваныч! Сможет ли распорядиться этой волей-то мужик русский? Пожечь усадьбы-то барские можно, только как землю пахать – так у барина лошадь брать, как недород – к барину хлеба просить!

- Эх-х, мил человек! Кабы мужик волю получил, уж он бы знал, что с нею сделать!

- Нет, Емельян Иваныч, здесь не Яик и не Дон- степи вольные, где кони сами себе пищу добывают, здесь мужик от земли своей кормится и каждый колосок с поля собирает, а иногда грянет мороз-батюшка, глядишь, а колосков-то на прокорм и не хватает! Иль скотина падет и останутся дети малые без молока и каши. Куда ж бежать крестьянину, как не к барину своему? У него-то всегда для нищего и голодного полпуда муки найдется.

- По себе судишь, парень!

Вдруг в толпе послышалось шевеление - два здоровенных молодца прокладывали дорогу барыне, раздвигая гущу мужиков и баб – это Анна Петровна Колычева изволила увидеть «народного царя».

- Ааа, изверг!- начала она еще издалека, - скольких душ загубил, сколько детей сиротами оставил?!

Ничего не ответил Пугачев, только спиной к ней повернулся. Проклятья сыпались в его адрес. Видно не выдержала душа «народного освободителя», повернулся он к ней, зыркнул своими черными глазищами на барыню, только цепи громыхнули. Анна Петровна, схватившись за сердце, повалилась навзничь. Хорошо рядом были добры молодцы из ее дворовых, подхватили на руки, унесли в бричку.

    Загудел народ, зашипел, как чугунок в печи. Кто-то кричал вдогонку помещице: «Так ей и надо! Не будет к христианам в душу лезть!», кто-то потихоньку крестился.

    Между тем, лошади были поменяны, солдаты накормлены и процессия тронулась в путь по направлению к Паново-Осанову. Старухи, провожавшие клетку, осеняли ее крестным знаменем.

    В январе следующего года при большом стечении народа состоялась казнь Пугачева в Москве на Лобном месте. Но не прошло бесследно это восстание, стали задумываться помещики о судьбе крестьян. Да и сами крестьяне были уже не те, крепко засела у них в головах мысль о свободе.