Письма из приюта скорби

Приютом скорби автор считает хоспис.

Прошу не ассоциировать автора с ЛГ! Автор –  вполне себе адекватный и благополучный человек.

Письмо первое

    Дорогой мой далёкий друг!

Есть у меня тайна, которую я уже несколько десятков лет, с тех пор, как осознала её, храню за семью замками. От всех. И даже от себя пытаюсь спрятать её в самом потаённом уголке души. Я не могу понять и объяснить то, что происходит со мною, а потому боюсь. Очень боюсь. И прячу. О ней не знает ни одна живая душа на свете. Возможно, только мама что-то знала, о чём-то догадывалась. Не от меня знала, мы с ней никогда не говорили об этом.
       Но моя мама – это особый случай. Она была широко известна и в ближней, и в дальней округе. «Баба Мария», «костоправ от Бога» – даже адрес называть не надо было, спросите – любой скажет, как проехать, пройти к ней. Приходили, приезжали. И соседи, односельчане, и с дальних мест. Знали – поможет. И помогала: вправляла вывихи, складывала сложнейшие переломы, даже душевные раны залечивала добрым словом, участием и ещё чем-то непонятным. Помогала бескорыстно, по доброте душевной даже от себя нуждающимся что-то отдавала. Люди, кто чем мог, старались отблагодарить бабу Марию: один банку молока принесёт, другой килограмм сахара, третий десятку сунет в карман, те,  что позажиточней, кофту тёплую или шаль  подарят.
   Бывало и так, что Мария, оказав помощь несчастному, давала деньги на обратную дорогу и ещё и узелок с продуктами увязывала, если видела, что человек потратил последние копейки, чтобы добраться до неё.
   Обмануть её было невозможно, да никто и пытался: казалось, её глаза видят насквозь, словно рентгеновскими лучами просвечивают.
    Возможно, и меня она видела насквозь. Да не возможно, а точно видела, только не вмешивалась, как бы со стороны наблюдала. Видимо, понимала, что ЭТО трогать нельзя. Так вот, о тайне,  которую я и сама долго не осознавала, мама могла знать, только откуда? Уж точно, не от меня. Повторюсь, мы НИКОГДА с ней об этом не говорили. Не потому, что я маме не доверяла – просто не понимая, что происходит, не умея связать отдельные звеня в цепочку, не знала, как и о чём говорить. А теперь мамы нет, ушла в миры иные. И поговорить с ней я теперь не могу…
   А звенья непонятного и от этого пугающего с годами связались в крепкую цепь, которая всё сильнее давит грудь, горло, удушая, не даёт дышать. Потребность высказаться и понять с каждым годом становится всё настойчивей и острее. Но только кому?
          А после случайной встречи с тобой, мой друг, появилось ощущение и, более того, какое-то внутреннее убеждение, что ты – именно тот человек, с которым я могу поделиться своей тайной, доверить её тебе. Что только ты сможешь понять и помочь мне разобраться в происходящем. Но и сомнения одолевают: не слишком ли тяжкую ношу взвалю я на твои плечи? Имею ли на это право?
А ещё боюсь отпугнуть тебя своими откровениями и оборвать тоненькую ниточку, протянувшуюся между нами.
Подумаю ещё, взвешу все «за» и «против»…

Письмо второе

И снова здравствуй, мой далёкий друг!

Снова пишу тебе письмо, может, оставлю его, как и предыдущее, пылиться на полке, так и не решившись отправить. Но хоть бумаге доверю наболевшее, исповедуюсь ей, может, легче на душе станет.
      Со мной с раннего детства происходит что-то, о чём я, в силу возраста, неопытности, недостатка времени на глубокий анализ, не задумывалась: происходит – ну и ладно, значит, так и должно быть. То есть не привязывала к себе лично. Хотя происходило иногда нечто странное, ничем не объяснимое.
   
  Начну с детства, с того, что запечатлела память  с тех давно ушедших лет.

