Иноходец

               
                Повесть

Я скачу, но я скачу иначе,
По полям, по лужам, по росе…
Говорят: он иноходью скачет.
                Это значит иначе, чем все.
Владимир Высоцкий

1. В конце полугодия Мария Степановна, директор сто восемнадцатой школы, решила провести диспут среди учащихся десятых классов. Властная женщина в неизменном строгом тёмном костюме и с орденом на груди тоном, исключающим любые с ней разногласия, заявила на педсовете:
– Тема диспута: «СССР – оплот мира и демократии». Всё должно пройти на хорошем уровне. Пусть дети выскажутся в свободной форме, за что они любят свою страну. Предупредите, что участники диспута будут поощрены отметками.
В день диспута в актовом зале набилось народа столько, что тем, кому не досталось места, пришлось стоять в дверях. Учащиеся десятых классов и учителя уселись в первых рядах. В последних  расположились родители и другие приглашённые.
Классные руководители заранее наметили выступающих и сейчас сидели среди своих учеников, волнуясь и переживая за каждого.
Преподаватель литературы, классный руководитель десятого «Б», невысокого роста молодая женщина лет двадцати пяти, объяснила присутствующим, что диспут имеет своей целью ещё раз проверить знания учащихся не только по литературе и истории, но и по другим дисциплинам, показать, как они умеют излагать свои мысли, отстаивать своё мнение, гордиться своей Родиной.
Все были нарядно одеты, многие сжимали в руке листок, на котором были записаны тезисы выступления.
– Ты тоже будешь выступать? – спросила черноволосая Галина Семёнова, усаживаясь возле рослого вихрастого Владимира Дорофеева.
– Эльвира сказала, чтобы приготовился. Я говорил, чтобы ставила четвёрку, но она настаивает… Ну, я ей выступлю…
– И дурак! С твоими мыслями можно и из школы вылететь! – заметила девушка, оглядываясь по сторонам. Рядом сидела Светка Соколова. Она держала перед собой листок и, мерно раскачиваясь, что-то шептала, словно молилась.
– Не могу и не хочу я соловьём заливаться и врать, – сказал Владимир.
– А ты отца своего вспомни! – убеждала Галина.
– Потому и не могу молчать, – упрямо сказал Владимир. – Кто-то же должен сказать правду… Знаешь, как у Высоцкого:

                Мой командир меня почти что спас,
                Но кто-то на расстреле настоял,
                И взвод отлично выполнил приказ,
                Но был один, который не стрелял…

Первым, как и предполагалось, вышел к трибуне комсорг десятого «А», известный трепач, который мог с пылкой убеждённостью называть чёрное белым, а если потребуется, моментально изменить своё мнение. Недаром в школе его прозвали хамелеоном.
Он что-то говорил о патриотизме. Читал стихи Владимира Маяковского:

                Читайте,
                завидуйте,
                я –
                гражданин
                Советского Союза.

После комсорга стали выступать ученики, которых готовили к диспуту.
Владимир не слушал выступающих, тем более что рядом сидела Галина, с которой они дружили чуть ли ни с первого класса. С ней он бы мог говорить бесконечно, но Эльвира Григорьевна, их классный руководитель, в любую минуту могла вызвать его к трибуне.
– У тебя неплохие шансы на медаль, и этим диспутом нужно воспользоваться, чтобы оставить о себе хорошее впечатление, – говорила она ему накануне. – Ты только не учуди ничего. Приведи цитату из «Мёртвых душ»: «...Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка, несёшься?»… Или что-то в этом духе. Вспомни роман Бабаевского «Кавалер золотой звезды», фильм Пырьева «Кубанские казаки», и пятёрка тебе обеспечена…».
Владимир скептически заметил:
– Да не нужна мне медаль. Буду поступать как все…
– Мне нужна твоя медаль! Мне, а не тебе! В «А» классе трое идут на медаль, а у нас ты и Григорьев. Помоги мне!
Эльвира Григорьевна настояла, и он согласился, предупредив, что у него несколько иные взгляды…
– Вот ты нам о них и расскажешь, – кивнула она.
К трибуне вышла Жанна Ведерникова, комсорг школы, стройная русоволосая девушка с большими голубыми глазами. В школе её уважали. Она была прекрасной спортсменкой, играла в волейбольной команде. К тому же умела убеждать. Её выступления на комсомольских собраниях не были скучными.
– Я счастлива жить в СССР, самой прекрасной стране мира! – звонким голосом начала Жанна. – И неправда, что фильм «Кубанские казаки» лакирует действительность. Он показывает нам, к чему нужно стремиться! В последнее время и в литературе, и на экранах появляется все больше негативного, критичного отношения в жизни. Что хорошего в этом? К чему такое искусство нас зовёт? Я мечтаю стать журналистом и… – Жанна на мгновение запнулась, потом продолжила: – Только не смейтесь, космонавтом! И я верю, что моя мечта сбудется! А сейчас хочу прочитать своё стихотворение, которое написала, вдохновлённая своей мечтой.
Она достала листок бумаги и принялась читать о том, что готовится лететь в космос и оттуда вести репортаж. Заканчивала так:

                …Снежинками-звёздами полнится высь,
                А здесь, на Земле, продолжается жизнь!
                За веком стремительным надо спешить,
                Гореть, а не тлеть, не сдаваться, а жить!
                Студёные ветры летят стороной,
                И жизнь свою рано итожить.
                Я первой стартую! Ты, Время, за мной!
                Ну, что ж, догоняй, если сможешь!

После выступления Ведерниковой в зале раздались аплодисменты. Потом к трибуне подходили другие учащиеся, говорили об успехах социалистического строительства, о борьбе за мир, об агрессивных планах империалистических держав…
Владимир почти не слушал выступающих. Но вдруг его заинтересовала речь Павла Лугового из десятого «А», высокого парня, лучшего гимнаста школы, мастера спорта. Говорил тот спокойно, уверенно, будто делал «крест» на кольцах.
– А мне не нравится, когда литературе лакирует действительность!  Литература не должна быть кривым зеркалом! Мы, может быть, были бы уже в коммунизме, если бы ни ошибки, которые допустили. Я понимаю, что впереди идущему всегда труднее и он от ошибок не застрахован. Но хотелось бы их делать меньше…
– Какие ошибки ты имеешь в виду? – спросила преподаватель биологии, полная седая женщина в очках.
– А борьба с генетикой, объявление кибернетики лженаукой? Разве этого мало? Технари делали машины, двигали прогресс, а «философы», которые ничего не умеют делать, бдительно следили, чтобы никто не подумал, что машина способна осуществлять логические операции…
Преподаватель биологии не стала спорить, понимая, что не время и не место для дискуссии на эти темы. Спросила лишь:
– А куда ты собираешься поступать?
– В университет, на биофак…
Преподаватель биологии, довольная, кивнула и попросила его рассказать об успехах биологической науки в СССР.
О чём дальше говорил Луговой, Владимир не слушал. Всё думал: сказать ли ему о несогласии с тем, что Советская армия вошла в Чехословакию, или промолчать. Ведь так можно и из школы вылететь. Но тут Эльвира Григорьевна пригласила его к трибуне.
– Моё выступление будет коротким, – сказал он. – Тема диспута: «СССР – оплот мира и демократии». Так вот, мне кажется, что, к сожалению, мы не являемся ни оплотом мира, ни оплотом демократии.
– Что ты такое говоришь, Дорофеев?! – воскликнула директор и зло взглянула на Эльвиру Григорьевну, мол, как та допустила, чтобы её ученик высказывал с трибуны свои крамольные мысли. Как же она его готовила и неужели не просмотрела заранее тезисы его выступления?
– Говорю, что думаю, – ответил Владимир. – Слово «демократия» переводится с греческого, как власть народа. Она основывается на борьбе мнений. А какая у нас борьба мнений? Вот сейчас я выступаю и хорошо понимаю, что мне достанется за эти слова. Но как вы не понимаете, что без оппонентов, без свободы мнений любое дело неминуемо погибнет. А я думаю, что без критического взгляда на действительность невозможно движение вперёд. Кто-то должен быть в оппозиции к общепринятому мнению. Пусть это буду я...
– Никто не ограничивает тебя в твоём желании высказать своё мнение, – прервала его Мария Степановна. – Но чтобы так говорить, нужны веские аргументы! Их у тебя нет. Поэтому вряд ли ты кого здесь убедишь…
Директор хотела поскорее усадить этого доморощенного умника, но он упрямо продолжал:
– Аргументы? Их много. Вот хотя бы последние события в Чехословакии! Ввод войск – это ли свидетельствует о том, что СССР – оплот мира и демократии? «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!»… Сегодня эти слова звучат как насмешка...
– Дорофеев! Прекрати антисоветские речи! Садись на место. Мы тебя поняли.
Кто-то из учеников восхищался выступлением Дорофеева, кто-то осуждал, а Петька Новиков тихо проговорил, когда он пробирался к своему месту: «Безумству храбрых поём мы песню!»
Мария Степановна встала и, стараясь сгладить впечатление от выступления Дорофеева, сказала, что для того, чтобы рассуждать на такие темы, нужно иметь не только огромный жизненный опыт, но и всю полноту информации. Школьный диспут – не площадка для таких умозаключений, а место, где учащиеся должны показать свои знания по литературе и истории, другим дисциплинам и умение этими знаниями пользоваться … Правильную мысль высказал Павел Луговой: впереди идущим всегда тяжело и они не гарантированы от ошибок. Важно замечать их и своевременно исправлять. Вы же знаете, что наша партия и правительство реабилитировали и генетику, и кибернетику. Сегодня мы успешно движемся вперёд! И нам не смогут помешать нытики и чёрные вороны, каркающие на советскую власть!
Она посмотрела в зал. Оставалось ещё несколько учеников, подготовленных к выступлению, но директор резко подвела итог и закрыла диспут.

