Глава9. Загнанных лошадей пристреливают. О. Генри

                ГЛАВА 9          

   Когда Аля произнесла свою девичью фамилию, я буквально обалдел, не веря в такие совпадения, но факт остаётся фактом.  Она Чекалина, внучка Сергея Ивановича, моего заклятого врага, который столько крови мне попортил.  В голове моментально всплыли картины прошлого.
   После ухода из системы энергетики, где занимался вопросами связи, я устроился работать в своём родном главке, которому подчинялся мой завод, на котором я начинал производственную карьеру.  Приняли меня в качестве начальника отдела главного механика и главного энергетика.  Теперь я был полноправный житель Москвы, вопросов с пропиской не стояло.  С первых же дней работы столкнулся с коллегами по работе. Весь коллектив отдела состоял из коренных москвичей, которые считали иногородних, тем более из сельской местности, людьми второго сорта и относились к ним с некой долей пренебрежения. В полной мере я ощутил это и на себе. Хотя все в отделе знали, что когда-то я работал главным инженером одного из заводов, подчинённого главку, но, тем не менее, это было в далёком прошлом. Поэтому ко мне отнеслись предвзято, считая, что я в настоящее время просто не компетентен, да и не знаю специфики аппаратной работы. Моё же кредо было, что главным звеном отрасли были заводы, которые делают необходимую стране продукцию, а работники главка обязаны всеми силами и средствами способствовать этому. Моя жёсткая политика в этом направлении столкнулась с амбициозностью обыкновенных чинуш, которые порой вообще не знали производственный процесс заводов. Многие попали в главк сразу после окончания институтов, не испытав трудностей непосредственной работы на заводах, совершенно не зная технологического процесса. Зато они в совершенстве освоили закулисную игру по распределению фондов, финансовых средств, нового оборудования и так далее. Работая в МИНЭНЕРГО, я сталкивался с нечто подобным, но здесь это было возведено в ранг всесильности и вседозволенности. Всё это пришлось ломать с первых дней работы и естественно наживать врагов. Правда, это продолжалось недолго. В основном, в отделе были хорошие люди, просто чиновничья жизнь их немного подпортила. Мои стремления разговаривать с производственниками на равных, старание облегчить решение их задач, в конечном результате привело к уважительному отношению ко мне, а в последующем и к полному взаимопониманию и даже дружбе в коллективе. Стремление руководства главка получше прощупать меня как специалиста, привело в начале моей работы к многочисленным командировкам на предприятия, подчинённые нашему главку, которых было больше сотни.
   По результатам командировок, по отзывам с мест у руководителей главка и в аппарате министерства обо мне сложилось впечатление неплохого специалиста, вследствие чего количество моих командировок только ещё больше возросло. В отрасли всегда возникала масса сложнейших ситуаций, которые необходимо срочно решать. Оборудование на заводах было крайне изношено, из-за ограниченности средств не менялось по нескольку десятку лет, поэтому, то в одном регионе страны, то в другом, предприятия, имеющие сезонный производственный процесс, аварийно останавливались. Как следствие, план производства не выполнялся, за что Совмин драл шкуру с министра, а он соответственно с руководства главка. К сожалению, моя персона стала затычкой во всех подобных ситуациях. Мне приходилось буквально лезть из кожи, чтобы как-то улучшить положение дел во вверенной мне епархии дел, определённой должностной инструкцией. Порой через голову начальства, обращался по больным вопросам в Госснаб или в Госплан, топал в Совмин, прося увеличить фонды на оборудование или лимиты на инвалюту, для закупки импортного оборудования, которого в отрасли было не мене тридцати процентов. Если в Минэнерго обращение в любые вышестоящие инстанции только поощрялось, то здесь на это косо смотрели, но со временем к моим выходкам привыкли и по необходимости даже стали поручать пробить где-то, какой-то сложный вопрос. За мной сложилась репутация пробивного специалиста, которому можно поручить решение любого вопроса. Короче, я стал затычкой во всех бочках, которые дали течь. Я с благодарностью вспоминал свой родной завод, который сделал меня из сопливого студента, полноценным инженером. В своей работе на заводе, я во всём старался брать пример со Ставского Ян Юльевича, работавшего простым сменным инженером и не помышлявшего ни о какой карьере. Но когда на заводе требовалось сделать что-то серьёзное, то звали всегда его. Ему поручали решение сложных производственных задач и он всегда с честью с ними справлялся. Энциклопедичность его знаний, огромный производственный опыт делали его незаменимым специалистом, с которым считались все и рядовые рабочие и руководители предприятия.
   Когда на одном из заводов взорвался паровой котёл, унёсший жизнь семерых человек и покалечивший ещё столько же, в главке долго не могли прийти в себя. Сбылись мои предупреждения о моральном и физическом износе оборудования на заводах старой постройки. Было жаль ни в чём не повинных людей, пострадавших из-за русского авось. В нашей энергонасыщенной отрасли таких старых паровых котлов оставалось ещё с десяток. И только после этого несчастного случая запретили их эксплуатацию и стали срочно менять на современные паровые котлы на всех заводах. Взрыв котла разметал даже здание ТЭЦ, что, естественно, по крайней мере, на два года, исключало возможность заводу работать. А за этим следовало, что тысяча рабочих, могла остаться без работы.  Кроме этого срывался план производства целой отрасли. Используя старые связи в Минэнерго, я договорился о выделении на этот завод мобильного энергопоезда, что давало возможность заводу работать хотя бы на восемьдесят процентов от своей мощности.
   В нашей отрасли было правило, что ежедневно все до одного завода давали сводки о выполнении производственного плана в три адреса. В том числе, нам в главк, в Совмин и в Госплан, поэтому ежедневно кураторы нашей отрасли в этих правительственных учреждениях, получая эти сведения, с утра снимали стружку с руководства министерства, и естественно с нас, работников главка, за невыполнение производственной программы. Пожалуй, это было самое трудное в нашей работе. Нужно было в любое время суток знать положение дел в отрасли, знать обо всех остановках заводов и о принимаемых мерах по устранению причин их простоя. Это выматывало до предела и требовало полной отдачи сил на работе. Руководящий состав главка не знал ни выходных, ни нормального рабочего дня. Мы приходили на работу рано утром и возвращались домой поздно вечером.
   Как-то само собой получилось, что я стал, чуть ли не штатным председателем различных госкомиссий по выяснению причин аварий на заводах, или по приёмке их из капитального ремонта или после реконструкций. С ростом моего авторитета, несоизмеримо росла и ответственность. С моим мнением считались и на заводах и в аппарате министерства. После двух лет работы в главке, меня пытались сманить на работу в Госплан Союза, но я стал заложником своего авторитета и министр запретил об этом даже думать, а без его согласия меня просто бы не взяли в вышестоящую структуру. Теперь в отделе не только беспрекословно выполняли мои указания, но пытались их предвидеть и самостоятельно решить заранее.
Находясь в командировках, я всегда старался помочь производственникам в решении их проблем. Если я обещал им что-то дополнительно выделить или решить какой-то вопрос, то всегда это неукоснительно выполнял. Директора заводов и главные инженера, взяв это на вооружение, стремились любым способом, порой даже привлекая для этого областное партийное руководство, старались затащить меня на свой завод. По одной такой просьбе первого секретаря обкома партии, министр направил меня в одну из областей, где я должен был разобраться в причинах плохой работы завода и доложить об этом в обком партии. Дело в том, что наши заводы в любой области давали огромный объём валовой продукции. Если заводы плохо работали, то уже никакие другие промышленные предприятия не могли перекрыть наши недовыработки, и показатели области резко падали вниз.
   На пригласившем меня заводе, я пробыл около недели. Общался с рабочими, инженерно-техническими работниками, изучал производственную деятельность по заводским журналам, подробно рассмотрел технологическую цепочку производственного процесса. Вывод был только один. Основной причиной плохой работы завода был неудачный проект, по которому он был построен. Проектный институт, сделавший этот проект, допустил массу просчётов, из-за чего завод просто не мог нормально работать. Сделав подробную докладную записку, я поехал в обком партии, где и доложил свои выводы первому секретарю обкома и передал ему свою докладную записку. На его вопрос, что же делать, предложил провести реконструкцию завода и устранить все узкие места в технологическом процессе. Секретарь поблагодарил за работу, пообещав при этом, что мы скоро с ним встретимся в Москве.
По возвращении из командировки, я был тут же вызван к министру вместе с начальником главка. Министр был недоволен и встретил меня необычно строго.
   -Что ж ты наделал, герой? Ты, почему отдал секретарю обкома свою докладную не посовещавшись со мной. Ну, Сан Саныч, заварил ты кашу.