В местах, где родилась и росла, где проходили мои детские и юные годы, во время войны шли жесточайшие бои с фашистами. Танковые дивизии Красной армии окружили большое соединение врага, который всеми силами пытался вырваться из кольца. Обе стороны несли огромные потери. Погибших красноармейцев хоронили в братских могилах прямо там, где они сложили головы. В нашем селе таких могил восемь. После Победы над этими захоронениями поставили памятники, и сельчане ухаживали за ними: убирали, высаживали цветы, украшали к праздникам. Одна из этих могил находилась прямо на территории школы, в которой я училась. И само собой разумеется, что мы, школьники, взяли шефство над ней, содержали в порядке.
       Однажды весной (мне было тогда лет двенадцать) ко Дню Победы наш шестой класс взялся прибрать могилу, облагородить территорию вокруг. Высадили цветы, убрали сухую прошлогоднюю траву, осталось посыпать дорожки свежим песочком. Мы с подругой пошли за ним в ближний карьер. Я залезла в глубокую яму, насыпала песка в ведро и только выпрямилась, подавая его подруге, как края ямы обвалились, и меня по грудь завалило тяжёлым песком. Только по случайности обвал произошёл не минутой раньше, когда я сидела в яме. Подруга испугалась, закричала, позвала взрослых, которые откопали меня и вытащили. А ведь всё могло закончиться иначе. Но я даже не испугалась почему-то! Не понимала, не осознавала, что могло быть? Или где-то в глубине подкорки знала, чувствовала – ничего плохого со мной не случится. Не может случиться. Не знаю…

     Ещё один случай: как-то летом мальчишки (мы пасли коров) нашли неразорвавшуюся гранату, которых много осталось после войны по полям, оврагам, в лесу. Мальчишки – они и есть мальчишки, захотели разобрать её, посмотреть, что там, внутри. Девчонки стояли тут же, рядышком, с любопытством наблюдая за процессом. Естественно, об опасности дети не думали, не осознавали её.
    Разобрать гранату без инструментов, голыми руками, не удалось, поэтому мальчишки решили бросить её в костёр. В это время моя корова полезла в посевы, и я побежала выгонять её оттуда. Через пару минут за спиной раздался взрыв…
   Одного мальчика разорвало пополам, другому оторвало ноги, остальные отделались не такими большими потерями. А я в это время корову из посевов выгоняла…
   Случайность? Возможно. Только таких «случайностей»  было немало. Осознала я это и выстроила в цепочку много позже, уже взрослой, после одной случайной встречи. Но об этом – в следующем письме. Если я напишу его…

Письмо третье

    Приветствую тебя, мой друг!

Решила снова написать тебе письмо, хотя два предыдущих всё ещё не отправлены... Так нестерпимо жжёт потребность рассказать о следующих «случайностях» в моей жизни, что снова взялась за перо.

    Я ранее уже писала, что осознавать и связывать в одну цепочку странности, происходящие в моей жизни, стала после одной случайной встречи…