Когда все разошлись и в зале остались только преподаватели, Мария Степановна, правой рукой держась за орден, что она делала всегда, когда нервничала, наконец, высказала Эльвире Григорьевне всё:
– Как вы готовили ребят? Вы что, не понимаете, чем это для нас может закончиться?!
– Его нужно из комсомола исключить! – возмутился секретарь парторганизации.
– Он не комсомолец.
– Значит, из школы выгнать! Мы не можем выпускать антисоветчика. Рано или поздно нам это аукнется.
– Угомонитесь. И из школы его выгнать нельзя. Это только увеличит резонанс, – сказал физик, седой мужчина с большими усами.
– Лучше всего просто забыть об этом и не трогать, а то запах разнесётся по всему городу, и тогда уж точно школе несдобровать, – согласилась с ним преподаватель биологии.
Мария Степановна кивнула и направилась к выходу. Все потянулись за нею.

С детства Володя Дорофеев был не таким, как остальные дети. Не гонял во дворе мяч, не ходил с ребятами на речку. Молчаливый, спокойный, он казался нелюдимым и словно обиженным на весь мир. Всё больше сидел дома, читал книжки, разбирал шахматные партии и не очень нуждался в компании. Любил мечтать, придумывать то, чего в жизни у него не было, но могло быть. В эти минуты он чувствовал себя свободным и счастливым! «А что, если научиться преодолевать силу тяжести и летать?! Или придумать прибор, который из воды выделяет кислород, и с ним, а не с аквалангом легко и бесконечно долго плавать под водой!.. Я верю, что скоро можно будет и ездить, и летать без водителя и лётчика. Будут созданы умные машины…»
В школе Володя учился неплохо, но был совершенно равнодушен к оценкам и всё подвергал сомнению. Для него не существовало никаких авторитетов, безоговорочно верил он только своей маме.
Отца Володя не знал; по рассказам мамы, он был красивым и добрым. Когда-то мечтал поступить в духовную семинарию, но его не приняли. То ли не было рекомендации местного священника, то ли ещё почему. Отец окончил Ростовский медицинский институт в 1941 году. Это был «огненный выпуск». Все новоиспечённые врачи сразу ушли на фронт. Среди его сокурсников были Лев Басин, Христофор Камурджиев, Ольга Шрамченко и Пётр Коваленко…
Всю войну Николай Павлович Дорофеев прослужил хирургом в полевом подвижном госпитале, который перебрасывали с одного фронта на другой. Под Сталинградом был легко ранен. Лечился в своём же госпитале. Под Курском получил уже серьёзное ранение, когда при обстреле накрыл собою пациента, которого оперировал. Провалялся в госпиталях до сорок четвёртого года. Потом оперировал в палатках под бомбами в Закарпатских лесах, в разрушенных зданиях школ польских городов… Майор медицинской службы Дорофеев был награждён орденами и медалями…
Коллеги отмечали его профессионализм, а также независимость, неприятие всякой лжи. Дружить с ним было непросто. Доброжелательный и спокойный, он всегда говорил то, что думал, независимо от того, с кем вёл беседу. Утверждал то, в чём был убеждён, и никогда не руководствовался конъюнктурными соображениями, чего часто не ладил с начальством. На фронте и после войны отказывался вступать в партию, говоря, что он – человек верующий, а это несовместимо с коммунистической идеологией. Потому, будучи высококвалифицированным хирургом, работал в клинике госпитальной хирургии всего лишь рядовым ассистентом, куда ему помог устроиться институтский однокашник Пётр Петрович Коваленко, отрекомендовав профессору Захару Ивановичу Карташову как опытного хирурга.
На Новый год в 1950 году Николай Павлович женился. Его избранницей стала Наталья Сергеевна, учительница младших классов.
После печально знаменитой Павловской сессии Академии наук на учёном совете Ростовского медицинского института против огульной критики академиков-физиологов Орбели и Анохина осмелился выступить только академик Николай Аполлинариевич Рожанский. Он говорил о том, что учёными нельзя управлять, точно взводом солдат. Здесь спор решают только факты.
Против своего учителя выступила доцент Мария Александровна Уколова. Её речь мало походила на научный спор. Она говорила о своей любви к большевистской партии и товарищу Сталину. И если ЦК партии поддержал решения сессии Академии, какие могут быть сомнения?!
Это была последняя капля, которая и решила судьбу её учителя.
Лишь один человек осмелился выступить в защиту Рожанского. Это был мало кому известный хирург Николай Дорофеев. В своём выступлении он не касался сути спора, лишь обратил внимание на моральную сторону дела: ученица не имеет права выступать против учителя! Он иронично сказал, что она напомнила ему Павлика Морозова, и повторил, что в науке такие «аргументы» не способны никого убедить.
Рожанского лишили кафедры, лаборатории, а никому не известный хирург Дорофеев получил десять лет лагерей и погиб неизвестно где.
Володя на всю жизнь запомнил грустный взгляд отца на большой фотографии, которая висела в комнате на стене. Отец был в шинели с погонами. Он сидел на стуле, закинув ногу за ногу, и широко открытыми глазами смотрел на него.
Когда мальчику было пять лет, мама сказала ему: «Твой папа всегда стоял за правду, и никакая сила не могла его заставить струсить и солгать».
Впечатлительный мальчик часто во сне видел своего папу. Тот, как сказочный богатырь, боролся за правду, скакал на Коньке-горбунке, размахивая большим тяжёлым мечом, который ему подарил Илья Муромец… Иногда отец приходил к нему в шубе Деда Мороза и ласково с ним говорил… А утром, проснувшись, он под ватным снегом находил какой-то подарок, брал его в руки и бежал к маме с криком: «Посмотри, что мне папа подарил!» И мама его никогда не переубеждала. 
Наталья Сергеевна вскоре после тех событий вынуждена была уйти из школы и с трудом устроилась по своей военной специальности медицинской сестрой в центральную городскую больницу. Ей повезло: главный врач с участием отнёсся к фронтовичке, мужа которой знал и уважал. За это ему в городском отделе здравоохранения выговорили, но дело не раздули. Учли, что она воспитывает маленького сына.
Наталья Сергеевна работала на полторы ставки, часто дежурила, и Володя оставался в небольшой квартирке один. Мать вешала ключ от квартиры на верёвочке ему на грудь. Как-то в первом классе учительница спросила: «Это у тебя крестик?»
Володя показал ключ, но после того случая попросил маму дать ему его крестик. И носил, не снимая.
По воскресеньям они с мамой ходили в церковь. Там было прохладно и пахло свечками. Помолившись, возвращались домой, где их ждал праздничный обед.
Библии у них не было, и мама своими словами её пересказывала. Он слушал эти рассказы, как раньше слушал сказки. У него возникали вопросы, зарождались сомнения, но спрашивать у мамы он не решался: уж очень она уставала на работе. В сказке может произойти всё: из воды можно сделать вино, накормить людей одной булкой хлеба или воскреснуть после смерти. Чего не придумаешь в сказке?!
Он привык к одиночеству, много читал и всё больше фантазировал. Причём фантазии представлялись ему настолько реально, что казалось, он владел машиной, на которой может перемещаться во времени и пространстве. Эти видения к нему приходили и когда он стал взрослым, причём так явственно, что ему было трудно отличить, где реальность, а где – фантазия.
В школе его посадили за одну парту с Галиной Семёновой. Володе она нравилась: спокойная, скромная, с большими чёрными глазами. На уроках сама руку не тянула, но уверенно отвечала, когда её вызывали. С нею он делился своими секретами, мечтами. Родители её работали на Ростсельмаше и воспитывали пятерых детей. Галя была младшей. Старший брат Сергей имел первый разряд по шахматам. Он научил сестру и её друга играть в шахматы. В старших классах Володя вдруг понял, что испытывает к Галине не только дружеские чувства. Это была его первая любовь. Но она по-прежнему к нему относилась как к верному другу и любые намёки на эту тему переводила в шутку.
А Володя с обидой читал ей стихи Симонова:

Не я тобою прошенный,
Не я тобою исканный,
Я только так, обласканный
За то, что в ночь с порошею,
За то, что в холод сказкою
Согрел тебя хорошею...

