Бедный, бедный мальчишка

Мальчишка плюхнулся на сиденье маршрутки рядом, и Наталья Евгеньевна не обратила бы на него внимания, если бы из пластикового пакета, который он держал на коленях, не раздалось тоненькое «мяу!».

- Помолчи, - сказал мальчишка котёнку, налегая на «о», - жрать хочешь? Нету!
По говору Наталья Евгеньевна поняла, что в Одессу мальчишка приехал из России.
- Кто у тебя там, котёночек? – поинтересовалась она.
- Ага, - охотно ответил мальчишка, – это я его сегодня нашел.
- А мама знает?
- А у меня только бабушка, но она далеко, - так же охотно пояснил мальчишка.

- Интернатский или детдомовский, - решила Наталья Евгеньевна, – видно, привезли детей к морю на оздоровление.
И тут же забеспокоилась:
- А где же ваша группа? Воспитатели, другие дети? Ты что, потерялся, отстал?
- Не-а, – радостно доложил пацан, - я сам пью, сам гуляю – один приехал!

Наталья Евгеньевна почувствовала, как у нее сжалось сердце. Своих детей она не имела, замужем никогда не была и родной семьей всегда считала подобранных кошек, которые у нее не переводились. Более того, она была уверена, что равнодушна к детям, этим вечно орущим, носящимся, непослушным существам, создающим взрослым одни проблемы. Но сидящий рядом мальчишка  необыкновенно располагал своей доверчивой открытостью.
- И откуда же ты приехал?
- Из России. Вологодскую область знаете? Из Тарногского Городка я - село такое.

И он обстоятельно рассказал ей все: что зовут его Гриша Эдуардов, что ему двенадцать лет, что злая и вредная бабка собралась после пятого класса отдать его в интернат, потому что кормить нечем, а мамашка – гулящая пьяница – сгинула где-то, и они с бабкой не знают, жива она или нет. А в интернат он не хочет, а хочет в монастырь, послушником, потому что любит Бога и хочет Богу служить, и очень на Бога надеется. Вот только в вологодских обителях ему отказали, и он по совету тарногского батюшки приехал сюда, в Одессу, на юг, потому что монастыри здесь, по словам все того же батюшки, обильные и щедрые, и ему здешние монахи не откажут.

- Пойдем! - решительно сказала Наталья Евгеньевна, когда маршрутка остановилась на ее остановке. – Поживешь пока у меня, а там посмотрим...
Она уже не могла бросить глупого ребенка, добравшегося до нашего города чёрт знает откуда в наивной надежде обрести здесь сытный угол и душевное тепло.

- Бедный, бедный, - думала Наталья Евгеньевна, пока они с мальчишкой быстро шли к её торчащей над микрорайоном шестнадцатиэтажке, – и детства ты толком не видел, и материнской ласки не знал, да и не ел, наверное, вволю никогда… Монастырь кажется тебе, двенадцатилетнему дурачку, раем. Не знаешь ты монастырской жизни. Да и кому ты там, мальчишка, нужен?..

Они пришли домой, и Наталья Евгеньевна сразу засунула Гришу отмокать в ванну. Правда, оказался он вовсе не запущенным: старенькая рубашонка и коротковатые брючки были застиранными, но чистыми, русый чуб пушистым и вымытым. А она, если честно, боялась вшей или другой заразы, которые, что греха таить, нередки у детей из социально неблагополучных семей.

Пока Гриша мылся, Наталья Евгеньевна слетала на стихийный базарчик в их квартале и купила в детской лавчонке футболку с крутым мотоциклом на груди (мальчишке такая картинка должна была понравиться), стильный джинсовый комбинезончик, сандалии, бейсболку и детский рюкзачок на широких лямках. Подумав, прикупила трусики, маечку и полосатые плавки с ярким якорем на боку – они обязательно сходят на пляж, пусть Гриша ничем не отличается от одесских сверстников.

Увидев покупки, он расплылся в улыбке и прижался к ней своей чубатой головенкой:
- Спасибо, вот спасибо, вот хорошо…  Моднячие лейблы! Просто потолочные! Только знаете что, лучше было купить кроссовки, а не сандали – кроссовки можно носить и летом, и зимой. И еще знаете…  нужна непромокаемая ветровка с капюшоном. Ее бы купить вместо рюкзака, чтобы деньги зря не тратить...
И она опять подумала:
- Бедный, бедный, ты даже в радости помнишь, что потом придется несладко, маленький расчетливый деревенский мужичок…
А вслух сказала:
- Будут и кроссовки, будет и ветровка. Не все сразу.