   -Да в чём дело? На заводе я всё выяснил. В своих выводах я абсолютно уверен.
   -Да я в этом не сомневаюсь, чёрт тебя подери. Секретарь обкома уже позвонил в ЦК КПСС и, сославшись на твою докладную, уже потребовал денег на реконструкцию завода, а это ж сотни миллионов рублей, а где их взять? Звонил он и мне, а я теперь не знаю что делать. Мне и из ЦК звонил наш куратор и пояснил в чём дело. Ты же знаешь, Чекалина, нашего завотделом ЦК, это его проект ты назвал безграмотным. Он же в своё время был директором того проектного института, который выпустил этот злосчастный проект. Усёк в чём дело? Против ветра одно дело делаешь, как бы самому не замочиться. А ты чего молчишь, - обратился министр к моему начальнику.
   -А что я могу сказать. Он заварил, пусть теперь думает, как выкрутится.
   -Да мне начхать на амбиции завотделом ЦК, я не собираюсь, в угоду ему, портить свою репутацию. Меня просили объективно разобраться, я это сделал. Если есть сомнения, пусть назначают специальную комиссию, но если в ней будут грамотные специалисты, они придут к тому же выводу.
   -Ты опоздал, я уже получил команду от ЦК КПСС сформировать новую комиссию и отправить на завод. Хорошо, хоть нам доверено, это делать. Завтра утром жду от вас список лучших специалистов отрасли, в том числе механиков, энергетиков, технологов. Ясно? Из этого списка в ЦК сами выберут кандидатов, плюс поедет инструктор ЦК и в комиссии будет обязательно второй секретарь обкома. А теперь оба свободны! Из-за вас опаздываю на совещание в Совмин.
   В главке мы набросали список кандидатов в комиссию и отправили её министру. Начальник главка мне посочувствовал:
   -Не бери близко к сердцу. На нашей работе нужны железные нервы. Если на всё обращать внимание, то с ума сойдёшь.
   Через несколько дней новая комиссия была на заводе. Неделю изучали всё и вся. При подведении итогов работы, инструктор ЦК попытался надавить на членов комиссии и склонить их к другому выводу, чем тот, который сделал в своё время я, но у него ничего не вышло.  Опрос специалистов, взял на себя второй секретарь обкома. Он докапывался до сути высказываний и делал в своём блокноте пометки. Я вообще отказался от вторичного вывода, сославшись на докладную записку, заявив, что ещё больше убедился в своей правоте. Выводы комиссии в итоге полностью подтвердили мой первоначальный вывод. Как ни старался инструктор ЦК сгладить формулировки, у него ничего не получилось. Вопрос о реконструкции завода был решён положительно. В конце заседания членов комиссии, я попросил записать в её выводы просьбу к обкому партии о выделении мощных подрядных организаций, способных в короткое время и с хорошим качеством провести намечаемую реконструкцию.
   Вот так у меня возник первый конфликт с завотделом ЦК КПСС товарищем Чекалиным, оказавшимся дедушкой Али. Второй произошёл примерно через год после описанных событий.
   Наш отдел главка занимался закупками импортного оборудования и запасных частей к нему. В основном контракты на закупку оборудования заключались с фирмами Франции, Германии, Польши и в незначительных объёмах с другими странами. Как-то раз, во Франции проводилась международная выставка оборудования нашей отрасли производства. Организаторы выставки прислали в наш адрес официальное приглашение на пять человек посетить указанную выставку. Как это было ранее принято, на выставку отправились не те, кто обычно занимается этими вопросами, а высокое начальство из Министерства, Совмина, Госплана и естественно из ЦК КПСС. В состав делегации, естественно, вошёл и Чекалин. Во Франции товарищу Чекалину понравилась голландская автоматическая линия. Обычно подобные линии мы закупали непосредственно у французской фирмы, мирового лидера по производству подобного оборудования. Голландская линия по рекламным брошюрам была той же производительности, что и французская, но стоила на несколько миллион долларов дешевле, что и явилось основным критерием закупки. Начальство боролось за экономию государственных средств. Оборудование поступило удивительно быстро, и было смонтировано на одном из наших заводов. Меня назначили председателем государственной комиссии по приёмке её в эксплуатацию. В ходе шефмонтажных работ всё шло замечательно. Проект полностью устраивал фирму, претензий никаких не было. Но во время пробного пуска в эксплуатацию, оказалось, что линия способна давать только пятьдесят процентов от своей паспортной мощности. Оборудование линии работало ненадёжно, постоянно были сбои в работе отдельных агрегатов и узлов. Все попытки специалистов фирмы вывести линию на проектную мощность, не увенчались успехом. Анализируя причины плохой работы линии, я пришёл к выводу, что многие узлы и даже отдельные агрегаты линии требуют конструктивной доработки и модернизации. Из Голландии прилетели лучшие специалисты фирмы во главе с её президентом, но ничего существенного не произошло. Линия не работала. А я, естественно, не подписывал акт госкомиссии, и фирма из-за этого не могла получить вторую половину стоимости оборудования, как было записано в контракте. Она могла на это рассчитывать только после вывода линии на проектную мощность. Назревал крупный международный скандал, тем более что по условиям контракта, наше сырьё для этой линии, должно было отвечать требованиям фирмы, что было записано в контракте в примечаниях, которые обычно никто не читал при его заключении. А у нас в стране просто физически не могло быть такого сырья. Государственные стандарты на сырьё наших стран не совпадали. По международному арбитражному суду фирма могла, шутя выиграть процесс и получить оговорённую стоимость линии и без вердикта госкомиссии, но ей эта шумиха могла здорово подмочить репутацию фирмы, чего она очень не хотела.
   Президент фирмы принял мои предложения по модернизации линии за счёт средств компании. Надо сказать, что спецы фирмы были толковыми ребятами, они мгновенно улавливали мои предложения по конкретной переделке ненадёжно работающих узлов и агрегатов. Переводчик, не зная специфической терминологии, порой не мог объяснить фирмачам мои предложения, но стоило мне эскизно начертить то, что предлагаю модернизировать, они мгновенно понимали суть и тут же это выполняли. Мы сутками находились в цехе, модернизируя линию по моим предложениям. Через месяц линия стала работать на восемьдесят процентов мощности, больше из неё, без коренной реконструкции, выжать было невозможно.
   В период наладки и приёмки линии в эксплуатацию, мне пришлось забросить все текущие дела в главке. Боле двух месяцев длилась эта командировка. Обо всех перипетиях с линией мне чуть ли не ежедневно приходилось докладывать своему руководству, включая министра. В итоге мы получили линию, стоимость которой оказалась в конечном итоге, с учётом всех затрат, выше той, которую мы платили за французские линии. А производительность и надёжность Голландской линии была значительно ниже. Основным инициатором закупки линии был товарищ Чекалин, что, естественно в значительной степени вновь подмочило его реноме. А я вновь оказался виновником этого.
   После завершения всех работ, президент фирмы сделал мне официальное предложение перейти на работу к ним в фирму главным специалистом компании, с заключением соответствующего контракта, который он мне даже показал. По условиям контракта, мне представлялся в Амстердаме двухэтажный особняк в черте города, современную автомашину любой марки, и даже любого цвета, что меня даже рассмешило, и кроме этого зарплату в размере семисот тысяч гульденов в год. О таких условиях я даже мечтать по тем временам не мог. Мои консультации на этот счёт с моим руководством, мгновенно дошли до Чекалина, который тут же дал понять, что из союза меня официально не выпустят. Кислород был перекрыт. Мне оставалось только материться в тряпочку и проклинать нашу совковую действительность.
Но на этом мои злоключения, связанные с Чекалиным не закончились. Внешне всё было пристойно. Мы часто с ним встречались на званных обедах, собираемых иностранными фирмами после соответствующих переговоров о закупке оборудования. Для этого, чтобы отметить удачный контракт, фирмачи обычно арендовали зеркальный зал ресторана Прага, или целиком ресторан Витязь в здании центра международных отношений на Красной Пресне. Жуя бутерброды с икрой, мы мило улыбались друг другу, кипя ненавистью и проклиная один другого. От его внимания ко мне ничего и никогда не ускользало. Однажды на одном из таких раутов, я разговорился с англичанином о средствах автоматизации заводов. Беседа вначале шла с помощью переводчика, а потом оказалось, что партнёр сносно говорит на русском языке. Мы с ним уединились у окна, вдали от всех, и долго разговаривали на интересующую нас тему. Как только я отошёл от англичанина, ко мне подошёл Чекалин.