     …Однажды ехала я в поезде дальнего следования. Домой возвращалась. Поздним вечером на промежуточной станции в переполненный вагон зашла женщина лет сорока пяти и стала растерянно оглядываться по сторонам,  отыскивая свободное место. Но, увы, таких не было! Пассажиры уже давно спали. Я не спала, вообще в дороге не могу спать, поэтому предложила женщине присаживаться на мою постель. Она с облегчением и благодарностью приняла предложение.
     Разговорились. Так, ни о чём, как это бывает в дороге со случайными попутчиками. Несколько часов пролетели незаметно, и скоро Наталье (так звали женщину) предстояло выходить. Темы для разговора постепенно иссякли, и мы какое-то время молчали. Потом неожиданно Наталья произнесла:
       – Вы – добрый, отзывчивый человек, и мне хочется чем-то отблагодарить Вас. Скажите дату Вашего рождения!
    Я машинально назвала. Зачем ей это надо было и как она собиралась благодарить, я не понимала. Наталья достала из сумки карандаш, чистый листок бумаги, и начертила на нём большой квадрат. Потом разделила его на несколько маленьких квадратиков и вписала в них цифры из даты моего рождения. Несколько минут задумчиво рассматривала написанное, потом заговорила. И тут я не то что удивилась – просто поражена была: она рассказала обо мне такое, о чём я сама уже давно позабыла!  Назвала события, конкретные  факты, время.
   Сказала и о том, что я не буду болеть тяжёлыми болезнями, но в течение месяца получу травму. (Через две недели я сломала руку, серьёзный перелом, несколько операций потребовалось, чтобы восстановить). Ещё запомнилось то, что у меня нет Ангела-Хранителя, но очень сильны космические связи и они оберегают меня. Что это такое, я не знаю. Прощаясь, Наталья пояснила, что «прочитала» мою жизнь «по квадрату Рериха», и предупредила, чтобы я была очень осторожна в желаниях, мыслях и словах, так как, сама того не желая, могу причинить  зло.
     И, наверное, я выбросила бы это из головы, если бы не несколько случаев, которые насторожили и заставили задуматься. Крепко задуматься.
Но о них – в следующем письме. А пока – до свидания, друг, увы, далёкий! Возможно, я ещё напишу тебе.

Письмо четвёртое

Доброе утро, друг мой!

Прости, что снова тревожу тебя, но мне так невыносимо нести свою ношу одной, так хочется разделить её с кем-то, что вот… опять пишу тебе письмо.
Помнишь, раньше я писала о необычном, непонятном, происходящим со мной? Сегодня снова нахлынули воспоминания: память жестока, всё хранит где-то в потаённых уголках. А потом как выдаст!
     …Однажды утром, собираясь на работу, крепко поссорились с мужем. Он жестоко обидел меня, хлопнул дверью и ушёл. А я разревелась и в сердцах со злостью прошептала: «Чтоб ты сдох!» – без всякой задней мысли, просто обиду выплеснула.
   К обеду привезли его с работы с расколотой головой. Работал вальщиком леса, неожиданный порыв ветра и…подпиленное им же дерево упало прямо на голову. И защитная каска, и череп раскололись, словно хрупкий китайский фарфор…
   С той поры прошло уже более четырёх десятков лет, а я до сих пор виню себя в его смерти. И жить с этим страшно!

    А вот другой случай. Как-то в магазине пьяный хулиган пытался без очереди купить бутылку водки. Ну, не хватало ему до полной кондиции, душа горела. Старушка, стоящая уже у самого прилавка, не пустила нахала. Тот стал грязно ругаться, угрожать, кулаками размахивать, не обращая внимания на то, что рядом стоят женщины, дети. Я не выдержала, сделала ему замечание, пытаясь образумить хулигана. Он замахнулся, хотел ударить (пьяный, недавно вернувшийся из мест заключения – чего от него ещё ждать?).
     Не ударил, поднятая рука остановилась на взлёте, словно наткнулась на невидимую стену. Что-то –  не кто-то, а именно что-то – остановило её…
   Через неделю собутыльник убил несчастного поленом в его же собственном дворе.

Прости, заканчиваю. Что-то нехорошо мне от этих воспоминаний…

Письмо пятое

Привет тебе, мой дорогой друг!