Потом они ужинали, и Гриша, уплетая за обе щеки макароны «по-флотски» и оладьи из кабачков - совсем нехитрый ужин из того, что нашлось в холодильнике Натальи Евгеньевны - восхищался, как все вкусно, и рассказывал, что дома, в Тарногском Городке, питался в основном простоквашей из козьего молока с хлебом.  Жили они с бабкой скудно.

Деликатно отводя взгляд от жующего за обе щеки мальчишки, Наталья Евгеньевна смотрела на так же жадно набросившегося на макароны котёнка. Тот, урча и не обращая ровно никакого внимания на враждебно выгибающих спины четырёх ее кошек, уминал уже второе блюдце. Живот котенка давно стал круглым и тугим, как барабан, а он всё не мог остановиться.
- Бедный, бедный… - в который раз думала она, уже не понимая, к кому, котенку или мальчишке, относится сейчас ее жалость. Щемящее сострадание и осознание, что провидение послало ей возможность совершить хорошее, доброе дело, переполняли Наталью Евгеньевну. Она собралась всерьез заняться судьбой мальчишки.

Вечером они сидели на ее просторной лоджии перед тарелкой с клубникой, и Гриша, лакомясь испускающими ароматную сладость ягодами, рассказывал, как добирался из своей Вологодской области до Одессы.

Документов у него не было, денег – всего пятьдесят рублей. Он ехал от станции к станции, умоляя проводниц взять его только на один перегон. Врал, что сирота, что спешит к умирающей бабушке, даже плакал, чтобы получалось правдоподобно. И сердобольные женщины верили, устраивали бедолагу в служебном купе, совали конфеты, печенье, рубли…  Так и добрался до белгородской границы. А там в Артек ехал детский ансамбль народного танца. Танцоры шли по списку, и пограничники не очень заморачивались проверкой детей. Гриша смекнул это сразу, заговорил с ребятами, смешался с ними – так и очутился на Украине.

Все, что он рассказывал, казалось неправдоподобным, невероятным, авантюрным, но результат был налицо: Гриша оказался в Одессе. Больше всего убеждал в правдоподобности истории его вологодский говор, который невозможно было подделать. И еще искренность, которая так и сквозила в каждом слове. А больше всего – доверчивость, с которой этот ребенок потянулся к ней.

Поздним вечером, когда Гриша заснул, Наталья Евгеньевна связалась по скайпу с подругой Ириной. Рассказала о мальчишке, спросила совета, как поступить дальше и можно ли ей, одинокой, ходатайствовать об официальной опеке над ним, чтобы Гриша мог остаться в Одессе?

- Даже не думай! – Ирина, в отличие от Натальи Евгеньевны, была практичной и хорошо знала законы. - Ты что, не понимаешь, что мальчишка – иностранный гражданин, нелегал, проник на территорию нашей страны обманом? Все его россказни о попе, пославшем его в монастырь, – бред. Настоящий бред! Какой нормальный священник отправит несовершеннолетнего ребенка без документов в другую страну? Врунишка - вот он кто! А ты расчувствовалась и поверила, дура. О твоем Грише надо срочно сообщить российскому консулу и отправить обратно. Скорее всего, он удрал из приюта, и там давно его хватились. Ты сумасшедшая, Наташка! Сама ищешь неприятности на свою голову. 

Наталья Евгеньевна слизывала языком сползавшие по щекам редкие слёзы. К сожалению, Ирина была права. Но за стеной спал бесприютный никому не нужный ребёнок, которому для счастья было надо так мало. И она вполне могла обеспечить ему это счастье. Хотя бы на месяц, на неделю, на несколько солнечных одесских дней. 
- Ирочка, но ведь никто не знает, что Гриша здесь. Пусть он поживет у меня. Совсем немного! Я возьму отпуск за свой счет, мы походим на пляж, погуляем по городу, я устрою ему настоящие каникулы. Откормлю, оздоровлю – а уж потом пусть будут консул и весь этот ужас. Его ведь не найдут у меня, я соседям скажу, что приехал мой племянник из России…

- Делай, как знаешь, –  смягчилась Ирина. – Только держи меня в курсе, договорились? И пришли мне его фотографию, пожалуйста.  Хочу посмотреть на твоего вологодского мужичка-с-ноготка.

Утром Наталья Евгеньевна чувствовала себя кудесницей, организовавшей день исполнения желаний: зоопарк, мороженое, морская прогулка на катере, золотой песок пляжа, обед в прибрежном кафе под зонтиком, катание на взятых напрокат велосипедах вдоль побережья…  У Гриши разбегались глаза. Он по-детски  всплескивал руками, ахал и смешно на «о» приговаривал:
- Это ж надо?.. Это ж надо?..

