1978 - 19

Глава 19.

«Я много лет не думал о своей войне, думал Касиги, и внезапная волна страха прокатилась по нему; он вспомнил свой постоянный ужас перед тем, что он умрёт или останется калекой, ужас, который поглощал его целиком, совсем как сегодня, когда он был уверен, что все они погибнут, и вместе со своими спутниками оцепенел от страха. Да, и сегодня мы все поступили так же, как поступали в те годы на войне: вспоминали своё наследие в Стране Богов, проглатывали свой ужас. Как нас учили в детстве, притворялись спокойными, изображали гармонию, чтобы не опозорить себя перед другими…»
(«Шамал». СУББОТА,10 февраля. Глава 5. Недалеко от Ленге. 06.42 )

Кадровики в ГРУ ГШ ВС СССР несомненно, были шутниками. Все командиры одной части «Осназ» под Гатчиной носили «птичьи» фамилии: Воробьёв, Гусев, Синицын… Командиры нашего полка – на букву «С»: Симонов, Семёнов, Смоленцев, Стегалин… пока полк не превратился в бригаду.
Пошутили они и с Сергеем Томабаевым: после исключения из партии во время его службы на крайнем северо-востоке – в Бухте Угольной, - его переместили с повышением на крайний юг в Ташкент, а потом ещё южнее – в Афганистан.
 Вообще, Судьба постоянно поворачивалась к Сергею своей задней синусоидой: в Афганистане он восстановился в партии, но тут же едва не был исключён за то, что не покончил с собой, попав после падения вертолёта к душманам. Негодник, вместо такого, достойного коммуниста, поступка, выдал себя за американца, прошёл с караваном полсотни километров, «слинял» от них и прибыл к своим с развединформацией.
Бывший «танкист» (когда-то в качестве переводчика обучал вождению танков офицеров Сомали), ездить на машине медленно он не умел, за что поплатился жизнью уже на гражданке в начале 21-го века.
На следующий день после нашего прибытия в Гудри Сергей с Дедом отправились на охоту. Раненый кабан подрезал ноги коню, на котором сидел Томабаев.  Самого Сергея вепрь загнал на какой-то бульдозер, почистил клыки о железо машины и ушёл болотистой канавой в Иран.
История имела продолжение: кабана в Иране добили и перебросили на нашу сторону границы. Так что к вечеру второго дня мы уже были с мясом. Правда, нам досталось только четверть туши. Но Федя за труды по разделке приватизировал конечности и голову, умудрился сварить холодец и залить его в переднюю крышку от радиоприёмника Р-250. Холодец получился тёмно-серого цвета то ли от специфики мяса вепря, то ли от молотковой эмали, которой был окрашен корпус приёмника. Из-за жары холодец долго не застывал. Но был съеден.
На любезность соседей Иванов отреагировал по-своему: он взял бутылку водки, сел в ГАЗ-66 и отвёз мзду на то место, где взяли тушу кабана. Потом проехал пару километров дальше, а когда мы возвращались, водки уже не было.
Вечером я спросил:
- А что, трудно было перебросить на их сторону?
Он усмехнулся:
- Я же говорил тебе. У меня хохлы.

Этот второй день был вообще полон событиями.  Ближе к вечеру от Иванова прибежал вестовой. Я пошёл к конюшне, где пограничники возились с раненной лошадью.
- Ну, что твои друзья молчат?
Это иранские связисты мои «друзья»?
- Как в рот воды набрали.
- Кончается Рамадан, откладывать нельзя, еду пить чай к Дурдыеву, ты обещал…