Они часто спорили, критиковали школьные порядки. В своих спорах иногда переходили к обсуждению жизни страны, но Галя была комсомолкой и старалась такие разговоры пресекать.
– Разве ты не видишь, что родители Лыморевой приносят нашему математику всякие подношения, чтобы их Верочка получила пятёрку? – говорил Владимир.
– Ну и что? Ты только не обобщай! Даже на Солнце есть пятна!
– Да у нас всюду двойные стандарты! – горячился Владимир. – А наша Маша (так они называли директора школы) – просто лицемерка!
– Ладно, не петушись! Важны не отметки, а знания, которые ты получишь в школе. Тебе нужно подтянуть физику, если хочешь поступать в медицинский. Хорошо бы позаниматься с репетитором.
– Да откуда у меня деньги? Сам как-нибудь…
– Ты не хорохорься. Я попрошу Сергея, он с нами позанимается. Мне это тоже не помешает. В РГУ на физмат конкурс нешуточный…
После диспута Галина по дороге домой спросила Владимира:
– Ну и чего ты добился? Легче стало?
– А что я мог? Надо было сказать, что у нас всё хорошо? Так это все говорили. Должен же кто-то выложить правду! – буркнул в ответ Владимир.
– Ну да: все идут в ногу, только ты идёшь не в ногу…
– Между прочим, прекрасный образ! – вдруг оживился Владимир. – Это же из физики резонансов. Если все будут идти в ногу, мост может рухнуть! Должны найтись те, кто пойдёт не в ногу. Это как с оппозицией: не должно быть единомыслия! Должен кто-то спорить, ведь в споре и рождается Истина...
Декабрь в том году был снежным и ветреным. Тротуары убирали плохо. Было скользко, и Владимир хотел поддержать девушку, но она отстранилась:
– Не упаду, не хрустальная. Не хватает ещё попасть нашим кумушкам на язычок. Ты лучше скажи, где будешь встречать Новый год?
– Дома, конечно. Мама, скорее всего, будет дежурить. Она берёт все праздники. А я буду физику штудировать.
– А может, к нам? – нерешительно предложила Галина.
– Нет, у вас и без меня будет много людей. Не понимаю, где вы там все размещаетесь?
– Размещаемся…
Они подошли к пятиэтажке, которую называли хрущобой, и Галина, кивнув, скрылась в темноте парадной. Дом Владимира был неподалёку.

2. В начале третьей четверти Эльвира Григорьевна привела в класс спортивного вида парня. Он был на голову выше преподавательницы. Чёрные, отливающие синевой волосы ниспадали до плеч. Огромные глаза блестели, он с любопытством оглядывал учеников, с которыми ему предстояло учиться. В руках держал портфель.
Кто-то достаточно громко проговорил:
– А что? Неплохо смотрятся!
Ученики десятого «Б» знали особенность своего классного руководителя: она легко краснела и смущалась. И сейчас, услышав эту реплику, покраснела, но быстро взяла себя в руки.
– Знакомьтесь, – обратилась она к классу, – Воронин Семён. Приехал из Киргизии, где жил с родителями в городе Токмак. Я надеюсь, что вы примете его с нашим традиционным гостеприимством.
– А он что, к нам в гости приехал? – спросил Фёдор Нефёдов с последней парты и даже привстал, чтобы лучше рассмотреть Семёна.
– Нет, не в гости. Но гостеприимство нужно оказывать не только гостям. Ты, Нефёдов, не умничай, лучше иди к доске.
– Вот так всегда. Говорят же люди, что чирикать опасно. К тому же вы нам ничего не задавали! – сказал Фёдор и вразвалочку вышёл к доске.
– А ты, – обратилась учительница к новичку, – садись за вторую парту. Наташа, подвинься.
Нефёдов с грехом пополам вспомнил стихи Маяковского о советском паспорте.
Потом, чтобы познакомиться с новым учеником, Эльвира Григорьевна спросила, проходили ли они Маяковского и что он знает об этом советском поэте?
Семён встал и спокойно ответил, что у Маяковского ему больше всего нравятся стихи для детей.
– Например, эти:

– У меня растут года,
будет и семнадцать.
Где работать мне тогда,
чем заниматься?..
Или эти:
Крошка сын
                к отцу пришёл,
и спросила кроха:
– Что такое
                хорошо
и что такое
                плохо?.. 

А вообще я люблю других поэтов, – добавил он.
– Каких же? – иронично спросила Эльвира Григорьевна, думая, что новичок обыкновенный хвастун.
– Я не говорю о Пушкине, Лермонтове или Плещееве. Люблю Марину Цветаеву, Николая Гумилёва, Анну Ахматову. Ну, словом, поэтов серебряного века… Разве всех перечесть?!
– Это очень хорошо, – уже без иронии заметила Элеонора Григорьевна. – Какой же ты у нас любвеобильный! А что ещё ты знаешь наизусть из Маяковского?
– Например, вступление в поэму «Во весь голос», – ответил Семён и тут же начал декламировать:

                Уважаемые
                товарищи потомки!
                Роясь
                в сегодняшнем
                окаменевшем дерьме,
                наших дней изучая потёмки,
                вы,
                возможно,
                спросите и обо мне.
                И, возможно, скажет
                ваш учёный,
                кроя эрудицией
                вопросов рой,
                что жил-де такой
                певец кипячёной
                и ярый враг воды сырой.
                Профессор,
                снимите очки-велосипед!
                Я сам расскажу
                о времени
                и о себе…

– Неплохо... Садись, – остановила его учительница. Дальше слушать у нас нет времени. – Потом, обращаясь к классу, попросила к следующей среде дома написать сочинение на тему: «Патриотизм в творчестве Маяковского».
Галине новенький понравился с первого взгляда. Красив, энергичен. Глаза словно огромные чёрные сливы. Ровный тонкий нос… И держится с достоинством. В его ответах не было хвастовства… Она думала, как бы привлечь его внимание.
Как оказалось, Семён чувствовал себя уверенно и в математике, и в физике, бренчал на гитаре, пел песни Окуджавы и Визбора…
Однажды после уроков Владимир предложил Семёну сыграть в шахматы. Галина думала, что тот откажется, тем более что Владимир недавно стал победителем школьного турнира. Но Семён согласился, спросив:
– На что играем?
Владимир грустно взглянул на него и ответил:
– Я играю только на интерес. Отказываешься?..
– Нет, почему же? А какой у тебя интерес?
Владимир не знал что ответить и стушевался:
– Никакой. Просто интересно…
– Ладно. Играем с часами?
– С часами.
 Единственным зрителем того сражения была Галина. Она почти не сомневалась в победе Владимира. Её брат последнее время нередко ему проигрывал, а ведь он имел первый разряд.
Но всё оказалось совсем не так просто. Семён белыми разыграл ферзевый гамбит и вскоре занял центр, получив тактическое преимущество. Всё чаще и чаще Владимир над очередным ходом надолго задумывался. А Галина вдруг почувствовала, что болеет за Семёна.
Через час Семён предложил отложить партию:
– Родители будут волноваться, да и темно уже на улице.
Владимир понял, что Воронин не хочет при Галине его унизить эффектным выигрышем завершить партию. Он опрокинул короля на доску, признавая победу партнёра.
– Молоток! – сказал он. – Спасибо! И мне урок. Дома разберу нашу партию…
Семён ушёл, а Владимир, как обычно, пошёл провожать Галину. Говорить не хотелось. Ей было жалко товарища. Он по всем параметрам оказался слабее Семёна.

Семья Ворониных переехала в Ростов в середине декабря. Отец когда-то окончил механический факультет Новочеркасского политехнического института и был направлен в Киргизию. Там встретил свою любовь, возникла новая ячейка общества. Вскоре появилась дочь  Елена. Через семь лет родился сын, которого они назвали Семёном. Отец, Семён Григорьевич, был доволен и называл сына не иначе как Семёном Семёновичем! Дочь сразу после школы вышла замуж за лихого лейтенанта, который увёз её в дальние края. И они всю любовь сосредоточили на Семёне.   
В школе он учился хорошо. Давалось ему всё легко. Но так случилось, что в 1968 году Семёна Григорьевича уволили, так как механический завод, на котором он работал, перевели в Кант. Да и мать Семёна Григорьевича состарилась и звала сына к себе на Дон. 
После переезда семья поселилась в Ростове, на улице Красноармейской, в старом казачьем домике-пятистенке с тремя комнатками вокруг большой кирпичной печки, которую топили углём.
Семён Григорьевич пошёл работать на завод «Алмаз». Жена – швея-мотористка, устроилась на швейную фабрику. Жили очень скромно, если не сказать бедно.

