Урюпинск - ктб - начопер мсд 1969 - 1974 годы
Наш отдел постоянно трудился над разработкой планов боевой и политической подготовки дивизии, разрабатывал тактические учения, командно-штабные тренировки с частями, участвовал в их проведении. Штаб дивизии участвовал в командно-штабных тренировках проводимых штабом СКВО. Участвовал в проверках боевой подготовки в наших частях, штаб дивизии также сам учился, стрелять, водить автомобили, кому положено, танки. Однажды ночью на зачетном вождении, я вел танк по трассе танкодрома, надо было уложиться на отлично, поэтому я выжимал из старенькой пятьдесятчетверки, все, на что она способна. Снежная дорога была укатана танками, я уже видел огни вышки и в это время почувствовал, как мой танк, подпрыгнув на бугорке, взлетел над дорогой, и, пролетев несколько метров, всей своей тридцатитонной массой плюхнулся на трассу. От этого удара, я почувствовал, что мои позвонки едва не вылетели из своих мест, но боли сразу не почувствовал, и помчался к финишу. Получил оценку «хорошо», до «отличной» не хватило несколько секунд, и вот только тогда почувствовал тупую боль в пояснице. Врач выписал мне какую-то мазь и через несколько дней боль исчезла. Работающие у нас, да и во всей Советской армии, девчата-телефонистки, года два назад были призваны на действительную срочную службу, и обязаны были носить военную форму. Вначале они стеснялись, для них эта форма, была необычна, т.к. после войны до начала 70-х годов, женщины в наших Вооруженных силах женщины не служили. В связи с возникшим демографическим кризисом в стране, нашим правительством было принято решение о призыве женщин на военную службу, на должности не связанные с выполнением боевых задач и охраной военных объектов. Наши девчата держали форму на работе и, придя на дежурство, переодевались. С ними проводились занятия по строевой подготовке, и другим общевоинским дисциплинам. Согласно уставу, они должны были отдавать честь старшим по воинскому званию первыми, они же просто здоровались при встрече, игнорируя устав. Как-то я, идя по двору штаба в магазин, встретил самую бойкую из телефонисток, она прошла мимо, поздоровавшись со мной. Я решил повоспитывать ее, и остановил ее вопросом:
- Катя, ты почему не отдала мне честь? Катя, нисколько не смущаясь, бойко ответила: - Товарищ майор, я свою честь давно отдала, и, притом, другому. Я опешил, не зная, что сказать, а она, повернувшись кругом, пошла на узел связи. После этого, я уже не делал девчатам подобных замечаний. В октябре 1971 года мама прислала письмо, что папа лежит в госпитале и у него обнаружили рак желудка. Папу хотят выписать домой, так как лечить уже поздно и бесполезно, но он не знает, что у него рак, ему сказали, что у него язва желудка и назначили обезболивающие уколы. Я, получив письмо, пошел к Шипилову отпрашиваться, в отпуск по семейным обстоятельствам, так как оче-редной отпуск я уже отгулял. Тот, скрипя зубами и ворча, что много работы, а я собрался в отпуск, лишний раз погулять, все же подписал мой рапорт, когда я показал ему мамино письмо. Приехав домой, я сразу же с мамой поехал в госпиталь. Папа очень обрадовался, увидев меня, и с радостью согласился уехать домой, чтобы лечиться дома, под присмотром родных и медсестры, которая будет его ежедневно навещать. Папа почти не вставал с кровати, кроме, как в туалет, постоянно приходила медсестра и делала уколы морфия, когда у него были приступы болей, другие препараты не помогали. Навещали его и друзья, старички, кто еще мог ходить. Он жаловался мне, что у него стали совсем худые руки и ноги, а живот, наоборот, полнеет, и он не понимает, что же это за такая язва желудка, от которой растет живот. Я, как мог, утешал его, что может быть, он потихоньку поправится, и эти боли, может быть, скоро уменьшатся, а практически я ничем ему помочь не мог. Сдерживая слезы, я старался