По баяну на салат

Меня зазвали уже вечером, когда, вернувшись с работы, я вышел покурить на лестничную клетку. Алик потушил бычок о крышку консервной банки, которая служит у нас общей пепельницей и сказал изрядно пьяным голосом:
- Хорошо, что тебя увидел, заходи ко мне. Маме сорок дней сегодня, помянуть надо по христианскому обычаю.

Понимая, что подобное мероприятие не принесёт мне особого удовольствия, я всё же решил зайти, чтобы не показаться сволочью. Хотя, Алик человек молодой, мало верующий и не далёкий, но я знал, что если откажусь, потом самого совесть замучает. За столом сидели всего несколько человек. Это и понятно, семь часов вечера, и большая часть людей уже разошлась по домам. Судя по объедкам, стол был накрыт шикарный. Картофельное пюре ещё осталось на тарелке в самом центре экспозиции, несколько кусочков копчёной скумбрии и одинокая котлета симметрично красовались по углам. Огурцы, колбаса двух сортов, сыр и конечно салат «Московский» терпеливо ожидали своего исчезновения в желудках. Переломанный скелет, некогда принадлежавший курице гриль, выглядел даже как-то жалостливо. О смысле пирушки напоминал лишь одинокий блин, стакан водки, накрытый куском хлеба и фотокарточка в чёрной кайме. Две бутылки водки почти полны. Осмотревшись по сторонам, я увидел груду пустых бутылок, составленных в угол (по народной примете их незамедлительно убирали со стола).

Передо мной сразу образовалась чистая тарелка, вилка и уже наполненная рюмка.

- Не чокаясь, - сказал Алик и выпил. Я последовал его примеру.

Справа от меня оказалась семейная пара Востриковых (Олеся и Павел), дальше во главе стола Вера Сергевна – когда-то в молодости не доучилась на филфаке и с тех пор считает себя учёным-самоучкой, так сказать самородком словесности, а потому во всём пытается выявить и расшифровать потаённый смысл. Правда, её огромная грудь гораздо чаще привлекала внимание собеседников, нежели мудрёные речевые обороты. Алик сел напротив с видом деловым и скорбным.

- …лингвистический анализ первороден, - как раз заканчивала Вера Сергевна свою, видимо очень долгую, речь, - а посему является основой для понимания истоков формирования современной психологии национального характера, проявляющего себя в речи письменной.
- Это оно конечно вот да, - поддакивал Павел, засовывая в рот капустный лист из салата.
- Из этого следует….
Вера Сергевна хотела продолжить, но я не доставил ей такого удовольствия:
- Из этого следует, что нужно выпить.

Женщина презрительно осмотрела меня с ног до головы, а потом подвинула ближе свою опустошённую уже стопку.

- Сок есть? Запить? – спросил я.
- Пиво есть, - ответил Алик, - чем тебе не сок?
- Ещё и газированный, - добавил Павел.

Жирный серый кот по кличке Шарик громко жевал рыбью голову прямо на пороге. Шариком его прозвали, скорее всего, из-за соответствия – уж очень круглобок. Он громко урчал и показывал всем своим видом полное безразличие к окружающим. Олеся подошла к Шарику и начала его гладить, присев на корточки, но тот недовольно прижал уши и продолжал есть. Тогда Олеся взяла со стола кусочек сыра и кусочек колбасы, наколола их на зубочистку, которую нашла в кармане, и стала водить этим с позволения сказать бутербродом перед носом кота. Шарик нервно бил пушистым хвостом по деревянному полу, но по-прежнему не отрывался от рыбьей головы. Лишь закончив с рыбой, Шарик поднял свои ленивые глаза вверх и с неохотой потянулся лапой за бутербродом. Когда понял, что с ним пытаются играть, удивился неимоверно, потянулся и тут же упал на бок, будто все четыре лапы подкосились одновременно. Олесе ничего не оставалось, как положить еду ему на нос, и он начал не спеша её зажёвывать. Именно зажёвывать, потому что периодически переставал работать челюстями, оставляя прикусанный уголок сыра торчать изо рта. Из этого всем становилось ясно, до чего он устал от этой тяжкой работы – есть.

Я вдруг заметил, что за действием этим наблюдаю не я один. Все присутствующие вытянули шеи и через стол, молча, следили за Олесей и котом.

Бог с ним с Шариком, а вот Олеся… Этой девушке минуло уже тридцать пять, но она по-прежнему была в хорошей форме и видимо считала, что этим завоевала право одеваться, как девочка-подросток. Голос у неё высокий, звонкий, иногда визжащий, да и движения энергичные, шустрые, несколько угловатые. Вот только лицо, искренне отражая возраст и не совсем здоровый образ жизни, выдавало Олесю с головой. Муж её, Павел, тоже ершился в смысле молодости, но у него это плохо получалось. Со стороны он выглядел просто как худощавый мужик в спортивном костюме и всё.

Я, наконец, оторвал взгляд от животного, осушил рюмку, громко выдохнул… чувствую, предвкушение задорного вечера, обжигая, потекло по горлу и быстренько заполнило собой всё наболевшее и уставшее за день. Алик тоже встрепенулся, отпил водки, плеснул в рюмку пива, смешал пальцем.

- Всё равно, - говорит, - все свои.

Выпил, поморщился:
- Эх други, и почему это слово «ёрш» всегда напоминает мне не рыбу и не этот замечательный коктейль, а ёршик для унитаза? А?
- Потому что после этого «замечательного» унитаз и ёршик тебя ждут! – рассмеялся Павел.
- Но рыбы там нет, - добавил я.