После поражения в шахматной игре Владимир стал с уважением относиться к новичку.
Двадцать третьего февраля в школе организовали вечер самодеятельности, посвящённый Дню советской армии. Как обычно, в зале было полно народу.
Так случилось, что в тот день Владимир в школу не пришёл. Галина сидела среди одноклассников, весело обсуждая достоинства и недостатки выступающих. Но вот на сцену, залитую ярким светом, вышел с гитарой Семён Воронин. Он подошёл к стулу, который поставили ему, отыскал в зале глазами своих одноклассников и сел.
Не испытывая, казалось, ни капли смущения, сказал, что сейчас споёт несколько авторских песен, которые ему особенно нравятся. Для начала – из Юрия Визбора.
Когда он запел, для Галины мир перестал существовать. Она никого не видела и не слышала. Только его. Так к ней пришла любовь.
А Семён, мастерски перебирая струны, пел:

 А в тени снег лежит, как гора,
                Будто снег тот к весне непричастен.
                Ходит дворник, и мерзлый февраль
                Колет ломом на мелкие части.
                Во дворах-то не видно земли,
                Лужи – морем, асфальт – перешейком,
                И плывут в тех морях корабли
                С парусами в косую линейку.

Что творилось – трудно передать. Зал хлопал, топал ногами, свистел, визжал.
Семён эти восторги принял спокойно. Спел пару песен Высоцкого, с хрипотцой, стараясь подражать любимому артисту:

Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю
Я коней своих нагайкою стегаю-погоняю!
Что-то воздуху мне мало: ветер пью, туман глотаю...
Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть.
Но что-то кони мне попались привередливые...
И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Я коней напою,
Я куплет допою, –
Хоть мгновенье ещё постою на краю...

Несколько раз Эльвира Григорьевна выходила на сцену, чтобы успокоить публику и дать возможность выступить другим, но зал требовал Воронина.
Семён встал и сказал, что можно в свободное воскресенье организовать вечер и попеть любимые песни. Он спрыгнул со сцены и сел среди одноклассников, чувствуя себя счастливым.
В тот вечер он пошёл провожать Галину.
– Ты прекрасно поёшь. Не в артисты ли собрался? – спросила она.
– Была такая мысль… Пока не решил…
– Актёр и проститутка – люди древнейших профессий, – сказала Галина, чтобы подзадорить Семёна. – И те и другие продаются.
– А кто сегодня не продаётся? – спросил Семён. – Хотя, может, ты и права. Тогда пойду в финансисты. Буду считать деньги…
– Чужие? – улыбнулась Галина.
– Будут и свои… А где твой Дорофеев?
– Почему это он мой?
– Так вы же вроде…
– Ерунда! Просто мы с ним с первого класса сидим за одной партой. Он мне как брат. А ты мне нравишься иначе… – сказала и замолчала, ожидая, что он ответит на её признание.
Семён не торопился с ответом. Потом тихо проговорил:
– И ты мне сразу понравилась. Только я не хочу играть в школьную любовь. Если уж полюбить, то на всю жизнь.
Галина промолчала. Было скользко, и она взяла за руку Семёна и чуть-чуть прижалась к нему.
А на следующий день после уроков сказала Дорофееву:
– Володя, сегодня меня домой провожает Воронин. Не обижайся…
– Я не обижаюсь, – ответил Владимир и пошёл домой один.
По дороге Семён рассказывал девушке всякие смешные истории.
– Мне говорят, чтобы я шёл в журналисты, но я не хочу.
– Почему? – спросила Галина.
– А знаешь историю? Сидят два воробья на крыше загса. Выходят жених с невестой, гости… Один из воробьёв другому чирикает: «– Слышь, давай на них нагадим». – «Давай: я на жениха, а ты на невесту». Сказано – сделано. Вернулись, сидят, смотрят. Тут к ним третий подлетает: «– Чем занимаетесь, орлы?» – «Да вот – гадим на свадьбу, но хватило только на жениха и невесту». – «Это интересно», – сказал третий, полетел и обгадил и жениха, и невесту, и свидетелей, и родственников. Запыхался – сел. Первые воробьи в один голос: «Здорово! Как это ты так изловчился?» – «Ничего особенного: я в прошлой жизни был журналистом…»
Галина звонко рассмеялась, но заметила, что журналисты бывают разными.
Они подошли к её дому.
– Как мало нужно для счастья, – сказала она, а он улыбнулся и твёрдо возразил:
– Как много нужно для счастья!
Потом тихо начал напевать очередную весёлую песенку:

          Отелло – мавр Венецианский,
          Одну хавиру посещал.
         Шекспир узнал про енто дело
         И водевильчик накатал…

А Эльвира Григорьевна после того выступления Воронина просто влюбилась в него. Нужно ли говорить, что у новичка по литературе были только отличные оценки. Она его на каждом уроке вызывала к доске, всем рассказывала, какой это «светлый» мальчик. Договорилась до того, что однажды её к себе пригласила Мария Степановна:
– Не влюбились ли вы, милочка? А что, всякое бывает. Парень – акселерат, выглядит далеко не ребёнком. Только я вас предупреждаю…
Эльвира Григорьевна стояла перед директором пунцовая. 
– Не делайте глупости, – продолжила Мария Степановна. – Он младше вас на восемь лет, а то и на девять. Не забывайте, что вы – педагог!
На том всё и закончилось.
А жизнь в десятом «Б» продолжала бурлить. Семён активно выступал на комсомольских собраниях. А когда в марте сошёл снег, предложил организовать субботник, чтобы убрать сильно захламленный школьный двор и волейбольную площадку.
Некоторые ученики, ссылаясь на предстоящие выпускные экзамены, отказались участвовать в субботнике. Не пришёл и Владимир.
– В школе есть рабочие, дворник, – объяснил он на следующий день. – Это их дело. Я вообще против такого телячьего энтузиазма!
– Ты – белая ворона, – спокойно сказал Семён. – Не себе же я просил помочь двор убрать. С такими, как ты, к коммунизму мы нескоро придём!
– Мы уже догнали и перегнали Америку, – ничуть не смущаясь, ответил Владимир. – Не нужно меня агитировать. Субботник – дело добровольное. Вот я добровольно и остался дома физику учить.

Галина почти не думала о предстоящих выпускных экзаменах, о поступлении в университет. Она всё время думала о Семёне. Какой всё-таки он  яркий, неповторимый, незаурядный, весёлый, компанейский. В её глазах Владимир по всем параметрам уступал Семёну. Это было её искренним убеждением! Но, самое главное, к Владимиру у неё никогда не было тех чувств, какие она испытывала к Семёну. Понимала, что влюбилась, и страдала от того, что Семён ничего не говорит ей о своих чувствах.
Владимир, конечно, переживал, но не показывал вида. Винил себя за то, что раньше не сказал ей о том, как к ней относится. Он часто представлял себе, как всё могло бы быть… Видел себя уже взрослым. На берегу Дона с Галиной они жарят шашлыки, а рядом бегают их дети, мальчик и девочка!
Зла на Семёна или Галину у него не было. Винил только себя.

Выпускные – ответственная пора, и ученикам десятого «Б» было не до гуляний. Все старались лучше сдать экзамены, так как средний балл аттестата засчитывался при поступлении.
После сочинения Семён, как обычно,  провожал Галину домой. В тот день на душе у неё было тревожно.
– Неужели всё так и закончится? – спросила она.
– Ты о чём? – не понял Семён.
– Получим аттестаты и разойдёмся как в море корабли.
– Почему ты так думаешь?
– А что, мне тебе писать письмо, как Татьяна Онегину?

                Я вас люблю, чего же боле,
                Что я могу ещё сказать?..

– Зачем ты так? Я же сказал, что ты мне нравишься. Я тебя считаю своей девушкой…
Они подошли к дому Галины. Семён нежно притянул её к себе и поцеловал.
Глаза Галины засверкали. На лице засияла улыбка. Она была счастлива.
– Спасибо…
– Разве за это благодарят? – удивился Семён, снова притянул к себе девушку и крепко поцеловал. – А теперь иди. Послезавтра трудный экзамен. Нужно готовиться…

3. После окончания школы Галя усердно готовилась к поступлению в университет, ходила на консультации, целыми днями пропадала или в библиотеке, или дома и только поздно вечером гуляла с Семёном в парке Революции. Тенистые аллеи, скамеечки вдали от любопытных глаз их вполне устраивали.
Семён как обычно завораживал девушку каскадом остроумных анекдотов, песенок, стишков. Галина наслаждалась голосом любимого, мечтала, чтобы скорее прошли эти вступительные экзамены и у них стало больше времени для таких прогулок.
Владимир готовился поступать в мединститут. Учил химию и физику по институтским учебникам, что ему посоветовал в своё время старший брат Галины Сергей. Он даже не представлял себе, что будет, если он не поступит. Хотел идти по стопам отца, образ которого был для него идеалом добра, честности и порядочности.
О Галине старался не думать. Устав от занятий химией, брал в руки томик Омара Хайяма и читал наугад, ему казалось, что мудрец говорит о нём:

                Повторенье, подражанье – мира этого дела,
                Если бы не повторенье, жизнь бы праздником была…

И снова открывал учебник химии, заучивал формулы химических соединений, решал задачи…
Как и отец, он не покланялся слепо авторитетам, взял за правило всё подвергать сомнению и не стесняться высказывать своё мнение.
Владимир поступил на лечебный факультет. После зачисления его курс отправили на месяц на семикаракорский консервный завод, где студенты перебирали помидоры, огурцы, лук, перец, мыли их и загружали на транспортёр, который увозил всё это добро в разделочный цех. Работа была тяжёлой. После ужина, когда все шли играть в волейбол, Владимир брал в руки книгу и шёл к берегу Дона. По дороге рассматривал аккуратные белые домики с синими рамами окон, крылечки, выходящие прямо на улицу, повозки, запряжённые лошадьми, свободно разгуливающих гусей…
Как-то в клубе показывали фильм «Разные судьбы». Володя, возвращаясь из кино, всё напевал:

Видно, нам встреч не праздновать,
У нас судьбы разные...