побыть подольше рядом с ним, пока он не засыпал от усталости и слабости. Десятидневный отпуск мой закончился и я с тяжелым сердцем уехал домой. Моя Галочка в октябре, устроив Олежку в ясли, пошла на работу в Детскую поликлинику. В Урюпинске с работой было сложно, городок небольшой, все должности были заняты, ее приняли на временную работу. Так она работала три месяца, потом ее по бумагам увольняли, что-бы на следующий день опять принять на три месяца, потом проделывалось, та же процедура еще через три месяца, и так она работала в Детской поликлинике до июня 1972 го-да. На ее плечах уже было трое мужчин, всех надо было накормить, напоить, отправить, кого на работу, кого в школу, кого в ясли, потом вечером опять накормить, проверить уроки, повозиться с малышом, и не забыть про мужа. Как она успевала все делать, не представляю, только сейчас осознаешь, что как мало ценил то, что рядом с тобой находился такой родной, заботливый человек. Прости меня, моя родная! Я мало что помогал делать по дому, находясь с утра до вечера на работе. Наш сосед Павел Моисеевич к этому времени, уволился из армии и пропадал летом на даче, а осенью и зимой что-то мастерил дома. Он был веселым, гостеприимным хозяином, он с уважением относился ко мне и моей семье. Я иногда помогал ему, заказывая для него грузовую машину, чтобы он мог отвезти какое либо имущество на дачу. Он у себя дома потихоньку, для себя, делал самогон, почему я знаю, он иногда приглашал меня на дегустацию. Чтобы моя Галка не заподозрила, что он приглашает меня выпить, он, заходя к нам, просил у нее меня, помочь передвинуть у него дома мебель. Я, зайдя к нему, сразу интересовался у него, где и что двигать, но он заводил меня на кухню, махнув рукою, как бы говоря, потом. В кухне на плите стояла большая кастрюля, как он объяснил, с кипящей брагой. На ней стоял таз с водой, для охлаждения пара, который соприкасаясь с холодным дном таза, конденсировался в спирт, капающий в миску, стоящую на металлической подставке внутри кастрюли. Чтобы вода в тазу не нагревалась от пара, в таз по шлагу, надетому на водопроводный кран поступала холодная вода, а из таза, тоже но по другому шлангу, теплая вода выливалась в раковину. Для предотвращения выхода пара в щель между кастрюлей и тазом, был про-ложен мокрый тряпичный жгут. Пока шел процесс получения «первачка», Павел Моисеевич достал литровую банку с жидкостью коньячного цвета, это был «продукт» двух недельной давности. Как объяснил сосед, он был настоян на шиповнике и боярышнике, с добавлением чуть-чуть корицы и чайной ложечки растворимого кофе. Он налил по рюмочке, и мы выпили «за здоровье». Напиток по вкусу напоминал коньяк, и обладал большой крепостью. Закусив лимончиком, Павел Моисеевич налил в столовую ложку свой напиток и поджег его, синее пламя, извиваясь, через минуту уничтожило содержимое ложки, без остатка. Выпив еще рюмку, я почувствовал, что хмелею, и, поблагодарив соседа, пошел домой. Моя Галя, в этот раз ничего не заметила, но когда передвижка мебели повторилась через два-три дня, и потом еще раз, она, усомнившись, решила проверить, что мы там двигаем, и застала нас на кухне, с рюмками в руках. Больше мы «мебель не передвигали», хотя иногда на праздники он зазывал меня на дегустацию. Немного расскажу о рыбалке в Урюпинске, куда я, несмотря на постоянную загрузку работой, иногда вырывался. Чаще это были выезды в составе рыболовного коллектива, но иногда и ловил самостоятельно. О рыбалке в Урюпинске можно было написать целую книгу, но расскажу о нескольких запомнившихся случаях. Река Хопер, чистейшая из всех, знакомых мне рек, где я рыбачил, она не знает промышленных стоков. Ее пойма изобилует большим количеством небольших речек, питающих ее, а также обилием стариц, ериков, озер, заливаемых водами Хопра, при весеннем половодье, обновляя рыбье поголовье. Больше всего мне