   -В твоей анкете не отмечено, что ты знаешь английский язык, а сейчас в течение получаса свободно изъяснялся с англичанином. По вашей жестикуляции было видно, что вы прекрасно понимали друг друга.
   -Английский язык я никогда не изучал, и разговаривать на нём, естественно не могу. А с мистером Смитом мы разговаривали на русском языке. Он во время войны попал служить в английский флот и доставлял военные грузы в Архангельск. Во время одного из таких рейдов, их корабль был потоплен у наших берегов немцами. Он спасся, но попал в Соловецкий лагерь, где пробыл почти два года, пока не кончилась война, и пока не выяснили его личность. В лагере он освоил русский язык. Я полностью удовлетворил ваше любопытство или мне официально это подтвердить через КГБ, они ведь здесь записывают на плёнку все до одного разговора. Можете взять у них запись разговора о внедрении средств автоматизации на заводах нашего профиля.
   -Эко как обиделся. Даже позеленел весь, или это у тебя от желчи. Что печень больна? Так сходи в кремлёвку, у тебя же есть туда пропуск. Пусть врачи обследуют.
Вот примерно в таком духе были наши с ним контакты в течение всей моей работы в главке.
    Завод, из-за которого, в своё время, загорелся сыр бор, был успешно реконструирован и нормально заработал. Меня всё также гоняли по стране от Белоруссии до Владивостока, от гор Кавказа до Баренцева моря. Месяцами я не видел семьи. Как-то мне позвонили старые друзья из Минэнерго и предложили вернуться и предложили вакантно место главного механика одного из крупных структурных подразделений. Зарплата была в два раза выше той, что я получал в главке. Доведённый здесь до отчаянья, я, не долго думая, рассчитался и устроился на работу в этот трест. Работа главного механика в любой сфере примерно одинакова, поэтому мне не пришлось осваивать что-то новое, а сразу в карьер впрягся в работу. В течение года на наших заводах расходовалось около миллиона тонн металлопроката. Все металлургические заводы страны согласовывали с нами графики прокатки металла, как с самым большим потребителем. Заводы делали изделия как для предприятий Минэнерго, так и для атомных станций, которые тогда ещё входили в состав министерства. Для производства указанной продукции использовалось уникальное кузнечнопрессовое оборудование и другой станочный парк, за которым мне по должности надо было следить и своевременно обновлять и заботиться. Кроме этого на меня возлагалась ответственность за состояние автопарка заводов. Ежегодно для его обновления мы получали более пятисот КАМАЗов. Работа была интересной и не трудной. Надоедала только беготня по инстанциям Госснаба и Госплана, которые распределяли лимиты и фонды на оборудование. Но и эти вопросы легко решались, учитывая мощь треста, который имел свои ведомственные санатории и дома отдыха. Стоило только появиться в Госплане или где-то ещё и намекнуть на горящую бесплатную путёвку в санаторий на берегу Чёрного моря, как все преграды на получение злополучных фондов решались мгновенно. Мы сами порой создавали коррупцию, но реалии производственной деятельности иначе было не решить. Я старался не злоупотреблять этим, но порой не было другого пути. Проработал я в тресте чуть более года. Причиной ухода послужила стычка с начальником треста. Это был вальяжный самовлюблённый хам. Являясь потомком ханского рода с гор Кавказа, он вёл себя соответственно традициям своего рода. Перечить и спорить с ним, было невозможно. Нужно было либо принимать на вооружения его точку зрения, либо уходить.
   Несколько лет назад трест заказал министерству среднего машиностроения проектирование и изготовление автоматических линий по производству заготовок из профильного проката. Это сулило значительное повышение мощности заводов, и должно было облегчить сборку изделий непосредственно на месте их монтажа. Минсредмаш, полагаясь на своих специалистов, не согласовывая это с трестом, спроектировал и изготовил на одном из своих заводов сразу восемь таких линий, не проведя ни одного испытания. Меня, совместным приказом по Минэнерго и по Минсредмашу назначили председателем госкомиссии по их приёмке в эксплуатацию. Собрав лучших специалистов треста, я совместно с членами комиссии помчался на завод изготовитель. На промышленных испытаниях линии показали свою полную неработоспособность. Кроме систематических сбоев в работе, они давали такое отклонение от заданных в программе геометрических параметров, что ни о какой последующей сборке не могло быть и речи. С этих линий шёл сплошной брак, исправить который было невозможно. Все заготовки сразу шли в металлолом. Во время работы линий в цехе стоял такой грохот, как будто над ухом строчил крупнокалиберный пулемёт. Мощные пресса пробивали в двадцати миллиметровом металле отверстия под болтовые соединения. К сожалению, отверстия получались не калиброванные, с рваными краями и не цилиндрической формы. Программное обеспеченье тоже никуда не годилось.  В общем, это оборудование можно было сразу отправлять в металлолом, о чём я и заявил изготовителям. На все их требования по возмещению затрат на изготовления восьми линий мы категорически отказались, так как никто им не давал такой команды. Они должны были сделать опытный образец, провести совместно с нами его испытание и только после этого, при положительном исходе, запускать в серийное производство эти автоматические линии. Сообщив всё это в трест, мы уехали с завода. Ещё перед отъездом у меня состоялся телефонный разговор с заместителем министра Среднего машиностроения, в котором он убеждал меня подписать акт госкомиссии, клятвенно обещая доработать злосчастные линии. Но я в это не верил, зная нашу систему, и категорически отказался это сделать, предложив ему решить этот вопрос, назначив нового председателя комиссии.
Начальник треста рвал и метал молнии. Его атаковали сразу два министерства, требуя забрать изготовленные линии и оплатить их стоимость.
    Только после того, как мы ему подробно доложили результаты испытаний, он немного успокоился. В качестве одного из вариантов выхода из создавшегося положения он предложил забрать линии и в своих условиях доработать, на что я ответил, что легче разработать новый проект и изготовить принципиально новую линию, а не использовать это барахло. В наших с ним отношениях появилась после этого явная натянутость. Я не мог понять причину этого. Защищая интересы треста, я оказался в рядах его врагов.
    Спустя некоторое время, произошёл ещё один инцидент, который и поставил точку на моей работе в тресте.  Для одной из новостроек в Сибири срочно потребовался козловой кран грузоподъёмностью в сто тон.  Начальник треста потребовал от меня как можно быстрее решить этот вопрос. Это оказалась практически невыполнимая задача. Как мне сообщили в Госплане, который ведал их распределением, их в год делали всего три штуки, из них один был уже поставлен заказчику и смонтирован, второй будет готов только через месяц, его должны получить атомщики, и третий будет готов только в конце четвёртого квартала. Я сделал невозможное, уговорил атомщиков, отдать получаемый кран нам, взамен гарантируя поставку крана им в первом квартале следующего года, предварительно обговорив эти условия в Госплане, где только заявки на подобное оборудование принимали за два года вперёд. Когда мною были решены все вопросы со всеми заинтересованными сторонами, и по моей просьбе с запорожского завода началась ускоренная отгрузка оборудования, начальник треста обязал меня на очередной планёрке организовать доставку этого крана на стройплощадку в течение недели. Железнодорожный состав с оборудованием, если бы даже имел литерный номер, не смог бы за это время доехать из Запорожья в сибирскую глубинку. Но литерные номера получить было просто невозможно, учитывая специфику груза, а поэтому железнодорожный состав мог попасть в Сибирь в лучшем случае только через месяц. О чём я и сказал начальнику треста. На что он мгновенно отреагировал:
   -Ты и так затянул решение этого вопроса, у нас так не принято.
   -Если вы считаете, что я плохо работаю, то нам не о чем говорить. После планёрки я напишу вам заявление об уходе.
