Не дружите с крокодилами!

  —Деда, пойдем на улицу, погуляем!
   Я сидел в кресле перед телевизором и никуда идти не собирался. Шла очередная серия глупого фильма, и я в очередной раз издевался над собой, что смотрю такую чепуху. И продолжал смотреть. В мыслях сравнивал телевизор с ненасытным гипнотизером — крокодилом, пожирающим наше, такое дорогое, время. Если хорошенько разобраться, то окажется, что солидный кусок отпущенной нам жизни на Земле уже проглочено этим крокодилом. И... продолжал смотреть. Мне бы вот прямо сейчас встать и заняться чем-то полезным, тем более вот Артёмка зовет погулять. А вообще-то, почему он зовет? Он уже не маленький, пятый год пошел, должен сам находить себе занятия. Хотя, конечно, гуляет он и один, и друзья у него на каждом шагу, и так порой разгуляется, что не дозовешься домой.
   А иногда на Артёмку что-то находит. И тогда я слышу такое знакомое: «Деда, пойдем погуляем!» А мне сейчас так не хочется идти куда-либо. И даже не в телевизоре дело. Просто — сегодня выходной, хочется отринуться от этой постоянной суеты, спокойно посидеть, ну и пусть еще кусочек времени будет потерян.
   —Деда, пойдем, а?..
   Во мне растет внутреннее сопротивление, я уже подыскиваю слова, которыми сейчас убедительно разъясню Артёмке, почему не могу пойти с ним — и вдруг вижу такие просящие его глаза, он потихоньку сжимает мою руку. Во мне что-то переворачивается, и я, почти неожиданно для самого себя, подаю команду:
   —Пять минут на сбор!
   —Есть пять минут! — радостно кричит Артёмка и мчится в коридор одеваться.
   А на улице — зима. Она пришла ровно в назначенный срок, первого декабря. Небольшой морозец и много снега. Дороги уже расчищены, на снеговой куче хохочет, кувыркаясь, детвора. Артёмка рванулся к ним, но я его остановил:
   —Сюда мы успеем. Давай, пока не поздно, сходим на речку — посмотрим, что там.
    Мне очень хочется узнать, как там лед, готов ли принять на себя ненормальных людей. Я тоже ненормальный. Даже очень. Но ничего с собой поделать не могу. Подниматься под выходной среди ночи, напяливать на себя кучу одежды, брать гору всяких приспособлений, неведомо как добираться до пруда, прокрутить сотню лунок ради того, чтобы вечером, едва волоча ноги, нести домой десяток мизерных рыбок, — это никакой логике не поддается. Идешь, вернее — скребешь ногами по земле, ругаешь себя последними словами, и даешь очередное — очень твердое слово — всё, завязал! На рыбалку больше ни шагу! Но такой решимости хватает максимум до среды, и ты вновь ждешь выходного.
   —Деда, а где чичение? — Артёмка стоит на берегу и недоуменно смотрит на меня.
Я смотрю направо, налево. Так и есть. Сидят уже! Трое, поодиночку, недалеко от берега.
   —Пойдем, покажу, где твое течение, — говорю я Артёмке и направляюсь к этим троим.
   —Не подходи! — кричит один, но я и не собираюсь. Я вижу: лёд совсем тонкий, он прогнулся, и под рыбаками — вода.
   —Вот оно, Артёмка, течение. Оно теперь подо льдом до весны.
   Нет, лёд еще не готов. Если будут морозы градусов десять, то к следующему выходному...
   А погода сказочная. Выглянуло солнце — и всё преобразилось. Снег засверкал тысячами огоньков, мягкие тени легли за каждым бугорком, за каждым кустиком. Деревья в белых шубах, кажется, любуются сами собой. Нет, все-таки неотразима зима своей холодной красотой! И как это можно сидеть сейчас дома? Так и хочется закричать: «Люди! Выберитесь из своих раковин, встряхнитесь, вдохните в себя эту чистоту! Не дружите с крокодилами: они очень коварны!»
   Возле дома Артёмка сразу помчался к снеговой горе. «Деда, я высокей тебя!» — слышу я сверху, и вижу как он кубарем скатывается вниз. Вскакивает — и снова вверх, в гущу таких же как он, кричащих, пищащих, смеющихся артёмок. Наконец он подбегает ко мне. Весь в снегу, руки голые, пробую — горячие, от них даже пар идет.
   —А варежки где?
   —В кармане! Деда, я тебя в снег свалю!
   —Артёмка, прекрати. Я не хочу в снег.
   —А я хочу! — кричит он и толкает меня в сугроб.
   —Ах, так! Хочешь? — я осмотрелся. Вдоль дорожки длинный сугроб.
Снегу, наверное, — мне выше колен. Я беру Артемку, поднимаю и швыряю его прямо в эту гору. Он шлепается, с головой зарывается в снег, потом, барахтаясь, выбирается на дорожку и бежит ко мне.
   —Деда, еще!
Бросаю его еще. Летит как лягушонок, скрывается в сугробе, выгребается оттуда и снова — ко мне:
   —Еще!
   Возле нас стоят люди и от души смеются. А он — еще да еще. Наконец не выдерживаю я:
   —Хватит, Артёмка. Видишь — уже вечер, домой пора.
   —Ну последний-последний раз.
   Бросаю его последний-последний раз, снега с шубы, штанишек, валенок уже не стряхнешь, он прилип и висит сосульками, дома нам достанется, но мы довольны. Мы идем по дорожке, я запеваю нашу с ним песню:
          -На небе месяц, на небе ясный...
          -На небе звездочки горят, — подхватывает Артёмка. Слов мы больше не знаем, но нам и этого достаточно. И мне так легко и чисто! Спасибо тебе, Артёмка, что подарил мне замечательную прогулку! Что не дал тому крокодилу в полированном ящике проглотить сегодняшний такой прекрасный вечер.