нравилось рыбачить зимой, когда по льду можно добраться до любого места на водоеме. Однажды зимой, выехали коллективом на речку Тишанку, впадающую в Хопер. Народ разошелся по Тишанке, ища ямки, в которых могла стоять рыба. Я тоже походил, но потом вернулся к устью, где Тишанка сливалась с Хопром. Там уже сидел наш сверхсрочник, и я сел между ним и берегом. Это было уже ранней весной, пригревало солнышко, кое-где появились проталины, а на льду, к средине дня появлялись небольшие лужи. Вначале клев был слабый, клевали изредка небольшие окушки - матросики, я, было, собрался уходить, но тут почувствовал удар, кивок согнулся вниз, и я ощутил тяжелые рывки. Потихоньку, вытягивая леску, подтащил рыбу к лунке, и на лед вывалился окунь грамм на 300, сверхсрочник поймал небольшого судачка, и тут началось, я таскал окуней, а он судачков. Видно рыба пошла стаями на свежую воду Тишанки. По моей просьбе мы поменялись местами, и я вытащил несколько судачков, а он окуней. Внезапно клев прекратился, видно рыба или прошла, или ушла обратно в Хопер. Мы все вернулись с отличным уловом. Как-то зимой, после первых морозов, снег еще не выпал, было воскресенье, и я решил сходить на другую сторону Хопра. Там в лесу, недалеко от деревянного моста, который каждый год, обязательно сносился паводковыми льдинами в половодье, был большой старый рукав реки, который не соединялся с Хопром, но каждый год, во время паводка, заливался разлившейся водой. Мост, после паводка, каждый год власти восстанавливали снова, т.к. на той стороне реки летом оборудовался городской пляж, а за лесом, километров в двух – трех, стояла деревня, и многие люди, жившие в ней, работали в городе. Я был в танковом теплом комбинезоне, меховых сапогах, в кармане, была складная зимняя удочка, коробка с блеснами и мотыльница с мотылем. Кроме этого у меня была также складная пешня в чехле, которую я нес на ремне за плечом. На старице уже стоял лед, но он был еще тонковат, где-то 4 – 5 см. На льду, прозрачном как стекло, рыбачили два пожилых рыбака. Я, для верности, с размаху попробовал пешней пробить лед, он не пробился насквозь, значит можно идти вперед, соблюдая осторожность Рыбаки, сказали, что пока ничего не поймали, за исключением одной сорожки. Я прорубил лунку посредине старицы и попробовал ловить на мормышку, поклевок не было, перешел на другое место, результат тот же, правда, что-то вроде поклевки я видел, но не успел подсечь. Тогда пошел поближе к берегу, где сквозь лед просматривалась трава. Я подцепил блесну и стал играть ей у травы, ничего, перешел на глубину, и вдруг, поклевка! Подтягивая леску, чувствовал, несильные рывки, а потом леска внезапно ослабла, небольшой щуренок рванул из глубины вверх, влетел в лунку, подскочив, трепыхаясь, вверх ото льда, где-то на полметра, выплюнул блесну и, перевернувшись, головой вниз, булькнул прямо в лунку. Я, опешив от такого финта, даже не успел ногой прикрыть лунку. Рыбаки, чуть раньше, пошли по старице, один сел метров 100 от меня, а второй, подался почти в конец, я остался у своих лунок. Минут через десять, вытащил хорошую щуку, где-то чуть больше килограмма. Потом долго клева не было, я менял блесны, мормышки, безрезультатно. Я вернулся на лунку, где у меня была осторожная поклевка, поработав, безрезультатно, мормышкой минут, пять, положил на лед удочку, вывесив мормышку над дном, и закурил. Смотрю сторожок удочки приподнялся, я быстро нагнулся и, схватив удочку подсек. Внизу я ощутил мощные толчки, боясь, что рыба может оборвать тонкую леску, я стал медленно поднимать ее вверх к лунке, сдавая леску при рывках. И вот подвожу рыбину к лунке, вижу, что это здоровый карась, его морда чуть вошла в лунку, я схватил его за нее, держу, чтоб не сорвался, а сам огляделся, ища пешню, она лежала у другой лунки, метрах в пятнадцати от меня. Тогда я стал звать мужика, который сидел, не