Нашествие 2013. Любовь длиною в день

На второй день я влюбилась в оператора.
Вообще-то, именно мне принадлежит фраза «операторы — не мужчины, они операторы», но из любого правила существует исключение. Тем более, что оператор был не наш. Мы всего лишь работали на одной площадке.
Он был такой... стильный.
Операторы, они ж обычно как выглядят? Джинсы, футболка, свитер. Летом — шорты, шлёпки, голый торс. Говорят, бывают ещё в костюмах,— когда первых лиц государства снимают, но сама я не видела, поэтому даже верю в такое с трудом.
«Мой» оператор тоже был в шортах. Но не тех, что похожи на половую тряпку, которую активно использовали, затем встряхнули, высушили и решили что вещь «ещё вполне себе», а в каких-то с эмблемами, лейблами... И в футболке. И в кепке.

Я разглядывала его и представляла, что конечно же он «мальчик из приличной семьи», и наверное бабушка говорила ему:«Альбертик, не хочешь в науку, так можно же пойти в программисты! Сидеть в чистом офисе, нажимать кнопочки. Зачем тебе эта ужасная профессия? Бегать с тяжеленной камерой на плече? В конце концов можно же быть фотографом? Спокойно снимать свадьбы и намазывать масло на свой кусок хлеба!».
— У него даже носки разноцветные! Правый кремовый, а левый салатовый!,— делилась я с приятельницей.
— Ну познакомься с ним. Поговори о чём-нибудь.
— О чём я буду с Ним! говорить? Лучше ты. В конце-концов, когда тебе что-то надо я же спрашиваю?
И так как это была чистая правда, приятельница подошла к объекту моей любви и завела разговор на профессиональную тему.
Я стояла рядом с горящими глазами, блестящим носом и молчала.
Приятельница, делая мне страшные глаза, пообщалась ещё немного и выдохлась. Каждый вернулся к своей работе.
Я сбегала на другую точку, отнесла аккумуляторы и кассеты, поприсутствовала на пресс-конференции, вернулась. Уселась в тенёчке, пью водичку.
— А Вы не собираетесь ещё куда-нибудь идти?

Услышала бархатный голос, поднимаю голову — виду бездонные бархатные глаза.
—Что?
— Может быть, если вдруг, Вы ещё куда-то пойдёте, Вы не могли бы принести мне еды? Самому-то мне нельзя отходить, а наши не принесут.
«Ведро воды на голову» и «пыльным мешком по голове» в одном флаконе: я к нему, а он меня на посылках?!
— Вы хотите чтобы я сходила Вам за едой?
— Если Вы всё равно куда-то пойдёте...
Идти мне никуда было не надо. Более того, через полчаса мне надо было уходить с этой точки быстро-быстро ещё на одну пресс-конференцию, а потом на локальную пяти-десяти-как получится-минутку нашего трудового коллектива.
Но! Сила любви!
— Конечно! Мне как раз надо....
Проделав путь — со второго этажа по лесам вниз, через палимое солнцем поле пьяной фанзоны, мимо мест випов до кафе:«Ах, плов через полчаса», и обратно — випзона, поле, по лесам на второй этаж:«Я принесу Вам через полчаса».
Отдышалась. Нашего оператора ( не путать с оператором «моим») вниз спустила. Технику оставшуюся собрала: со второго этажа, пьяное поле, випзона, пресс-центр. Кафе, очередь (в випзоне тоже очереди, да ещё какие!), с тарелкой плова через випзону, по солнцепёку через фанполе, на второй этаж по лесам. Тарелку поставила. Улыбнулась. И бежааааать: со второго этажа, фанполе, солнцепёк, КПП, машина-палатка —совещание:«Давайте быстрее, у меня там личная жизнь рушиться!».
Быстро не получилось. Час мы решали надо ли срочно вывозить часть коллектива к электричке или все вместе едем вечером на машине; снимаем ли ещё или у нас уже выходной. Закончилось обсуждение принятием решений противоположным заявленным и мы с продюсером отправились в не самый близкий населённый пункт купить еды, воды, выпить кофе в баре, и посетить нормальный санузел.

По приезде «снимали» «Арию» из кулис. И «Чижа» из-под сцены.
Тогда-то я и увидела «моего» оператора. На сцене. Движения его были похожи на танец— он «вёл» артистов, заходя то справа, то слева, то подныривая снизу — и тогда на громадных плазмах мониторах появлялось лицо поющего с капельками пота на подбородке.
«Любит человек свою работу, сразу видно! — пронеслось у меня в голове одновременно с — Поменяли! Их поменяли! Я больше никогда его не увижу! А я даже не знаю как его зовут! Эх, жизнь кончена!», — пока я доставала накидку для камеры и несла её нашему оператору — небо потемнело, собирался дождь...
«Идите на пульт, под крышу, снимайте до упора»,— отдал указание продюсер.
Только мы дошли — ливануло. Зрители раскрыли зонты и надели дождевики. Часть операторов перед сценой разбежались. Я, сидя в сухости и относительном тепле, смотрела выступление «Кроль и Шут» надев капюшон и зажав уши.
Смотрела как «мой» «танцует» на сцене, выдавая на экраны идеальную картинку крупных планов; на голую спину заменившего его на пульте оператора, и страдала.
Выступление закончилось.
«Ещё Кипелова и до дома»,— распорядился продюсер.
«Ну вот и всё. Прощай моя любовь»,— подумала я и погрузилась в страдания.
Конструкция на которой мы находились зашаталась, кто-то куда-то лез. Перед моими глазами появилась кепка, загорелые руки, шорты в эмблемах, разноцветные носки.
«Он вернулся!». Он вернулся, что-то подкручивал в видеокамере, о чём-то разговаривал со сменщиком. Я встала. Подошла чуть ближе.
— Спасительница!,— моя рука оказалась в его руке, его губы прикоснулись к моим пальцам.
«Мама!».
— А мы уж думали что Вас не увидим.
— Мы меняемся.
— Вы здесь до окончания?
— Да, до победного.
— Но вас хотя бы вывозят?
— Вывозят, но пока сборы, упаковка техники...
— А мы после Кипелова уезжаем.
— Это правильно.
На сцену вышел Кипелов, перерыв закончился.

— Милая моя, я не могу оставлять всю съёмочную группу из-за твоей эфемерной «личной жизни». И тебя оставить одну я тоже не могу — я же как-никак за тебя отвечаю,— выговаривал хлюпающей носом мне наш продюсер.
Прощай моя любовь. Я так и не узнала твоего имени.