Выше гор, дальше горизонта-1

- Ааа, Маллиган! - радостно осклабился доктор Доджсон, - рад, что вы заглянули. Я тут баловался с теми железяками, которые вы мне дали — вы не поверите, получился чудный фонарь! Гораздо ярче, чем электрическая дуга в угольных стержнях или, того пуще, газовая лампа. Только батарею разряжает очень быстро. Уж я возился-возился...

Доктор Маллиган кивнул, показывая, что сопереживает своему наставнику. Он не верил в идею электрического оружия, но работы Доджсона, как и его собственные, довольно часто казались бредом всем мало-мальски сведущим людям: известные профессора и инженеры пожимали плечами и улыбались. Улыбка сходила с их лиц, когда очередной проект «нашего старого доброго Доджсона» начинал работать. В конце концов, именно Доджсон, первым из исследователей электричества, пошел дальше баночных конденсаторов и год неустанно трудился, создавая первую химическую батарею. Эта затея стоила ему брака и должности королевского старшего военного инженера. Эта затея создала новую кафедру в Цитадели и сделала Доджсона ее полновластным владыкой. Зная наизусть эту и некоторые другие истории, Маллиган воздерживался от критических замечаний.
- Вот. - он положил на стол тонкий металлический лист, - легкий, как перышко, и довольно прочный. Видите эту вмятинку почти посередине?  Я стрелял по этой пластине из мушкета, положил двойной заряд пороха. Ни одной дырочки, а ведь толщина как у яичной скорлупы, чтоб мне лопнуть!
Доджсон взял пластину и задумчиво повертел ее в руках. Металл действительно был довольно легким, а осторожные попытки согнуть лист ничего не дали. Он вопросительно посмотрел на Маллигана:
-Ну и? Вы ведь не просто так пришли, коллега?
Звероподобный гений затейливо выругался и махнул рукой:
- Коррозия. Эта дрянь окисляется так сильно, что при нахождении в помещении с нормальной влажностью такой вот лист безвозвратно портится в течении суток.
Доктор Доджсон еще раз посмотрел на пластину. Только сейчас он заметил, что металл покрыт толстым слоем машинного масла. Доктор обтер пальцы ветошью и выжидательно косился на своего друга, рассчитывая на продолжение. Маллигана не нужно было упрашивать.
- Вы ведь можете покрыть эту пластину чем-то другим? Хром, никель — что угодно, хоть гусиное дерьмо, лишь бы пилот не обнаружил посреди полета, что летит на куске ржавчины. Если этот сплав так портится в комнате — представьте, что с ним сделает первое же облако, будь оно проклято!
- Коллега, если вы и сами знаете, что делать, то зачем вам понадобился я? - Доджсон не смог сдержать легкой ухмылки, прекрасно понимая, что бывший ученик, гордый и упрямый Маллиган, пришел бы за советом и помощью только при крайней нужде. Эта дерзкая гордость, свойственная в немалой степени и самому Доджсону, была необходимой чертой настоящего исследователя, но она же запросто могла посадить в лужу даже хорошего специалиста, слишком заносчивого, чтобы пользоваться помощью и трудами коллег. Маллиган обеими руками почесал затылок — большая обезьяна поискала блох:
- Мне, право, неловко признаваться, но я не смог. Материал настолько прочен, что сопротивляется любым попыткам сплавить его еще с чем-то, диффузия просто не происходит. А к тому моменту, когда его можно подвергнуть реакции, коррозия уже заходит так далеко, что защищать почти нечего. Может, вам удастся какой-нибудь щелочью или вашими хитрыми молниями поправить дело?

Улыбка Доджсона стала совсем уж плотоядной, но все же ему хватило благородства не попрекать ученика старым решением бросить кафедру. Мысленно прикинув возможные методы решения, он щипцами, чтоб не запачкаться, взял пластину, с умным видом повертел ее перед глазами и бросил в ванночку для реактивов.
- Ну что ж, мой мальчик, на сегодня вам удалось обеспечить старика работой, посмотрим, что из этого получится. На быстрый результат не рассчитывайте, а еще лучше — пришлите-ка мне завтра еще таких листов эдак с десяток. А теперь идите, вас уже, небось, студенты заждались. Держу пари на свое профессорское кресло, эти паршивцы сейчас думают, что занятий по механике они сегодня избежали.
Тридцатилетний «мальчик», возвышающийся над Доджсоном примерно на фут, шутливо откозырял наставнику, круто развернулся на месте и стремительно удалился.