   Так с ним ещё никто не разговаривал. В кабинете повисла мёртвая тишина. Планёрка была тут же прекращена, хотя оставалось ещё много нерешённых вопросов. Весь коллектив треста был на моей стороне. Через десять минут после планёрки моё заявление об уходе лежало на столе начальника. Ко мне в отдел началось паломничество других сотрудников треста. Одни поддерживали моё решение, другие просто сочувствовали. Даже главный инженер треста, не стал меня вызывать к себе в кабинет, а зашёл в отдел, уговаривая забрать заявление. Но я закусил удила, заявив, что если начальник треста не подпишет заявление об уходе, то я всё равно через две недели просто не выйду на работу. В последний день моей работы, ровно через две недели, меня вызвал к себе в кабинет начальник треста. Когда я пришёл туда, там уже сидело всё руководство треста. Все начали убеждать меня забрать своё заявление об уходе с работы. Я был непоколебим, говоря, что сегодня мой последний день работы в тресте. Тогда, видя моё твёрдое решение, начальник треста сказал, что извиниться за своё поведение на оперативке, пообещав сделать это и в присутствии всего коллектива. Это было не похоже на нашего Хана, как мы его звали в кулуарах треста. Видно он понял настроение коллектива и то, что перегнул палку. Но и этот аргумент не возымел должного результата. Я стоял на своём решении. Тогда был пущен в ход последний аргумент. Начальник треста пообещал, что если я останусь, то он в течение месяца выделит мне трёхкомнатную квартиру в пределах садового кольца Москвы. Я знал о его связях с руководством Москвы, которому он постоянно помогал, заставляя меня выделять им строительную технику, порой в ущерб работе треста. Для него решение квартирного вопроса действительно было плёвым делом, но и на эту удочку я не попался. Хотя в моём положении квартирный вопрос стоял очень остро, так как я жил в пригороде, а на работу приходилось ездить в центр города. Согласись я на предложение начальника, я бы перестал уважать сам себя.  На следующий день я не вышел на работу. Спустя два дня мне позвонили и сказали, чтобы я забрал документы и получил причитающуюся мне зарплату. Приказ о моём уходе был подписан. Так закончилась моя эпопея в этом тресте. Прощаясь со мной, главный инженер треста сказал мне лестные слова, что за тридцать лет его работы в тресте, у него не было лучшего главного механика, чем я. Честно сказать, мне было приятно это слышать. Но, как говорится, поезд ушёл, надо было искать новую работу.
   Но искать не пришлось. Работа нашла меня сама. Ещё во время моей работы в главке, у нас сменился заместитель министра, курировавший нашу промышленность. Новый замминистра до назначения на эту должность, работал директором самого крупного в нашей системе завода. Я ранее неоднократно бывал в командировках на его заводе, и мы прекрасно друг друга знали. Наши отношения с ним были более чем товарищеские. И он, и я закончили один и тот же институт, где неоднократно встречались. Мы не были там друзьями, даже товарищами небыли, но неоднократно сталкивались в институтских коридорах и аудиториях и зрительно запомнили друг друга. Во время своей первой командировке на этот завод, мы естественно узнали друг друга и между нами установились дружеские отношения. Его назначение на пост заместителя министра, очень меня тогда обрадовало. Во-первых, свой человек, во-вторых, умный, что было немаловажно. Если раньше я был его начальником, то теперь он стал моим, но это нисколько не отразилось на наших взаимоотношениях. Он, как и прежде уважал меня и ценил нашу дружбу. В человеческом плане у него был только один недостаток, он очень любил выпить, что впоследствии, сыграло с ним злую шутку. Мы часто бывали с ним вместе в командировках. С ним было легко и просто работать. Не обременённый чиновничьими привычками, пришедший непосредственно с предприятия, он сразу просекал возникающие проблемы и старался их решить не бюрократическим путём, а без лишней волокиты, оперативно и технически грамотно.
Он случайно от кого-то узнал, что я рассчитался из треста и тут же позвонил мне домой. Без лишних слов, он попросил меня приехать к нему на следующий день. Наша встреча состоялась. Оказывается в том главке, где я раньше работал, ушёл на пенсию заместитель начальника главка, который занимался вопросами капитального строительства. Уже месяц не могли подобрать кандидата на эту должность.  Он предложил мне занять этот пост. На мои возражения, что мне это не очень знакомо, он только расхохотался.
   -Не дури, уж если ты не знаешь, то скажи, кто другой со стороны будет знать больше тебя. В общем, так, завтра выходи и впрягайся, все вопросы с начальником главка и с министром я решу сегодня же. Вечером позвоню, добро?
Вот так я оказался снова в главке, но уже этажом выше по рангу. В коллективе главка встретили меня так, будто я отсутствовал не год, а один день. Обрадовался моему возвращению и главный инженер главка. Лишь начальник главка иронично заметил:
   -Что я тебе говорил, когда ты уходил, помнишь? Эх, молодо-зелено, слушаться надо старших!
   С первых же дней работы, пришлось всерьёз заняться разгребанием завалов в техдокументации, так как мой предшественник ушёл ещё месяц назад, и отдел капитального строительства главка в силу ряда причин не справлялся с наплывом бумаг. Иногда и мне было трудно разобраться в специфике капитального строительства. У меня не было соответствующего опыта. Но постепенно всё пришло в соответствие, когда узнал всех подрядчиков, проектировщиков, технические службы Госстроя СССР, с которыми иногда приходилось сталкиваться по роду своей деятельности. Примерно через год моей новой работы в главке, мне позвонили из Госплана и вновь сделали предложение перейти на работу к ним в качестве главного специалиста по нашей отрасли. Честно говоря, мне не хотелось туда переходить, но было неудобно сходу отказываться. Сказав, что я подумаю, попросил недельку на раздумья. Через неделю, идя по коридору главка, я столкнулся с главным инженером главка. Поприветствовав, он сказал, что мне звонили из Госплана, но не нашли и позвонили ему и попросили передать мне, чтобы я с ними связался.
   -Чего они от тебя хотят? Если бы звонили капитальщики, мне было бы понятно, но звонил начальник нашего подотдела, чего ему нужно от тебя? Ввода мощностей что ли?
Я не стал врать и честно сказал про приглашение перейти к ним на работу.
   -Ну и что ты решил? Надо было сходу соглашаться. Там же бумажки со стола на стол переносить, а не по стройкам носиться.
   -Да вот этого-то я и не люблю. Мне живая работа на производстве больше по душе.
   -Так что ты решил?
   -Откажусь! Не хочу я туда, да и неудобно подводить замминистра.
   -А причём здесь замминистра? Это из-за того, что он вернул тебя сюда что ли. Старик, не смеши, жизнь есть жизнь. Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше.
   -Так-то оно так, но есть ещё и министр. Он ведь может и не отпустить, хотя госплановцы говорили, что с ним вопрос согласован.
   На этом и закончился наш с ним разговор. Для очистки совести, я позвонил в Госплан и сказал, что отказываюсь от предложения. Начальник отдела Госплана, с кем я разговаривал, посетовал на это и одновременно сообщил, что он вторично разговаривал с министром, который теперь изменил точку зрения и категорически против моего перехода. Министр, встал на дыбы. Он заявил, что позвонит в ЦК, Чекалину и нажалуется на нас, что мы сманиваем кадры.
   -Так что твоё решение, к сожалению, совпало с нашими возможностями…. Извини, что так получилось.
   Я был рад такому исходу этого вопроса. Однако через месяц он вновь выплыл, но в другом ракурсе. Оказалось, что после моего разговора, главный инженер главка позвонил в Госплан и предложил свои услуги по переходу к ним на работу. Его просьба была удовлетворена. Его министр отпустил, а на меня возложили обязанности главного инженера главка, забыв снять с меня вопросы капитального строительства. Так я и работал в двух ипостасях. Нагрузки были запредельными. У главка в подчинении было семнадцать трестов, которым в свою очередь подчинялось более ста двадцати заводов, разбросанных по необъятным просторам нашей родины. Мне, как и раньше приходилось мотаться из одного конца страны в другой. Только теперь каждая моя поездка должна была согласовываться или с обкомом или с крайкомом КПСС того региона, куда я ехал, с обязательным заездом в указанные учреждения власти для обсуждения результатов командировок и принимаемым решениям по всем вопросам производственной деятельности заводов и новостроек. Часто со мной вместе (или я с ним) в командировки ездил заместитель министра, мой начальник и друг. Обычно каждая командировка по не писаным правилам заканчивалась то шашлыками, то стерляжьей ухой, или ужином в ресторане в узком кругу представителей власти и директорского корпуса наших заводов и трестов. Естественно, ни одно из этих мероприятий не проходило без спиртного. Избежать этих мероприятий было просто невозможно, это воспринималось как пренебрежение к власти. Иногда подобные застолья превращались в обыкновенную попойку, всё зависело от состава присутствующих. Все, с кем я был знаком, меня на этих застольях не насиловали, зная, что больше одной рюмки я пить не буду. Ещё в начале свей карьеры, один из организаторов выпивки заявил мне:
   -Когда не пьют, это вызывает подозрение. Бо больной, бо подлюка. Ты не подлюка это точно, а вот на счёт болезни не знаю.
   Со временем я нашёл теорему поведения в таких случаях. Я просто заявлял, что нахожусь в завязке по отношению к спиртному. Это вызывало только уважение, и меня зря не беспокоили требованиями уважать коллектив, и выпить с ними ещё и ещё. Хуже дело было с моим другом. Он мог выпить ведро. Сколько бы не предлагали, он не отказывался. Когда в командировках с ним был я, то наступал такой момент, что пить ему было просто неприлично, и тогда я наступал ему на ногу под столом. На что он всегда со смехом бурчал:
   -Да понял, понял, успокойся! В каком монастыре тебя только растили? Вот зануда!
