Джованни Тестори, Италия. Рассказ Цель Жизни

У нас в стране все знают прекрасный итальянский фильм "Рокко и его братья", поставленный Висконти, но совершенно не знают, что автором произведения является знаменитый итальянский писатель Джованни Тестори. Ещё в далёком 1978 году я перевёл один из его рассказов, "Цель жизни", взятый из его романа, но, к сожалению, им так и не заинтересовались издательства. Думаю, что они многое потеряли. В качестве летнего подарка, я решил предложить его вниманию читателей и любителей сайта "Проза".
ПРИЯТНОГО ЧТЕНИЯ.
Переводчик итальянской литературы и драматургии.
Валерий ПОПОВ.


















                Д Ж О В А Н Н И     Т Е С Т О Р И


                Ц  Е  Л  Ь      Ж  И  З  Н  И


                1     9     5     8





                Перевод с итальянского Валерия Попова
                E-mail: mariapop@mail.ru  Тел: (495) 631-38-67



























                Ц Е Л Ь    Ж И З Н И.      Д ж о в а н н и    Т е с т о р и.
                               
                I

«Итак, нам надо кончать этот разговор; если тебе так хочется жениться – женись. Я не могу запретить тебе этого, ведь в твоем возрасте я уже был женат».
«Тем лучше».
«Ишь ты, тем лучше! Сказать такое! Ты говоришь так,  потому что я о подобном отце не мог и мечтать. И это я тебе заявляю не ради хвастовства, а для того, чтобы ты смог, наконец, понять, что возможность, которая представляется нам сейчас может больше никогда  не повториться, и, что, если мы ею не воспользуемся, то - прощай мечты, прощай обеспеченная жизнь, прощай все!» Рибольди–отец приза-думался, всем своим видом показывая, что сказанными словами, он хотел подчер-кнуть, насколько все эти призрачные мечты о счастье и благополучии сделаются для него сразу не сбыточными, а вместе с ним и для всей его семьи, которая всю свою жизнь еле сводила концы с концами.
«Впрочем», - заметил отец, возобновляя разговор, - «Если Карла тебя действительно любит, то она сможет понять причины, по которым тебе необходимо отсрочить бра-косочетание. Если же она не поймет их, это будет означать, что ее чувства к тебе не настолько глубоки, чтобы ради них пожертвовать тебе интересами нашей семьи. И тогда мой дорогой…»
«И что тогда?» - резко спросил Рибольди–сын.
«И тогда, если тебе уж так хочется знать всё – ты должен будешь оставить её. Так -будет лучше для тебя, для нее и для нас всех».
«Вам легко говорить, если вы в свое время удовлетворяли все, без исключения, ваши собственные капризы…»
«Что ты сказал?»
«Все, без исключения ваши собственные капризы!»
«Капризы? Ты называешь капризом то, что мы произвели тебя на свет и вырасти-ли?
«Именно это!» - прокричал юноша.
«Именно это?» - повторил про себя старик. – «Так, значит, это был мой каприз?» Каприз твоего отца? И это то, чем платят нам наши дети, едва став взрослыми?
«Ты мне – не сын», - произнес он голосом скорее полным печали, чем гнева.
«Ведь ты сам заставляешь меня говорить подобным образом…»
«Я?»
«Да, ты. Я все равно женюсь на Кларе, и поступлю я так даже, несмотря на то, что тебе, маме, сестре и тому, кто собирается стать твоим зятем, это не по душе. Я же-нюсь на ней, потому что люблю ее. И только это имеет для меня какое-либо значе-ние».
«Ну и женись себе тогда на ней!» - прокричал Рибольди, с трудом сдерживая свои чувства. «Женись на ней!» - повторил он.
«А дверь ты видишь?» - добавил он, резко указав пальцем на дверь, выходившую на площадку. «Ее ты видишь?» Так вот – открой ее, выйди, закрой за собой и больше не возвращайся».
Глубокое молчание, наполненное обидой, ненавистью, страхом и угрызениями совес-ти сраэу же воцарилось на кухне; сын, с руками, засунутыми в брюки, почувствовал, в очередной раз свою неспособность принять, наконец, какое-то серьёзное решение,