Татьяну - жену Иванова - разместили в открытом кузове ГАЗ-66. Там же находилась и коробка с подарками для старейшины и его семьи, на которые, как я понял, Иванову были выделены средства. Я было заикнулся, мол моё место там, а её в кабине, но Анатолий пресёк:
- Она женщина!
Я всё понял. Мы едем к туркменам, статус женщины ниже мужского. Надо блюсти обычаи аборигенов.
В кабине нас было трое: водитель, Иванов и я. Ехать почти тридцать километров. По пути Толик излагал мне вводную информацию.
- Чары Дурдыев не любит свою фамилию, говорит, что натерпелся из-за неё, пока служил. Он воевал на Дальнем Востоке, потом какое-то время поработал инструктором в танковом училище. Здесь он большой оригинал и его недолюбливает местная знать. Но у него орден и медали, а человек с орденом или даже с медалью здесь лицо неприкосновенное. Туркмены обожают своих героев.
Дорога шла вдоль границы. Горы на иранской стороне, на нашей только холмы. Иногда на фоне неба появлялся силуэт здания иранской заставы с обзорной будкой наверху. Как будто из-за горы выглядывает фигура, напоминающая наши мишени на стрельбище. Я их про себя называл «циклопами».
- У них стандартные двухэтажные здания застав…
Толя тут же возразил:
- Четырёхэтажные.
- ???
- Два подземных этажа. Казарма и склады. А этаж, видимый как первый, это кабинеты, пищеблок, телефонная станция и прочее. Заметь, в цокольном этаже со всех сторон пулемётные бойницы.
Затем продолжил рассказ о Дурдыеве.
- Татьяну я беру, когда езжу к нему. У него жена не русская, но и не туркменка. Привёз с Дальнего Востока. Но есть и туркменка.
- Как это?
- Неофициально, но для поддержания авторитета мусульманина. Без этого ему никак… по статусу старейшины. Вообще-то у племени иомудов полноценным туркменом считается ребёнок, рождённый туркменкой, даже если отец не туркмен.
Наконец, я задал занимавший меня вопрос:
- Толя, я могу тебе в этом визите чем-то помочь?
- Постарайся не навредить. Борис… ну, ваш Комионко обидел нашего Чары. Поторопился уйти, не выслушав откровений стратега.
- Почему «стратега»?
- Увидишь. У нас в России стратеги - не только каждый лейтенант, но и каждый мужичок в сибирской глубинке, особенно после стаканчика первача. У них же - один Дурдыев на всю Туркмению. Если у тебя хватит терпения выслушать Чары, вся твоя команда будет иметь по стакану свежего молока каждый день. Здесь процветает молочная ферма, а в ней два десятка коров просто собственность нашего Чары.
- Куда смотрит советская власть?
- Не смеши, здесь феодализм. Кстати, увидишь яблони возле его дома. Обязательно вырази удивление и восхищение. Он в нарушение всех туркменских табу, в этой просоленной земле нарыл ям, обжог внутри глину, привёз землю и саженцы. Воду для полива берёт из дождевой ямы, а для питья и овец возит своей «Победой» с озера или арыков. Здесь во многих кишлаках собранную зимой дождевую воду держат в специальных ямах со стенками из обожжённой глины и употребляют в пищу в сухой сезон.