   Но пить безоговорочно прекращал. А однажды, не имея меня под рукой, он так напился, что при посадке в вагон, его не удержали сопровождавшие его лица и уронили между поездом и перроном. Весил он не меньше ста двадцати килограмм, и достать его из-под перрона стоило больших трудов, пришлось даже задержать отправление поезда. Об этом инциденте соответствующие органы тут же доложили в Москву, и участь моего друга была решена. Его перевели на другую работу.
Работать без него стало намного тяжелее. Он как танк все удары брал на себя.  А я всё так же, как и до ухода из главка, мотался по командировкам. Часто меня приглашали в регионы с одной только целью, чтобы через меня добиться выделения дополнительных средства на реконструкцию того или иного предприятия и получить дельный совет о путях модернизации отраслевых мощностей. Отрасль была очень энергонасыщенной, со сложной технологией и существенно влияла на плановые показатели регионов, а соответственно требовалась хорошая работа заводов. За не выполнение плана производства любой продукции с партийного руководства немилосердно драли шкуры, и они любой ценой стремились к тому, чтобы предприятия хорошо работали. Иногда их вмешательство и некомпетентность только мешали, но иногда, при умном руководстве области, здорово облегчало жизнь отраслевых предприятий, помогая им привлечением местных, мощных строительных организаций к решению вопросов реконструкции или капитальных ремонтов заводов.
   Были и плюсы от работы в новом чине. Теперь, находясь в командировках, мне уже не приходилось думать или беспокоиться о гостиницах или других вопросах быта. Статус главного инженера главка всегда обеспечивал место в обкомовской гостинице, на которой даже вывески обычно не было, зато кормёжка была отменной и относительно дешёвой. Хороший обед в такой гостинице с балыком из осетрины и чёрной икрой обычно обходился не более традиционных суточных командировочных расходов, в то время как в ресторане за этот же обед пришлось бы выложить месячную зарплату или около того. Хорошо жили слуги народа, как называли партийных боссов и крупную номенклатуру, но при их собачьей работе, можно это и простить. Если они и имели побочный доход, то он был копеечным, да и за него они могли поплатиться местом работы. Глядя на современную работу чиновников, просто диву даёшься, воруют такими масштабами, что волосы дыбом встают. Всю страну разворовали и ничего.
    Работа теперь, в ранге главного инженера главка, отнимала массу времени и сил. Уезжая на работу рано утром и возвращаясь поздно вечером, я всё меньше уделял внимания семье и всё больше отдалялся от жены. В немалой степени на это влияло и то, что я не находил в ней поддержки и понимания. Она считала, что я просто выслуживаюсь перед начальством, а не работаю за идею благополучия отрасли. Это было для меня обиднее всего, тем более что с начальством я вообще не мог по своему характеру жить мирно. У меня постоянно возникали конфликтные ситуации то с Госпланом, то с Госстроем, а иногда и отраслевым отделом ЦК на Старой площади, куда меня неоднократно вызывали для очередного втыка за какие-то промахи в работе заводов. Начальник главка всегда как-то дипломатично уходил от этого, невольно подставляя меня расхлёбывать кашу с начальством. Начальник главка был пенсионного возраста, и руководство министерства, уважая его прошлые заслуги, старалось его не трогать, выдавая мне по полной программе. Начальник главка, это в первую очередь администратор, финансист, а на главном инженере замыкались решения всех технических решений в отрасли, его тактическая и стратегическая политика предприятий. Поэтому, когда ушёл на пенсию действующий начальник главка, меня не поставили на освободившееся место, посчитав, что на посту главного инженера я нужнее.
   С новым начальником мне было даже проще работать. Когда-то он работал в нашей отрасли, но последние лет десять работал за границей советником президента одной дружественной нам страны. За границей он курировал вопросы аналогичные нашим отраслевым задачам. Его отличало от всех хорошее воспитание, ум и удивительная порядочность. Он всегда и во всём советовался со мной и всячески старался облегчить жизнь, защищая и оберегая меня от бюрократических нападок вышестоящего начальства. Я отвечал ему тем же. У нас образовался мощный тендем, что помогало нам обоим в решении многих вопросов.
   Как-то меня вызвали в Госстрой СССР, где в отделе экспертизы находился на рассмотрении проект строительства нового завода. Сметная стоимость строительства по тем временам была очень большой и поэтому разрешение на строительство объекта, мог дать только Госстрой. Отдел экспертизы рассмотрел наш проект и сделал ряд замечаний, которые мы должны согласовать с ними перед утверждением сметной стоимости. В Госстрой я поехал с директором проектного института и главным инженером проекта. Работники отдела экспертизы высказали нам свои замечания, сводившиеся к тому, что они предложили исключить из проекта строительство ряда объектов, вследствие чего сметная стоимость уменьшалась почти на треть от первоначальной стоимости. Их предложение было настолько абсурдным, что мы растерялись. После минутного молчания я попросил разрешения высказать свою точку зрения. Я просто кипел, и высказал всё, что думал в довольно резкой форме.
   -До сего времени, я считал, что в Госстрое работают самые грамотные специалисты страны, но сейчас вы своими замечаниями показали такую безграмотность, что мне, честно говоря, стыдно за вас, стыдно за Госстрой.
   Пока я это говорил, директор института пинал меня под столом ногой. После моих слов установилась мёртвая тишина. Госстроевцы просто опешили, они не привыкли к таким высказываниям. После минутного замешательства, они попросили высказаться по существу наших возражений, что я тут же и сделал. Я рассказал им, что наши заводы имеют специфическую технологию производства, которая существует и совершенствуется уже в течение ста лет. Это непрерывный химический процесс, а они взяли и выбросили из проекта третью часть этого цикла. Без тех объектов, которые они предложили исключить из проекта, завод просто не будет работать и не способен получить конечный продукт. Отдел экспертизы попросил тайм аут на неделю. Через четыре дня мне позвонили из экспертизы Госстроя и сообщили, что проект утверждён с первоначальной сметной стоимостью, что меня очень обрадовало. Но этот инцидент в Госстрое имел лично для меня определённые последствия, сказавшиеся на моей судьбе.
    Начальник отдела экспертизы Госстроя СССР не преминул пожаловаться на моё поведение у них нашему министру. Это произошло именно в тот момент, когда министр вместе с завотделом  ЦК обсуждал кандидатуры на должность заместителя министра, который должен курировать нашу отрасль, взамен переведённого на другую работу Моего друга. Как потом мне сказали сведущие люди, в числе кандидатов, была и моя фамилия, в тот же момент зарубленная на корню. Заместителем министра был назначен один из семнадцати начальников треста, подчинённых главку. Как назло, с этим руководителем треста, у меня ранее возникли серьёзные разногласия.
   Примерно за год до указанных событий, по просьбе обкома, я проверял работу наших заводов одной автономной республики. Обком был недоволен показателями одного из этих заводов, которые отрицательно влияли на показатели всей республики. В ходе проверки, мною было выяснено, что плохая работа завода является следствием элементарного нарушения технологического процесса производства, и виноваты в этом основные руководители завода, в том числе главный инженер и главный технолог завода. В этой республике было очень развито выдвижение на ведущие посты национальных кадров, не всегда имеющих необходимую квалификацию. Руководитель треста был также представителем местного коренного населения республики и это он назначил основных руководителей на заводе с низкой квалификацией. Об этом я и доложил второму секретарю обкома, который пригласил меня разобраться в положении дел на заводе. Ещё перед поездкой в обком, начальник треста буквально умолял меня не ставить в таком ракурсе вопрос о причинах плохой работы завода, но я не собирался миндальничать, и доложил так, как считал нужным. На заводе произвели необходимую перестановку кадров и через некоторое время завод начал работать на полную мощность с высокими технико-экономическими показателями. И вот теперь этот руководитель треста, стал заместителем министра и куратором нашей отрасли.  Во истину, пути господни неисповедимы.  Я бы ещё мог понять если бы он блистал знаниями или был бы хорошим организатором, но он ничем не блистал, он просто подходил ЦК партии, а вернее товарищу Чекалину. А это был злопамятный человек и в скором времени я ощутил это на себе.