                3.-


не на словах, а на деле.   Он мучительно боролся с самим собой, чтобы не уступить окончательно в этой стычке с отцом.  Отец же, наоборот, нервно содрогаясь, уста-вился на сына глазами, покрасневшими от гнева, и, от непослушных слез, готовый сорваться с места, еcли его мальчик попытается воспользоваться своим правом отстаивать свою самостоятельность, и ни за что не допустить этого.
«Я спрашиваю тебя», - сказал старик, поняв, что продление этой паузы будет только  на руку его сыну», - «я спрашиваю тебя, как должен поступить тот, кому вот-вот должно исполниться шестьдесят лет?! Подчеркиваю – шестьдесят лет, и который все эти годы трудился как вол, чтобы поставить на ноги семью, если он видит, что с ним обращается подобным образом его сын? Что у тебя там, на месте сердца?» - он не-сколько раз стукнул себя по груди, и затем принялся теребить пальцами отворот пиджака. «Что у тебя там? Тебе не стыдно так разговаривать с отцом? А твоя мать? Твоя мать, если ее позвать сюда…»
«В этом нет никакой необходимости», - перебил его Винченцо. Тем более, что она уже находится за дверью, подслушивает и шпионит за нами, готовая тут же вмешаться, если мне вдруг взбредет в голову пустить в ход свои руки.»
«Винченцо!»
«Пора кончать уже с тем, что она везде старается у нас хозяйничать! Если ты работа-ешь, так и я тоже работаю. Но, если я люблю Карлу, то люблю ее, и всё этим сказано! И моей женой будет либо она, либо никто вообще».
В тот же самый момент за дверью, ведущей из комнаты, послышалось потрескива-ние, похожее на то, какое издают шашли, разъедающие доски.
Отец и сын тут же с опаской обернулись на эти звуки, и, на самом деле, тут же нео-жиданно открылась дверь, и на пороге появилась старуха.
«Ну что, видишь?» - спросил юноша. –«Теперь ты убедился, что она находилась снаружи и шпионила? И сейчас при первом же проблеске страха она вышла из укрытия. Что я могу сказать? Мне жаль вас!»
Придя в бешенство из-за неосторожности жены, Рибольди, вместо того, чтобы ответить что-либо сыну, повернулся к жене и набросился на нее:
«Что тебе надо здесь? Возвращайся немедленно на кухню. Разговор, который мы ведем, совершенно не женский».
Несколько обиженная тоном голоса мужа и, отчасти, успокоенная тем, что дело у них с сыном не дошло до драки, чего она так опасалась, женщина удалилась, не проро-нив не слова; сперва закрылась со скрипом дверь, а затем раздался удар ручки. Отец тут же возобновил разговор, нисколько не обольщая себя тем обстоятельством, что поспешный уход жены может ему дать какие-то преимущества перед сыном.
«Давай поговорим начистоту, как мужчина с мужчиной. Поверь мне, я не хочу осуждать кого бы то ни было…»- добавил он. После чего он приблизился к Винченцо с твердым намерением перевести ссору в русло делового разговора: «У тебя с Карлой?» - старик на некоторое время замешкался неуверенный в выборе средств выражения, таких, которые были бы и уместными, и отвечали бы моменту. «Я хочу сказать», - добавил он, пытаясь все объяснить глазами. И затем, поскольку сын про-должал упрямился и не собирался потупить свои глаза, продолжил: «Итак, раз уж мне приходится говорить обо всем, даже о том, о чем отец никогда не должен гово-рить со своим сыном, скажи мне и постарайся понять меня правильно, Винченцо, ведь правда, что у тебя с ней уже было то, что называется любовью?»
Винченцо ничего не ответил, но, судя по движениям его рук, плеч и головы, можно


