Назад!!! Вперед!!! Куда-нибудь...

(Исповедь молодого офицера)

    Задалась моя морская служба как-то так, что мостик лихого эсминца остался в гардемаринских* мечтах, и стоять мне приходится теперь на мостике ракетного катера в лейтенантских погонах уже, почитай, без малого, эдак, года четыре, так что ощущаю я себя иногда кем-то вроде школяра-второгодника.

    В питерское «Фрунзе»* поступал я по призванию, учился не то, чтобы в отличниках, но и не в троечниках, зазря гальюны* после отбоя не драил, на шлюпке всегда был в загребных* да и «полундру»* понимал, что называется в тему, однако ж…

    Вместе с лейтенантскими погонами повезло вытянуть мне счастливый билет распределения: белый китель на черноморском флоте да в Севастополе.

    Тридцать шесть часов моих размышлений о предстоящей службе в скором поезде «Нева», и раньше раннего утра прибытие к месту назначения. После темноты нескольких туннелей перед Севастополем, город встретил меня яркими брызгами солнца, терпкой смесью запахов моря и южных растений, а Южная бухта — перекличкой просыпающихся перед подъёмом флага кораблей.

    До посещения штаба за назначением на службу было ещё часа три, поэтому я, расспросив у ранних прохожих, где находится оное заведение, решил прогуляться по городу, в котором мне придётся служить, радоваться, огорчаться — короче говоря, жить.

    Утро было теплым, безоблачным и радостным, прохожие добрыми и приветливыми, а встречные девушки все, как одна, — красивыми…

    Единственное, что меня расстроило в этот день, так это то, что получил я назначение не на эсминец, не на БПК* и даже не на просто какой-нибудь самый малый противолодочный корабль, а на ракетный катер, правда, самый, что ни есть, большооой. По молодости своей попытался было поспорить, что всю жизнь мечтал…., однако мне непрозрачно намекнули старшие товарищи, что службу не выбирают и отвечают на приказ словом «Есть!».

     С кислой миной на лице, козырнув, и щёлкнув каблуками, скатился я с Центрального севастопольского холма, где размещается штаб, к троллейбусу, который привёз меня на службу в бухту со странным названием Карантинная.

     Бухта, как бухта: по одну сторону скалистый из известняка высокий щербатый берег, напоминающий слоеный пирог или обкусанный бисквит, а на втором — развалины какого-то храма и раритетные, вертикально торчащие остатки колонн.

     Миновав КПП, спускаясь с горушки к местному штабу, увидел с десяток посудин, на одной из которых мне предписывалось волей судьбы и начальства отныне бороздить воды Чёрного моря. Один из катеров обратил на себя моё внимание своим щегольским видом. Вроде бы катер, как катер, но всё на нём выглядело как-то молодцевато: и краска была свежей и яркой в лучах южного солнца, и медяшки сверкали надрайкой до рези в глазах, а на корме флаг радовал своим бело-голубым контрастом. Видать, на этом корабле командир и экипаж службу знают, несмотря на то, что номер сродни чёртовой дюжине.

     Лихо представившись по команде, получаю приказ предстать пред ясные очи командира корабля номер 13 Козырева А.С. в должности штурмана. Ну, вот, и не верь после этого в судьбу: катер – чёртова дюжина, командир Козырев А.С.-первый, а ваш покорный слуга — Козырев А.С.-второй, я уже не говорю о парадном виде корабля. Да, Козырев-второй, как-то у тебя здесь служба пойдёт, где всё «с иголочки»?

     Командир — капитан-лейтенант Александр Степанович Козырев — на первый взгляд произвел приятное впечатление: выше среднего роста, худощавый, с внимательным прищуром ярко-синих глаз, в которых, когда появлялся особый интерес, загорались веселые сполохи, рукопожатие крепкое. Для меня, вообще, рукопожатие — одно из главных косвенных признаков свойства человека. Ежели крепкое, то и характер приличной закваски, без второго дна и подводных камней. А вот когда вялое да ещё липкое, знай, что ни рыба, ни мясо и жди подвоха.

