Последний полет Ойгена Брауна

Они почти ровесники: Николай Дмитриевич Прусский, житель белорусской деревни Веребки, и никому не известный летчик немецких люфтваффе Ойген Браун, нашедший упокоение в лесу, неподалеку от той же деревни.

Они никогда не встречались – ни на земле, ни в воздухе: никогда не видели друг друга. Их судьбы  соприкоснулись, на расстоянии взгляда, в грозном 1944 году, оставив большой след в моей памяти.

Я родился и вырос также в Веребках, в  Лепельском районе Витебской области, и с первых лет впитал «эхо» войны, которая безжалостно прокатилась по моей земле, оставив незабываемый след – рану. В конце войны на глазах моих односельчан, в воздушном бою, как итог четырехлетнего противостояния,  сошлись два противника, два самолета: со звездой – советский, и с черным крестом – немецкий. Оба самолета  упали недалеко от деревни. О, сколько было походов и находок, связанных с происшествием. Это была самая волнующая страница в юности: сходить к самолетам и принести оттуда кусочек плексигласа или неотстрелянный термитный патрон. А потом хвастаться перед друзьями и удивляться, что кто-то нашел предмет покруче!

Позже, когда я учился в школе, с возрастом, начали приходить осознанно зрелые мысли: а кто был в самолетах и что сталось с экипажами. Я писал письма в редакции газет и архивные учреждения с просьбой помочь найти ответы, однако вопросы повисали в воздухе: никому не было дела до события «деревенского масштаба».

Прошло более полувека, и наступил 2013 год, который удивительным образом воспроизвел трагедию  минувшего,  выдал наконец тайну далекого детства: стали известны имена всех летчиков, находившихся в сбитых самолетах.

...Николаю Прусскому тяжело ступать в восемьдесят лет, мучает высокое давление, и он медленно поворачивается ко мне, оторвав  взгляд от улья с пчелами: как они там? Николай на протяжении всей жизни, сколько я помню, разводит пчел и делает мед. Память сохранила  детские впечатления.  Мама приносила «мед от Прусских» в белой молочной канне.  А скиба черного хлеба, намазанная ароматным лакомством после похода «к самолетам», казалась слаще всего на свете!

С возрастом все труднее досматривать пчел. Николай жалуется, что пора это дело бросать.

- Жену искусали... - говорит он, встречаясь на крыльце с супругой Надеждой Павловной. Они неразлучны уже много лет. А поженились, когда Николай вернулся на родину, отслужив положенный срок в военно-воздушных силах Советского Союза.

Он знает о самолетах  все. А схватку немецкого самолета с нашим в июньском небе 44-го наблюдал, что называется, на ладони. «Иногда я словно вижу их упорные взгляды», - говорит Николай Дмитриевич о летчиках, и я снова прошу рассказать о том бое.

 - Они появились в небе одновременно – на западной стороне, примерно в районе Стай (деревня на пути от Лепеля к Березино). На втором вираже  наш самолет задымил, и немец, держась на хвосте, казалось, торжествовал: добью!  Но тут же, смотрю, и он получил - в лоб! Видимо, наш стрелок оказался парень не промах, и попал: из самолета с крестами тоже повалил дым, и обе машины, одна за другой, по вытянутой  параболе пошли на снижение, скрывшись за кромкой леса. Прогремел взрыв, а мы стояли разинув рты. Первым побывал у места падения мой дядька Кузьма Прусский, он и рассказал об увиденном. От немецкого самолета осталась развороченная взрывом яма, а вокруг стояли обожженные деревья, на ветках болтались обгоревшие останки парашюта: видимо, летчик готовился к прыжку, да не успел. Позже видели отдельные фрагменты человеческого тела...

А у нашего самолета все было в сохранности. Только зияли сквозные отверстия в трубах шасси, которое не сыграло посадочной роли: самолет сел на брюхо, срезав верхушки деревьев. Место стрелка было в пятнах крови, но летчики ушли.

Из трагедии военного лихолетья деревенцы быстро извлекли пользу: парашют был пущен на женские юбки, а обшивка самолета использовалась для выделки алюминиевых ложек.

 - Ложки-то сделали, а есть ими было нечего: к концу войны оккупанты, народники и партизаны выгребли последние запасы, - подытоживает рассказ Николай...

А мне снова видится намазанная медом горбушка хлеба. Как хорошо, что война закончилась, не задев мое поколение.

 - Ну, мне пора, - говорит Николай, - в деревне сидеть сложа руки негоже...

А я мысленно подвожу итог: еще год назад мы бы, как и раньше, на этих словах   поставили точку и разошлись. Какой смысл перемалывать воспоминания  по сто раз: уже четвертое поколения людей «живет» с историей самолетов.