Рядом с домом Дурдыева стояла юрта. К нам навстречу вышел низенький лысый туркмен с редкой бородой под щёками. Поздоровавшись, пригласил нас в юрту, что-то крикнув по-туркменски в сторону дома. Из дома выбежали две женщины и мальчик. Перед тем, как зайти в юрту, я заметил, что женщины помогают Татьяне выбраться из кузова, а мальчик о чем-то заговорил с водителем. Вскоре я услышал, что машина уехала. Значит, мы тут надолго…
Первые же звуки голоса Чары Дурдыева меня заворожили. Это был глубокий, красивый русский язык без малейшего акцента. И сам голос был низким, грудным, немного женским.
Позже я пытался припомнить лицо Дурдыева и не мог, помнил только его голос и глаза.
В юрте на полу восседали ещё два старика. Здороваясь за руку, они только на секунду привставали. Сверху сквозь два квадратных отверстия в юрту проникал свет, но было не так жарко, как снаружи. Откинулся полог юрты и женщина, не заходя в юрту, передала две касы – большие пиалы. Один из стариков передал касы Дурдыеву, тот поколдовал в углу юрты и преподнёс каждому из нас эти пиалы с белым, как молоко, напитком.
- Это чал, напиток туркменских Духов Пустыни.
Эти слова Чары произнёс на полном серьёзе, но мне показалось, что в его глазах светилась улыбка.
Напиток оказался приятным, чуть кисловатым и очень холодным. Я удивился:
- Там у вас холодильник?
Чары так же серьёзно ответил:
- Нет, там Дух Ночи.
Старики улыбались, и я понял, что меня дурят. Глянул на Толика. Он тоже улыбался.
Старики стали прощаться, что-то сказав по-туркменски.
Чары тут же перевёл:
- Они говорят, что не хотят разворачивать молитвенные коврики в дорожной пыли.
И тут я понял, что имел в виду Иванов, когда говорил, что Дурдыев оригинал: старики явно рассердились на Чары за его перевод и ушли, больше ничего не сказав.
Едва старики удалились, Чары поднялся:
- Айда в дом, нечего тут делать!
В доме первое, что мне бросилось в глаза – портрет Сталина на пустой стене. Здесь была европейская обстановка, стол, стулья, сервант. Одну стену занимал книжный шкаф с тремя рядами книг.
На столе стояло блюдо с какими-то сладостями.
Чары позвал:
- Анна!
Из соседней комнаты выглянула пожилая женщина. Японка, или кореянка? Что-то в ней было от той расы…
- Анна, видишь, к нам пришли славяне. Принеси, что положено.
Я подошёл к книгам, спросил у Чары:
- Можно?
Он кивнул утвердительно.
Я брал одну книгу за другой. Это была странная подборка. Только военные мемуары и сочинения Сталина.
Анне помогала другая женщина, помоложе, туркменка или узбечка.
В мгновение ока на столе появилась водка, холодное мясо, колбаса, сыр и солёные кабачки.
Такие кабачки в трёхлитровых банках я помню по моим предыдущим приездам. Борис Львович тогда пояснил:
- Этот район убыточный, поэтому и снабжение хилое. Но мука, соль-сахар, спички и солёные кабачки есть всегда. И, конечно, водка и «Чемен».
«Чемен» - крепкий туркменский портвейн. Кто служил в Туркмении, тот может вспомнить массу присказок об этой гадости.
Чары извинился:
- Извините, братцы, солёных огурцов не достал.
Едва мы присели, Чары меня спросил:
- Станислав, это Слава?
- Вообще-то Стас, но мама звала меня Славой.
- Ну и я буду. А ты меня – Чары и без всяких приставок. Кстати, моя фамилия Дурдыев, пока служил, на каждой перекличке вызывала смех. Ну не мог же я всем объяснять, что я не дурак.
Мы посмеялись. А он задал следующий вопрос:
- Что академию закончил, знаю. А какое училище кончал?
- Начинал Ульновское, а закончил Череповецкое.
- Четвёртый батальон? Так вот зачем вы здесь.
Тут вмешался Толик:
- Изучают приём телевидения.
Чары парировал тут же:
- Об этом расскажешь директору школы.
Та-ак, кажется, здесь все всё знают.
А Чары повернулся ко мне:
- А я там в танковом…
И тут у меня вырвалось:
- Пока танкист прочистил пушку, связист увёл его подружку.
Чары подхватил:
- Пока связист мотал катушку, танкист увёл его подружку.
Мы оба хохотали. Это были надписи на гарнизонных складах под Ульяновском, куда и мы, и танкисты ходили в караул.
Толик был доволен.
После водки речь сразу зашла о войне. Ему бы преподавать историю военного искусства периода Великой Отечественной войны. Я бы покраснел не раз. Если бы Чары дал мне высказаться.
Выдвинув нижний ящик книжного шкафа, Чары достал стопку бумаг. Это были копии его писем авторам мемуаров и их ответы.
Показывая на двухтомник Штеменко «Генеральный штаб в годы войны» и на мемуары Жукова «Воспоминания и размышления», Чары безапеляционно заявил:
- У одного полуправда, второй вообще ничего не говорит о войне.
Чары был сталинцем до корней своих жиденьких волос:
- Знаешь, как мои предки текинцы победили русское войско? Они его накормили, напоили и спать уложили. Только ни один воин уже не проснулся! Так поступил и Сталин с Гитлером. Гитлер тоже был гений. Он сначала подмял под себя Европу, так как понимал, что экономики одной Германии для войны с Советским Союзом мало.
Мы выходили смотреть яблони. Татьяна подошла к Толе:
- Вы ещё долго?
Тот только пожал плечами.
Ещё раз женщины принесли чал. Зелёного чая в этот вечер нам и не предлагали.
Чары нашёл минутку и рассказал про чал:
 - В углу юрты прикопан глиняный казан. В него перед новолунием заливают верблюжье молоко. Затем берут у соседа закваску. Это такой молочный гриб, но он особый, есть только у нас. Чал готов к концу первой четверти луны. И мы пьём его до следующего новолуния!
Принесённый чал был холодным.
После лекции о чале Чары опять перешёл к Сталину.
- В истории этой великой войны был только один маршал – Сталин. Остальные были исполнителями. Легко планировать операцию, когда указаны все места. Где наступать, а где переходить к обороне.
Я осмелился возразить:
- А сорок первый год?
Чары прищурился:
- Только и говорят об ошибках… но сорок первый не был ошибкой. Если бы немцев остановили на границе, Англия, Франция и США воевали бы на стороне Гитлера вместе с Италией! А Сталин устроил фюреру ловушку, но как было его в неё заманить? Сталин демонтировал оборонительные сооружения на старой границе и не позволил их построить на новой. Казнил несколько своих военачальников, которые с одной стороны слишком старались, а с другой - были достаточно бездарны, были болтунами. Сталин приглашал Гитлера: только напади, ну что я ещё должен сделать, чтоб ты поверил, что Сталин глуп?