                4.-


было догадаться, что это было слишком естественным, чтобы могло не произойти, и, что он этого не собирается скрывать.
«И, пожалуй, не один раз, а уже в течение нескольких месяцев…», - продолжил ста-рик. И тут же, добавил, поменяв тон: «Я не ставлю тебе это в вину. Некоторые вещи мне понятны. В прочем, и я тоже…» - добавил он, но тут же осекся, показывая всем своим видом, что то, что он собирался было сказать, не только не необходимо, но и излишне.
«В прочем и я тоже?- переспросил Винченцо.
«Не будем говорить об этом. Если ты понял – то понял, а если нет – это не имеет никакого значения,  и, мы можем продолжить наш разговор. Итак, послушай, кто заставляет тебя прерывать те отношения, что были у вас до сих пор. Это неправда, в этом клянется тебе твой отец, это неправда, что мне, матери, сестре и тому, кто должен вот-вот войти в нашу семью и стать моим зятем, не нравится Карла. Для нас в подобной ситуации хорошо все то, что одинаково хорошо для всех заинтересован-ных сторон. Речь сейчас идет о моменте! О моменте, Винченцо! Тащить в дом лиш-ние рты, выбросить кучу денег на организацию свадьбы, так как, если ты женишься, ясно, что тебе надо будет приобретать квартиру, мебель; потратить деньги именно сейчас, когда все наши усилия направлены на то, чтобы поставить на ноги фабрику, Винченцо», - старик говорил с мольбой в голосе и, приблизившись к сыну, старался вынудить того смотреть на него», - «все это, Винченцо, сейчас, в настоящий момент, мне кажется…»
Желаниям сына вырваться из тисков семьи был нанесен новый удар, и он на неко-торое время призадумался.  Но затем он резко повысил голос, хотя и не переходя за определённые рамки, и воскликнул:
«А, как же тогда Пьера? И расходы на ее квартиру и мебель?»
Между тем, отец продолжал. «Кажется невероятным, да, просто невероятным, что ты говоришь подобным образом. Ты, наверное, хочешь, чтобы я тебе повторил, что именно брак твоей сестры позволит нам, насколько это, возможно, осуществить наши мечты? Деньги, которых нам так не хватает, кто нам их даст? Может быть, твоя Карла, которая еще беднее нас? Ты, наверное, хочешь, чтобы я унизился пред тобою, и напомнил бы тебе, что-нибудь Луиджи, тех денег, что удалось мне собрать, работая в поте лица в течение сорока лет, едва бы хватило, чтобы начать дело? Тебе хочется обидеть меня этим? Постарайся меня понять, Винченцо, хотя бы один толь-ко раз. Я готов выслушать все; если тебе хочется попрекнуть меня в чем-то – пожа-луйста, можешь сделать это; если тебя это устраивает, ты можешь даже прокричать мне в лицо, что я – неудачник, и, что мне на роду написано быть рабочим, рабочим и больше никем иным! Если бы это касалось только меня или же матери, постарайся понять это, мне было бы абсолютно все равно, и я бы спокойно дожидался своего последнего часа. И, если я делаю всё это, то делаю, лишь только ради вас двоих. Можешь ли ты, наконец, понять, что всё это делается для твоего же блага, как и для блага твоей сестры.  Я прошу тебя об одной единственной  жертве – подождать с тем, что ты намереваешься сделать сейчас?». – Задав этот вопрос, старик умолк, убеж-денный в том, что, если его последние слова этого унизительного и откровенного  диалога не смогли сломить сопротивления сына, то другие средства, находившиеся
в его распоряжении, были бы просто уже ни к чему.
Что же касается Винченцо, то все эти слова и беспрерывные, действующие на чувст-ва, призывы к благоразумию, привели его в состояние полного истощения, и он без-


                5.-


успешно пытался положить на чашу весов с одной стороны то, что ему предстояло
отсрочить на неопределенное время, а с другой стороны – те выгоды, которые он мог бы извлечь из этой отсрочки. Если бы в этот момент ему удалось собраться с мыс-лями и все хорошенечко  обдумать, и, если бы он не чувствовал себя полностью подавленным фигурами отца и матери, которых интересовало только достижение материальных выгод.  Ради чего они не скупились, то на бурные излияния своей безграничной любви к нему, то на неожиданные и жестокие проклятия.  Он бы на-верняка отдал бы предпочтение своей собственной свободе и женился бы на Карле. И, если бы жить вместе стало невозможно, то ушел бы из дому. Но все произошло совершенно иначе, и он, вопреки своей собственной логике, как только ему показа-лось, что вопрос насчет квартиры должен сам по себе решиться с замужеством сестры, ухватился за эту мысль, как если бы она могла тут же сгладить существо-вавшие помехи:
«Но, если Пьера выходит замуж, то я мог бы очевидно привести Карлу к нам в дом…» - воскликнул он, сопровождая свои слова улыбкой.
«К нам? Как это понимать, к нам?»
«Именно в наш дом. Если я попрошу ее, я уверен, что она согласиться.  Таким обра-зом, мы сэкономим на том, что нам не придется снимать где-то квартиру и приобре-тать мебель…»
«Да, ну, а как же твоя мать?»
«Она должна привыкнуть».
«Ну, а если она не пожелает привыкать?»
«Тогда придется ей притвориться. Во всем этом я не собираюсь быть козлом отпу-щения».
В тот же момент, дверь, ведущая в комнату, шумно распахнулась, и на пороге поя-вилась мать, еще более непреклонная, чем когда бы то ни было.
Отец и сын разом обернулись.
«Мне надо будет сразу же внести во все ясность» - произнесла она, не сводя своих серых, холодных глаз с сына», - «с этой безбожницей, Карлой, я не буду жить ни за что на свете. Тебе это понятно? Если ты хочешь на ней жениться – женись, но толь-ко, чтобы я никого и ничего не видела. Ни тебя, ни ее, ни тех, кто явится на этот свет!».  Сказал это, она хлопнула дверью и вышла.