– Ты чего бубнишь? Судьбы разные… – передразнила светленькая девушка, шедшая рядом. – У нас теперь одна судьба: зубрить латынь, анатомию, биологию…
– Impavide progrediamur.
– Что ты сказал? – не поняла девушка.
– Будем идти вперёд без колебаний, – улыбнулся Владимир. – Раз нужно, будем зубрить…
– А на каком языке ты сейчас выругался?
–  На латыни, – сказал Владимир.
Они подошли к зданию школы, где поселили студентов, и он сказал девушке:
– Vale! Прощай!
– До свидания, – ответила она, глядя вслед странному парню.

Владимир учился хорошо и предпочитал шумным компаниям одиночество. Зубрёжки, как оказалось, действительно, было много. Лекции, семинарские занятия, конференции, студенческие научные кружки. А после занятий – спортивные секции, самодеятельность, комсомольские собрания.
В его группе все удивлялись, что он не комсомолец и, мало того, верующий.
Сначала комсорг группы, пухленькая девушка, пыталась его переубедить, доказывала, что религия – это опиум для народа, придуманный, чтобы легче было управлять людьми. Владимир старался избегать подобных споров. Или отмалчивался, но иногда, обозлившись, говорил:
– В Конституции что записано?
– О чём? – не понимала комсорг.
– У нас гарантирована свобода совести! Пришедшие к власти большевики провозгласили её и отделили церковь от государства. Да, сейчас господствует атеистическая идеология. Но это не отменяет двадцать восьмую статью Конституции. Я никого не агитирую, не призываю верить в Бога, но и ты мне не мешай! 
– Так, я же не запрещаю тебе верить в Бога! Я просто пытаюсь тебя переубедить.
– Не нужно! Мои убеждения возникли не вчера. Оставь меня в покое! У тебя есть претензии к успеваемости?
– Нет, – смутилась девушка.
– Вот и хорошо… Кстати, к твоему сведению: Коперник, Декарт, Ньютон, Паскаль, а у нас в России Иван Петрович Павлов и многие другие были глубоко верующими людьми. Как и лауреат Сталинской премии архиепископ Лука, он же профессор Войно-Ясинецкий, прошедший всю войну главным хирургом фронта и написавший прекрасную монографию: «Очерки гнойной хирургии»… Да мало ли кто! Так что отстань от меня. Мне неинтересны ваши комсомольские собрания. Я лучше пойду учить биологию.
Придраться к Владимиру было трудно: учился он хорошо, дисциплину не нарушал…
Наталья Сергеевна гордилась сыном, любила, когда он навещал её на работе. Вскоре к юноше там привыкли и относились как к сотруднику. Он помогал записывать истории болезни, протоколы операций, обрабатывать раны, перевязывать оперированных…
На четвёртом курсе Шамиль Арифулович Уракчеев, заведующий отделением, разрешил ему прооперировать девушку, поступившую по поводу аппендицита. Заведующий стоял на месте ассистента и убедился, что парнишке можно доверять. С тех пор ему позволялось приходить на дежурства к опытным хирургам. Ночами, когда в отделении возникало временное затишье, Владимир усаживался на диван и закрывал глаза, расслаблялся. Несколько минут такого расслабления заменяли ему многие часы сна. Он был знаком с методикой аутогенной тренировки, добивался спокойного дыхания, тяжести тела. Когда, наконец, наступало расслабление, проводил нужное самовнушение. В такие минуты перед ним проходили различные картины прошлого или будущего.
Вот и сейчас перед ним возникло видение, будто он с отцом старательно моет руки щётками, обрабатывает их по Спасокукоцкому-Кочергину нашатырным, а потом и этиловым спиртом, надевает халат, стерильные перчатки… а где-то рядом рвутся снаряды, идёт бой… Оперируют ночью в палатке, и два солдата держат над их головами зажжённые керосиновые лампы. Он слышит требовательный голос отца:
– Зажим! Тампон! Шире растяни крючками операционную рану. Как в колодце… Прошивай кровоточащий сосуд!..
Владимир дома ночевал редко. Дежурил в хирургических клиниках, на скорой помощи, читал монографии и прибегал домой только для того, чтобы выкупаться и переодеться.
Нужно ли говорить, как он был счастлив!

В 1975 году Владимир получил диплом врача и направление на работу в районную больницу станицы Багаевской.
Поехал туда в конце июля. Нужно было найти жильё, осмотреться.
Удалось снять комнату рядом с больницей, у работавшей там санитарки. Она жила вдвоём с сынишкой и с радостью сдала молодому доктору светлую комнатку, окнами смотрящую в сад. Удобства – во дворе. Зимой хозяйка топила печь, которая обогревала все комнаты. Варить разрешалось на электроплитке. Впрочем, ею Владимир пользовался редко.
Главный врач, мужчина лет сорока пяти, с удивлением взглянул на диплом и характеристики молодого специалиста, список выполненных операций, утверждённый заведующим кафедрой госпитальной хирургии, и спросил:
– А чего же вы, мил человек, в Ростове не остались? С таким дипломом и всеми прочими свидетельствами вам прямая дорога в аспирантуру. Или были проблемы?
– Были, – спокойно ответил Владимир.
– Позвольте узнать, какие?
– Во-первых, я не состою в комсомоле…
– По идейным соображениям? – удивился главный.
– Частично. Я – верующий.
В кабинете воцарилась тишина. Слышно было, как отбивают ритм большие настенные часы.
Главный с интересом взглянул на молодого врача, отложил документы, которые держал в руках.
– Ну, сегодня этим никого не удивишь. А что ещё?.. – спросил он. Ему нравился этот спокойный рослый парень, и он уже прикидывал, как его можно было бы использовать.
– Ещё я  сын врача, которого в пятидесятом году, до моего рождения, посадили за то, что он выступил против огульной критики генетиков. Правда, его реабилитировали посмертно, но это не могло не сказаться на моём мировоззрении…
Главный врач подумал: «Трудно же ему пришлось жить с биркой: сын врага народа…»
– Значит, батюшка ваш был врачом?
– Хирургом. Прошёл всю войну.
– А матушка?
– Работает медсестрой в центральной городской больнице Ростова.
– Так чего же вы в Ростове  не остались? Что было – то прошло. Отца реабилитировали. Разобрались, значит…
Главврачу хотелось понять этого нестандартного молодого человека. Перед ним стоял готовый хирург, а в больнице как раз ощущалась нехватка врачей этой специальности.
– В Ростове, как мне сказали, хирурги не требуются… а в поликлинику терапевтом идти я не хотел.
Главный врач по телефону пригласил заведующего хирургическим отделением и передал ему документы Владимира. Тот взял в руки диплом, прочитал характеристики и список выполненных операций, потом снова взял диплом.
–Очень даже интересно, – заметил завотделением. – Сдаётся мне, что я знал вашего отца. Давно это было, когда я был таким же зелёным, как вы сегодня. Смелый был мужик и, говорят, хороший хирург.
– Так ты ставь его сразу в график! – оживился главврач. – Ставка в стационаре и полставки в поликлинике. Ты же читал список операций, которые этот юноша провёл. Так что сразу в бой! – Он встал, давая понять, что аудиенция окончена.
Начались трудовые будни Владимира в хирургическом отделении районной больницы.
Завотделением Тарас Григорьевич Котельников представил нового врача коллегам. В отделении было ещё два хирурга: женщина лет сорока и седой полный мужчина, страдающий одышкой. Из-за тяжёлого тромбофлебита ног ему было трудно подолгу стоять у операционного стола.
– Пока присматривайтесь, – сказал заведующий Владимиру. – И мы к вам присмотримся. Ваши седьмая, восьмая и девятая палаты. Познакомьтесь с больными… Палаты у нас большие, так что не взыщите.
Так начался его первый рабочий день.
Потом потекли недели, месяцы и годы...