Но раны войны очень трудно заживают, и я ошарашиваю Николая сенсацией:

 - Стали известны имена летчиков, дравшихся на ваших глазах ...
 
- Да? – встрепенулся Николай, - Ну, ну, расскажи ...

И я выкладываю всю известную мне информацию.

Учитель-поисковик Валерий Тухто из Слободской средней школы и местный краевед Василий Хацкевич в этом году «докопались» до первоисточников и открыли имена советского экипажа, вынужденного отбиваться от настырного противника и совершившего  вынужденную посадку в заболоченной лесистой местности по соседству с деревней.  Теперь можно восстановить картину происшедшего по документам.

...22 июня 1944 года началась грандиозная советская наступательная операция «Багратион» по освобождению Беларуси. Отходящие гитлеровские войска, заполонив дороги на запад, устремились за линию Березины, под защиту широкой поймы.  28 июня они оставили Лепель. На следующий день звено  «Илов» во главе с ведущим, украинцем  Иваном Бойко из 949-го штурмового авиаполка 221-й советской авиадивизии получило приказ - разведать обстановку по ту сторону Березины и нанести удар по скоплениям войск. Место воздушного стрелка в самолете старшего лейтенанта занял старшина Каримжан Канафин из Кустанайской области Казахстана...

А теперь обратимся к наградным листам, которые были составлены по итогам задания и в которых были описаны действия летчиков:

«29 июня, проводя разведку боем в районе Бегомля, группа Ил-2 была атакована двумя истребителями противника... Первая атака была успешно отбита. На втором заходе один из «фоккеров» попал под прицельный огонь Канафина и, получив значительные повреждения, со снижением пошел на свою территорию. Второй истребитель во время третьей атаки сумел подбить самолет Бойко, при этом Канафин был ранен, но продолжал вести огонь из пулемета. Выходя из боя на поврежденном самолете, пилот вынужден был сделать посадку в лесном массиве недалеко от Веребок...»

Описание боя немного расходится с тем, что наблюдал воочию Николай Прусский. Так это  естественно! Какая память может сохранить все детали на протяжении десятков лет! Важна суть. А она – в словах  непосредственного  участника боя, стрелка-радиста Канафина:

«...Один из немецких самолетов почти вплотную приблизился к нашему «Илу». Надежно взяв «фоккер» в прицел, я почти в упор расстрелял его очередью из пулемета. Оставляя черный шлейф дыма, «немец» пошел на снижение... В считанные секунды атака повторилась... Наш самолет дважды тряхнуло, осколком снаряда заклинило пулемет... Командир делал отчаянные попытки спланировать посадку. Но «раненая» машина не поддавалась управлению...

Земля неслась навстречу: удар! Командир первым пришел в себя, и, увидев, что я ранен, бросился на помощь...»

Через три дня летчики  добрались до своего аэродрома.

Воспоминания были записаны уже после войны, которую Каримжан Канафин закончил с орденами и медалями. Если верить сведениям, он совершил 132 боевых вылета и сбил еще парочку вражеских машин. Наверное, уже на других самолетах, ибо известно, что уже после выполнения 80 заданий экипажам «Илов» присваивалось высокое звание Героя Советского Союза.  Так ценилась их работа.

Но дороже, конечно, жизнь. Каримжану  повезло – он закончил войну и вернулся на родину, а его напарник, командир Иван Бойко, спасший ему жизнь, остался на поле брани под Кенигсбергом,  получив смертельную рану при налете вражеской авиации на советский аэродром.

Картину их совместных действий в небе над Веребками, со слов противоположной, немецкой, стороны, мы уже никогда не воспроизведем. Судьба немецкого летчика, сбитого экипажем Бойко, до сих пор находилась  в безвестности, он считался пропавшим без вести. Вряд ли жив сейчас его коллега, летевший в паре, в одном звене, и отомстивший за поражение. Имя сбитого летчика стало известно тоже только сейчас. Я открыл его случайно.

Кто же был в самолете с крестами?

Просматривая материалы  на сайте «Проза.ру», я обратил внимание на автора Сергея Жукова, который выложил собранные им сведения о всех военных авиаторах Германии, погибших в битве с  Советским Союзом. Я попросил Сергея проанализировать день 29 июня 1944 года: не зафиксировано ли в отчетах воздушное сражение в районе моего родного края? Вскоре получил обнадеживающий ответ: «В этот день у немцев была только одна потеря – в районе Березино». Стало совершенно ясно, что речь идет о самолете, с которым столкнулся в бою наш экипаж, экипаж Ивана Бойко.