«Ну, что, ты теперь видел?» - тут же спросил у отца Винченцо.
«Разве тут фабрика является причиной того, что она и слышать не хочет, чтобы я женился на Карле? Это – просто ненависть; ненависть, которая сидит у нее в крови. И все это, несмотря на то, что она по утрам ходит в церковь, и даже причащается!
Но, если существует бог, в которого ты веруешь…», - закричал он, направляясь в сторону двери, и, повышая голос.
«Если говорить об этом – то он есть, Винченцо! Есть!» - прокричал в свою очередь старик, приближаясь к сыну.
«Но тогда, если он есть, то пусть он спустится оттуда, с небес, и приведет все в долж-ный порядок! Потому что жизнь, которую вы ведете, это не жизнь, а сущий ад!»
«Винченцо!» - снова вскричал отец. «Я запрещаю тебе говорить подобным образом в моем доме. Вне его – думай и говори все, что тебе вздумается, здесь же – не смей, здесь хозяин пока что я, и я им буду до своего последнего издыхания».
«Об этом ты можешь и не кричать. Это видно и слышно и так хорошо…»


                6.-

«Винченцо!»
В этот момент дверь отворилась, и снова появилась мать, она продолжала держаться за ручку двери, и лицо ее почернело как земля.
«Вышвырни-ка ты этого безбожника за дверь! Вышвырни его, пока он не накликал на нас беды!»
Не закончив своих слов, она вся затряслась в страшной судороге. Вытянув руку, она пыталась найти что-нибудь, на что можно было бы опереться, казалось, что ее поки-дают силы. Когда же, после нескольких безуспешных попыток, ей удалось нащупать край буфета, она облокотилась на него, и тут же все ее тело затряслось в конвуль-сивном плаче.
«Вот до чего доводят твои выходки. Когда больше ни кому и ни чему не веришь, как это происходит с тобой…»
Винченцо совершенно разочарованный, находился в углу и не двигался.
«Что же для тебя является целью жизни? Загнать на тот свет отца, и заставить уме-реть мать от разрыва сердца? Это твоя цель? Говори!»
«Заставить умереть вас?» - спросил юноша и повернулся спиной к старикам. «Из-за чего, простите, умереть?»
И у тебя еще хватает наглости спрашивать нас об этом? Ты только посмотри, посмотри, до чего ты довел свою мать!»
«А кто ее просил совать свой нос туда, куда не просят?»
«Винченцо!»
«Ведь вы-то в свое время поженились, так и когда вам это было угодно…»
«Но у нас тогда не было тех возможностей, которые имеются сейчас, и твоя мать бы-ла девушкой, как это положено, а не какой-нибудь…»
«Какой-нибудь? Ну, договаривай же», - сказал юноша, приближаясь к отцу. – Говори же!»
Тогда мать, по-прежнему содрогавшаяся от рыданий, рухнула всем телом на буфет и принялась причитать:
«Перестань так разговаривать с отцом, Винченцо! Ради бога, прекрати. Когда-ни-будь ты об этом пожалеешь…»
В тот же самый момент неожиданно для всех троих, так как их слова перекрывали любые другие звуки, входная дверь отворилась, и в ней появились Пьера и ее жених. Они остановились на пороге и озирались по сторонам, стараясь разобраться, чтобы ту могло происходить, а затем девушка спросила:
«Что тут происходит ещё?»
«Способен ли ты делать еще что-нибудь, кроме этих сцен?»,- добавил Луиджи, обра-щаясь к Винченцо.
«Помолчи-ка, лучше, это пока еще не твой дом!», - перебил Винченцо, повернувшись в его сторону. – «А, если тебе так не терпится, то ступай вниз, а то и прямо на ули-цу…»
«Винченцо!» - закричал отец, расположившись, на всякий случай, между ними.
«Этот преступник добьётся того, что я умру», - бормотала мать, к которой тут же на-правилась дочь, - «и умру я от разрыва сердца».
В тоже самое время старик приблизился к зятю, застывшему от угроз Винченцо на пороге, и принялся его умолять:
«Луиджи, умоляю тебя, не слушай его. Сегодня вечером Винченцо совершенно не отдает себе отчета ни в том, что он делает, ни в том, что говорит. Луиджи? Постарайся понять меня, Луиджи, я умоляю тебя…»


