Валерий Ковалев

(Рассказы о пограничниках с Алтая)            


                А К И М Ы Ч

    Олег Акимович от природы был актером. Он был душой компании в любой ситуации. Это был не Теркин, этот был  посложнее и посмекалистей. Такие нравятся всем, Акимыч поднимал дух в войсках, разговаривая на любую тему.
    Ротный, майор А. считал,  что Акимыч -  злостный самовольщик, потому что такие, как  Акимыч, не могут жить без контактов с женским полом и постоянно следил за Олегом Акимовичем на протяжении трех лет службы. Но Акимыч не попадался. Была создана агентурная сеть из неудачников  самоволки и  Акимыча заложили. Сыграли тревогу, и все мы собрались на плацу, построившись для проверки. С первого захода  по спискам было обнаружено человек шесть отсутствующих, пока выясняли что к чему, шло время. Потом перекличку повторили, и  Акимыча в строю не оказалось. Торжествующий ротный снова начал делать перекличку.
     Перекличка по третьему кругу была последним актом фиксации самого распространенного солдатского преступления – самоволки. Дальше нам было бы сказано о возможности боевых действий и о низости личности самовольщика, который получил бы трое суток губы и кучу других неприятностей.
      Наступил момент истины, – ротный проревел фамилию Олега Акимовича.
Возникла тишина, ротный затягивал паузу, наслаждаясь удачей. И вдруг все услышали звонкое и веселое – Я-а-а-а! Затем четкий строевой шаг и все увидели выходящего из дверей казармы Олега Акимовича в необычной форме. Акимыч шел с солдатским ремнем на шее, держа расстегнутые брюки руками, одновременно делая подобие отдания чести в строю.
Ротного хватило на то, чтобы спросить : «Ты… где был?»
      Акимыч ответил чётко и звонко : «Гадил, товарищ майор».
      И майор начал синеть. Три года слежки результата не дали.
      Никто не ожидал, что самовольщик Акимыч пробежит мимо “бобика”, часового у главного входа и прыгнет в открытое окно туалета, который  проветривали после влажной уборки. На плац Акимыч вышел с другой стороны здания. Естественно, часовой ничего не заметил.
     Когда я уезжал на дембель первым, Акимыч не выдержал и заплакал, всё-таки больше трех лет прослужили вместе.



Х О Р О Ш К О

    Володя Хорошко был добросовестный пограничник. Он жил письмами с родины, воспоминаниями о гражданке, но  успехи  в охране границы были,  и он получал звания, знаки и медали. Потом пришло письмо с  грустным содержанием,   и он стал переживать что-то, не делясь, уйдя с головой в службу, но его выдавали глаза, суровые и задумчивые.
  Как-то пришла “ориентировка” – сведения о преступнике, его приметах и намерениях. Рядовой солдатик  подался  в бега из части в трехстах  километрах от нашего города из-за измены его девушки, подруги по детдому. Намерения были простые – он хотел её зарезать.  Как оказалось потом – она работала в торговом порту, где мы охраняли иностранные суда.
     Володя выслушал ориентировку на инструктаже перед службой и  уже через два часа задержал незадачливого бегуна.  Хорошко предположил вероятные действия нарушителя пограничного режима и “прочесал” сопку у портовой проходной. Он догнал нарушителя, выбил у него  ржавый  кухонный нож  и вызвал  дежурный наряд для конвоирования задержанного. Послали меня, я принял задержанного – здоровенного и покорного парня и на машине доставил  на КПП, предупредив его о наказании за возможность повторного побега.  Солдатик молчал и прежде чем его сдать дежурному офицеру, мы его накормили с черного хода на кухне хлебом и салом. Парню дальше нужно было мыкаться на допросах и в камере, а он был помладше нас на года два.
   Володя Хорошко не радовался этой своей удаче, но скоро начал меняться и перестал вспоминать грустное письмо, что-то произошло в его душе, и он кого-то простил.
 