Наш озорной хохот стал многоголосым и даже надрывным.

- Ой, что это мы тут смеёмся? Поминки всё-таки. Танцев ещё не хватало – спохватилась Олеся.
- А что? Мне кажется, что маме нравится, - сказал Алик, - мы же не просто так, а её… в честь её.
Я не удержался, чтобы не съехидничать:
- Ага, я думаю, ей вообще понравилось умирать.
- При таких поминках, мне бы тоже понравилось, - не понял издёвки Алик.
- Алик! – возмутилась Олеся.
- А что?!
- Ничего!
- Ладно, давайте выпьем за то, чтобы маме хорошо было там, а нам здесь. – Алик поднял рюмку.
- А здОрово было бы, если б она сейчас вернулась и заценила, насколько сильно мы её любим!

От собственного предположения Олеся впала в какое-то полудетское блаженство и даже начала вздыхать с улыбкой на лице.

- Ей тогда точно сразу же захотелось бы обратно на тот свет, - вставил я.
- Да что мы?! Вон Артур Бабаев свою тёщу вообще в кафе поминал. Такой пир забабахали, что переплюнули по выручке все свадьбы и дни рождения. Даже неудобно было как-то.
Алик казался совершенно ободрённым и даже весёлым.
- Перед Артуром? – не понял я.
- Нет, перед тёщей… его. Моя-то, слава Богу, жива… с*ка.
- Так, стоп. Не трогать за живое, а то мы сейчас все начнём…, - одёрнула его Вера Сергевна.
- Нет, вот свою я бы с удовольствием помянул и даже смокинг одел бы за ради такого случая! – не унимался Алик.
- Тс-с-с-с, ты что говоришь-то? – возмутилась Олеся. – Разве можно желать смерти человеку?
- Не человеку, а тёще.
- Всё равно нельзя – грех это.
- Грех – это самое расплывчатое понятие в жизни, - задумчиво сказал Павел.
- Ну, почему же? - решил я поддержать тему, - грехи чётко прописаны в соответствующей литературе.
- В какой? – не понял Павел. На эту его тупость я решил не отвечать.
- Между прочим, не только в духовной, но и в уголовном кодексе, - сказала Вера Сергевна.
- А по-моему, - сказал Алик, - грех, это то же самое, что косяк. Накосячил – отвечай. А не попался – молодец, вот и всё.

Мы с Олесей переглянулись и начали дружно хохотать. Затем рассмеялся и Павел.
Вера Сергевна долго молчала, видимо, вымучивая какой-то новый псевдонаучный трактат, а Алик обиженно надул губы.

- Ой, ну вот опять мы хохочем, - посетовала Олеся, - со стороны это наверно очень некрасиво выглядит, да?

Она поправила руками коротко стриженные волосы и попыталась сделать серьёзное выражение лица.

Вера Сергевна повела плечами, будто разминаясь, и включила свою словотрепательную машинку:
- Вопрос нелёгкий, но попробуем разобраться. С одной стороны событие скорбное и подлежит определённой манере поведения. Но это стандартный взгляд, навязанный традициями христианской морали, которые в данном случае ограничивают свободу человека в его непосредственной реакции на окружающее.

- Тёть Вер, давай без вот этих вот твоих…

Алик даже начал ёрзать на стуле.

- Сейчас поймёшь, - успокоила та, -  Неспроста бытует поговорка «Хоронили тёщу – порвали три баяна». А плохо ли это? Вон китайцы, например, всегда провожают человека в последний путь с улыбками. Они считают, что всё – отмучился человек. Так чем мы хуже китайцев? Чем мы хуже, я вас спрашиваю?!
- А что, действительно, давайте травить анекдоты каждый по очереди или споём что-нибудь задорное. Дескать, знай наших! – предложил я не без ехидства, разумеется. Однако к моему удивлению все согласно закивали головами. Один только Павел был против:
- Побойтесь Бога, товарищи. Ну, не в Китае же мы всё-таки. Давайте соблюдать традиции.
- Если нельзя петь весёлые песни, то можно затянуть что-нибудь заунывное: «Там вдали за рекой догорали огни/В небе ясном заря догорала…» А можно… можно весёлую песню спеть тихо и под грустную музыку.

Нужно сказать, что пела Вера Сергевна просто отвратительно.

- У нас караоке есть, - сказала Олеся.
- Между прочим, наши предки всегда пели по подобным случаям. Это хорошая славянская традиция. Христиане потом переложили ответственность за это на церковнослужителей.
- Значит, поём псалмы? – спросил я.
- Но под Верку-Сердючку! – ликовала Олеся, - Я сбегаю за караоке.
- Только без микрофона. Микрофона в традициях не было.

Олеся убежала, а я сказал:
- А я бы сейчас знаете что спел? Я бы спел Металлику.

И затянул нараспев:
- Энд насин элз маттерз!

- Белый снег, бум-бум-бум, серый лёд, бум-бум-бум, на растрескавшейся земле…

Это Алик поспешил меня перебить
- …одеялом лоскутным на ней, бум-бум, город в дорожной петле…

А я знай своё:
- Энд насин элз маттерз!
- …а над городом плывут облака, закрывая небесный свет…
- Там вдали за рекой догорали огни…
- Энд насин элз маттерз!

Алик даже встал из-за стола, чтобы петь громче.

Раздался громкий хлопок. Павел ударил с размаху ладонью по столу, и все сразу смолкли. Шарик испуганно бросился наутёк в открытую форточку. Павел встал, грозно опершись о стол кулаками, и громко продекларировал:
- «Жаль нет ружья» - песня!