                7.-


Горячие мольбы отца, который готов был чуть ли не упасть в ноги будущего зятя, задели Винченцо прямо-таки за живое: эта сцена, в которой все достоинства его семьи, казалось, были принесены в жертву тому, кто мог, наконец, осуществить их давнишние и безнадежные мечты, зародила в его сердце какое-то необъяснимое чувство жалости, бессилия и страха.
Это чувство еще более окрепло в нём, когда отец, поняв, что Луиджи послушался, повернулся к нему и сказал, заметно понизив голос, словно предназначая слова только ему одному: «Послушай, если ты не желаешь, чтобы случилось что-нибудь худшее, уйди на время. Выполни мою святую просьбу: уйди».
Винченцо окинул долгим и испытывающим взглядом всех четверых и затем пробе-жал глазами по кухне.
То, что он уйдет, было ясно; потому что его после всех этих сцен буквально тошнило, и дом, на который он сейчас глядел с печалью и без капельки надежды, представ-лялся ему уже не домом, а всего лишь этакой лачугой экзальтированных людишек.
Тем не менее, дабы никто из четверки не смог бы подумать, что он уходит из-за того, что он уступил, в наступившей полнейшей тишине, он прошел из кухни в комнату, задержался там, как будто что-то искал, затем вернулся на кухню и снова пересек ее из конца в конец, и, очутившись на пороге, спокойно зажег сигарету; и лишь только после этого, даже не удосужившись взглянуть на эту четверку, (которая, наоборот, неотступно следила за всеми его действиями), и, не закрыв двери, вышел наружу. Очутившись на площадке, он тут же принялся насвистывать какую-то песенку.


                П


О чем говорила четверка, и что они сообща решили, после того как он ушел и при-нялся в одиночку бродить по улицам, он никогда так и не узнал. Тем не менее, даль-нейший ход событий, позволил ему многое прояснить.
И, действительно, в последующие дни отец и мать предприняли затяжную осаду, сосредоточив все свои усилия на том, чтобы любой ценой помешать ему осуществить свои намерения. Первый – своим непрерывными и педантичными рассуждениями о настоящей цели в жизни стремился показать ему не только альтруизм своих намере-ний, но и их человеческую и логическую практичность; вторая – своей болтовней и неожиданными, и поэтому особенно жестокими сценками, стремилась зародить в его сознании безразличие к личной ответственности и к потере собственного достоинст-ва. Он отлично понимал, как и раньше, смысл её слова «безбожница», которым она постоянно пыталась очернить моральную сторону поведения Карлы.  И не только, но даже целой ее тирады: «она же член УДИ, (U.D.I. – Союз итальянских женщин) и
бегает то и дело на эти красные танцульки. Что она самая настоящая красная, и, что она испорчена до мозга костей, как все эти красные и вся ее семья».  Но столь резкие вспышки гнева у старухи, (именно в те моменты, когда он считал, что ради того, чтобы все оставались за столом, старухе следовало бы все же закрыть рот и помол-чать, и не доводить его до такого состояния, когда ему не оставалось ничего иного, как выйти из-за стола и отправиться в мастерскую), и ко всему еще сцены истерии, обмороки, слезы и всхлипывания постепенно в конец расшатали всю его нервную систему.