очень далеко, спиной ко мне. На мои крики тот никак не реагировал, и продолжал спокойно ловить, дергая блесну рукой. Тогда я стал свистеть, и свист услышал рыбачивший в конце старицы, второй рыбак, и оглянулся, я призывно замахал рукой и он побежал ко мне. Сидящий спиной ко мне рыбак, увидев, что его товарищ бежит, встал и оглянулся, увидев, что я, сижу над лункой, держа в ней руку, тоже побежал ко мне. Рыбаки кинулись ко мне, но я показал на пешню, и они, взяв пешню, вместе подошли к лунке, лед, под их тяжестью, стал прогибаться, и в луну пошла вода, заливая сверху лед. Один сразу отпрянул и отошел на несколько метров, а второй стал осторожно, ударяя пешней расширять лунку. Наконец карась оказался на льду, он был шире моей форменной фуражки, толстая спина, и вес, я дома взвесил, почти два килограмма. Рыбаки завистливо смотрели на моих карася и щуку, а я поблагодарил рыбаков за помощь и собрал снасти. Срезав ивовую ветку, сделал импровизированный кукан, и насадил на нее рыбу. Возвращаясь, домой, на мосту встретил двух бабок, они поинтересовались, где я купил рыбу, так как в руках у меня, кроме, кукана, и за плачем пешни в чехле, распознать которую «не специалисту», довольно трудно. Я в шутку ответил, что купил в деревне, там завезли в магазин рыбу, бабки, почти бегом, побежали в свою деревню. Пока дошел по городу до дома, меня несколько раз останавливали вопросом: «Где купил?». 28 ноября я получил телеграмму от мамы, что папа умер, проклятый рак убил папу за три месяца. Я бросился к Шипилову, тот заупрямился и не хотел подписывать мой рапорт, я был в отчаянии. У этого чинуши не было никакого человеческого сочувствия, он опять считал, что я хочу отлынивать от работы. Начальник штаба взял с меня слово, что я по приезде буду трудиться день и ночь, и дал 10 суток отпуска, как рядовому солдату. Я в тот же день выехал в Москву, а оттуда самолетом до Ужгорода. Я приехал 29-го вечером, на следующий день были назначены похороны. Мама, убитая горем, беспрерывно плакала, даже мой приезд не вывел ее из этого состояния. Гроб с телом папы, в траурном убранстве, стоял в клубе Пограничников, созданная комиссия из ветеранов-пограничников и друзей папы, взяла на себя организацию похорон. Приехавшие на похороны, раньше меня двоюродные брат Витя, сестра Аля, соседи и друзья, тоже не могли успокоить безутешно рыдавшую маму. Она от горя, слез и тоски по ушедшему папе, находилась в полуобморочном состоянии, рядом с ней постоянно была медсестра, поддерживающая ее каплями и уколами. В день похорон мы с мамой и родственниками с утра собрались в клубе, присев у гроба. В 10.00 началось прощание с покойным, сотни людей, знавших его по совместной работе, а затем по общественной работе в товарищеском суде, как доброго, отзывчивого, бескорыстного и справедливого человека, возлагали цветы. Многие подходили к маме, выражая искреннее сочувствие ее горю. Она затуманенным взором, глядела на них, смутно понимая, что все это говорится ей, слезы душили ее слова, она еле шептала: «Спасибо Вам». Потом, сняв головные уборы, медленно пошли солдаты-пограничники. Они отдавали последние почести офицеру, участнику войны, награжденному многими боевыми наградами, которые на красных подушечках лежали под склоненным боевым красным знаменем, у его изголовья. После прощания траурный кортеж, сопровождаемый почетным караулом с оружием, двинулся центральной улице, там мы жили приехав с Камчатки, затем на 40 лет Октября к нашему дому. Люди громадной толпой, заполнившей всю улицу, медленно двигались под, разрывающую сердце, траурную мелодию. Стояла поздняя осень, было прохладно, но светило солнце, как бы тоже провожая папу в последний путь. У нашего дома кортеж остановился для последнего прощания, мама горько рыдала, ее опять пришлось медсестре приводить в чувство. Затем кортеж прошел до конца нашей улицы. За поворотом