И вот тут началось самое интересное! В общем, когда Олеся вернулась с караоке, мы уже сорвали свои глотки и довольны были до предела. Но и она посчитала нужным присоединиться к нашему пёстрому хору.

- А танцы? – спросила она.
- Танцев не будет, - уверенно сказал я.
- Танцы – это шаманские штучки, - сказала Вера Сергевна.
- Бесовщина! – подытожил Павел.
- Но в карты-то поиграть можно?
- В домино можно.
- Ну, хотя бы в «Дурака»?
- Ладно, в «Дурака» давай… по разочку.
- Дураков вам что ли мало? – искренне удивился я, - обязательно нужно выбрать самого дурного?
- А давайте лучше поспиритируем на картах, - предложила Олеся.
- Что?
- По-русски говори, да?
- Поспиритируем, ну, вызовем дух тёти Маши и спросим, как ей там?
- И довольна ли она поминками, – поддакнул Алик.
- А спирт тут при чём? – продолжал тупить Павел.
- Какой спирт?
- Ну, ты же сказала это… проспирт…тиру…вот это вот.
- Выпить хочешь – так и скажи.

Мы снова выпили. И не раз.

Стоит, пожалуй, чаще посещать подобные… мероприятия. А что? – хорошо кормят, наливают, компания «душевная». Баянов хватит на всех, как впрочем и салатов с киселём.

                По баяну на салат.
                Каждый рюмку выпить рад.
                Закусивши огурцом
                Счастье мы найдём лицом!
                *                *                *
Заходила бабка Шура из соседнего подъезда, сделав как обычно очень скорбный вид. Она настолько привыкла к этому выражению лица, что не снимала маску, даже в моменты удовольствия и тогда блаженно-скорбное неестественное состояние лицевых мышц делало её совершенно безобразной. Кроме того, она вряд ли репетировала свои лжечувства перед зеркалом, а потому не знала, что актриса из неё весьма посредственная. Её вид многих отвращал, а потому и отвечали ей такими же неестественными врущими улыбками или псевдосочувствиями. Юбка до самой земли тёмно-коричневого цвета и платок на голове – вот такой я помню её уже многие годы.

Кисель закончился ещё днём, от чая блаженка (как я её окрестил) отказалась, а просто села с краю стола и принялась скромно жевать вставными зубами блин. Он и был-то один, последний, завертевший уже… Мне вдруг стало очень стыдно за своё отношение к пожилой женщине, за ехидство и скрытую неприязнь. Ведь по сути ничего плохого она мне не сделала. Но потом я вспомнил те витиеватые хитро сплетённые слухи, что она распускала обо мне, и совесть сразу успокоилась. Стоит признать: для того, что бы так искусно плести ложь, как это делала она, нужно не только опыт иметь колоссальный, но и ум весьма изощрённый и больной. Так что толку обижаться на больного человека?

Посидев минут десять, она принялась давать советы и наставления по поводу христианской морали, не забывая обсуждать и осуждать соседей.

- Иконку надоть в угол повесить, а вот стакан с водкой и хлебом уберитя. Если б Батюшка такое увидел, ой ругалси б! Ой, у нас на Московской батюшка шибко строгий.

Олеся внимательно её слушала, Вера Сергевна недовольно водила бровями, но молчала, а Павел ковырял вилкой хлебную крошку на скатерти от скуки.

- А кто знает, как надо, баб Шур? – спросил Алик, - Как до нас делали, так и мы делаем.
- Не правильно это.
- Спорно, - сказала свое веское слово Вера Сергевна.
- Иной раз до того доходит, - не унималась бабка, - что просто глаза б не смотрели! Вон Веркина сноха Танька Сидоренко на Пасху бельё стирать надумала. Я к ней подошла, говорю…
- А если мне на Пасху рабочий день поставлен, - перебил её Павел, - что ж я тогда отступник какой?
- Это ня тО, а вот бельё-ё-о… Что вас касаемо, так тут надоть о человеке усопшем всё хорошее вспоминать. Ведь так и называется - «помин». Ох, Господи, помяни усопшую Наталью! Царствия ей небесного, местечка упокойного.
- Марию, - поправил Алик.
- А?
- Марию, а не Наталью.
- Слово «поминки» вообще не правильное, а вернее не точное. – Разглагольствовала Вера Сергевна. - Помяни, значит, по мне. Помяни меня… помяни меня, т.е. вспомни о себе.
- А что мне о себе вспоминать? Я и так здесь, - сказала Олеся.
- Я себя помню, голову пока ещё не совсем отшибли, - добавил Павел.
- Вот именно, вот именно! - воодушевилась Вера Сергевна, - Правильнее в контексте данного мероприятия вспоминать о покойнике. Значит, надо говорить «по тебе» или «по нему», но не «по мне». И верный термин будет «потебение» или «понемуние» в крайнем случае.

Я подумал тогда, что к подобной… вечеринке эти слова действительно больше подходят: извращённые слова, извращённый смысл, извращённый обряд. Да и сами мы…

Алик уже спал, сидя на стуле, но всё ещё держал одной рукой рюмку. Шарик подошёл к бабке Шуре и мяукнул. Та с облегчением бросила ему оставшийся кусок блина, но кот этой жертвы не оценил. Недовольно отвернув морду, он зашагал дальше под стол. Было слышно, как где-то там он и брякнулся на бок.