                8.-


«Ты опять отправляешься с этой безбожницей, а? Иди же, я все знаю», - кричала она ему в одном случае. В другой же раз, когда он собирался выйти после ужина:
«И сегодня вечером ты будешь с этой красной свиньёй? Если это так, то твоей мате-ри не остается ничего другого, как только отчаиваться и проклинать тебя».
И, действительно, вернувшись домой, он заставал ее склоненной над столом; тело ее то и дело вздрагивало от всхлипываний, в то время как муж находился подле нее и пытался ее успокоить.
«Вот видишь,  к чему приводит твоя гордость? Ты это видишь?» - спрашивал его отец,  голосом, таким нежным и патетическим, что со стороны могло показаться, что он, вместо того, чтобы решительно оттолкнуть его от себя, ищет с ним примирения.
«Оставь его в покое. Пусть он идет в постель и попытается уснуть. Он почувствует, как угрызения и страх гложут его сознание. Потому что, там, где нет божьего страха перед родителями, там нет никакого успокоения», - бормотала старуха, - «а имеются лишь только муки ада».
Винченцо, был совершенно неуверен в том, какому из двух доводов родителей можно было бы отдать предпочтение. То ли тому, который осуждал свободный образ жизни Карлы, отвергавшей какие-либо религиозные предрассудки, то ли другому, связан-ному со строительством фабрики, полностью овладевшему всеми их мыслями и меч-тами. В результате, он сошелся на мысли, что оба довода переплелись до крайности, взаимно дополняя друг друга, и находят в этой взаимосвязи необходимые для себя силы.  «Это, как происходит в жизни, когда на карту поставлено абсолютно все». Возвышенные идеи и интересы кошелька, душе излияния и животные инстинкты, объединяются тогда в одну единственную цель, которая для трех членов его семьи  и четверых вместе с их будущим зятем, заключалась лишь только в том, чтобы любой ценой помешать ему жениться на Карле. И, если отец и принял более осторожную тактику в сравнении с тактикой матери, и упор сделал на отсрочку бракосочетания, а не на его запрет, то это происходило, лишь только по той простой причине, что он надеялся, что скорое улучшение их материального положения подтолкнет сына же-лать и себе чего-то лучшего.
«Между прочим, ты заслуживаешь гораздо большего, значительно большего», - не раз повторял сыну эти слова старик.
В этом он смог убедиться еще раз, когда мать решительно встала между ним и Кар-лой, и своим ничем неоправданным шагом положила конец сразу всему. В тот вечер, вернувшись с работы, он застал своих родителей за разговором, полным необычного возбуждения.
«Ты поступила нехорошо, очень дурно», - разобрал он первые слова отца, едва сту-пив на порог.
«Как же я должна была поступить, если не было другого выхода отвязаться от нее?», - отпарировала мать.
Чтобы догадаться о том, что они говорили о нём и Карле, достаточно было простого намека.
«Впрочем, послушай, он уже пришел, и мы можем рассказать ему сейчас все, ничего не скрывая», - спокойно заметила мать, как если бы его приход нисколечко не сму-тил её.  «Таким образом, он будет знать, что ему теперь надо предпринять…»
«Я не думаю, что сейчас подходящий момент для этого», - ответил старик, но голо-сом, уже полностью смирившимся перед властью жены.
«Я думаю, что это как раз таки, подходящий момент. Даже в этих делах ты разбира-ешься хуже меня…»

                9.-


«Ну, тогда ты и говори, говори… Но, если потом, что-нибудь случится…»
«Но что еще может случиться? Все то, что должно было случиться – уже случилось».
Переступив порог, Винченцо принялся озираться по сторонам. Вернуться домой после стольких часов изнурительной работы, чтобы встретить такой прием – совсем небольшая радость; тем не менее, как это часто с ним случалось, чувство разочаро-ванности взяло верх над гневом, отвращением и жалостью.
«Могу ли я знать из-за чего это вы снова завелись?» - спросил он, ожесточаясь больше против самого себя и того безразличия к своей судьбе, которое он испытывал, чем против них.
«Это не секрет: сегодня я разговаривала с Карлой».
«Луиза!» - вскрикнул старик, услышав признание жены.
«Что ты всё так волнуешься? Винченцо – уже больше не мальчик и знает хорошо, как делаются некоторые вещи. Это – факт. Не так ли Винченцо? И в этом, если так угодно господу-богу, он больше похож на меня, чем на тебя»; и затем, несколько сменив тон голоса, она обратилась к сыну со следующими словами: «Итак, вот какие дела – сегодня я встретила Карлу и, как этого никогда не случалось со мной раньше, остановила ее».
«Ты остановила Карлу? – перебил ее Винченцо, но не сразу, а после некоторой паузы, вследствие чего он явственно почувствовал слабость своего вопроса.
«Да, я ее остановила. Разве, запрещено матери останавливать девушку, которая собирается выйти замуж за ее сына? Но, если запрещено даже это, то можно смело сказать, что из всего того, что создал господь-бог, не осталось больше ничего», - ее худоба стала еще больше выпирать наружу, и, поскольку пятна земляного цвета обильно проступили у нее на лице, то, чтобы прийти в нормальное состояние, ей потребовалось взять передышку.
Тогда, воспользовавшись возникшей паузой, вмешался в разговор отец: «Подожди, Луиза, успеешь еще всё рассказать. Винченцо пока даже не отдышался…»
«Нет, я скажу всё сейчас, и только сейчас. Все равно он должен встретиться с ней, лучше будет, если он все узнает сразу».
«Если это тебя так волнует, можешь успокоиться», - заметил Винченцо. «Мне это и так хорошо известно, что ты предпочла бы видеть Карлу мертвой».
«Мертвой? Это почему же? Ведь я – христианка; для меня достаточно лишь только того, чтобы ты на ней не женился. Я этого хочу, и я добьюсь этого». В комнате на какое-то мгновенье снова воцарилась тишина, затем старуха продолжила свою речь и выложила все по порядку; но даже, не преувеличивая реальной стороны разговора, происшедшего с Карлой, то, что она сказала, слушавшим её, предстало перед ними как какой-то кошмар.
Винченцо остановился у окна; он заметил, что отец, в отличие от жены, совершенно неуверенный в успехе этого диалога, то и дело покачивает головой. В наступившей тишине, наполненной нерешительностью и страхом, фигура отца рядом с фигурой матери приняла позу характерную для человека, смирившегося со всем, и, который нуждается, если не в бережном отношении к своей персоне, то, по крайней мере, в милосердии и сострадании. Это была поза человека, смирившегося с волей жены, и раздавленного мечтами о независимости и благополучии.
Фабрика с помощью денег  Луиджи, наконец-то для него могла стать реальностью, пусть это потом окажется вместо фабрики всего на всего какая-нибудь дыра, выпус-кающая какие-нибудь шайбы, оборудованная четырьмя станками, двумя верстака-ми, печкой и громадной трубой для зимнего обогрева помещения.