 Видишь, больше месяца сдерживала себя, не писала, а сегодня…

…Я собиралась переезжать из посёлка в районный центр. Уже купила там квартиру, а мой дом оставался в распоряжении сельсовета. Желающих поселиться в нём было много: просторный ухоженный особняк, большая усадьба, новые надворные постройки.
Определять, кому всё это достанется, должен сельсовет, так как являлось это жильё муниципальной собственностью. И он определил, отдал дом большой многодетной семье. Но одна женщина, тоже из желающих (о которой в посёлке говорили, что она «что-то» знает, колдунья, ведьма), почему-то решила, что это от меня зависело – кто поселится в этом доме.
          Не она получила ордер.
Перед отъездом я заболела. Попила холодного молока, в итоге – жесточайшая ангина, температура под сорок. Вызвали врача, подруга, дожидаясь его, обтирала меня разведённым уксусом, пытаясь сбить температуру. Сама же я была на грани света и тьмы, в горячечном бреду.
   В это время зазвонил телефон. Семилетний сын поднял трубку и едва произнёс «Алло!», как услышал злобный женский голос: «Мать позови!». Ребёнок тихонько ответил, что мама болеет, подойти не может. «Чтоб она сдохла!» – и трубку на другом конце провода бросили.
Испуганный мальчик так разрыдался, что слова произнести не мог. Уже потом, позже, я узнала, что произошло.
       Через какое-то время, уже выздоровев, я случайно встретила эту женщину на улице. И прошла бы мимо, если бы она сама не зацепила меня: «Что, по блату дом передаёшь? Родственникам подруги? Подожди, ещё не раз пожалеешь об этом! Наплачешься!»
  Напугать хотела, что ли?
И тут меня прорвало! Не за себя – за слёзы моего ребёнка! И я произнесла то, что не должна была, наверное. Спокойно, ничуть не повысив голоса, ответила, что и мои слёзы, и слёзы моего сына отольются ей сторицею. И добавила, что когда ей станет невыносимо трудно, то на коленях приползёт прощения просить.
    Через несколько дней я уехала из посёлка. Об инциденте забыла, других хлопот хватало.
   А ещё через месяц ко мне, вся в слезах, прибежала взрослая дочь той женщины, с порога бухнулась на колени, совала в руки какие-то деньги и умоляла, чтобы я навестила её мать в больнице, куда ту на вертолёте по сан. заданию привезли с внутренним кровотечением. Оперировать отказались, так как из-за сильной кровопотери и предельно низкого давления сердце могло остановиться прямо на столе. Лежала в одиночном боксе и ждала… То ли смерти, то ли ещё чего-то…
   Таня – так звали дочь – захлёбываясь слезами, говорила, что это мама её попросила позвать меня, мол, она  виновата передо мной и хочет перед смертью попросить прощения.
   Очень неохотно, но я всё-таки согласилась, и уже через сорок минут мы с Таней были в палате. Я не узнала бывшую односельчанку: худая до невозможности, на сером лице –только в глазах теплились остатки жизни.
 – Вот и сбылись твои слова… Только приползти я уже не могу… Спасибо тебе, что пришла, – чуть слышно прошептала. – Прости меня, за всё прости…
   Мне до того нехорошо стало, что захотелось немедленно убежать, лишь бы не видеть этих глаз, горящих мольбой и безумной надеждой.
   Не убежала, не смогла. Не веря в то, что говорю, успокаивала несчастную, говорила, что всё обойдётся, выздоровеет она и долго жить будет. Что дети, внуки ждут её, что нужна она им. А ей надо было услышать моё «простила». И я произнесла те слова, которые она ждала. Никто не знает, чего мне это стоило! Нет, не простить, это-то как раз нетрудно было. Я в душе пожалела её и простила. А вот смотреть в эти глаза сил не было.
   Ушла я из больницы в угнетённом состоянии, долго бродила по улицам и думала, думала… Думала о силе гневной мысли, слова, сказанного сгоряча.
      
      Выкарабкалась моя односельчанка из ямы. Кровотечение остановилось само собой. Через полтора месяца выписали её. Врачи только руками разводили. Не верили они даже собственным глазам. А женщина прожила ещё одиннадцать лет, радуясь детям и внукам…

 И вот теперь, в этом приюте скорби, перелистывая странички своей жизни, думаю, пытаюсь понять: что это? Случайности? Совпадения? Мне страшно до озноба, до мурашек по коже. Кто и за что взвалил на мои плечи такой тяжкий груз?
Как дальше жить с этим? И надо ли?..

Письмо шестое (и последнее)

…Прости, мой друг… Я… ухожу…

От автора: письма без адреса на конверте аккуратной стопочкой лежат на полочке, неотправленные, непрочитанные… Никем…