- Вчерась иду мимо десятого дома, - опять начала блаженка, - стоить Борька-Хромой с папироской. Стоить он, значить и на меня не глядить. «Чивой-то он?» - думаю. А Маринка-то мне потом шепчить, он себе любовницу завёл и думаить, что никто их не видел. Маринка – это у которой сын, ушибленный током. Ага. И надо было ему институт кончить, чтобы придумать, как палец в розетку пихать. Ну вот, и вроде я его жене нажаловалась. Вот ведь до чего враньё довОдить! Лишь бы хорошего человека очернить.
- Это ты про себя? – спрашиваю.
- О, а про каво ж?

Чёрт меня дёрнул вопреки её благостливым увещеваниям вставить ехидное словцо о картах:
- Так, баб Шур, не мешай, мы тут гадать собирались на покойника.
- Ой, батюшки! Это как же?! – запричитала та, - грех-то какой!
- Да не гадать, а спиритировать, - поправила меня Олеся.
- Проспирт… вот…да, - добавил Павел.
- Все гадания идут от Нечистого! – уверенно заявила бабка Шура.
- Ничего. Мне тоже помыться сегодня некогда было, - сказал совсем уже «хороший» Алик.

Заниматься спиритизмом я, конечно, не собирался, просто хотелось поскорее избавиться от старухи. Однако по восторженным лицам присутствующих я понял, что идея набирает силу снежного кома, которым нас всех, видимо, и придавит. Блаженка сделала такое лицо, будто мы все недочеловеки, но ей нас жалко. А потом она начала пересказывать библейские притчи явно с чьих-то слов, потому что саму библию никогда не читала. Это я точно знаю. Я даже не пытался понять, причём здесь Каин с Авелем и как они попали к Ною на ковчег, но остановить бабку было теперь очень сложно.

Сие нравоучение длилось бы ещё долго, если бы я не сказал блаженке, что о её накоплениях денег под матрацем знает весь район.

- Хорошая ты тётка, - говорю, - баб Шура, несмотря на то, что почти не дура!
После этого она очень быстро засобиралась, вспомнив внезапно, что обещала зайти в гости ещё на одни поминки. А то без неё там не справятся.
- Иди-иди, - торопил я, - а то ведь никто не знает, с какого края хлеб кусать. И матрац проверь, мало ли что.

И как только дверь за ней захлопнулась, Павел с ликующим видом и с криком «Оба-на!» бросил на стол колоду карт. Олеся взвизгнула, а Вера Сергевна растолкала Алика и объявила:
- Начинаем спиритический сеанс!

Мы расселись кругом на полу и взялись за руки, чем вызвали немалое удивление у Шарика. Я не был пьян ещё, но хотелось посмотреть, чем всё это дело закончится. Свет погасили, шторы задёрнули. Перед каждым из нас стояло по зажжённой свече, внутри круга карты разложены причудливым ёжиком, а в самом центре – блюдечко с водой. Откуда Олеся взяла этот способ, я не знаю, но, во всяком случае, она уверяла в его надёжности и даже вызвалась быть медиумом. Она села, скрестив ноги по-турецки, а ладони рук соседей легли ей на колени.

- Сейчас я буду раскладывать специальные комбинации, чтобы из пространства этой комнаты выйти на портал параллельного мира. От вас требуется одно: выбросить из головы все мысли, успокоить разум. Просто не думайте ни о чём.
- Проще простого, - сказал Павел.

Я улыбнулся:
- Вот если бы ты подумать попросила…

Она начала перекладывать карты, переворачивать некоторые из них рубашкой вниз и расшифровывать значения:
- Духи высшего и среднего миров благосклонны к нам. Король треф входит в созвездие Арго. Корабль Язона выбросил туза. Приготовьтесь вызывать дух тёти Маши. Дама червей накрыла собой валет – Альтаир готов принять наш запрос.

Олеся взяла соседей за руки и закрыла глаза:
- Повторяйте за мной про себя: вызываю дух Марии. Вызываю дух Марии. (Мысленно представляйте её). Мария, приди к нам. Мария, приди. Мария…Мария, если ты здесь, подай знак, скажи что-нибудь. Мар…
- Мяу!
- Шарик, пшёл!!! – крикнул Павел.

Олеся вздрогнула:
- Не отвлекайтесь. Мария, приди.
- Он об меня трётся! – возмутился Павел.
- Мария, приди к нам.

Я заметил, как пламя свечей начало дрожать, хотя ветра или сквозняка не было. Тьма вокруг будто сгустилась, а по коже пробежал холодок робости. Я крепче сжал руки товарищей по глупости и стал гораздо самоотверженнее повторять про себя Олесины слова.

- Мария, приди. Я чувствую приближение какого-то духа, - сказала Олеся.

Вижу, Алик снова начал засыпать. Голову свесил на грудь и стал медленно заваливаться на спину. Вера Сергевна ловко ткнула его локтем и притянула обратно в круг. Тот спросонья хотел было вскочить на ноги, но у Веры Сергевны так просто не выпорхнешь.

- Мария, ты здесь? – спросила Олеся, - Я тебя чувствую, говори через меня.

Какая-то мощная волна прошла по кругу, пронизав всё тело. Мне стало не по себе. Хотел закрыть глаза, но не решился. Карты в центре круга зашевелились, как наэлектризованные, а по воде в блюдце пошла мелкая рябь. Павел сидел с лицом камикадзе, готового пойти в свой смертный бой. Вера Сергевна начала дрожать, а Алик, кажется, совершенно протрезвел.
- Я здесь.

Олеся сказала это не своим, совершенно чужим голосом. Но это не был голос тёти Маши, совсем незнакомый. Было видно, что Олеся и сама испугалась.