   Ко всем прочим бедам добавилась ещё и перестройка, начавшаяся в стране. Процесс, как говорится, пошёл, да только не в ту степь. Начались различные реорганизации, перетрубации. Которые запутывали и без того сложные условия выживания производственных предприятий. Так, например, выделенные Госпланом, нашему главку карьерные самосвалы грузоподъёмностью в сорок пять тонн, а в купе с ними и шагающие экскаваторы, каким-то образом, оказались у работников сельского хозяйства. Наши известняковые карьеры оказались на грани остановки, а министерство сельского хозяйства не знало, куда их применить, так как ни одна дорога их просто бы не выдержала.
   Министры менялись через каждые полгода. В стране воцарился хаос и полное безвластие. Она (власть) фиктивно вроде бы была, но фактически ни один вопрос не решался. Действительно процесс развала страны не только пошёл, он просто полетел. Одно безграмотное решение следовало за другим, никто ни за что не отвечал, ни один вопрос невозможно было решить. Уничтожались виноградники, рушились спиртзаводы (хотя большинство их продукции шло не на изготовлении водки, а для технических нужд). Такие решения приводили меня просто в бешенство, а тут ещё Чернобыльский взрыв атомной станции.
   Для десятков тысяч облучённых требовался пектин, для вывода из организма облученных людей солей тяжёлых металлов. ЦК КПСС поставило перед нашим министерством вопрос о строительстве мощного завода по производству пектина. На решение это вопроса было отведено не более года. В министерстве, претворение в жизнь этой животрепещущей задачи, возложили на наш главк, самый мощный из всех.  На совещании министр потребовал в жёсткой форме от начальника главка, чтобы тот освободил меня от всех текущих дел, представив мне тем самым, возможность заниматься только проблемой пектина. Когда начальник главка попробовал возразить, ссылаясь на мою загруженность производством и капитальным строительством, и что решение этих вопросов ему одному просто неподсилу, министр его оборвал на полуслове и предложил своему заму подготовить приказ и поменять нас местами. То есть меня назначить начальником главка, возложив на меня всю ответственность за текущие дела, а начальника главка перевести главным инженером, вменив ему заниматься только пектином. На этом совещание закончилось. Я попросил у министра разрешения остаться на пять минут для согласования какого-то надуманного вопроса. На что он дал согласие. Оставшись с ним наедине, я попросил его отменить своё последнее указание и извиниться перед моим начальником, у которого было больное сердце, и он мог просто свалиться от этого удара. Я пообещал, что буду заниматься и текущими делами и пектином, но решение этого вопроса реально обещаю не ранее как через три года, а не через год, как требовал ЦК КПСС. Я рассказал министру, что ни у нас в стране, ни за рубежом нет сколь-нибудь пригодного регламента по производству пектина. Есть только лабораторные методики, которые невозможно применить для производства пектина в промышленных масштабах. В стране есть маленький цех по производству пектина, но используемая там технология настолько взрывоопасна, что использовать её в промышленных масштабах нереально и небезопасно, а главное нет соответствующего оборудования. Да и цена такого продукта будет соизмерима со стоимостью золота, а выбросы в атмосферу паров этилового спирта способны отравить целую область, так как на изготовление одного килограмма пектина в атмосферу необходимо выбросить более двадцати литров этилового спирта.
На разработку нового технологического регламента производства пектина может уйти неизвестно сколько времени. Даже если через год регламент будет подготовлен, нужно не менее полугода на проектирование завода, и как минимум полтора года на его строительство. И то в лучшем случае, если наука решит проблему технологического регламента производства пектина за один год. Реально пектин можно будет получить только через три, четыре года. Министр остался недоволен моими рассуждениями, но в конечном счёте согласился с ними, попросив всё же ускорить решение всех проблем в более сжатые сроки. Пообещав министру приложить максимум сил для этого, мы расстались.
   Буквально через неделю, я собрал в одном подмосковном санатории, который был свободен, элиту химиков всей страны, которая хоть в какой-то мере была знакома с проблемой пектина. На симпозиум съехалось около пятидесяти докторов и кандидатов наук, которым я рассказал суть вопроса и попросил их помочь, пообещав неограниченное финансирование этой тематики, если у кого-то есть хоть какие-то наработки по данному вопросу. Выступающие доценты, профессора и даже академики только разводили руками. Наша научная элита на данный момент не могла предложить ничего стоящего. Регламента производства пектина не имел ни один из институтов. Ближе всех к решению этого вопроса подошли учёные Украины и Киргизии. Доктор химических наук профессор Ашубаева, пожалуй, имела наиболее перспективные наработки по данной тематике, но до реального воплощения их в технологический регламент было ещё очень далеко. На завершение работ, она просила ещё, как минимум, не менее двух лет.
   Озадачив научных мужей и попросив их держать меня в курсе всех их разработок по данному вопросу, я завершил работу симпозиума.  В тот же день доложил министру о результатах работы симпозиума, чем естественно его только расстроил.
Завотделом ЦК Чекалин, позвонил мне на следующий день и попросил немедленно приехать к нему на Старую площадь. При встрече он потребовал немедленно начать проектирование завода по образцу существующего цеха по производству пектина. Он не хотел слушать мои доводы о нереальности подобного строительства. Спасая одних, мы будем губить других людей возможно в ещё больших масштабах. Мои аргументы он даже не хотел слушать, считая меня саботажником. Мы так и не пришли к единому мнению. Получалось по присказке, пойди туда не знаю куда, принеси то, не знаю что.  Уходя от Чекалина, в коридоре ЦК я встретил работника отдела партконтроля ЦК, у которого не раз бывал на головомойках. Увидев меня, он даже расхохотался.
   -Что голову повесил, Сан Саныч? Неужели досталось крепче, чем от меня?
   Когда я ему рассказал о моих проблемах, он сочувственно похлопал меня по плечу и сказал:
   -Насколько мне известно, на тебя катит бочки новый замминистра. Пока тебе не сломали спину и здесь (он указал на дверь из которой я вышел), и там, у вас в министерстве, мой тебе совет, уходи. Он всё равно тебя скушает, - при этом он махнул головой в сторону кабинета Чекалина.
   Вот такие были мои взаимоотношения с Чекалиным, дедушкой Али. Правда как говориться, что одна беда не приходит. За одной всегда следует другая. Серьёзно заболела моя мама, которая жила в деревне и ни под каким видом не соглашалась переехать жить в Москву. Учитывая свои взаимоотношения с Чекалиным, я плюнул на всё, со скандалом рассчитался с работы, и уехав в глушь, в деревню, как в далекие юношеские годы сел за рычаги бульдозера. Я понял, что не смогу одолеть зав отделом ЦК и в бессилии бросил любимое дело.
Там на родине меня ещё хорошо помнили, и районное начальство хотело меня усадить в кресло директора завода, на котором я начинал свою производственную деятельность. Но я закусил удила, категорически отказавшись от этого, более того, написал заявление о выходе из членов КПСС. В то время, когда я это сделал, ещё невозможно было предвидеть, как повернётся жизнь. Фактически я был одним из первых, кто самостоятельно выбыл из рядов коммунистов. Но последующий развал СССР, отстранение от власти коммунистов, сделали этот поступок рядовым явлением. Многие члены партии сделали точно также, но значительно позже.
    В семье на этот раз с пониманием отнеслись к моему решению, уехать жить с матерью. Все понимали, что бросить мать на произвол судьбы нельзя. Возле больной мамы кто-то должен был находиться.  Мать для меня была святым человеком и, оставить её одну, я не мог.
В деревне я прожил почти четыре года. Это было для меня очень тяжёлым временем. Приходилось, и работать и заниматься с мамой. Готовить еду, чуть ли не ежедневно в домашних условиях делать анализы мочи на содержание в ней сахара и по их результатам изменять дозировки вводимого инсулина. Тогда ещё не было глюкометров, которые определяют содержание сахара в крови. Мама болела очень тяжёлой формой сахарного диабета. А в последние месяцы её жизни, когда она уже была не в силах ходить, мне ежедневно приходилось даже мыть её в ванной, так как она была страшной чистюлей и к тому же боялась появления пролежней. Ни о каких сиделках она даже слышать не хотела. Когда были обострения её болезни, я вызывал на дом врачей из районной поликлиники, где маму прекрасно знали и уважали. Она более сорока пяти лет проработала в одной и той же больнице в качестве старшей медицинской сестры, а фактически все эти годы была заведующей этого медицинского учреждения. Мать, имея за спиной только медучилище, но благодаря обширной практике и постоянному самосовершенствованию, обладала удивительным даром диагностики болезней, и главврачи больницы, а их за период её работы было больше двадцати пяти, в трудных случаях всегда с ней советовались. Мама имела несколько правительственных наград, и даже боевой орден за работу в госпитале во время войны.