     Я представился, рассказал о себе: что, почём и откуда взялся. Командир угостил стаканом хорошего крепкого чая, а под конец беседы сказал:
— Ну, Александр Сергеевич, корабль у нас, сами видели какой, — службу знают все, и Вы будете, надеюсь, тоже. Идите устраивайтесь, а через час снимаемся со швартовых*… Жду Вас на мостике. Успехов!

     Вот тебе на: что называется, с корабля и на бал, только наоборот!

     Через час с четвертью взревели наши моторы, прозвучала команда «баковым* — на бак, ютовым* — на ют*, по местам стоять…», и мы, отдав носовой и кормовой концы, весьма даже резво рванули от стенки вперед. Потому как мы отвалили от пирса, мне стало понятно, что командир в середничках не ходит и гоняет он свой катер по синь-морю уверенной рукой как породистого скакуна и всех остальных вместе с катером тоже.

    — Александр Сергеевич, сегодня у Вас, скажем так, морская прогулка для первого раза, потому как и служба ноне у нас патрульная, но наблюдайте, запоминайте подходы, ориентиры и прочие внешние береговые признаки. После похода поговорим конкретнее о том, в чём я на Вас рассчитываю, кроме штурманского дела, — не оборачиваясь ко мне, глядя вперед сказал командир.

     Утюжили мы сегодня морскую гладь часов пять разными ходами в десятимильной прибрежной зоне. Пару раз объявлялась то пожарная, то боевая тревога, и двадцать пять человек ловко и без суеты занимали свои места по боевому расписанию, из чего было видно, что народ здесь вышколенный и опытный.

     Погода, как и обычно в это время в Крыму, была жаркая и тихая, так что поход действительно оказался для меня прогулкой и даже больше — я почувствовал кайф, когда катер выходил на полные обороты и всем дрожащим телом рвался вперёд, а мелкая водяная пыль, радужно искрясь на солнце, приятно оседала на лице. Была даже возможность полюбоваться полосато-малахитовым морем, причудливым
заигрыванием дельфинов с нашим кораблём, когда они выскакивают из воды перед самым форштевнем*, пролетают по воздуху несколько метров и, блеснув на солнце своими тёмными спинами, с размаху погружаются снова в воду.

     На обратном пути я уже внимательно рассматривал берег в бинокль, засекая ориентиры входа в бухту. В окуляры попались опять-таки руины собора и раскопки старинного города с остатками крепостной стены с колоннами и портиками.

     Впоследствии я узнал, покопавшись в истории Севастополя, что эти раскопки не что иное, как останки древнего города Херсонеса, располагавшегося одной своей стороной на берегу нашей Карантинной бухты, а другим боком тянувшийся вдоль берега моря. Херсонес в переводе с греческого означает «полуостров», и начинает он свою родословную из глубины в пять столетий до нашей эры, а основан был греческими колонистами. В первом же веке нашей эры Херсонес становится уже настоящим цветущим городом с торговлей и ремёслами, со своими деньгами, здесь проводятся греческие спортивные состязания и праздники. Однако процветание одних всегда вызывает зависть и раздражение других, поэтому этот славный город стал причиной многих войн и крестовых походов, пока, наконец, не прекратил своего существования. Наша Карантинная бухта, таким образом, — это не просто бухта, напоминающая бабушкин носок, а пласт древней удивительной истории рождения, расцвета, упадка и возрождения в новом обличии.

     Пока я привязывался к ориентирам бухты, мы средним, ни много, ни мало ходом, вошли во внутренний ковш. И тут мой командир удивил меня ещё того пуще: на среднем ходу, а это, почитай, почти 15 узлов*, он, резво переложив руль вправо и дав полный назад, почти как вкопанный встал на своё место у пирса.
 