- Кто ты?!
- Я тот, кто ест огонь! – ответил чужой голос.
- Мрак идёт за ним, - сказала Олеся, - Я чувствую кровь. Чёрная, очень чёрная тень приближается. Она уже на пороге.

Холодная испарина выступила у меня на лбу, а Павел побледнел так сильно, что стал похож на гипсовую статую.

- Он жаждет смерти. Он хочет кого-то убить!!!

У Веры Сергевны затряслись губы. Алик… спит. А может, он не спит? Ведь он только что выглядел бодрым и даже трезвым. Вдруг он… Я сделал глазами жест Вере Сергевне, и она изо всех сил дёрнула руку Алика. Алик упал лицом вниз прямо в центр круга.
На пороге возле двери действительно проступили очертания чёрного человеческого силуэта. Он стоял и я чувствовал, что он смотрит на нас. Алик не шевелился.

Закричав исступлённо, Олеся бросила в силуэт зажжённую свечку – первое, что попалось под руку. Мы, как загипнотизированные, в ужасе повторили её действие. Силуэт тоже закричал. Мы вскочили и без уговора, не моргнув глазом, похватали столовые приборы со стола… Алик тоже.

Бабка Шура вернулась. Зря.

                Радость в горе затоя,
                С опупением стоя
                До победы молодцом,
                Мы найдём салат лицом!



                *                *                *
Потом явился Юрка. Кто он такой я даже не знаю – просто Юрка из нашего района, вот и всё. Вечно взъерошенный, худой и шустрый, он успевал бывать везде, где надо и где не надо. Если и есть у нас в районе человек, который владеет всей непроверенной информацией, так это он – Юрка.

- Привет честной компании! – крикнул он с порога, - Ооо! У вас тут, я вижу, праздник. Что отмечаем, кого поздравить?
- Ага, праздник! Что, не видишь – люди в горе? Поминки у нас, – возмутился Алик.
- А лица у всех такие радостные… Хм… То-то я чувствую, обманули в чём-то!
- Садись, давай по маленькой за маму мою, за её честно прожитую жизнь.
- Да, за это надо.
- Я всегда за честность, - продолжил Юрка, когда оторвался от рюмки, - люблю честных людей и радостно осознавать, что сам живёшь по законам совести.
- О какой честности речь? – кругом одно ворьё! – высказался Павел.
- Да брось, в тебе говорит обида на собственную неудавшуюся жизнь. Вот, смотри, сколько нас здесь и все честные, порядочные люди.
- Согласен, ребята! – возрадовался Алик, - давайте выпьем за нашу дружбу, за то, что все мы такие классные мужики….
- Наливай, - поддакнула Олеся, а Юрка наколол вилкой ломтик колбасы, засунул его в рот, а вилку зачем-то положил себе в карман.
- За честность! – сказал он торжественно.
- И всё-таки, честных людей мало, - сказал Павел, - одно дело быть честным в принципе, а совсем другое в конкретных ситуациях, а тем более в мелочах.

Вера Сергевна задумалась:
- Ты что-то путаешь, Павел. Если человек принципиально честен, то это проявляется во всём.
- Мне кажется, Паша хочет сказать, - вступилась Олеся, - что если человек никогда не воровал – это ещё не значит, что он не может солгать.
- Именно так, солнышко. Дай я тебя поцелую.
- Тогда выходит, что абсолютно честных людей вообще нет, - рассуждала Вера Сергевна, пока Павел целовался с женой. Будучи женщиной вынужденно свободной, она жутко завидовала подобным сценам, а потому пыталась занять свой ум хоть чем-то другим.
- Не судите по себе, - ответил я ей, - честные люди есть, их много. Вы их просто не видите, потому что не верите в их существование.
- Мам, а честные люди есть? Нет, сынок – это фантастика! – пошутил Юрка.

Вера Сергевна пренебрежительно махнула рукой и так же спокойно, по-хозяйски взяв Алика за воротник, смачно поцеловала. Ободрившись, встала из-за стола и направилась в мою сторону. Я попытался спрятаться за Юрку, но когда она приблизилась, понял: надо нырять. Что я и сделал. Вынырнув из-под стола с другой стороны, я увидел, как Юрка барахтается в её крепких объятиях.

- Не задушила б она его, - посочувствовал Павел, - этаким-то бюстом.

Однако Юрка был не только жив-здоров, но и, кажется, очень доволен.
Сцена эта задела самолюбие Алика. Он бросил на стол куриную кость и заявил:

- Вся ложь в мире от баб! Всё предательство идёт от них.
- Да, ложь в любви – это страшное дело, - ответил я, - но, думаю, что мужчины тут ничуть не лучше женщин.
- Это точно, - подтвердила мои слова Олеся и укоризненно взглянула на мужа, - Помнишь?

Павел состроил виноватую улыбку и отвёл глаза вверх.

- Свободная любовь не есть показатель обмана, - реабилитировала себя Вера Сергевна.
- Когда всё честно, - сказал Юрка, - когда всё знаешь наперёд, то и обижаться нечего.
- Это всё равно обман, - настаивал я, - это предательство самого понятия любви.
- Абстракция, - отмахнулась Вера Сергевна.
- Я же говорил, что кругом одно враньё, - вставил Павел, - а честностью мы считаем то, что слегка выделяется из общей врущей массы, но вовсе не является показателем.
- Дорогой, у тебя проснулся дар красноречия?
- Рядом с тобой, родная!
- Опять враньё, даже в этакой мелочи! - разозлился Алик, - наши люди не то, что жить, умереть по-честному не могут, обязательно какой-нибудь фортель нужно выкинуть.
- То-то я чувствую, обманули в чём-то! – воскликнул Юрка. -  Значит, не сама она померла?
- Кто?
- Тётя Маша, кто ж ещё.