Очень скоро Владимир стал своим в больнице. К особенностям его все привыкли. Это был безотказный и надёжный в работе товарищ. Не суетился, не шумел, одинаково относился к любому больному. Вёл себя скромно, но поражал сослуживцев тем, что перед каждой операцией обязательно крестился. Ему было всё равно, лечит ли он начальника, или никому не известную старуху. Для него все больные были равны и различались лишь по тяжести состояния. К этому сотрудники привыкли и смотрели на него как на человека «не от мира сего». Его часто вызывали ночью, благо жил рядом с больницей. Он никогда не отказывался, после дежурства часто оставался в отделении, пил кофе, ел, что буфетчица тётя Клава принесёт, и вполне был доволен жизнью.
Однажды, когда он дежурил в отделении, скорая привезла полную пожилую женщину с острым приступом холецистита. Как было принято, Владимир сразу же позвонил заведующему.
– Введите обезболивающие, но-шпу, антибиотики, – сказал заведующий. – Оперировать не торопитесь.
– По клинике там возможна перфорация пузыря, – возразил Владимир. – Больной показана срочная операция.
Заведующий выругался, потом недовольно сказал:
– Ладно. Вызови Любовь Леонидовну. Она проведёт наркоз. Начинайте. Я приеду.
Когда приехал заведующий, больная была уже в реанимационной палате.
– У больной была перфорация жёлчного пузыря, ограниченный жёлчный перитонит, – сказал Владимир. – В ране оставили марлевые выпускники и резиновые трубочки для промывания полости и введения антибиотиков.
Тарас Григорьевич внимательно осмотрел удалённый жёлчный пузырь.
– Да, дела… – сказал он. – На прошлой неделе я же её смотрел. Тогда ничего угрожающего не было. Ты, Володя, молодец. Думал, напрасно паникуешь. Признаюсь: был неправ.
Единственно, кто был недоволен им, это молоденькие женщины. Их удивляло, что до сих пор он ни с кем не завёл служебный роман, как правило, уходил от разговоров на эту тему, да и в Ростов ездил нечасто. Одни думали, что у него там несчастная любовь. Другие вообще предположили, что он необычной ориентации. Но так и не могли разгадать эту загадку.

Наталья Сергеевна оказалась в городском онкологическом диспансере по поводу рака молочной железы.
Как только об этом узнал Владимир, он тут же поехал в Ростов. Встретился с врачами отделения, где лежала мать. Его успокоили: процесс не запущен. Есть надежда, что всё будет хорошо.
Оперировал её заведующий отделением Леонид Константинович Кравченко, облучение проводила Лидия Николаевна Легова. И всё, казалось, закончилось благополучно.
Когда маму выписали домой, она уволилась с работы. Владимир практически каждый день приезжал к ней, ходил на базар, в магазин, готовил, стирал… После облучения и химеотерапии Наталья Сергеевна была очень слаба.
А через два года у неё в мокроте появилась кровь и врачи диагностировали метастаз в лёгкое.
Приехав в Багаевку, Владимир подал заявление об уходе по собственному желанию. Его не удерживали. Он был прекрасным врачом, но понимали, что обстоятельства были уважительными.
Однако маме ни химеотерапия, ни другие мероприятия не помогли. Она ушла из жизни ночью, тихо. Когда утром Владимир к ней подошёл, то не сразу понял, что случилось самое страшное.

В 1979 году Владимир перешёл работать в ростовский онкологический диспансер. Жил в небольшой двухкомнатной квартирке, доставшейся ему от родителей. По-прежнему много времени проводил на работе.
И здесь коллеги не понимали, почему такой видный парень всё время один. Пытались как-то увлечь, приглашали к застолью, но всегда получали один и тот же ответ:
– Спасибо… Не могу...
Постепенно все привыкли к тому, что Владимир Николаевич ни в каких мероприятиях, не связанных с лечением больных, участия не принимает.
Секретарь парторганизации, полная женщина с важным лицом и бородавкой на носу, упрекнула его как-то, что он «отрывается от коллектива и на всё имеет своё особое мнение».
– У вас есть претензии к моей работе? – спросил он.
– Вы всегда плывёте против течения, ведёте себя как белая ворона.
Владимир рассмеялся.
– Я в хорошей компании. Могу напомнить, что белыми воронами, то есть не такими, как все, был и Иисус Христос и все двенадцать Апостолов! Ах, да, я забыл: вы же атеистка и не верите в Бога!
– Не верю, – ответила несколько смущённо секретарь парторганизации.
– Белыми воронами были Джордано Бруно и Галилей… Нет, я определённо в хорошей компании! А если серьёзно, то вы правы: мне не всё нравится, что происходит в мире. Но позвольте и мне сметь свои суждения иметь!
Претензий к его работе не было, и секретарь отстала от него, поняв, что с Дорофеевым лучше не связываться.
Владимир работал много, совершенствовался в онкологии. Ни с кем не спорил, но и ни с кем особой дружбы не водил. Дома завёл собаку, ранним утром и поздним вечером подолгу гулял с нею в парке Горького.
Это была прекрасная породистая овчарка по кличке Леди. Хорошо тренированная, она понимала хозяина с полуслова. Она была единственным существом, с которым Владимир мог легко беседовать и не бояться предательства. Ему казалось, что Леди его понимает даже тогда, когда он молчит. За небольшую плату в дни его дежурств сосед кормил и выгуливал собаку.
Через несколько лет Владимира пригласил главный врач и предложил должность старшего ординатора.
Владимир долго не раздумывал.
– Извините, но это не моё. Не умею и не люблю людьми командовать. Чем могу, Леониду Константиновичу помогу, но старшим ординатором быть не хочу.
Вернувшись в ординаторскую, Владимир сел за свой стол и задумался. И вдруг перед ним возникла картина Древней Греции. Афины. На берегу моря у стены в огромной керамической бочке сидит старец. Это Диоген. К нему, в окружении свиты, подошёл Александр Македонский.
– Чего ты живёшь не в своём доме, а в бочке?
– Здесь мне думается лучше, – ответил старец. – Мои занятия не терпят суеты и сутолоки. Меня не интересуют материальные блага. Моё учение…
– Так в чём суть твоего учения? – нетерпеливо спросил полководец.
Диоген равнодушно взглянул на Македонского и ответил:
– Не знаю, поймёшь ли? Я утверждаю примат добродетели перед законами общества.
– И это всё? – удивился тот.
– Я против веры в богов, установленных собранием религиозных князей.
– Но почему же ты живёшь в бочке?
– Я против цивилизации и государства, изобретённых лживыми демагогами. Я – гражданин мира, и нет для меня авторитетов не только среди политиков, но и философов!
– Так чего же ты хочешь, странный человек? – спросил Александр Македонский.
– Я не хочу никем командовать... Но отойди! Ты заслоняешь мне солнце!
Владимир очнулся и огляделся вокруг. Куда-то исчезли Диоген, сидящий в бочке, и Александр Македонский. В ординаторской никого не было, и он стал собираться домой.

4. Семён Воронин легко поступил в институт народного хозяйства. Казалось, он даже не волновался. Сочинение написал на пяти листах, и ни одной ошибки! Письменный экзамен по математике сдал первый, потратив время лишь на то, чтобы написать решение. После зачисления все первокурсники уехали на сельскохозяйственные работы, а нескольких студентов, и его в том числе, оставили в институте, чтобы они помогали убирать аудитории к учебному году. Где-то нужно было подкрасить оконные рамы или отремонтировать форточки, привести в порядок скамейки и столы, наглядную агитацию…
Семёну было всё равно, где работать. Он всё делал легко, а после работы часто в убранной аудитории устраивал концерт для своих новых товарищей: играл на гитаре, пел модные песенки, рассказывал анекдоты…
Вокруг него ходили девушки, очарованные его обаянием и талантом, но к их разочарованию, каждый день он проводил с какой-то черноволосой девицей, с которой гулял по вечернему городу, ходил в театры или филармонию.
Как выяснили, избранница Семёна училась с ним в школе, поступила в университет. Но все надеялись, что школьная любовь недолговечна и ещё есть шансы.
Семёна избрали в группе старостой. Энергия его фонтанировала, идеи, одна интереснее другой, удивляли, и все были убеждены, что этот парень достигнет больших высот. Он организовывал выступления художественной самодеятельности, конкурсы стенных газет, спортивные состязания. Сам был членом факультетской газеты с непритязательным названием «Товарищ», сочинял надписи под карикатурами.