    ДА!!! Это была залихватская швартовка аса! Такое я видел впервые в своей небольшой морской жизни. Выходило, что корабль не только вылизан личным составом внешне, но он ещё, как единый организм, действовал четко и слаженно и управлялся уверенной рукой его командира. Похоже, что у этого Козырева был ещё не один козырь в рукаве, и хотелось бы быть ему под стать.

     Вот так начался мой первый день службы на Черном море под командой моего однофамильца и почти полного тёзки.

     Не скажу, что служилось впоследствии легко, но с таким командиром легко и не бывает, зато интересно, надёжно и лихо. Через полгода я стал помощником командира катера и уже сам зачастую недурно швартовался, точно выводил корабль в заданную точку в любую погоду, за что и получал благодарности.
 
     Конечно, жизнь складывается не только из одних походов. Жить в лучшем южном городе Севастополе приятно и гордо. Такой воинской и исторической славой может похвастаться далеко не каждый город.

     Здешнее природное летнее буйство зелени и ароматов, особенно в вечерние часы, перемешанное с запахом и шумом моря, с призывными взглядами чернооких красавиц, вкусом винограда, персиков и абрикосов не может оставить равнодушным никого…. Все это тоже мимо меня не прошло, и вот я уже гуляю по Приморскому бульвару  под ручку с одной из крымских жемчужинок и строю планы…

     Однако, как говорится, сладкого много не бывает…

     На следующий год, в один из осенних штормовых вечеров, собрал нас командир в крошечной кают-компании, поблагодарил за службу и «порадовал», что его переводят с повышением на другой флот. Посетовал на то, что не всё успел вместе с нами. А мне персонально выложил, что представил на присвоение очередного звания и ходатайствовал на командирскую должность.

     Проводили мы отца-командира и загрустили…

     Спустя неделю после прощального ужина, в штабе мне пожали руку, поздравляя с переводом в и.о. командира корабля, и пожелали дальнейших успехов.

     Осень, зиму и раннюю весну я пережил «исполняющим обязанности», однако утверждения в должности, как и очередного звания, так и не дождался. Обычно после двухлетней беспорочной службы по окончании училища присваивают звание старлея*, однако моя «выдержка» в лейтенантах почему-то затягивалась.

     В мае месяце на моей «коробочке» (я тогда так уже привык считать), вдруг, без предупреждения сверху появилось странное округлое существо невысокого росточка с погонами старшего лейтенанта и потными ладонями, которое представилось новым командиром корабля. Обидно мне стало, досадно, но пути Господни, как и начальства, неисповедимы…

     Новая метла редко метёт по-старому, так и тут. Теперь больше всего времени проводилось в политических занятиях, в походах изредка слышался сигнал учебной тревоги, а возвращался наш катер на базу как-то крадучись, как будто нашкодивший щенок. Даже флаг на гафеле* выгорел и повис, словно тряпка. Как-то, пару раз в отсутствии командира (хворал, болезный), я сходил по-старому, по-козыревски, — со стремительным отходом от стенки, с учебными тревогами и красивой лихой швартовкой по возвращению, но в результате получил здоровенный «фитиль»* за неоправданный риск и своеволие.

     Ближе к концу лета, в один из погожих дней приказали нам выйти в море с проверяющим на контрольные стрельбы.

     Как всегда за последние время, мы отвалили по-тихому от пирса и «вялой походкой» вышли из бухты. Даже проверяющий «кап-три» спросил у командира, чего это мы крадемся как тати.

    Тихо сходили, мирно отстрелялись и крадемся обратно на базу, как кентервильские приведения. Проверяющий долго ерзал в рубке на откидном сидении, косо поглядывая на командира, но все-таки не выдержал:
    — Командир, Вы катерник или беременная муха, что Вы плетётесь на малом ходу? Ей Богу, перед другими стыдно! Не можете сами, так передайте команду старпому*.
    — Я сам, товарищ капитан третьего ранга! — безысходно выдохнул командир.