стояли автобус и машины, оборудованные для перевозки людей. Все, кто желал поехать на кладбище, сели на транспорт и кортеж, проехав мимо папиной работы, направился на погост. У могилы прошел траурный митинг, выступали с Управления Пограничных войск, друзья, бывшие сослуживцы и под троекратный залп салюта, гроб опустили в могилу. Поминки прошли в клубе Пограничников, где опять звучали теплые, идущие от всего сердца, слова о покойном. Проводив приехавших родственников, мы остались с мамой одни, перед нами стоял вопрос: «Что дальше? Как нам быть»? Решили поставить на могилке папы памятник, мама остается жить в Мукачево, а машину я забираю с собой. Как мы ее оформляли, не помню, знаю, что ездили с мамой в Ужгород, заплатили налог за нашу машину. Четвертого или пятого декабря, я, загрузив машину мамиными соленьями и вареньями, и, захватив запасную канистру для бензина, простился с мамой, и взял курс на Львов. До перевала через отроги Карпат я прошел без происшествий, а на спуске погода стала портиться, пошел дождь, вперемешку с мокрым снегом. Подъехав к Львову, я увидел на окраине воинскую часть, и мне пришла в голову мысль остановиться здесь на ночлег, так как уже смеркалось, было около семнадцати часов. Я был в военной форме и командир части, без проблем предоставил мне ночлег, узнав, что я еду с похорон. Я переночевал в комнате для приезжих, поставив машину рядом с помещением дежурного по части. Наутро я продолжил свой нелегкий путь. Зима вступала в свои права, временами шел снег, дорожное полотно становилось скользким, держался легкий морозец. У меня появилось ощущение, что на лобовом стекле появилось пятно. Я протер его, вроде стало лучше. Но потом пятно проявилось, снова и уже не пропадало. Перед Киевом, на объездной дороге, идущей на средней крутости подъем, выстроились в колонну, «МАЗы», «Колхиды» с большегрузными прицепами, и, буксуя на заснеженной дороге, еле, еле ползли вверх, бесполезно сжигая топливо. Я включил вторую передачу и без рывков, потихоньку пошел, обходя эти буксующие «фуры». Водители с завистью смотрели на мой «Москвич-403», который медленно, но уверенно двигался мимо них на горку. Выйдя на трассу, прибавил скорость и стал подумывать о ночлеге, так как стало уже смеркаться. Увидев недалеко от дороги зеленые ворота с красными звездами на створках, направился к ним. Мне опять повезло, дежурный по части разрешил поставить машину рядом с котельной, чтобы я смог утром залить горячую воду в радиатор, а мне предоставили кровать прямо в казарме с солдатами. В то время во всех автомобилях в радиаторы заливалась вода, антифриза и тосола не было, поэтому с понижением температуры, у машин, хранящихся на открытых площадках, на ночь, а если они долго не эксплуатировались, сливалась вода. В армии, да и в хороших автохозяйствах, существовали специальные помещения, называемые «водо-маслогрейками», где под присмотром дежурных подогревалась вода и даже масло для заправки двигателей, всех марок техники. Утром до подъема, я залил в радиатор горячую воду, и, поблагодарив дежурного, продолжил путь. Под Полтавой я снова ночевал в воинской части, и на следующее утро пошел в направлении на Россошь. Украинская слякотная погода сменилась на снежную, с небольшим морозцем, когда я проехал Харьков и приблизился к Россоши. На ночь остановился в городской гостинице, а машину поставил во дворе у гостиничной котельни, и договорился с женщиной истопником, что утром пораньше приду за горячей водой для машины. Со мной в номере поселился, следователь, капитан милиции. Мы разговорились, я рассказал, откуда и куда еду, а он поведал, что расследует случай связанный с угоном легкового автомобиля в Россоши. Я разволновался, боясь за свою машину, долго не мог уснуть, проснулся в четыре часа, оделся и быстрей к машине. Она стояла на месте, но пришлось потерять много времени с