Вечером Наталья Евгеньевна побежала на базарчик за овощами, а Гриша свалился на диван и мгновенно уснул от усталости. Вернувшись домой, она нашла записку: «Я на децкой плащатке. Хочу познакомица с ребятами».

Ей показалось, что дома стало уютнее. Тепло и покойно было и на сердце. Наталья Евгеньевна принялась было готовить ужин, но вспомнила, что обещала Ирине сбросить фотографии Гриши. Она все-таки сумела сделать несколько снимков на мобильный телефон, хоть мальчишка, стесняясь, отказывался фотографироваться.

Ирина открыла присланные Натальей Евгеньевной фотографии:  обычный пацан, с круглым славянским лицом, курносым носом и прямо подстриженной челкой. На одном снимке Гриша смотрел серьезно, на другом старательно улыбался явно по просьбе находящейся за кадром Натальи Евгеньевны. Но что-то напрягало в этих фотографиях, царапало подсознание и  вынуждало Ирину вглядываться в мальчишку снова и снова.

И вдруг она поняла: глаза! На детском округлом лице Гриши совершенно самостоятельной жизнью жили глаза, настороженные, колючие, недетские. Глаза бывалого человека, уже успевшего кое-что повидать в этой жизни.

- Стоп! – Ирина нервно сжала пальцами виски, в которых сразу застучало, и попыталась подробно вспомнить свой вчерашний разговор с подругой. - У него и фамилия какая-то странная, не деревенская, она меня еще вчера озадачила… Похожая на высокопарный псевдоним: Яхонтов… Каменный… Артуров… Эдуардов…  Ну да, Эдуардов! Придумал же! А может, это ему как безродному сироте в детском доме такую фамилию сочинили?

В памяти всплыло, что мальчишка ссылался на какое-то село в Вологодской области, в названии которого фигурирует слово «городок». Ирина быстро нашла нужную статью в Википедии:
- Так, Вологодская область… Село Тарногский Городок… 339 километров от Вологды… Тарногский муниципальный район… Официальный сайт Тарногского района…

И, повинуясь вползшему в душу беспокойству, Ирина отправила на Тарногский районный сайт фотографии мальчишки с запросом, не разыскивается ли двенадцатилетний ребенок, Григорий Эдуардов, по всей видимости, воспитанник местного детского дома или интерната, который находится в настоящее время в Одессе без сопровождения взрослых и документов?

Ответ пришел неожиданно быстро. Правда, не из Тарногской райадминистрации, а из полиции: «На фото изображен житель села Тарногский Городок Есенин Сергей Иванович, 20-ти лет (1993 г.р.). Склонен к бродяжничеству и совершению противоправных поступков (мелкие кражи), легко входит в доверие, привлекался к уголовной ответственности. Какие – либо действия по возвращению Есенина С.И. по месту жительства ни родственниками, ни полицией предприниматься не будут. Согласно паспорту, Есенин С.И. совершеннолетний, недееспособным он не признан. В приложенном файле фотографии Есенина С.И. из картотеки полиции. Спасибо за информацию. Остерегайтесь мошенничества. С уважением…».

На двух полицейских снимках гражданин Есенин С.И. был изображен в фас и профиль прижавшимся затылком к ростомеру на отметке 1 метр 50 сантиметров.

Когда Ирина примчалась на такси к Наталье Евгеньевне, та, прижимая к груди котёнка, рыдала у ночного окна на кухне:
- Он потерялся! Он пошел поиграть на детскую площадку и пропал!  Я обыскала всё, все улицы обегала…  Я даже милицию вызвать не могу, потому что Гриша у нас нелегально, понимаешь? Его же украсть могли… на органы! Бедный, бедный ребёнок! Он же такой маленький, доверчивый, глупый…

Ирина молча положила перед ней распечатку полицейского сообщения, а сама пошла в комнату, зорко оглядывая знакомую обстановку в поиске исчезнувших предметов. Она сразу обнаружила пропажу с полки книжного шкафа Золотой медали за успешное окончание школы, которой так гордилась Наталья Евгеньевна, на стене отсутствовал морской бинокль ее покойного отца – военная семейная реликвия, с которой было связано столько легенд и воспоминаний…
 
Ночь обещала быть полной потерь, открытий и разочарований, и Ирина была уверена, что убиваться Наталья Евгеньевна будет не по утраченным вещам, количество которых им вдвоем еще предстояло определить, а по украденным доверию к человечеству и вере в хорошее. Как утешить свою подругу, Ирина не знала. Зато она знала наверняка, что ничего плохого с гражданином Есениным С.И. не случилось.