два часа

Он думал, что самое страшное позади – что те два часа унесли с собой самые страшные минуты его жизни, что там, в полупустой квартире, где все его внутренности, все его чувства были на виду, где он вновь почувствовал это унижение: когда ты раздет и вывернут наизнанку, и все смотрят на тебя и только жалеют тебя, жалеют, как грязного оборванца, валяющегося у станции метро. Он помнил, как тяжело давался ему каждый шаг, как долго он не мог выйти из квартиры, как он захлебывался в рыданиях, а ключи падали и падали у него из рук, как он боялся идти по улице, как он не мог ни на кого смотреть. Он несколько раз садился на пол, смотрел на пустую комнату. Он не мог понять, точнее – у него никак не укладывалось в голове – ведь совсем недавно здесь было все по-другому, и он был здесь не один. Он никак не мог понять, что теперь он один.
Вот и теперь, месяц спустя, эти два часа никак не заканчивались. Было то пять ровно, то пять двадцать, сколько бы он не смотрел на часы – два часа никак не проходили, и не наступала та новая жизнь. Не проходила тоска, сердце не разжимали тиски. Он снова и снова чувствовал, как его тело тяжелеет, и опускался где попало – то на стул, то на кровать, то просто на пол и подолгу сидел и слезы лились из его глаз, мир исчезал, и он снова и снова чувствовал, что должен подойти к двери и открыть её. Но он не мог встать. Он не мог открыть чертову дверь. Он не мог.