истопником, вместо женщины дежурил ее сын, который долго не пускал меня в подвал котельной, но потом пришел сменщик, и мне разрешили взять воду. Зима в России уже засыпала снегом поля и дороги, на них работала снегоуборочная техника. Стало темнеть, и пошел снег, когда я подъехал к городку Нехаевский, от него, до Урюпинска километров 80 не меньше. Я стал искать попутчиков среди стоящих на центральной площади машин. Мне повезло, две легковушки собирались ехать на Урюпинск, но шофера сказали, что поедут чуть позже, мол ты езжай, дорога одна не заблудишься ,а мы следом, если что поможем. Проехав чуть половину пути, встретил первые наносы снега, началась пурга. Дорога в некоторых местах пропадала под снегом, и только торчащие бугорки снега, оставшиеся от бульдозера, расчищавшего ее, служили еле приметным ориентиром. Перед самым городом, когда показались огни на его окраине, разъезжаясь с встречной машиной, я все же попал в большой нанос снега и забуксовал. Достав лопату, стал отбрасывать снег, которого бы хватило часа на два. К счастью вскоре показались огни фар, идущих сзади машин. Трое мужиков вышли из машин, и подошли ко мне, хотели взять на буксир, но сперва решили попробовать толкнуть, и у них получилось. Я ,помогая движком, выполз на свободное от снега место дороги, и вышел расплатиться с мужиками. Денег они не взяли, и, поблагодарив их, я тронулся дальше, забыв лопату на дороге. Домой приехал около одиннадцати вечера, мои спали. Разгрузившись, оставил машину во дворе, а утром спросив разрешения у командира дивизии, поставил ее в военном городке, недалеко от КПП. Глаз мой стал совсем плохо видеть, и я пошел к окулисту. Мне прописали капли, так как, изображение предметов, когда я смотрел на них, стало искажаться. Врач сказала, что это осложнение, от перенесенного стресса, простуды, когда я шел без фуражки за гробом, и большого напряжения, связанного с длительным перегоном машины. Несмотря на болезнь, мне пришлось вкалывать с утра до позднего вечера над разработкой документов и планов боевой под-готовки и проведения учений и штабных тренировок. Глаз мой поправился, но я еще долго капал капли. Вскоре я сумел достать по знакомству металлические листы и уголок для гаража. Начертил проект разборного гаража, и мне его сварили в части. С разрешения командира дивизии, я поставил его в свободном углу военного городка, где он никому не мешал. Теперь я был спокоен за свою машину, она была под крышей. Летом приезжала к нам мама, посмотреть, как мы устроились, побыла у нас немного, и я проводил ее в Москву, там ее встретил, родной брат папы дядя Ваня, и проводил в Мукачево. Мама, пустила на квартиру двух девочек, учащихся техникума, которые, скрашивали ей одиночество и немного помогали по хозяйству. Галочку в июне приняли на временную работу в наш военный госпиталь, вначале акушеркой, а потом, увидев, как она работает, назначили старшей медсестрой терапевтического отделения, потом она ушла снова в Детскую поликлинику, но все это были временные должности. В начале 1973 года она устроилась на постоянную работу в Урюпинскую санэпидемстанцию станцию. В 1973 г. мы получили трехкомнатную квартиру в новом многоэтажном доме, недалеко от вокзала. Как-то раз, приехав с рыбалки, Галя пожарила рыбу и я, кушая, дал кусочек Олегу, предварительно проверив, нет ли косточек. Олег всегда хорошо кушал, и был полным, в отличие от маленького Саши, который поев, постоянно срыгивал, когда его ложили в кровать, мы не знали что делать. С Олегом мы поступали так, после еды держали его вертикально, пока у него не отрыгнется воздух, который он засасывал вместе с пищей, после чего ложили его и он не срыгивал. Когда я садился за стол, Олег, хотя и накормленный, тут же подсаживался, и ел вместе со мной. Давая ему еще рыбы, я, вероятно, не заметил косточку, и она встала поперек горлышка, мы пытались, давая ему