При этом Юрка нахохлился словно петух в оранжерее на выставке редких птиц и сощурил глаза в подозрительности.

- Ты что несёшь?! – вскинулся Алик.
- Я не несу, я спрашиваю. Я вас всех спрашиваю: кто тётеньку убил?!
- Да это я так про смерть сказал, ради красного словца, - повинился Алик.
- Значит, попросту соврал, - объявил я.
Но Юрка не унимался:
- Рассказывайте, как дело было. От начала и до конца.
- Нет уж, увольте, - Вера Сергевна протестующе замахала руками, - ещё этих ужасов нам не хватает. Поговорите об этом потом и без нас
.
Алик на удивление успокоился:
- Да что рассказывать-то? Родилась она в деревне… в этой… как её…ну под Малиновкой в тридцатом году… или в тридцать первом что ли… Две сестры у неё было… два сына, я младший.
- Нет, биография её мне не нужна, - оборвал невнятный рассказ Юрка, - ты про последние дни, про последний час расскажи.
- Ну, это уж слишком! – Возмутилась Вера Сергевна.
- Правда, Юрка, иди ка ты… со своими вопросами, - не выдержала Олеся.
- Почему же? У нас сё-таки поминки, можно и поговорить об умершей, - парировал я.
- Да не кипятитесь вы, - отбивался от женщин Алик, - может интересно человеку. Тут и рассказать-то нечего. Прихожу с работы, а она готова.
- Вскрытие делали?
- Нет.
- Почему?
- Да потому что старая она была! Какой смысл?
- Этим многие и пользуются, - уверенно заявил Юрка, - знают, что с пожилыми никто возиться не станет, траванут какого-нибудь старичка или старушку, пенсию заберут…
- А если я тебе сейчас в лоб закатаю? – спросил Алик.
- Я не про тебя говорю. Тебя же не было дома. Откуда ты знаешь…
- Так, к ней почтальон в тот день приходил, - вспомнила Олеся, я в окно видела, и баб Шура тоже заглядывала.
- А зачем?
- Почём мне знать?
- Алик, - продолжил допрос Юрка, - а пенсию тёте Маше по каким числам приносили?
- Обычно пятого-шестого. Я понял, о чём ты. Как раз в тот день пенсия была, за этим почтальон и приходил. С утра наверно, да Олеся?
- Да.
- А бабка Шура… так она почти каждый день ходит. Дальше-то что?
- Алик, а пенсию ты на похороны потратил? – спросил я.
- Нет, я её не трогал. Даже и забыл о ней совсем.
- Не хочешь проверить, на месте ли она?

Алик пожал плечами, но потом встал и пошёл в другую комнату.
Он вернулся с пластиковой шкатулкой:
- Денег нет. Спёрли.

Юрка делово приподнял бровь.

- Но их могли украсть и в другой день. – Сказала Вера Сргевна.
- Или просто сами пропили, а потом забыли. – Добавил Павел.
- Говорю же, не лазил я сюда.
- Ладно-ладно, - примирительно начал Юрка, - А кто пенсию разносит?
- Почтальон. Парень лет тридцати пяти, чудаковатый такой.
- Вася, - сказала Олеся.
- Васёк! – зло процедил Алик, - Вечно штаны до подбородка натянуты и шапка на ушах висит. А уши больше, чем спутниковые тарелки.
- У него ещё железные фиксы на двух зубах, - вспомнил Юрка.
- Точно, - подхватил Алик, - фиксатор, блин! И сумка через плечо.
- Нет, этот на серьёзное дело не готов - так, лопушок.
- А я его боюсь, - сказала Вера Сергевна, - он на дурачка похож. Кто знает, что у такого на уме?
- Так, в первый пункт запишем: «Пенсия».

Сказав так, Юрка достал маленький блокнот из заднего кармана джинс, авторучку и действительно что-то записал.

- Шкатулку не уноси, может ещё понадобиться, - сказал он Алику и тот послушно поставил шкатулку на стол, - Теперь дальше. Как мама лежала, когда ты пришёл домой? И где? Олеся, а ты вспоминай, во сколько приходила бабка Шура и … может ещё кто?
- Может быть, мне кто-нибудь объяснит, чем мы все тут занимаемся?! – не выдержал я, - Васины уши обсуждаем? Пенсию ищем по пьяной лавочке? Играем в Шерлоков (мать его) Холмсов?
- Успокойся, друг. У нас поминки? Вот мы и вспоминаем, как что было.
- Так, когда я пришёл, - Алик растёр ладонью лицо, словно пытался проснуться или протрезветь, - когда я пришёл, мама лежала на кровати в своей комнате. Я сразу-то не заметил, позвал, никто не отвечает, а уж когда мимо проходил… На спине лежала, глаза открыты, белая вся…
- Ой! – Олеся прикрыла рот рукой. Юрка же всё это время копался в шкатулке. Я не понял, зачем он положил пластиковую карту сбербанка себе в карман. Поймав на себе мой недоумевающий взгляд, он тут же полез в блокнот:
- Записываю: взял карту для проверки.
- Я, конечно, испугался очень, - продолжал рассказывать Алик, - совсем на себя не похожа. Сразу звонить начал…
- Ясно, - сказал Юрка, - кровоподтёков на теле не было?
- Нет.
- Олеся, теперь ты.
- А, ну, Вася был где-то в десять – в начале одиннадцатого. Это я точно помню. А баб Шура раза три приходила… да три: в двенадцать, полпервого и около трёх ещё.
- Зачастила, прямо, как мёдом намазали.
- Помню, у неё ещё ведро с собой было.