Чтобы не сомневаться в достоверности выявленного, я написал письмо в немецкий Бад-Арользен – поисковую международную службу. Аккуратные немцы переслали его в Берлин - по назначению: в Deutsche Dienststelle – службу, которая занимается судьбами бывших солдат вермахта.  Спустя неполный месяц, я получил ответ от фрау Курзава, которая подтвердила: да, Ойген Браун, летчик немецких люфтваффе, пропал без вести 29.06.44. в районе Березино под Минском.

«Под Минском»... Вот что внесло путаницу в поиски погибшего летчика! (Город Березино в Минской области и поселок Березино в Витебской – два совершенно разных населенных пункта).

Ойгену было  20 лет. Он начинал военную карьеру на Западном фронте. Чтобы противостоять советскому наступлению в Белоруссии, его полк – 3-я группа 11-й истребительной эскадры (дивизии) была переброшена на восток и базировалась под Минском, на аэродроме Докудово. Момент развертывания немецкого подразделения наблюдал Олег Лазарев, автор мемуаров  «Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2», а в прошлом – летчик того же 949-го Витебского штурмового авиаполка, и ему поручалось разведать местонахождение новоприбывшей части:

«Только после войны, спустя много лет, я понял причину интереса командования к Докудово... Оказывается, в ночь на 26 июня 126 немецких бомбардировщиков совершили налет на Смоленск. Около 450 фугасных бомб, упавших в разных местах, причинили немалые разрушения. Часть из них имела взрыватели замедленного действия, что затрудняло восстановительные работы на железнодорожных путях...»

Лазарев пишет, что видел бомбардировщики, а Ойген Браун, известно, летал на истребителях. Но здесь ничего необычного нет: истребители использовались как прикрытие при сопровождении бомбометательных машин. Обращает на себя внимание другая  деталь из повествования автора - Лазарев случайно, после полета в зону Докудово, обнаружил засекреченный немецкий аэродром в поле, где самолеты были укрыты стогами с сеном. Может быть, они и были снятыми втайне с Западного фронта немецкими истребителями.

Ойген Браун вылетел 29 июня на  «Фокке-вульфе», вылетел под Березино – к поселку, который расположен  за Бегомлем, где и напоролся на точный огонь советского штурмовика.

Он был новичок? Не скажешь. Истребительный полк, в котором служил Ойген,  был сформирован практически одновременно с советским 949-м штурмовым - в мае 1943 года для обороны Германии, и дислоцировался в Ноймюнстере, на севере рейха, по соседству с Данией. Отбивая атаки бомбардировочной авиации атлантического альянса,  пилоты 11-й эскадры летали также над Норвегией и Францией. В разное время командирами дивизии были Гюнтер Шпехт, имевший на своем счету 34 сбитых самолета, в основном американских - В-17 и В-24, и гауптман Антон Хакль, занимающий 17-ю строчку в ранге величайших асов  германских ВВС: совершил более тысячи боевых вылетов и одержал 192 воздушные победы. Гауптман фон Фассонг – командир полка на момент службы Ойгена Брауна – к началу дислокации в Докудово записал на  свой счет 62 советских самолета.

Имел ли достижения Ойген Браун, мы пока не знаем, однако звание, в котором он проходил службу, говорит о некотором  опыте – в период описываемых событий он был ефрейтором 9-й эскадрильи.  Судя по всему, Ойген был уже обстрелянный летчик на театре военных действий с английскими и американскими эскадрами. А вот здесь, на восточном фронте, может быть, впервые столкнулся с советским «Илом». Помните, Канафин вспоминал, что «немец» «почти вплотную приблизился» к их машине. Видимо, он все еще руководствовался тактикой воздушного боя с западными пилотами. Но не учел двух составляющих. Казах Каримжан Каримов стрелял метко, а вооружен был экипаж пушечно-пулемётными стволами, что называется, под завязку:  имел две 23 мм пушки по 150 патронов на  каждую, два 7,62 мм пулемёта по 750 патронов на ствол и один 12,7 мм оборонительный пулемёт в задней кабине, 150 патронов.  При выполнении штурмовых действий Ил-2 нес дополнительную «нагрузку»: под крыльями крепились ракеты РС-82 или РС-132, а в бомболюк загружались  бомбы общим весом до 600 килограммов.

Летчики истребительной авиации Германии побаивались нашего штурмовика, называя «Ил-2»  «Schlachter» («мясник») или «Zementbomber» («цементированный бомбардировщик»).  Создатели  окрестили его «летающим танком», что свидетельствовало о крепости конструкции.

Что ж,  Ил-2, вступивший  в схватку с «воздушными охотниками»,  в нашем случае еще раз доказал свою живучесть. Оставляя след в виде прорубленной просеки, он сел  на брюхо, сохранив жизни пилотам.