корочку хлеба, протолкнуть ей кость в желудок, но безуспешно. Олег плакал, косточка колола горлышко. Напуганные мы схватили Олега. и побежали в в больницу. Был вечер, в приемном покое только медсестра, но на наше счастье, быстро пришел дежурный врач. Он пинцетом достал из горла, тоненькую, как буква «У» косточку и подал ее мне: «На, отец, на память!» У меня, до сих пор, стоит эта косточка перед глазами. Мы, чуть не со слезами, поблагодарили врача, этого доброго человека! Повседневная жизнь летом 1973 года сменилась неожиданным событием. Пришло распоряжение из штаба СКВО провести рекогносцировку маршрута: Урюпинск, Волгоград, Элиста, Майкоп. Надо было проехать по нему, и описать состояние дорог, мостов, возможные их объезды, глубину и ширину водных преград, наличие бродов. В населенных пунктах, наличие телефонных станций и возможность связи с них со штабом округа. Изучалась реально на местности возможная радиационная и химическая обстановка на маршруте, в случае, нанесения противником ударов оружием массового поражения. Все эти данные потом должен суммировать и отработать мой отдел. Я был назначен старшим этой группы, в которую вошли начальники инженерной, химической и службы связи. Нам выделили два автомобиля, УАЗ – 450, где ехали офицеры, и грузовой ГАЗ – 66. в газике мы везли палатку, продукты, переносную походную кухню, кроме того с нами ехал солдат повар. Я отработал план движения по маршруту, и определил день, когда мы должны прибыть Элисту, чтобы там встретить командира дивизии. План Старосельский утвердил, и мы тронулись в путь, выполнять поставленную задачу. Мы определяли на карте точку, где будем ночевать и высылали туда наш грузовик с инженером, который проходил по маршруту, изучая его по своим вопросам, и в назначенной точке должен был развернуть палатку, и приготовить сытный, горячий ужин. Мы втроем, связист, химик и я, на УАЗике, детально изучали маршрут, и записывали все его особенности, заезжали, в населенных пунктах, в почтовые отделения связи. Узнавали там, по каким телефонам (их номера) можно дозвониться до Ростова на Дону, где располагался штаб округа, а если удавалось уговорить связистов, звонили в Ростов и даже в Урюпинск. В конце поездки, в Элисте к нам должен присоединиться командир дивизии полковник Старосельский, чтобы вместе с нами пройти маршрут на заключительном этапе. Мы во время прибыли в Элисту, встретили командира, и вместе с ним прошли до Майкопа, он остался доволен нашей работой. В Майкопе мы проводили Старосельского в аэропорту, и пошли ускоренным маршем домой. Дома мы отработали подробный отчет о маршруте, и отправили его в штаб СКВО. Кроме этого наша дивизия часто привлекалась на командно-штабные учения и тренировки, проводимые в штабе округа. На этих КШУ и КШТ участвовали командир, начальник штаба и я, иногда привлекались командиры наших частей. На одном из них мы получили хорошую оценку, единственную четверку из всех дивизий, а карты, отработанные мной, начопер округа поставил в пример остальным дивизионным штабам. Меня заприметили в штабе СКВО, результатом явилось то, что в январе 1974 г. направили на трехмесячные курсы «Автоматизации и управления войсками» в академию им. Фрунзе в г. Москве. Учась на курсах, я иногда, в выходные дни, заходил к папиному родному брату д. Ване, он жил с семьей в районе Измайловский парк. У них было две дочки, одна, Светлана, была заму-жем, вторая, Ирина, училась в техникуме и жила с ними. Эти москвичи отличались добротой и гостеприимностью, у них постоянно останавливались, различные родственники, не считая меня. Один раз я побывал у них на даче, они там, что-то делали и остались ночевать, а я уехал на электричке в Москву. Окончив в марте курсы, по приезде домой, получил предписание, прибыть к новому месту службы в штаб округа в город Ростов на Дону.
Свидетельство о публикации №213072101085