                На лекции юноша в пятом ряду
                Не пишет конспект, а играет в балду…

На семинарских занятиях Семён отвечал с привлечением дополнительной литературы, не стеснялся вступать в спор с преподавателем. А уж когда спорил, иногда входил в такой азарт, что не контролировал себя.
– Сегодня развитие науки и техники, – горячился Семён, – достигло такого уровня, что различные народы, населяющие планету Земля, приобрели статус цивилизации, имеющей единые цели и будущее. Решение экологических задач, борьба с голодом, заболеваниями, наконец, борьба с терроризмом являются задачами для любой общности людей, где бы она ни жила. Как в естественных науках именно широкий обобщающий подход дал выдающиеся результаты, так и рассмотрение проблем человечества должно стать всеобщей задачей.
Баринов, тридцатилетний преподаватель, недавно назначенный заместителем декана, не очень-то понимал, о чём говорит этот доморощенный философ, и грубо оборвал его:
– Не умничайте! Может, такое и будет лет через двести, а сегодня это  фантастика, мы говорим совсем о другом! Вы просто не готовы к семинару и стараетесь нас заболтать.
– Никого я не пытаюсь заболтать. Это вы не читали последние работы Коровина, а сейчас давите на меня своим авторитетом. В научном споре мне наплевать на ваш чин и положение. Убедить меня могут только факты! А факты свидетельствуют, что вы, как бы сказать помягче, просто не знаете элементарных вещей! Ваша должность заместителя декана не гарантирует вам индульгенции от глупости…
Студенты в группе, Товарищи Семёна просто онемели. На требование преподавателя покинуть аудиторию Семён ответил:
– Я здесь нахожусь на законных основаниях и никуда уходить не собираюсь. А вы заняли свою должность, потому что у вас отец – декан факультета международной экономики. Какой из вас преподаватель, когда вы и пишете с ошибками, и ни дня не работали по специальности?!
Это было последней каплей...
Преподаватель был невысокого роста и явно слабее Семёна. Иначе, казалось, он бы с ним сцепился. Но он круто повернулся и вышел из аудитории.
Мнения студентов разделились. Одни считали, что Семён уж слишком много на себя берёт. Так нельзя разговаривать с преподавателем. Другие были согласны со своим старостой. Этот Баринов совсем обнаглел: на занятия приходит или в лёгком подпитии, или совершенно не готовым. Какие знания он может дать?
На следующий день Семёна вызвали в деканат. Полный мужчина в сером костюме с удивлением посмотрел на него. Разговор был коротким:
– Что вы себе позволяете? Кто вам дал право?.. Вот ваши документы и приказ об отчислении из института. С сегодняшнего дня вы не студент. Впредь старайтесь сдерживать свои эмоции.
Так Семён, не успев сдать первую сессию, оказался на улице. Нужно ли говорить, как он огорчил родителей.
– И что теперь будет? – спросила мать. – Сейчас тебя в армию призовут.
– Призовут – пойду! После армии окончу институт, но извиняться перед этим павлином не буду!
На следующий день отец пошёл в районный военкомат, где начальником второго отдела служил майор Никитин, старый его знакомец. Принёс три бутылки коньяка и попросил далеко не направлять сына. Майор обещал. Через день посыльный принёс повестку, в которой Воронину Семёну Семёновичу предлагалось прибыть в военкомат к девяти часам.
Вечером он встретился с Галиной и рассказал обо всём, что произошло.
– А как же я? А как же мы? – запаниковала Галина.
– Успокойся! Ничего не изменилось. Я всегда буду тебя любить и очень надеюсь, что всё это никак не повлияет на наши отношения.
– О чём ты говоришь? Я тоже всегда буду тебя любить…
И девушка прижалась к нему всем телом.
На следующий день Семён был призван в армию и направлен в Персиановку охранять полигон. Место службы находилось в часе езды от Ростова...

Служба по охране полигона была однообразной и скучной. Дежурили по два человека на посту. Таких постов было пять. Нужно было несколько раз во время дежурства обходить вверенную территорию и докладывать по рации дежурному офицеру обстановку. Между такими обходами солдаты коротали время анекдотами, пели песенки, рассказывали о своих школьных приключениях.
– Что бы ты сделал, если бы поймал золотую рыбку и она предложила тебе исполнить три желания? – как-то спросил у Семёна младший сержант во время ночного дежурства.
– Попросил бы миллион долларов в швейцарском банке, – ответил Семён, – жену-красавицу и дом с видом на наш Дон – это раз!..
Младший сержант рассмеялся.
– Ну, ты даёшь, Ворона! А я бы хотел хоть на денёк смотать к своей Маше… Через два года дембель! Дни считаю…
– Бог мой! Слышал я, что ты – токарь-золотые руки, а совсем не хочешь поработать головой! Ты откуда?
– Из Сальска, а что?
– Пообещай нашему лейтенанту бутылку хорошего вина, и он тебя отпустит в увольнение на пару дней! Что, учить тебя нужно?
– Если бы мог, пообещал бы.
– А что, нет денег на вино?
– Не в том дело! Не могу с ним об этом заговорить. Смелости не хватает.
– Как же ты сержантские лычки получил? Смелости у него не хватает!..
– А ты сам уже пробовал?..
– Пока не пробовал, но завтра после дежурства к нему подойду.
– У тебя есть счёт в банке? – насмешливо спросил младший сержант. – Или у родителей на бутылку для нашего лейтенанта попросишь?
– Деньги найду. Это не проблема. А счёт у меня большой, только перед первой цифрой минус стоит… Откуда у меня сберкнижка возьмётся? Те, у кого счёт в банке, – иные люди. У них голубая кровь и слоновая кость. А я – плебей. Но вот посмотришь, всего добьюсь. Важно знать, откуда ноги растут! 

Семён быстро адаптировался к новым условиям, пользовался уважением у ребят. Однажды из увольнения привёз гитару и несколько книг. Теперь, когда позволяли условия, с удовольствием играл и пел, чем завоевал уважение не только сослуживцев, но и командира взвода.
– Спойте, Воронин, – просил его лейтенант, и Семён брал гитару:

А мы с тобой, брат, из пехоты,
А летом лучше, чем зимой.
С войной покончили мы счёты,
С войной покончили мы счёты,
С войной покончили мы счёты, –
Бери шинель, пошли домой!..

Потом пел, подражая Высоцкому:

На границе с Турцией или с Пакистаном
Полоса нейтральная. Справа, где кусты, –
Наши пограничники с нашим капитаном,
А на левой стороне ихние посты.
А на нейтральной полосе цветы
Необычайной красоты…

После таких концертов Семён мог просить у своего командира взвода буквально всё.

Галина училась на физмате в университете, увлекалась биофизикой и мечтала после учёбы работать в НИИ нейрокибернетики под руководством  ученика академика Рожанского, лауреата Павловской премии, профессора Александра Борисовича Когана. Выполняла исследования, результаты которых доложила осенью на студенческом научном обществе.
Училась она ровно. Как обычно, старалась «не высовываться» и «хвостов» не имела. Но когда приезжал в увольнение Семён, под любым предлогом пропускала занятия и проводила время с любимым.
Однажды девушка осталась у него ночевать. Знала, что завтра придётся всё объяснить родителям, но надеялась, что они её поймут. Ведь она любит Семёна и будет его женой.

Осенью 1971 года, смущаясь и краснея, Галина призналась, что беременна. Семён обрадовался:
– Это же здорово! Если у нас будет сынок, мы его назовём Славиком, а если девочка – Мариночкой.
Галина слушала его и улыбалась, успокоенная и счастливая.
Вскоре об этом узнали родители Галины и Семёна и стали обсуждать, когда и где играть свадьбу, где будут жить молодые. Решили, что свадьбу сыграют весной. Отец Галины заявил, что у него собраны деньги на кооперативную квартиру и он к этому времени её приобретёт для молодых…
В апреле 1972 года они расписались, сыграли скромную свадьбу, а в мае Галина родила мальчика. По настоянию Семёна взяла на год академический отпуск и целиком посвятила себя новым заботам. Пока жила в комнатке Семёна, а за Славиком ей помогала ухаживать свекровь.

Семён демобилизовался в 1973 году, снова поступил в институт народного хозяйства и без особых приключений окончил его в 1978 году. К этому времени и Галина окончила университет и работала, как и предполагала, в НИИ нейрокибернетики, решала проблемы магнитного резонанса. Жили они в небольшой двухкомнатной квартире в новом пятиэтажном доме на улице Малюгиной.
После окончания РИНХа Семён стал работать в банке, и очень скоро материальное положение семьи укрепилось. В то время за городом, в посёлке Янтарном, можно было приобрести за сравнительно небольшие деньги землю под строительство, и Семён, энергичный и деятельный, купил сразу два участка, заказал проект дома и начал стройку.
Галина не очень интересовалась, откуда у мужа такие деньги. В 1986 году он стал начальником кредитного отдела и настоял на том, чтобы Галина оставила науку и открыла фирму по продаже недвижимости. Они сняли небольшое помещение на улице Соколова, приняли на работу нескольких молодых людей, и стала Галина вместо магнитного резонанса помогать людям находить варианты обмена квартир, изучать спрос и предложения на земельные участки…
В 1988 году они переехали в свой новый дом. В подвале разместились сауна, комната отдыха, газовое оборудование, ёмкости для воды. На первом этаже – большой зал для гостей, столовая и кухня, комната для гостей и удобства. На втором – три спальни, туалет и ванная. Дом был окружён верандой с фигурными коваными перилами, во дворе – зелёный газон, голубые ели, берёзки… И всё это чудо было обнесено высоким кирпичным забором. Целыми днями здесь трудились наёмные рабочие, зорко следили за порядком охранники. Позже появились видеокамеры и радиоуправляемые ворота…
Но смех в этом доме слышался всё реже и реже. И радости было мало. Правда, приезжали «нужные» люди, и тогда Семён на мангале жарил шашлыки, пел под гитару. Но не было в его пении прежнего азарта и артистизма.
Семён настоял на том, чтобы они с Галиной оформили фиктивный развод, и переписал дом на неё.
– Не по душе мне это. Ты чего-то боишься? – спрашивала Галина. – Мы что-то делаем не так?
– Всё мы делаем так, – отвечал Семён. – Но живём в такой стране и в такое время, что можно всего ожидать! Бережёного Бог бережёт…
– Я не знала, что ты стал в Бога верить…
– Ты знаешь, какой твой большой недостаток? – раздражённо спросил Семён.
       – О, ты уже у меня недостатки нашёл? – удивилась Галина.
– Ты очень разговорчива и задаёшь много лишних вопросов.
       – А достоинства у меня есть? – улыбнулась она.
Понимая, что может перегнуть палку, Семён ответил:
       – Я надеюсь, что при всей своей бабской разговорчивости – ты не болтлива! 
Это была не первая их размолвка.