                10.-


О, если бы все делалось только ради этой цели! Он бы это еще как-то смог бы по-нять! Отсрочка бракосочетания, в силу тех разговоров, которые ему довелось уже услышать, была для него уже решенным делом. Он был уверен, что и Карла, быв-шая до сих пор против отсрочки, (а противницей она стала сразу же после того, как узнала, чего добиваются родители Винченцо), в конце концов уступит и согласится ждать: четыре, пять, шесть месяцев… Но разве  старик не был столь откровенен?
«Подождет год, другой», - заметил старик сразу же, как только возник разговор на эту тему. Хотя бы, потому что женщины могут ждать, и, тем более, если их ворко-ванье длится уже почти два года!
Он полагал, что тройственное согласие между им, отцом и Карлой в конце концов будет достигнуто. Но произошло все наоборот, и по мере того, как перед ним во всех подробностях раскрывалась сцена, устроенная матерью Карле, положение стало ка-заться ему совершенно безвыходным.
«И так как я, несмотря на народ, находившийся на улице, и, который то и дело при-останавливался, чтобы послушать и поглядеть на нас, продолжала твердить ей, что мой сын на подобной безбожнице никогда не женится - Ты это поняла? Никогда! -Что ей бесполезно на что-либо надеяться, потому что все ее доводы меркнут перед доводами матери - она не выдержала, сорвалась с места и бросилась прочь….». Какое-то мгновенье мать поволновалась и затем, несколько поуспокоившись, доба-вила: «О, нет, она не испугалась; она была спокойна и совершенно не собиралась лить слезы. Я уверена, что в этот момент она уже, наверняка,  позабыла всё, что у неё было с тобою!».  Снова воцарилась тишина, а затем она продолжила прежним тоном голоса: «Потому что, если бы она хотела что-либо возразить на мои слова, она бы не убежала, и ответила бы мне что-нибудь. И не молчала бы все это время как мумия. Когда же она поняла, что потерпела полную неудачу, то ту же оставила меня. И вместе со мной», - добавила она, - «я думаю, что она оставила навсегда также и тебя».
В этой части диалога он обратил свой взор на отца, и застал его как раз в тот момент, когда тот, разочарованный и подавленный, направлялся от стола к буфету.
«Впрочем», - продолжила мать, - «так оно и лучше. Более того, ты должен быть мне признателен за то, что я проделала все сама, избавив тебя, тем самым, от неприятной процедуры прощания».
«А теперь, хватит, Луиза…» - пробормотал старик; это были последние слова, про-изнесенные ими, в тот вечер. Так как он тут же вышел из комнаты, и решил выж-дать более подходящий момент, чтобы можно было сесть за стол; и затем, едва закон-чив есть, он, не говоря ни слова, тут же вышел на улицу.
Но самая большая неожиданность для Винченцо, однако, исходила от самой Карлы.  Вначале она подумывала не явиться на свидание, о котором они условились за день до этого; но затем все же решила пойти – может быть, простые, но, реально существ-ующие чувства любви и собственного достоинства, всё же взяли над ней верх. Эта неожиданность касалась его сестры. Рассказывая ему о происшедшей беседе, мать, однако, утаила от него то, кто присутствовал при этом.
Винченцо, после первых исключительно мучительных мгновений встречи со своей девушкой – опустил свои глаза, так как не выдержал встречного взгляда невесты, и, почувствовал на своих плечах всю тяжесть несправедливого диктата, совершенного против нее его семьей.  Карла начала разговор следующими словами:
«Я тут встретила твою мать и сестру…»


