Русалочка-NEW

Курортный роман

Он решил, что хочет лягушку – у тех смешно и умильно подрагивает подбородок и моргают они нижним веком. А я всегда хотела быть русалкой – ну, тут все понятно. Но русалка ему была не нужна, а для лягушки он уже купил аквариум, так что мне пришлось отрастить перепонки между пальцами и вытянуть язык подлиннее, чтобы ловить мошкару. Ох, все было бы много проще, если бы он хотел русалку.

В общем, никакого больше желе из медузы – неожиданно, между пальцами, и стометровки вольным стилем за буйки – это когда р-раз – и ты вне закона, так просто. Ни волн, ни фруктового и смоченного солью запаха крема для загара, и волосы больше не выгорят. Теперь я – пресноводная жаба.

Он мог бы пожелать и варана – все почетнее!

Ну, вы поняли – это была большая любовь, а ради действительно большой любви и в чужую шкуру влезть, даже если она зеленая и в пупырышки - не предосудительно.

Мы с Любавой лежали животами на пляже, хвостами – в воде. Любава думала, что эти вот песчинки, где-то мутноватые, где-то – прозрачные – это такие ужатые в объеме вселенные – видимо, спрятали от кого-то. Берешь вселенную, откачиваешь из нее воздух и что-то еще жизненно важное (из моей, например, достаточно откачать тебя) – и в оболочку. Они тогда твердые, как камешек – не расколешь, и такие мелкие, что и искать не станешь под розоватой или оранжевой оболочкой целую вселенную. Любава присмотрелась и, кажется, даже увидела внутри каждой песчинки по ядру и нейтрону.

А о чем думала я – не знаю.

- О чем ты только думала?! – в унисон внутреннему голосу рядом вопила Любава, глядя, как мое нижнее веко медленно поползло вверх – я тренировалась.

Я неловко вздохнула, и вселенные набились в нос вместе с ядрами и нейтронами.

- Предупреждаю, ты не в сказке и я не понесу свои волосы кому бы то ни было, чтобы спасти твой хвост, - заявила она, и дальше почти жалобно. – Ну, ради чего это? Только для того, чтобы он трижды в день брал тебя на руки, становиться жабой?!

- Лягушкой, - поправила я, и перед глазами полетели цветные снежинки от перспективы ежедневно касаться его рук своими – пусть и лапками. Я смогу, аккуратно перебирая перепончатыми пальцами, пройтись по линиям на его ладони, раздувающимся подбородком как бы невзначай коснуться холма Венеры или любого другого. Никто больше не смог бы приблизиться к нему так сильно.

- Остыть до хладнокровной и смотреть на него вертикальным зрачком из-за стекла аквариума?! Подумай еще раз!

Я подумала, и съела свою первую в жизни мошку.

Мошка в прошлом была боевым магом, но боевой маг мне был не нужен, а перепонки и язык с присоской у меня уже выросли. Поэтому маг выкачал из себя весь воздух и что-то еще жизненно-важное – пожалуй, меня, и превратил себя в мошку. Никому и в голову не пришло бы искать под тонкой мушиной оболочкой боевого мага. Мне было капельку совестно перед магом, но да, я все же съела его – ему казалось, что съесть друг друга – это еще большая близость, чем лапками по линиям жизни, аккуратно и чуть щекотно.

Сам дурак.

… Все было идеально – мы жили вместе, я – за стеклом аквариума и под электрической лампочкой. Он - по другую сторону стекла подбирал что-то по нотам и вполоборота ко мне своим идеальным профилем – таким ровным, как треугольники на школьных досках или тень от крыши.

А потом он подошел к аквариуму, и мой подбородок начал раздуваться сильнее – я впитывала его присутствие кожей, как крем для загара. Это был глоток прохладного и чуть тягучего коктейля на пляже, я тянула его через трубочку, наполнялась его энергетикой, от которой ломает изнутри, и ломка поднимается от пищевода, прорывается в него деревом (познания?), но таким же ветвистым.

Я ждала линий на твоей ладони и холма Венеры (Сатурна?) под лапками, уж если пить – то только тебя, записывать твой вкус на диктофон и - большими глотками, и сколько бы ни влить в себя – все мало, и будет опять так страшно ломать, когда вытянешь из бокала последнюю каплю. Пожалуйста – мне, пожалуйста – целый бокал да так, чтобы хватило до утра, чтобы хоть ночь, одна несчастная и очень темная ночь прошла в забытьи, без этого раскидистого дерева внутри, ведь я ужалась в объеме, а дерево осталось прежним, и оно прорывает теперь эту тонкую лягушачью кожу, пока ты смотришь не вдоль и не внутрь моего (твоего) аквариума.

Я смотрела на тебя своими вытянувшимися зрачками и раздувающимся подбородком и, кажется, даже кончиками пальцев - каждой клеточкой шкурки, втягивала твое присутствие под кожу (я, наверное, была, все-таки, лягушка-вампир) – и, наконец, жадно схватила тебя руками, губами и стройными ветками этого своего внутреннего дерева, вливая в себя целый бокал твоей энергетики, такой, местами, приторно-липкой, которую нужно тянуть через соломинку, чтобы вместе с этой сладковатой патокой, в которую я расползлась, втянуть кисловатую и холодную, как мохито со льдом, - твою. Чтобы напиться, упиться, вколоть ее в вены или втянуть через них, потому что кожа давно растворилась, оставив лишь оголенные нервы и эти тонкие рельсы вен – венские рельсы.

Он поморщился и стряхнул меня с руки:

- Фу, какая скользкая!