Жукова Чары не любил:
- Если бы этот самодур не заставил нас, преподавателей военных училищ, бегать кроссы, я бы тогда, в 1959 году, не уволился из армии! И в мемуарах он себя возносит. Хрущёв его раскусил.

Под занавес Чары поведал главный секрет: Сталин был туркмен!
- Это сейчас трудно доказать, но подумайте, где в Грузии другие Джугашвили? У грузин всегда много родни, так где они? Джуга – туркменское имя, а как звучит Джуга-баши? Вы не слышите схожесть звучания? Но этот Секрет Сталин унёс с собой!

О себе Чары говорил скромно:
- Я фронтовик и в бою не трусил. Только очень боялся ослепнуть. Как многие танкисты, у которых выжжены глаза. И я не расставался с трофейным браунингом. Слепым я бы не жил!

Вышли от Дурдыева мы заполночь. ГАЗ-66 стоял у дома. Татьяна несла коробку. Её тоже одарили.

На следующий день я ещё раз побывал в доме Чары – перестроил телевизор на иранский стандарт.
До конца нашего пребывания в августе 1978 года солдаты и офицеры мангруппы имели по стакану молока каждый день.

К нашему приезду в ноябре Чары уже не было – умер в октябре. В том краю, в оазисе Ахал-теке, инсульт или инфаркт означал смерть. До госпиталя – 240 километров.
Яблони, посаженные фронтовиком бывшим командиром танкового батальона Дурдыевым, были списаны и вырублены через неделю после его смерти.

Я часто вспоминаю философию Чары, которая в отношении Сталина где-то созвучна моим размышлениям.


Продолжение http://proza.ru/2013/07/23/823