Слушая Олесю, Юрка принялся рассматривать пузырьки и коробочки с лекарствами, что стояли на серванте.

- Её? – спросил он у Алика, - а что не выбросил?
Алик пожал плечами:
- Вдруг, пригодятся?
- Не дай Бог. – Сказала Вера Сергевна.
- Знаешь что это? – Юрка показал Алику коробку с таблетками.
Тот попытался прочитать:
- Карди…веро…
- Не ломай язык. Это очень сильные сердечные таблетки для гипертоников.
- Так мама дано с давлением мучилась.
- Не перебивай. Их пьют по восьмой части, максимум по четвертушке. При передозировке сердце может просто остановиться и всё. И никаких признаков насильственной смерти. И вот что я скажу вам, ребята, дробных частей таблеток здесь нет.

Юрка с отвращением и гордостью бросил коробку на стол.
Олеся нервно сглотнула слюну.

- Бред. – Подумал я.
- А! Ещё Колька Агафонов приходил, - сказал Павел, - я его встретил на выходе, когда спускался покурить.
- А этому что здесь понадобилось? – удивился Алик.
- Да он хотел тебе лицо набить, а тебя дома не было. – Быстро среагировал Юрка.
- Что?! Мне?! Да я его самого…А ты откуда знаешь?
- Ему кто-то сказал, что тебя с его Светкой в кафе видели.
- В каком?
- Ага, значит, не одно кафе было. – Смекнул Павел.
- Было? – спросил Юрка.
- Что, правда было? – улыбнулась Олеся.
- Ну, было.
- Опа, вот так новости в районе! – Юрка просто сиял от счастья.
- Эй-эй! Никаких новостей, - закричал Алик, - это всё между нами, понял? Павел, во сколько ты этого кренделя встретил?
- Это уже около пяти.

Олеся задумалась:
- А что, если Колька пришёл, Алика не застал и со зла тётю Машу… того?
- Колька? Нет, характер не тот. Он мастер рёбра ломать, но представить, как он таблеточку в рюмочку подбрасывает… неа.
- Юрка! И откуда ты про всех всё знаешь?

Юрка только хитро подморгнул:
- Ну, так кто тётеньку убил?
- Да почему убили-то?! Откуда эти бредовые домыслы?! – вскипел я.
- Да потому что факты!
- Какие к чёрту факты? Что почтальон заходил, что бабка Шура доставала или…
- Или. Вот именно. Или. Ничто не предвещало беды. Всё было обыкновенно, по-будничному. Это-то и подозрительно. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Дом был буквально проходным двором, а человек умер.

Вот тут все задумались всерьёз. Юркины доводы совершенно непонятным образом вдруг оказались весьма убедительными.

- Она ещё двери никогда не запирала – советская привычка.
- Вот бы всем нам такую смелость, такую свободу, - ответил я Алику, - жить с открытыми дверьми и ничего не бояться.
- А из вас никто спиритизмом не занимается? – спросил Юрка.
- А что? – подозрительно ответил я вопросом.
- Просто можно было бы попробовать вызвать дух тёти Маши и спросить…
- Нет!!!! – хором выкрикнули мы.
- Пусть мёртвые живут среди мёртвых, - сказала Вера Сергевна, нервно одёргивая платье, - мы уж как-нибудь сами разберёмся.
- А, ну ладно, - легко согласился Юрка.
У меня, кажется, снова испарина на лбу выступила. Я решил закруглить тему расследования, надоело уже:
- Убить Колька, конечно, не мог, а вот гадостей наговорить – запросто. Я вполне допускаю, что после его ухода у тёти Маши резко поднялось давление, она напилась таблеток да переборщила.
- Наверно, так всё и было, - сказала Вера Сергевна, явно занервничав больше прежнего, - Вы же знаете, что моя комната через стену с комнатой Марии. В тот день я слышала шум и крики. Это как раз Колька приходил. Они так ругались! Помню, он угрожал, что сожжёт вашу квартиру, а Мария послала его на три буквы.
- Результат, как говорится, налицо, - подытожил я.
- Налицо?! Налицо???!!! На лицо она будет у этого заморыша Кольки! – закричал Алик, - ведь это же он тогда виноват в смерти мамы! Юрка! Юрка, давай звони…звони в эти, в ритуальные услуги.
- Зачем?!
- Закажи венок для Николая Агафонова, скажи, что помер сегодня.
- Так он вроде живой.
- Ещё не вечер. И ещё это… оркестр закажи, чтоб обязательно с баяном и пусть частушки выучат. Я ему такое «налицо» сделаю!
- Внешность ему ты и так уже подпортил, - сказал я.
- Как?!
- Рогами. Ему с ними спать неудобно. И в зеркале вид не тот.
- Смешно, - угрюмо заявил Алик, но злобный пыл его иссяк, - Но ведь это он виноват.

Он бухнулся на стул и потянулся дрожащей рукой к бутылке. Уронил. Водка потекла по скатерти. Поднимать не стал.

- Он? А за себя ответить не хочешь?
- Как это?
- Как?! Да если бы не твои похождения по чужим жёнам, ничего этого вообще не было бы!
- А я что виноват, что все красавицы уже замужем?

Вера Сергевна обиженно кашлянула.