               
ОТОРВАЛСЯ
    
     Аксютин служил поваром. Так получилось, когда пришлось выбирать солдатскую специальность на три года службы,  и он не ошибся – всегда в тепле,  ел самое свежее, что и готовил, другим его еда нравилась. После дембеля можно было подаваться в торговый флот, визу давали сразу, все-таки пограничников уважали.
    В выходной Аксютин собирался в увольнение, сходить в  “ библиотеку”, а проще побродить со знакомой девушкой по сопке среди дубовых кустарников. Так делали многие сослуживцы и приходили очень “начитанные” и  ещё слегка обгоревшие на пляже, куда ходить категорически запрещалось.
    Была усиленная служба, и выходы в город были запрещены. Пролежать на полушубках на крыше каптерки не хотелось, и опытный  работник кухни переговорил со связистами, те вышли в эфир, и через пять минут на одном из наблюдательных пунктов дежурный пограничник заявил об ускорившемся процессе разрядки аккумуляторов радиостанции. Дежурный офицер приказал кого-либо направить для обмена рации на НП, но все были заняты, и тут был замечен слонявшийся  Аксютин,  которого попросили отнести 14 кг радиодеталей в сборке на НП, чтобы заменить одну рацию другой. Оговорили время выполнения задачи, и Аксютин выторговал три часа, хотя путь был около двух километров в один конец, полтора часа на пляже были обеспечены. Примерно через полчаса на связь вышел пограничник с НП и сообщил, что принял сообщение от Аксютина. Содержание сообщения Аксютина было таким, что дежурный офицер выбежал без фуражки и стал метаться в поисках  ротного старшины Вовка, который умел решать любую сложную задачу очень быстро, формируя ее  на краснодарском наречии. Старшина Вовк вызвал машину, трех пограничников третьего годы службы подняли со сна, а они дежурили ночью на границе и  им сказали, что Аксютин влип и его надо спасать. Были взяты длинные стальные щупы и машина рванула  по улицам города Находки вниз в сторону торгового порта. Перед портом была масса железнодорожных путей,  заполненных пустыми и гружеными составами, и там мы нашли Аксютина,  нашли по толпе набежавшего из порта народа, стоявшего на высокой насыпи и молча глядящего куда-то вниз. Мы забежали на насыпь и тоже замолчали. С другой стороны насыпи была ложбинка c ровной, как  стол, площадкой, покрытой светлым желтым песочком, принесенным ветром с пляжа. Аксютин не подозревал, что здесь когда-то сбросили вагон гудрона, смолы для строительных работ,  и она растопилась под солнышком. Он пошел напрямик по ровненькому песочку, и смола не выдержала его упитанного работой тела, он провалился сразу, смола охватила его сапоги почти  наполовину, и дальше погружение замедлилось. Вырваться он не мог, но не паниковал и делал вид, что толпы рядом не существует.
    Дальше  Миша Горбунов, мой земляк, уехал в порт, и  через десять минут с пути убрали состав, и появилась древняя паровая дрезина с краном c матерящимся техсоставом, нарушившим стихийное молчание толпы.  Через три минуты Аксютин поднял с песка рацию и  водрузил ее себе на спину. Ремень был сдвинут пряжкой набок, а крюком с крана он зацепил себя сзади за ремень. Все мы стали свидетелями виртуозной работы крановщика, он мог бы свои краном вырвать даже зуб у больного, так медленно и торжественно натягивался трос. Сначала посинело лицо Аксютина и глаза стали похожими на помидоры. Но все смотрели на его руки, вернее указательные  пальцы, которыми он ухватился за ушки  яловых сапог. Они стали черными.
   Я боялся за живот Аксютина, а он боялся за свои сапоги и его намерения оправдались, трос на лопнул, Аксютина не разорвало, и  он был вырван из  смолы и, как в невесомости, поплыл над толпой с длинными черными лентами липкой массы, ложившимися на песочек.
    Народ аплодировал без смеха, но с восторгом. Аплодировали  крановщику и пограничнику, не нарушившему формы одежды и  достойно вышедшему из ситуации. Два дня сапоги  повар отскребал под горячим душем ножом, но безуспешно, пришлось их отдать в кочегарку для хозработ, а жаль. Добрые были сапоги.

Валерий Ковалёв