     Телеграф прозвенел средним вперед, и катер наш как будто ожил. Правда, предательский холодок забрался мне под китель — шестым-десятым чувством я ощущал, что добром сие не кончится. Как говаривала моя мама в таких случаях: «Что не к рукам, то хуже лаптя!»

     Катер разогнался, но вижу я, что ориентир, где надо начать маневрировать, мы уже промазали, и корабль не успеет подвернуть и втереться бортом в пирс, а просто ударит со всего маху в него форштевнем, как по врагу.

     У проверяющего глаза вылезли на макушку, лысина засеребрилась потом, а сердце, наверное, упало в штаны. Одним прыжком я подскочил к штурвалу, отпихнул рулевого в сторону и переложил руль на правый борт, одновременно двинув машинный телеграф на полный назад.

     Вода за кормой закипела как миллион ведёрных самоваров, поднимая со дна ил и всякую нечисть, корпус задрожал крупной конвульсивной дрожью, корма осела…, но это оказалось все-таки поздно…

     За спиной раздался захлебывающийся фальцет командира:
     — Назад!!! Вперёд! Куда-нибудь! Спасайтесь все!..

     Наполовину погасить скорость кое-как удалось, и угол встречи с препятствием изменить с прямого на острый тоже, но с наскока, тем не менее, мы все-таки долбанулись левой скулой о стенку так, что своротили форштевень на сторону, с пирса полетели брызгами деревянные щепки, а катер стал сваливаться на рядом стоящие корабли. Но обошлось, и больше мы никого не протаранили!

     Не буду уточнять, какой изысканный мат повис в рубке (какой там боцманский!), когда проверяющий стал подниматься с пола, вытирая разбитый в кровь лоб и нос…

     К счастью, серьезно раненных от такой швартовки не оказалось. Хуже всех, конечно, досталось ребятам в машинном отделении, но и мне это обошлось сломанным ребром и небольшим сотрясением мозга, не считая синяков на физиономии и других частях тела, которыми я соприкасался с рубочным благоустройством.

     После этого похода мы месяца полтора стояли в ремонте и лечили свой нос, однако нашего командира никто на катере больше не видел и, причем, никогда…

     По завершению работ, меня снова «повысили», и я уже опять хожу в и.о. командира корабля и всё в тех же лейтенантских погонах, правда, флаг на гафеле больше не висит как полинялая тряпка, а мы опять стали ходить в море по-козыревски.

С-Петербург
15.07.13

 

*Специальные термины, встречающиеся в тексте:
БПК — большой противолодочный корабль;
бак — носовая часть палубы корабля;
баковый — матрос боцманской команды, выполняющий работы на баке;
гальюн — корабельный туалет;
гардемарин — здесь воспитанник морского учебного заведения;
гафель — наклонное рангоутное дерево, в данном случае для поднятия корабельного флага на ходу судна;
загребной — матрос, сидящий ближе всех к корме шлюпки, по которому равняются все остальные гребцы;
ВМФ — военно-морской флот;
Карантинная бухта — бухта в Севастополе, которая в старые времена использовалась для карантинного отстоя прибывших судов;
кап-три — капитан третьего ранга (сленг);
медяшка — медные предметы на корабле (сленг);
полундра — матросский клич «внимание», «берегись», «опасность» и т.д. (сленг);
рангоут — общее название устройств подъёма и крепления снастей корабля;
старлей — старший лейтенант (сленг);
швартовы — тросы для швартовки кораблей;
узел — единица скорости корабля, равная 1 морской миле/час;
фитиль — в данном случае выговор (сленг);
форштевень — вертикальное носовое образование набора корпуса корабля;
«Фрунзе» — Ленинградское Высшее Военно-морское училище им. Фрунзе (сленг);
ЧФ — Черноморский флот;
ютовый — матрос боцманской команды, выполняющий работы на юте;
ют — кормовая часть палубы корабля.