Свеча

    Это произошло жарким июльским днём. Мы сидели с моим другом Евгением Михайловичем в его доме и разговаривали. Женя старше меня на шестнадцать лет, очень интеллигентный и талантливый человек. Опиум, который он принимал на протяжении многих лет, сильно подорвал его здоровье, но я никогда не мог уловить в его голосе каких-либо фатальных нот. Хотя и ему, и любому из нас известно, к чему приводит это пагубное пристрастие.
- Смотри, - он показал мне фотографию, - художественный шедевр.
На чёрно-белом снимке были запечатлены железнодорожные рельсы, уходящие вдаль, где они сливались с серым небом... Между шпалами чётко выделялась ромашка, невольно притягивающая к себе внимание.
- Вот с этого всё и началось, - сказал мой друг.
 Он улыбнулся и посмотрел мне в глаза:
- Знаешь, как называется эта фотография?
- Нет, - ответил я.
- Одиночество.
Голос его был спокоен.
- На эти самые рельсы под поезд бросилась моя любимая девушка. Господи, как много времени прошло…
Евгений сделал паузу.
- Тогда-то я и присел на иглу.
Я не знал, что сказать, мой взгляд не мог оторваться от сверкающих рельсов на фотоснимке. Мне даже показалось, что я чувствую кончиком языка их металлический привкус...

Через некоторое время пришёл знакомый Жени, молодой худощавый парень Паша. Мы поздоровались и завели разговор на совершенно другую тему. Помню, из-за жары у меня постоянно путались мысли. Паша говорил, что собирается пойти на пляж. Он обвёл нас взглядом и сказал, что не представляет, как можно в такую духоту сидеть дома. Он уже пожал нам руки, потом спохватился и извлёк из кармана тоненькую церковную свечу. Актёрским жестом он протянул её Жене, сказав при этом следующее:
 -  Был сегодня в Божьем храме, Михалыч. Ты воск заказывал: он тебе, кажется, нужен  для фотолинз? Кстати, - он многозначительно улыбнулся, - учитывая твой возраст, и... ну, ты сам понимаешь - о душе тоже пора подумать.
Тон, которым он это изрёк, помню, не совсем понравился мне. Ну, а Женя отреагировал на его слова совершенно спокойно, голос его был какой-то бесцветный и усталый :
- Да, да, всем нам, всем нам ... не мешало бы... думать об этом чаще. Ты сейчас на пляж идёшь? ... Так вот, будь там по-осмотрительнее.
На следующий день я снова пришёл к Евгению Михайловичу. Лицо его показалось мне немного озадаченным и тревожным. После некоторой паузы он сообщил, что приходила мать Паши.
- Она в полной панике. Говорит, что Пашка не появлялся дома с того времени, как ушёл на пляж. Она уже обзвонила все больницы и морги.
- Женя,  - прервал я его, - мне кажется, рано пока тревожиться. Возможно, задержался где-нибудь у приятелей. Нет, я, конечно, понимаю ...
- По-моему, я тоже кое-что понимаю, - закончил моё предложение Евгений Михайлович. -  Зачем я ... эти слова,  мои слова...
Он взял свечу со стола и, как бы раздумывая, повертел её в руках.
Когда я уходил от него, Евгений прощался со мной, как сомнамбула, и, словно упрекая себя в чём-то, как заклинание повторял:
- Зачем я так сказал... зачем я так сказал?
Пашин труп всплыл через несколько дней. Стояла страшная жара.
Кроме родных никто не пришел проводить погибшего в последний путь. Не знаю, как другие, но я не пошёл, потому что мне было как-то жутковато.
Июльское марево, вздутый труп под заколоченной крышкой домовины - вот, пожалуй, и всё...
Но до сих пор мне видится в кошмарных снах зловещая церковная свеча и слышится - то ли во сне, то ли наяву - грохот железнодорожного состава.
"Всем нам... Всем нам..." - стучат в моём мозгу металлические колёса.