                11.-


«Пьеру?» - удивленно воскликнул Винченцо про себя и невольно вытаращил глаза на Карлу.
«Что ты так на меня смотришь? Я думала, что ты это знаешь».
Да, ему было кое-что известно, но не все; и как раз именно то, что касалось его сест-ры. С этого момента подозрение, которое возникало у него и раньше, что за спиной у отца и матери действует в своих интересах, как подколодная змея, его сестра Пьера, стало в нем крепнуть и всё больше обретать законченную форму.  Она никогда не пыталась поговорить с ним душевно о его возможной женитьбе и всегда находилась в стороне, как если бы ей до всего было совершенно безразлично. Но оказалось всё наоборот, что она своим молчанием, глубоким и полным притворства…
Только ли притворства? И перед ним сразу же предстали, как сплошной, чудовищ-ный обман: откровения матери, безразличие сестры, самомнение будущего шурина. Не было сомнения, что именно Луиджи, с которым связывались все их призрачные надежды, руководил поступками Пьеры.
Он пришел также и к другому заключению, что единственно, кто не был абсолютно фальшивым, так это его отец; именно он, со своей безнадежной мечтой организовать фабрику! Ведь именно шайбы и груды металлически обручей с каким-то дьяволь-ским наваждением, известным разве что господу-богу, заполняли из года в год его мечты! Вначале ему хотелось выпускать их в количестве сотни тысяч, приняв пок-ровительство какой-либо фирмы; но затем, после того, как появилась возможность породниться с семейством Оливы, он захотел производить их своими собственными машинами, в небольшом сарайчике, пусть и плохо оборудованном, но зато своем, принадлежащем ему и его семье!
Бедный старик, оболваненный дьявольскими кознями жены и дочери, где оно теперь твое терпение? («Нужно уметь ждать, Винченцо, нужно уметь ждать»,- неоднократно твердил он ему еще до того, как его брак с Карлой расстроился полностью из-за этой сцены). А, что дали твои позорные уступки? (Он никогда не сомневался, и тем более, сейчас, в том, что отец с самого начала почувствовал позорную сущность тех уступок, на которые он пошел под нажимом жены, дочери и зятя).  Где они твои надежды на быстрый экономический успех, на достижение, наконец, если не богатства, то хотя бы спокойствия и независимости?
Он смотрел на него, лежащего там, в своей кровати, неподвижного и похожего на восковую куклу, лишенную каких бы то ни было чувств и своего былого величия. Он был одет в тот же самый  черный костюм, что был сшит к бракосочетанию Пьеры. Лицо его было обмотано платком, с тем, чтобы пришедшим поглядеть на него, не был виден его приоткрытый рот, иначе они могли бы подумать, что смерть взяла вовсе никакого не святого, а, что ни на есть, тяжкого грешника; руки у него были скрещены, между пальцами помещались четки, а на груди – распятие.
«Все должны видеть и знать, что мой Сандро находится уже там, на небесах…» - так сказала о нём его мать.
Она почти не вставала со стула, на котором сидела все это время, и без слез и причитаний непрерывно читала вслух молитвы.
«Ты даже не умеешь молиться за своего отца…», - заметила она, когда он во время молитвы вошел в комнату, и она повернулась на звук приоткрывшейся двери.
Он оставался все время в дверном проеме между комнатой и кухней; этим проходом почти не пользовались; чувство жалости вместе с чувством стыда переполняло его сердце и душу. С тех пор как отец скончался, каждый раз, оказываясь в комнате, где

                12.-


было выставлено тело покойника для удовлетворения любопытства родственников и соседей, у него возникало только одно желание, чтобы это время, предшествующее похоронам, пролетело бы как можно скорее; тот час же; «ну, кладите же его в гроб, и несите на кладбище»; «пока», - заключительную мысль он адресовал самому себе, - «пока злая шутка, сыгранная над этой бедной жизнью, не показала себя еще более явственно в своей ничем неприкрытой наготе».
И хотя он не придавал этому никакого значения, но то были последние чувства, ко-торые он еще мог испытывать к отцу; потому что в остальном только ненависть, ненависть и только она, связывала его с ним; и это несмотря на то, что он теперь пришел к твердому выводу, что вообще бесполезно проявление чувств к кому бы то ни было на свете. К какому же выводу он мог прийти ещё? Конечно же не к радуж-ному, вследствие тех обид и проклятий, которые наверняка достанутся ему от мате-ри и сестры, хотя бы только потому, что он жил подле них.
«Ты думаешь, что отец умер, и на этом – всё кончилось. Я знаю, подобные мысли те-бе привили твои дружки. Но это все не так, ты глубоко заблуждаешься, потому ч