- Ловелас хренов.
- Что?! Не твоё…
- Мяу!
- Пшёл! Не до тебя.
- Мальчики, мальчики, не ссорьтесь. – Вмешалась Олеся.

Алик снова выскочил из-за стола и начал «мерить» шагами комнату, даже не обратив внимания на то, что Юрка в очередной раз сунул что-то в свой безразмерный карман.

- Весь этот бред, который сегодня творится (и не только сегодня), всё это «потебение» - это результат отсутствия того, что Вера Сергевна с лёгкостью назвала абстракцией. Если для вас даже любовь пустой звук, то чего ещё можно ожидать?
- Ты прав, - наконец согласился Алик, - прав. Кольке рога, а мне… поминки. Заслужил.
- «Рога», - записал в блокнот Юрка.
- Рога рогами, но ведь деньги кто-то взял, - сказала Вера Сергевна.
- Кто угодно мог, дверь же настежь.
- Надо бы наказать, прямо руки чешутся, - сказал Павел, - Правда, Алик?
- Ещё как!
- Могу по своим каналам пробить, у кого из наших в тот день барыш внезапно появился, - предложил Юрка, - наверняка ведь ещё что-то пропало, кроме денег.

Алик пожал плечами.

- А кто у нас любитель домушничать? Ведь это из местных кто-то.
- Тот, кто знал, что дверь обычно отперта, что деньги лежат в шкатулке, что они вообще есть, - рассуждал я, - значит, тот, кого твоя мама хорошо знала.
- Да мама в свою комнату никого не приглашала, кроме нескольких старух и почтальона. Она больше любила сама в гости ходить.
- Почтальон? Опять почтальон. – Удивился Павел.
- Стоп. Стоп! – вскрикнул Алик в каком-то прозрении, - Я видел однажды, как мама при нём, при почтальоне, деньги сразу убрала в шкатулку и поставила её в сервант. Квитанции на квартплату обычно хранятся там же. Но платёжка позже приходит, числа десятого. Сейчас…

Алик начал метаться по квартире, убежал в соседнюю комнату, а потом вернулся с конвертом в руке.

- Вот она платёжка. Но я точно помню, что мне её никто не передавал. Когда обнаружил конверт на столе, ещё удивился сильно. Значит, этот сукин сын, Вася, своровал деньги, когда приносил квитанцию.
- А может ты пенсию-то сам спустил?
- Нет, говорю тебе. Это точно он – Васёк! Ну, всё, теперь у него фиксы не на два зуба – на весь рот будут! Один сплошной фикс.
- Мост. – Сказал Павел.
- Челюсть вставная. – Сказал Юрка.
- Да весь он вставной будет. – Сказала Вера Сергевна.
- Это точно. – Сказала Олеся.
- Мяу! – Сказал Шарик.
- Верю. - Сказал я.

Словно почувствовав что-то, Алик посмотрел в окно и тут же отпрянул назад. Мы все бросились к окну и уставились сквозь стекло на улицу. По дороге шёл он.

Бегает он, как оказалось, быстро.
 
                Глазки радостно горят.
                Знаем, нет пути назад.
                Каждый мнит себя бойцом,
                Поглотив салат лицом!
                *                *                *
Через какое-то время я понял, что пьянею быстрее остальных. Не могу сказать, что я выпил много. Видимо, сказалась усталость после рабочего дня, пустой желудок и немалый опыт моих собутыльников. Мир затуманился и поплыл разноцветным одеялом, о котором я мечтал уже несколько часов. Народ за столом стал каким-то особенно родным и душевным, тело – лёгким, но непослушным, а дверной косяк (сволочь) постоянно менял своё положение и двигался буквально на глазах. Когда я в очередной раз пытался пройти в дверь, он ударил меня в грудь настолько сильно, что я хотел просто набить ему морду… простите, лицо. Хорошо, что ребята оттащили. Немного успокоившись, я решил остаться на высоте и ограничился моральным воздействием на косяк. Я долго и внятно объяснял ему, что он не прав, что он ведёт себя недостойно и что косяком его назвали не просто так – слишком много косячит по жизни, и из-за таких, как он нормальные пацаны на нарах парятся! Когда же очередная сигарета выпала из непослушных пальцев, я решил, что мне пора и, извинившись перед косяком за грубость, вышел из квартиры соседей.

А наутро я долго пытался вспомнить, что это за дурацкое слово вертится на языке – «потебение»?

Позже я узнал от соседей про кучу совершённых мной подвигов. Нет, ничего особенного, просто я, оказывается, вернулся обратно в квартиру Алика. Я сказал, что встретил только что его мать-покойницу, которая якобы попросила передать, что после таких мерзких поминок ей в земле делать нечего. Скандал был жуткий. Ещё я показывал фокусы. У меня всё время что-то пропадало, а находилось в карманах у Юрки. После каждой такой «находки», по моему глубокому убеждению, Юрка непременно должен был получить укол вилкой в мягкое место. Потом я отобрал у играющих карты, сложил из них на столе костёр и хотел сжечь на нём Веру Сергевну, потому что она ведьма. Когда же общими усилиями ведьма была спасена, а в меня залили полбутылки успокоительного…из горла, я начал ехидненько подставлять каждому из присутствующих тарелку с салатом (по очереди), а потом находил удобный момент, чтобы макнуть человека в тарелку лицом. Говорят, что получалось. При этом я приговаривал что-то вроде «Изыди, нечистая!» или «Вот твоё настоящее лицо!».

Смешно. Больно.



                Веры нам не занимать.
                Стойкость не поколебать.
                Не заманишь холодцом –
                Мы найдём салат лицом!
                Энд насин элз матерз.