А Ойген погиб, его машина не выдержала удара о землю, взорвалась. Хотя пилотировал Ойген не самый худший вид немецкой техники. Он летал на Фокке-Вульфе Fw 190 А-8.

Основным истребителем на протяжении всей войны был у немцев Мессершмитт 109, однако и «Фокке-Вульф» считался не менее перспективным, его производство продолжалось с 1941 года весь период военной  кампании, в ходе которого самолёт неоднократно модернизировался.

По сути, это был прообраз будущего истребителя с бортовым компьютером: система управления была построена не на гидравлике, а на электромеханическом управлении. Даже трап - ступенька в кабину выдвигался нажатием кнопки, а кресло автоматически регулировалось по высоте. 

С появлением «фоккеров» англичане потеряли превосходство в воздухе над Ла-Маншем. Он превосходил почти по всем показателям основной истребитель британских ВВС – «Супермарин Спитфайр».  Проблема встала настолько серьезно, что командование союзников планировало специальную миссию по угону нового немецкого истребителя. Помог случай. Из-за навигационной ошибки исправный полностью «фокке-вульф» был, что называется,  «аккуратно доставлен в Англию» – приземлился в Уэльсе.

Использовались «фоккеры» даже ночью: для  отражения налетов союзнических бомбардировщиков на ракетный центр в  Пенемюнде.

Новая модификация «А-8», на которой летал Ойген Браун, отличалась усиленной броневой защитой. Достаточно сказать, что козырек в кабине пилота был оснащен бронестеклом толщиной в 50 миллиметров. Всего удалось собрать 1334 самолёта А-8.

По крепостным возможностям «А-8» ни в чем не уступал русскому штурмовику. И вооружен  был не слабее нашего: из-под крыльев выглядывал настоящий боевой  арсенал - четыре 20-мм пушки и два 13-мм пулемета, которые накрывали цель с большой вероятностью попадания.

Тем не менее, самолет Ойгена Брауна потерпел катастрофу.

Зачем летчик, вспомним слова Каримжана Каримова, упрямо шел на сближение с «Илом»? Не знал бронированной мощи советской техники? Руководствовался наставлением, что поразить его можно, зайдя с хвоста?

А может, Ойген упорно следовал за советским экипажем, чтобы  заглянуть в глаза противника: насколько тот тверд  в  своем стремлении победить? Я не знаю.

Но в конце войны все большее число немцев стали осознавать: путь, по которому идет фашизм, гиблый, а идея превосходства одной нации над другой ведет народ Германии к полнейшему краху. Вспомним: именно в это время военными готовилось покушение на Гитлера. 

Наверное, в сознании Ойгена Брауна также прокручивались мысли неизбежной катастрофы, и не мог он уже остервенело драться за безумные идеи фюрера. А потому проиграл, сгорел. На белорусской земле снова восторжествовала справедливость – оккупанты были повержены.

Почти 70 лет место гибели Ойгена Брауна было в безвестности.  К сожалению, советская архивная система стояла не на службе простых людей, а обслуживала государственные конторы и ведомства. Достучаться до глубины сознания архивистов было невероятно сложно. Не легче порой  и сейчас.

История воздушного противостояния над обширной поймой Березины – как отражение всего хода Великой Отечественной войны (нападение, отражение нападения с тяжелыми последствиями, победители и побежденные) - могла стать достоянием гласности гораздо раньше. Тогда был жив еще Каримжан Каримов. Была возможна его поездка к месту, ставшему спасительным для него и его командира.  Насколько волнительным был бы момент встречи его на белорусской земле! Если бы мои письма в инстанции пробивали бюрократическую ведомственность и доходили  до сознания ответственных чиновников.

Возможно, состоялась бы встреча Каримжана с родными и близкими как Ивана Бойко, так и Ойгена Брауна. У нас уже давно  нет по отношению к  немцам негативных, мстительных мотивов. Хорошо, что война закончилась в 45-м. Я с ужасом думаю, что сталось бы с Николаем Прусским, если бы она продолжилась, скольких еще людей перемолотили бы ее жернова.

А у Николая Дмитриевича уже правнуки. Они уже не играют, как мы когда-то «в войну»: разделившись на русских и немцев. Современная молодежь стремится к взаимопониманию и открытости. Кто знает, возможно, с той, немецкой стороны, однажды придет в деревню письмо с пожеланием встретиться на месте гибели Ойгена Брауна, чтобы окончательно снять с его дела гриф «пропавший без вести» и почтить память  воина, по воле недальновидного фюрера, ставшего жертвой нелепой и безжалостной войны.
 

На снимке: место падения штурмовика Ил-2.
Фото Василя Хацкевича.
21.07/13