   Моё имя в тот период стало в посёлке притчей во языцах. Никто не мог понять логики моего поведения. Предложение стать директором, отверг и вместо этого сел на бульдозер. Про меня ходили сплетни, что меня выгнали с высокого поста, что я разошёлся с женой и так далее. На все эти бредни, я просто не обращал внимания, и постепенно всё нормализовалось. Не смотря на плотный распорядок моей жизни в деревне, я находил время сходить на охоту.  Как и в детские годы, я бродил по любимым местам, уставая до изнеможения физически, но отдыхая душой.  Зачастую ничего не убивал, но с удовольствием бродил с ружьём по живописным оврагам, перелескам, полям и лугам своей детской родины.  А одно место всегда навевало мне мысли о далёком прошлом.  Проходя по отлогой лощине, заросшей редкими деревьями и имеющей удивительно чистый и ухоженный вид, как будто его убирал дворник. Трава была настолько ровной, что казалось её подстригали газонокосилкой. На этом месте я каждый раз ждал, что сейчас раздастся звонкий девичий смех и на поляну выбежит стайка барышень в старинных русских нарядах.  Эта картина преследовала меня всегда, когда я оказывался в этом месте, чем-то напоминающем заветный уголок усадьбы добродушного барина. А однажды на этом святом для меня месте, я увидел спящую стаю одичавших собак, которые стали для местного населения страшным бедствием. Они были намного хитрее волков и зачастую нападали на деревенский скот и безбожно его уничтожали. Людей они не боялись, но и никого не подпускали на выстрел. Эти дикие собаки появились не случайно.  Вокруг нашего села появилось много заброшенных деревень, из которых все жители уехали к детям в город, бросив при этом домашних собак на произвол судьбы.  Собаки сбились в огромные стаи и стали просто бедствием для домашнего скота.  Мне просто дико повезло, что я на них набрёл. В тот раз мне удалось убить двух самых крупных собак, мех у которых был очень красивым.
   В трудах и заботах неспешно текла моя жизнь в деревне. На завод прислали нового директора, которого я знал раньше. Иногда он приезжал ко мне на поля фильтрации, где я чаще всего работал на бульдозере, и советовался по какому-нибудь вопросу, заведомо зная, что я его не пошлю подальше. А однажды попросил помочь в одном деликатном деле. На заводе Госгортехнадзор запретил эксплуатацию выпарного аппарата, который выработал свой ресурс и мог взорваться и убить много людей. Поэтому нужно было его заменить, а для этого был необходим проект, так как подобных аппаратов промышленность уже не выпускала и нужно было подобрать новый типоразмер, а чтобы он нормально работал, требовалось сбалансировать парораспределение всего завода, исходя из тепловой поверхности нового аппарата. Директор  и попросил меня, зная, что я знаком с руководителями проектных институтов, помочь в вопросе разработки проекта на замену выпарного аппарата. Но мои обращения в проектные институты не помогли. Институтское начальство и хотело бы мне помочь, но по закону подлости, в обоих институтах по этой тематике был ограниченный контингент кадров, то есть их просто не хватало, в том числе и из-за ухода в декрет проектировщиц.   А плановых работ было много. Директор одного из институтов предложил, как выход из патовой ситуации, взяться мне самому сделать проект установки выпарного корпуса. Эту идею я в начале, в корне отверг, но родной завод надо было как-то выручать и я взялся за разработку проекта. Меня освободили от работы на бульдозере, выделили кабинет, обеспечили необходимой литературой и я с головой окунулся в расчёты. На всё про всё у меня ушло более двух месяцев. Я даже и не думал, что это так трудно, но понимая степень ответственности, проверял сам себя и перепроверял по несколько раз всё и вся. Кроме теплотехнического расчёта, пришлось делать расчёт материальных продуктов. Кроме этого сделал исполнительную схему парораспределения и к ним расчёт диаметров труб.
   По моему проекту установили новый корпус выпарки и обвязали необходимыми трубопроводами. Подошло время пуска завода и как же я волновался. На кону стояла моя репутация, как инженера, в недалёком прошлом возглавлявшего целую отрасль. Когда завод запустили и выпарка заработала в нормальном режиме, меня буквально захлестнула радость, что я не зря учился и справился с трудной задачей, не имея соответствующего опыта в проектных делах. После этого я вернулся к исполнению своих прямых обязанностей на бульдозере и жизнь пошла по накатанной колее.  Только спустя некоторое время, я осознал глупость своего поступка.  Стоило мне по неопытности в чём-то ошибиться, и завод бы не смог работать и тогда бы выплыло, что виновата выпарка, которую я проектировал. Неработоспособность завода потребовала бы переброски миллионов тонн сырья, отправки персонала в неоплачиваемые отпуска.  Фактически это было уголовное дело с непредсказуемым концом и для меня и для директора.
   Через три с половиной года, мама, к сожалению, умерла. Все мои попытки облегчить её жизнь, привлечение лучших врачей района, в какой-то мере продлили её жизнь, но не смогли уберечь от смерти.
Похоронив маму, я вернулся в Москву. Помня свой последний разговор с министром перед отъездом в деревню, в котором тот упрекал меня за необдуманность поступка, я не стал обращаться в своё родное министерство, а устроился на работу рядовым инженером в отдел главного механика на предприятие химической промышленности, расположенное рядом с домом. В третий раз я начинал свою трудовую деятельность с нуля, с самых низов производственной карьеры, с должности обыкновенного рядового инженера.
    В один из первых моих дней работы на новом месте, к нам в отдел зашёл главный инженер предприятия и предложил мне пройтись по заводу вместе с ним. Вероятно, главный инженер хотел поближе со мной познакомиться и узнать, что за птицу он взял на работу.  Проходя по заводским цехам, главный инженер рассказывал про химические процессы, происходящие в отдельных реакторах, сетовал о несовершенстве технологического процесса. Также много внимания уделял оборудованию цехов, его достоинствам или недостаткам, всё время, задавая вопросы, понятно ли он объясняет. В конце обхода завода, он пригласил меня в свой кабинет и попросил поделиться своими впечатлениями. Я сознательно не хотел этого делать, но он так настаивал, что я сдался.  Я честно сознался, что завод произвёл на меня удручающее впечатление, вероятнее всего он ни разу не реконструировался с момента строительства. На заводе используется морально устаревшее оборудование. Например, вместо десяти вакуумных насосов, которые стоят на данном заводе, можно поставить два мощных насоса в титановом исполнении, которые и более надёжны и более долговечны. Отметил также, что на таком опасном производстве, где в огромных количествах используется водород, очень примитивная система защиты от возможных взрывов, способных стереть с лица земли жилые дома в радиусе пятисот метров. В течение получаса я высказывал свои замечания по технологическим цепочкам отдельных цехов, которые можно легко упростить и усовершенствовать, что даст значительное увеличение производственной мощности, и выход готовой продукции из того же количества сырья.
   -Так вы значит, хорошо знакомы с нашим производством?
   -Нет, впервые увидел, но там, где я до этого работал, используются подобные процессы и аналогичное оборудование, только во много раз мощнее и энергонасыщеней, чем у вас. Например, на ваших компрессорах стоят электродвигатели максимальной мощности пятьдесят киловатт, то у нас пятьсот киловатт. На вашем оборудовании максимальный размер шарикоподшипников триста миллиметров, то в нашем производстве использовались шарикоподшипники  диаметром более метра и весом около двух тонн. У меня впечатление, что я попал на карликовый заводик. Только не спрашивайте, почему я теперь не работаю в родной отрасли. Это отдельная история.
   -Я вас понял, очень рад с вами познакомиться, попытаюсь использовать ваш потенциал знаний.
   Спустя два дня, главный инженер вновь вызвал меня в один из цехов. Там вышел из строя реактор, который, оказывается, выходил из строя каждые три месяца. Он попросил меня дать заключение о причинах его систематического выхода из строя. Это был своего рода экзамен. Спустя полчаса, исследовав досконально устройство реактора, я спросил, кто проектировал один из его узлов. Мне объяснили, что это спроектировали в заводском конструкторском бюро. Я попросил пригласить проектировщиков, и молча показал им их детище. Начальник бюро покраснел как рак, а я попросил быстро изготовить по моим чертежам необходимые детали, благо на заводе имелась такая возможность. На другой день они были готовы и их поставили в реактор. Больше этот реактор не выходил из строя до его полного списания. Об этом мне сказали спустя много лет работники завода, когда я случайно их встретил и поинтересовался этим реактором.