- Сэр, может быть, я смог бы ассистировать вам в этой работе? - раздался робкий вопрос, заставивший доктора подпрыгнуть от неожиданности: он совсем позабыл о неловком студенте и луже. Оказывается, тот никуда не ушел и слышал весь разговор. Теперь это веснушчатое чучело в пенсне с надеждой смотрело на учителя, нервно сминая в руках тряпку, которой он вытирал лужу. Доджсон машинально отметил, что парню крупно повезло, что разлитый раствор оказался неопасным: попробуй он так возиться с тряпкой, пропитанной какими-нибудь едкими солями, мигом остался бы без пальцев. А так — ничего, разве что кожа покраснела. Впрочем, студент и не замечал опасности своего поведения, так он был поглощен происходящим. Эта заинтересованность подкупила доктора, так что он позволил своему лицу принять не самое суровое выражение и мягко спросил:
- Как тебя зовут, мальчик?
- Кристофер Луциан... сэр. Вы меня не помните, наверно, я только недавно перевелся с кузнечной кафедры.
Доджсон хмыкнул. Да уж, столь тощему и неуклюжему субъекту нечего делать в мастерских Маллигана, где по нескольку часов приходится порой стучать молотом или таскать тяжеленные болванки. На кафедре электрики еще можно было как-то отсидеться, предоставив другим ворочать пудовые батареи и чаны. Юноша покраснел, но выдержал взгляд преподавателя.
- Ты, случайно, не сын Себастьяна Луциана, что занимается этической философией в столице?
- Так точно, сэр. - от волнения Кристофер заговорил, словно настоящий военный, - младший, сэр.
- Отчего же не пошел учиться на кафедру отца? - поднял брови Доджсон, - чего ради ты бросил столицу и забрался в горы, в такую глушь?
Студент смутился, но все же ответил:
- Из меня плохой теоретик, сэр. И потом, этика — не то, чем я хочу заниматься. Пусть другие разводят философские теории, а я хочу защищать королевство.
- Ясно. Решил быть военным инженером, значит? - доктор понимающе покачал головой. Действительно, с тех пор, как семьдесят лет назад отношения между королевством и империей испортились окончательно, все научные школы, так или иначе способные помочь в военном деле, были перенесены в горы, подальше от возможных посягательств недружественных соседей. Была выстроена неприступная Цитадель, где готовили инженеров и специалистов для королевской армии. Здесь же, под защитой стен и артиллерии, разрабатывались новые проекты, призванные обеспечить безопасность границ. Гордость нации — королевский воздушный флот — целиком и полностью был зачат, выношен и рожден в мастерских Цитадели.
Доджсон поучающе поднял палец:
- Не стоит так свысока относиться к философии, молодой человек. Только профаны и полные невежи презирают науки, которые не дают сиюминутных практических результатов, настоящий же ученый, независимо от области своих изысканий должен видеть в них гимнастику для ума, внутренний стержень, позволяющий нам мыслить ясно и последовательно. Имейте в виду, юноша, - тут Доджсон поймал себя на том, что обращается к ученику на «вы», что было степенью определенного признания, - что ни один из тех гениев, которые по праву занимают свое место в истории инженерной мысли, не пренебрегал философией и ее производными.
- Например? - молодой Луциан посмотрел на доктора поверх пенсне, но это был жест заинтересованного внимания, а не снисходительности.
Глаза Доджсона лукаво заблестели. Он сделал вид, что задумывается, потер подбородок и протянул:
- Нууу, например... профессор фон Магдехофф, величайший механик всех времен.
Кристофер восхищенно присвистнул. Гюнтер фон Магдехофф, главный имперский инженер, одним звуком своего имени внушал ужас студентам и мастерам помоложе, а пожилым небожителям, вроде самого Доджсона — суровое уважение того рода, какое испытывает солдат к непримиримому и могучему врагу. Магдехофф был гениален и безумен. Ему было никак не меньше девяноста лет, о нем ходили самые неправдоподобные легенды — что старческую плоть он понемногу заменяет механическими протезами, что плоды жадных изысканий в области химии поддерживают его столь долгую жизнь. Доджсон не верил в эти басни. На его взгляд, живучесть фон Магдехоффа объяснялась лишь титанической силой духа. Среди множества пустых выдумок было трудно отыскать что-то правдивое о личности ужасающего имперского инженера. Только два факта не подлежали никакому сомнению и не требовали лишних доказательств: во-первых, Гюнтер фон Магдехофф бескомпромиссно ненавидел королевских ученых всех, вместе взятых,  а во-вторых, был гениален во всех мыслимых областях науки. Главной его страстью были паровые двигатели, за что его прозвали — за спиной — «Паровозиком». В лицо так называть его не осмеливался никто. Даже кайзер, публично называвший фон Магдехоффа своим личным другом и «любимым учителем», не решался хоть в чем-то проявить непочтительность.
Упоминание имени сумасшедшего имперца в королевстве считалось вольнодумством и дурным тоном вроде ругательства. Приведя фон Магдехоффа в пример и открыто назвав его величайшим механиком, доктор Доджсон продемонстрировал Кристоферу одновременно и свое расположение, и независимость взглядов.