Тост за Э. Х

Его мужественный фотопортрет можно было видеть в скромных комнатах геологов и студентов, в квартирах моряков и военнослужащих, в жилищах «гнилых интеллигентов» и простых советских граждан на всем пространстве от Берингова моря до Балтики.
Едва «папа Хем»  был практически полностью амнистирован  в хрущевскю оттепель, вдруг оказалось, что его жизненные и творческие идеалы ничем не противоречат советским заповедям стойкости, мужественности, способности оставаться победителем даже в проигрышной ситуации.

И для Америки, и для России Хемингуэй оставался всегда отчасти экзотикой ---  военной, модернистской, итальянской, испанской, парижской, кубинской…  Двухсотпроцентный реализм, суровая сдержанность и «телеграфный стиль» всегда сочетались в его рассказах и романах с киплинговской поэтичностью. Очень сильно умел, не написав прямо, сообщить читателю драматическую правду через атмосферу, ауру, вполне импрессионистский мессидж.

Любил Россию, брал уроки у наших классиков. Будучи сам отменным охотником и рыбаком, «ходил с ружьецом с Тургеневым по русским полям и лесам». Уважал Льва Толстого за то, что граф был настоящим мужчиной на войне, в постели с женщиной и за писательским столом.

Был, по примеру отца-врача, настоящим трудоголиком. Обладал феноменальной памятью. Иногда трансцедентально предсказывал события и судьбы людей, иногда торжественно попадал пальцем в небо. Не любил хамство, жлобство, предателей, завистников и «людей-прилипал».

При всех симпатиях к России Хемингуэй-путешественник так и не побывал на родине своих любимых авторов. Более того, когда Пастернаку за мнимые вины советские власти «загнули салазки», послал поэту приглашение приехать и пожить у Хемингуэя столько, сколько сочтет нужным. Советская критика, любящая ярлыки и штампы, вполне обоснованно причисляла его к лику прогрессивных писателей. Американские ультрас ненавидели его за симпатии к красным, а охранка вела на писателя досье даже после его самоубийства. А он был образцовым американцем в смысле просвещенного и вполне традиционного патриотизма, но ненавидел свинцовые капиталистические мерзости и как мог боролся с бюрократическим левиафаном. Безусловно боролся с гитлеровцами и итальянскими фашистами и с их многочисленными американскими покровителями и симпасайзерами. Приветствовал кубинскую революцию, назвал правительство Фиделя Кастро первым честным кубинским правительством, прилетев Гавану, поцеловал кубинский государственный флаг и отказался повторить поцелуй под камеры фото-корреспондентов.

Охотно распространял о себе мифы и легенды, но без нынешнего судорожного пиар-фанатизма и коммерческой алчности, а скорее как милый кидалт,  мастер рыбацкой байки или выдумщик Мюнхгаузен по версии Горина-Захарова-Янковского.
Рассказы о его пристрастию к алкоголю очень сильно преувеличены и он как мог спасал гибнущего от «зеленого змия» своего друга Скотта Фитцджеральда. Тот, кто побывал на его кубинской вилле и посидел за его столиком в Старой Гаване, смакуя дайкири со льдом, вполне может настроиться на хемингуэевскую волну и понять, что такое настоящий культурный кайф. То есть, принять на грудь он мог много, с Генрихом Боровиком на-двоих раздавил поллитру «Столичной» не моргнув глазом. Но вовремя останавливался, памятуя о человеческом облике и долге писателя.

Вопреки расхожим мнениям, ходоком по женской части никогда не был и четыре его   брака --- скорее доказательство его нежной уступчивости, чем признак крутого мачо. Был обаятелен, но мог послать по адресу и даже съездить по физиономии.  Из-за глупой филологической  нестыковки и взаимного непонимания едва не избил Илью Эренбурга. Обладал очень фотогеничной внешностью, почти голливудской. Но с «фабрикой грез» и ее художественными штампами у папы Хема не сложилось. Несмотря на четыре экранизации его произведений. Косная консервативная критика быстренько постаралась заболтать, затушевать творчество Нобелевского лауреата. А вот его биограф Карлос Бейкер всегда считал, что «уроки и настоящее признание Хемингуэя еще только впереди». В СССР и РФ были изданы в серии ЖЗЛ  две биографии Хемингуэя --- одна прогрессивно хвалебная, вторая  изобилующая тупыми фрейдистскими клише. Капитальное жизнеописание, созданное доктором Бейкером, у нас так и не было издано, хотя перевод был представлен в «Молодую гвардию». Вроде, с ценой за авторские права не сговорились.

Хемингуэй пришел в этот мир в знойном июле. В июле же после шести попыток самоубийства встал рано утром, надел свой красный «императорский халат», спустился в подвал и спустил два курка, приставив ко лбу свое любимое ружье «Босс». Это не было капитуляцией перед судьбой или повторением того, что сделал его отец. Писатель привык всю жизнь «делать дело так, как надо», а когда биологические и творческие силы на седьмом десятке лет стали быстро оставлять его, не пожелал прозябать в комфортен в качестве живого овоща.

Американские, а потом и мировые СМИ пустили версию о неосторожном обращении с оружием. Никита Сергеевич Хрущев, призывая американцев к сокращению вооружений, сослался на печальный опыт Хемингуэя. Дескать, уж на что опытный охотник был, а умер от собственного оружия.

В Штатах, упоминая Хемингуэя, я пару раз видел снисходительные улыбки, пожимания плечами и слышал лапидарное: «Ну что вы… Хемиенгуэй остался в прошлом. Джек Лондон для дедушек и бабушек».