   Дальше в лес, больше дров. Дальнейшая моя работа складывалась по этой поговорке. То меня просили наладить немецкую автоматическую линию по производству алюминиевых тюбиков, то отремонтировать мощный пресс. Для меня это были детские игры, а мне хотелось серьезной интересной работы. Я очень скучал по своей трудной, но захватывающей работе.
    С моим приходом на завод, главный инженер ввёл новое правило. Если кто-то из работников завода предлагал что-то усовершенствовать, то главный инженер посылал его ко мне, чтобы я разобрался с этим предложением и завизировал его.  Без моей визы ни одно рацпредложение не проходило. Многих на заводе это выводило из себя.  Получалось, что даже не главный механик, а рядовой инженер должен рассматривать и решать судьбу нововведений.  Спустя какое-то время все привыкли к этому. Да собственно и бунтовать то было нечего, все мои замечания только улучшали их предложения и все стали это понимать. Мой авторитет, безусловно, нервировал главного механика, в подчинении которого я находился. Но поделать он ничего не мог, так как стал понимать, что если он начнёт давить меня, то его просто уберут, или поменяют нас местами.
   На химзаводе я проработал чуть больше года, а затем меня сманил к себе старый школьный друг, который решил организовать торгово-промышленную фирму. Мой школьный друг работал ранее заместителем директора одного очень крупного завода, который делал продукцию на оборонный комплекс. Денис имел огромные связи во всех ведомствах, которые располагали материальными ресурсами. Пользовался он авторитетом и в своём министерстве, где имел покровителя в лице заместителя министра, который и помог ему организовать собственную фирму. В том числе выделил помещения под офис непосредственно в здании министерства, а также спонсировал первоначальный капитал. Но сделано это было через одну министерскую фирму, находящуюся на периферии, в Сибири. Всё было сделано так, что ни одна проверка не нашла бы нарушение финансовой дисциплины.
   Фирму создали довольно быстро. В те времена, начала рыночных отношений, это было пустяшным делом. На первое время занялись куплей продажей, чтобы нарастить оборотный капитал. Помог естественно всё тот же замминистра, который предложил отправить за бугор ряд дифицытных материалов. Покупатели нашлись моментально. Материал отгружался вагонами в Калининград на подставную фирму, которая тут же отправляла его за бугор. За посредничество приходилось платить, но работать напрямую было опасно. Все операции с таможней, опять же через подставных лиц, решались без проволочек. Канал сбыта работал как швейцарские часы, без сбоев.  Финансовое состояние фирмы стало улучшаться с каждым днём. Правда, приходилось делиться с замминистра, но делалось это опять в виде оплаты за солярку, или авиабилетов в Америку, где он купил ранчо. С юридической точки зрения закон не нарушался. Страну грабили со знанием дела и обходя несовершенные законы. У всех работников фирмы появились автомашины.
    В тот период начала перестройки и развала СССР, склады сбытовых организаций различных министерств и ведомств ломились от запасов производственных материалов. Вот этими-то материалами, которые в былые времена были фондируемыми, а теперь практически стали бесхозными, и занималась наша фирма. А таких фирм, только в здании министерства, было множество, а по всей России образовалось неисчислимое количество. С благословения руководства министерств и ведомств, за определённую мзду, можно было купить за бесценок чего угодно и сколько угодно, в том числе стратегическое сырьё, медь, никель, кабельную продукцию, нержавеющую сталь, в общем, всё, что раньше было на строжайшем учёте. В стране началось массовое разграбление богатств. Появлялись фирмы однодневки, которые что-то прокручивали и тут же исчезали. Поймать кого-то в этой государственной неразберихи было просто невозможно. Криминал пух как на дрожжах. На, не праведным путём, нажитые капиталы, тут же покупались промышленные объекты, заводы и фабрики, причём всё это скупалось за счёт взяток за бесценок. Чиновники всех уровней почуяли настоящий вкус денег и пустились во все тяжкие.  Взятки стали брать везде, от детского сада, где нужно было устроить ребёнка, до государственных структур всех уровней.  Получение любого вида согласования, подключения к инженерным сетям обрастало такими поборами, что любой, даже здравомыслящий человек, понимал, что без взяток и воровства в нашей стране жить стало невозможно.  И это всё узаконил первый президент, а те кто его сменил, окончательно взяли на вооружение, прикрываясь при этом пустой болтологией. Руководство страны раздавало суверенитет, кто сколько может взять.  И его брали только затем, что б иметь доступ к материальным ресурсам, чтоб легче воровать.
И волею судьбы мне приходилось в этом участвовать. Сердце кровью обливалось. Было страшно обидно за державу. Моя честь и совесть бунтовали каждый день. Не проработав и года, я ушёл из фирмы. Мой друг на меня обиделся, что я его бросаю в такое время, когда можно обогатиться за короткое время. Но это было не для меня. Кроме головной боли, бизнес мне ничего не дал, кроме злосчастного москвича, который больше стоял в ремонте, чем ездил. Вот его-то я и переделал с сыном.  Что было не под силу целой отрасли, мы сыном смогли сделать в домашних условиях, как говорится на коленях. Мы ничего не изобретали, просто использовали опыт, описанный в журналах и специальной литературе.  Мы с сыном купили на развалах всё необходимое и установили на машину.
   А жизнь продолжалась. На что-то надо было жить. Вновь, в который раз, встал вопрос о трудоустройстве. Только теперь сделать это было крайне трудно. Промышленное производство в стране, благодаря высшему руководству страны, повсеместно замирало. А те предприятия, которые если и не прекратили свою деятельность то работали, еле сводя концы с концами. На нищенскую зарплату на производстве стало невозможно жить. Да и эти нищенские пособия, не выплачивались порой по полгода. Инженерный труд полностью обесценился. Будь у тебя хоть пять пядей во лбу, честным трудом стало невозможно заработать на хлеб с маслом. Чтобы хоть как-то прожить, всё население страны бросилось воровать. Русский народ привык к невзгодам, привык надеяться только на себя, поэтому изобретателен, как ни одна другая нация. Кто имел хоть какой-то доступ к лесу, стал воровать древесину. Кто разбирался хоть чуть-чуть в электричестве, так те искусственно обесточивали линии электропередач, снимали провода с действующих линий электропередач, переплавляли их и сдавали в пункты скупки цветного металла, которые пооткрывались чуть ли не в каждой деревне. А в это время руководство страны пело и плясало, опьянённое властью, а вернее полным безвластием.  Очень показательна история нашего лесника, которая красочно иллюстрирует времена становления рыночных отношений.
Пользуясь неразберихой в местном лесничестве, наш герой нанял лесовоз и отвёз в Москву несколько десятков кубометров украденного леса, где выгодно продал.  Затем на эти деньги купил себе лесовоз и стал уже легально вывозить лес из местного лесхоза на столичные строительные рынки.  При этом он за бесценок покупал лес и втридорога продавал его в столице. В Москве у него появились свои люди, заинтересованные в дешевом лесе.  Со временем наш лесник стал ездить на «Лексусе», а руководители лесхоза еле наскребали деньги на зарплату.  И это типичный случай, как на неправедно полученные первоначальные капиталы, они разворачивали своё дело.
    Государственную думу страны в большей степени беспокоили вопросы флага и гимна страны, а не то, что материальные ресурсы и награбленный капитал уплывает за границу. Решение важных для экономики страны законов, с моей точки зрения, специально оттягивалось на неопределённое время, чтобы все успели отрезать приличный кусок государственного пирога для себя. Было смешно смотреть на драки в думе из-за глупых, надуманных проблем. Но драки драками, а себя в думе не забывали и сделали такую зарплату, что ей богу мне было за этих слуг народа стыдно. Из некогда мощной державы, страна превращалась в сырьевой придаток развитых стран. Наука умирала на корню. Начался интенсивный отток научных кадров за рубеж. Богатейшая страна благодаря бездарному руководству, превратилась в нищую колонию, куда сбывали залежалый товар развитые страны. Руководить страной стали по зарубежным подсказкам, суть которых сводилась только к одному, ещё больше обанкротить Россию, поставить её на колени и расчленить на мелкие республики. Я не знал, куда мне податься, где найти приличную работу и как заработать на кусок хлеба для себя и семьи.
     Как всегда помог их величество случай. Как-то мне позвонил мой двоюродный брат и, зная, что я сижу без работы, предложил в буквальном смысле пошабашить. Нужно было для одной «новой русской» сделать электрику в новостроящемся коттедже, которых в последнее время появилось множество, как грибов в дождливое лето. За неделю работы обещали заплатить сумму соизмеримую с моей обычной месячной зарплатой. Ничего другого на горизонте не было, и я дал согласие на эту шабашку.