***

  На платформе железнодорожной станции «Кушелевка» неподалёку от меня остановилась девушка невысокого роста. Тень под накинутой на колонны крышей постепенно уменьшалась, и заходящее сбоку солнце оставляло лишь широкую тёмную полосу вдоль колонн. Она поставила свою сумку, затем походила вокруг неё, и обратилась ко мне, указывая пальцем налево:

  — Вы не знаете, сейчас поезд в ту сторону пойдёт?
  — Нет, – сказал я, указывая в противоположную сторону, — в другую.
  — Вы имеете в виду… – задумалась она. — А в какое время пойдёт та электричка, про которую вы говорите?
  — Двадцать… двадцать один девятнадцать.
  — А…

Она достала телефон и стала кому-то звонить.

  — Ты почему сказала, что электричка пойдёт направо? Та электричка, которая должна пойти в «моё» время, идёт налево. А ты сказала… Хорошо, а что должно быть на ней написано? Ну, на кабине надпись, куда она едет. Невская Дубровка? Ладно, спасибо. Пока.

  С полминуты она размышляла, но ей не давала покоя неопределённость.

  — Извините, – спросила она меня снова, — а направление у той электрички, про которую вы говорили, — Невская Дубровка?
  — Да, Невская Дубровка.

  Теперь можно и покурить. Она отошла и встала позади меня рядом с колонной. Возможно, она не хотела мне досаждать дымом; и это было весьма предупредительно с её стороны.



  В вагоне поезда я занял место напротив мамы с ребёнком. Малышу было не больше двух лет, и он сидел, прижавшись к маме; она, молодая, красивая, спокойная и рассудительная, придерживала его. На станции «Пискарёвка» в вагон зашёл целый зверинец: двое мужчин с собакой, а за ними женщина с кошкой в корзинке, — все прошествовали мимо. Они уже хотели было сесть рядом с нами, так как у нас было просторнее всего, но мужчина, державший собаку, ответил:

  — Нет, здесь ребёнок.
  — Ну и что!

  Вскоре в начале вагона послышалось хлопанье дверей.

  — Сейчас тетя придёт, будет билеты проверять, – сказала мама ребёнку и дала ему в руку билет. Он приподнялся со своего места и стал протягивать билет мне. — Нет, это дядя. Сейчас тётя придёт, – ответила ему мама и взяла его на колени, а он по-прежнему смотрел непонимающим взглядом, всерьёз намереваясь отдать мне свой билет.

  Тётя пришла, но чуть позже. К нам подсела ещё одна мама с ребёнком. Женщине было гораздо больше тридцати, да и мальчик был позврослее, ему было лет пять. Отец мальчика с большущими сумками расположился неподалёку.

  Кассир-контроллёр проверила у нас билеты и пошла дальше.

  — Не выбрасывай билетик, он нужен, – сказала старшая мамаша своему мальчику.  — Его все хранят.
  — Все хранят?
  — Да, посмотри, все.

  Конечно, все. И тут я достал из своего студенческого билета стопку накопившихся за последние два месяца билетиков. Их было необходимо сложить поаккуратнее, один под другим, иначе они рисковали разлететься в разные стороны. A propos, пускай ребёнок учится, как надо хранить билеты, у меня дома таким образом в коробочке их скопилось около восьмисот.

  — Не надо сюда вставать, – сказала мама мальчику. — Во-первых, здесь сидят люди. Во-вторых, ты будешь пачкать ножками.

  Я отвернулся от окна и осмотрелся вокруг. Как же это поэтично! Эти два предложения непременно надо записать, подумал я, и достал свою потрёпанную тетрадь для лирических записей. К счастью, помимо бумаги у меня с собой оказался и карандаш, а из тетради вдруг вылетел маленький листочек с примером перемножения трёхзначных чисел по усовершенствованной методике, берущей своё начало от Трахтенберга. Чёрт возьми, это даже занятно, как в моём портфеле всё перемешалось. Для конспирации я положил этот листочек на сиденье подле себя. Пусть люди думают, что я математик.

  — Мам, а как окно открывается? – спросил мальчик.

  — Тяжело, тебе не открыть, – без зазрения совести ответила мамаша, хотя окно было открыто. Или же она имела в виду, что открыта лишь форточка сверху, а само окно прикручено намертво и именно поэтому открыть его нету никакой возможности? Я ничего не понял. Тем временем молодая мама с ребёнком встали и потихоньку ушли. Мамаша подвинулась поближе к окну, мальчик сел у окна сбоку от меня, а отец пересел и занял место напротив меня. Ребёнок тем временем обнаружил, что...

  — Мам, окно открыто! – радостно закричал он.

  — Конечно! – ответила мамаша.

  — Молодец! – с иронией заметил отец.

  Чертовщина, подумал я, и стал записывать ключевые моменты открывшихся передо мной истин. Чтобы отец мальчика не заметил, что я записываю, я держал тетрадь как можно вертикальнее, а для удобства письма подложил под неё зачётную книжку в твёрдом переплёте. Пока я был занят всем этим, не заметил, как мальчик взял мой маленький листик, заинтересовавшись математическими записями.

  — Не трогай, это дяди.

  Я уже хотел было сказать, что он мне не нужен, но как только я повернулся к нему, он резко положил лист на место.

  Долгая поездка утомляет; мальчик стал выкрикивать однообразные фразы.

  — Мам, когда приедем? Мам, когда приедем? Мам, когда приедем?
  И после паузы:
  — Леденцы хочу.
  <…>

  Так закончился вечер пятницы, когда я всё-таки оставил в электричке свой листок с арифметикой. На дворе был день летнего солнцестояния, — день, когда ночь самая короткая, а день — самый длинный...