Беспредел девяностых был основан на том, что не соблюдались никакие законы. Власть не имела реальной власти. Её можно было купить. Её никто не уважал. Впрочем, и сама она часто была прекрасно организованной и хорошо оснащённой криминальной структурой.
Беспредел – действия, переходящие всякие рамки писаных и неписаных законов. Изначально это слово использовалось исключительно в криминальной субкультуре. В девяностых оно получило распространение и в массовой культуре. Анархия. Кризис. Безработица. Алкоголизм. Наркотики. Беспорядочный образ жизни. Пессимизм и отсутствие возможности реализовать себя. Молодёжь старалась жить быстро, быть яркой, привлекать к себе внимание неадекватным поведением. Будущее было зыбким. Рэкет. Насилие. Проституция. Трусили рынки, бары, рестораны. Дворовая шпана грабила ночью в подворотнях. Драки, грабежи, «стрелки». Потерянное поколение. «Качалки» – тренажёрные залы, драки, кражи, войны районов. Такое было время.
Выросло племя неприкасаемых, неподсудных людей. Они имели право делать всё, что считали нужным. За их спиной стояли большие деньги. Принцип кто сильнее, тот и прав, процветал. Депутатство было желанным, потому что гарантировало неприкосновенность. Представители этого племени думали только о личном благополучии.
Семён легко нашёл себя в том смутном времени. Начальник кредитного отдела – должность, дающая огромные возможности. Да и фирма по продаже недвижимости приносила стабильный доход. Он в последнее время старался не вмешиваться в дела фирмы, чтобы как можно меньше людей знало о том, что он является фактическим её хозяином.
Сын учился в университете на юридическом факультете. По словам отца, юристы – это особая каста людей, имеющая неограниченные возможности. Какие именно, он не уточнял, но Вячеслав всё и сам хорошо понимал. В ознаменование окончания школы отец купил ему машину, и теперь он катал на ней девчонок и мало думал об учёбе.
– Нашему Хоттабычу положи стольник в зачётку, и дело сделано. Чего даром кровь переводить на воду?!
Семён слушал сына и ухмылялся.
– В наши дни такого не было. Да и знания ещё никому не мешали. Ты же понимаешь, что дело не в стольнике. А твой Хоттабыч хоть и фокусник, но играет по мелочам и сильно рискует.
– Да понимаю я. Ты лучше мне подкинь немного крузейро, а то я совсем поиздержался. Знаешь, сколько сегодня стоит красивая девочка? Нет, ты не подумай ничего плохого, но сводить её куда-то же нужно? Вечером поужинать в кабаке. Что это за дело, если я не могу своей девушке подарить какую-нибудь золотую безделушку?!
– Не ной, – отвечал Семён, протягивая сыну несколько крупных купюр. – Живи, пока молодой!
Однажды вечером он рассказал Галине об успехе известного в городе бизнесмена, который когда-то учился с ним в одной школе:
– Ты только представь: Мишка Пахомов так раскрутил дело, что смог открыть свой коммерческий банк. Давал кредиты умирающим заводам, чтобы те могли погасить задолженность по зарплатам. А когда те вернуть кредит не вернули, он почти задаром получил современный цех. Вложил туда денежку, закупил новое оборудование и стал выпускать хрусталь, который у него расходится, как горячие пирожки! Молодец, Пахом. Я его пригласил на следующее воскресенье к нам в гости. Шашлыки, вино… Хочу с ним обкатать одну идею.
– Я ничего в ваших делах не понимаю, да и понимать не хочу. Принимай кого хочешь… – Галина хотела уже, как обычно, уйти к себе, но Семён её остановил:
– Что значит не понимаешь? Университетское образование, столько лет в бизнесе. Чего ты выпендриваешься?
– Твой Пахом будет с женой?
– Не знаю. А что?
– Если без жены, у вас будет мужской разговор. Чего мне вам мешать?
– Ты – хозяйка в доме! К тому же я не знаю, с кем он придёт. Но мне нужно его принять красиво, и ты мне в этом поможешь!
Семён был раздосадован, но решил скандала не устраивать. В последнее время они с Галиной часто ссорились и жизнь их стала совсем невесёлой. Не о такой он мечтал.
А через два дня часов в пять к их дому подъехали две машины. Из них вышли четверо огромного роста лысых мордоворотов в спортивных костюмах. У перепуганного охранника спросили хозяина.
– Хозяина ещё нет. Есть хозяйка.
– Зови!
Охранник пригласил Галину.
Стройная, аккуратно одетая, она вышла к непрошеным гостям и спросила, что им нужно.
Ответил невысокого роста полный мужчина лет сорока пяти:
– Нам бы Семёна Семёновича.
– Будет через час. Может, я могу ответить на ваши вопросы?
– Нет. Нам нужен он.
– Тогда садитесь в беседке. Вам вынесут пиво. Подождите Семёна, – спокойно сказала Галина.
Они расселись в тени беседки и стали о чём-то говорить. Галина ушла в дом и позвонила на работу к мужу, рассказала о незваных гостях.
Через полчаса приехал Семён. Парни в спортивной форме встали и отошли, чтобы дать возможность начальнику говорить без свидетелей.
– Что случилось, и кто вы такие, – начал было Семён, но мужчина резко оборвал его:
– Кто мы – вам лучше не знать. Но ваш бизнес с недвижимостью приобретает ненужные очертания.
– Как это понимать? Чтобы отвечать вам я могу пригласить своего адвоката, – сказал Семён, не зная ещё, с кем он имеет дело.
– Если дело дойдёт до адвоката, то лучше уж приглашать гробовщика. Кстати, директор Северного кладбища – мой знакомец. Могу составить протекцию.
– Не очень понимаю, чего вы хотите, – спросил Семён, сообразив, наконец, что это рэкетиры и сейчас начнут его обдирать как липку.
– Нам известно, что в вашей фирме с таким красивым названием «Надежда» не все квартиры приобретены чисто. Я уже не говорю, что здания детского садика завода «Электроаппарат» вы вообще приобрели незаконно. Купили продажного заместителя директора, купили по бросовой цене здания, а потом продали московскому очкарику, который там организовал юридический институт!
– И что? – спросил Семён. – Что с того… Говорите с моей крышей!
– Вы наивный человек. Прежде чем к вам идти, мы выяснили и состояние ваших счетов, и то, что никакой крыши у вас нет, так что не сопротивляйтесь, тем более что мы вам обеспечим эту самую крышу и убережём от многих неприятностей.
– Так сколько будет нам стоить ваша крыша?– сдался Семён.
– Не много. Другие берут до двадцати процентов от прибыли. Мы хотим получить свои десять. И ни процента меньше. А вы будете избавлены от таких наездов, и, поверьте, это лучше, чем всё время ждать удара из-за угла.
– Как же вы узнаете размер моей прибыли? – рассмеялся Семён.
– Вы напрасно смеётесь. Мы будем знать размер вашей прибыли по каждой сделке. Но это не главное. Главное: любой обман у нас карается очень строго. Вы убедитесь, что наша структура связана с налоговиками и ментами, с прокуратурой и крупным бизнесом. Вы у нас не единственный такой кормилец… Так мы с вами договорились или нет?
Семён кивнул. Условились, что оброк он начнёт платить со следующего месяца.
 
5. Боль в правом боку, отдающая в ногу, появилась ночью. Вячеслав подумал, что слишком перенапрягся, когда в клубе танцевал с Марго. Теперь он лежал на правом боку, поджав ноги к животу. Появилась тошнота, и тогда он позвонил маме по внутреннему телефону. Отец ещё не пришёл. В последнее время он часто задерживался на работе до глубокой ночи, а иногда и ночевал в своей комнате отдыха. Однажды Вячеслав там побывал. Комната сразу за кабинетом. Стол, компьютер, диван… прекрасные условия для уединения.
Галина Сергеевна Воронина в комнату сына заходила редко. Здесь всегда был страшный беспорядок, а он категорически запрещал у себя убирать. Женщина, занимающаяся уборкой дома, делала это редко и под наблюдением Вячеслава.
– Что случилось? Ты на часы смотришь? Двенадцать ночи… – сказала она в трубку.
– Мама, – жалобно простонал Вячеслав, – мне плохо!
«Снова набрался в кабаке», – подумала Галина Сергеевна, набросила халатик и пошла к сыну.
Он лежал, повернувшись лицом к стенке, и постанывал.
– Что с тобой? – спросила Галина Сергеевна.
– Не знаю, – простонал Вячеслав. – Бок болит…
– Ты что-нибудь пил? Ел в кабаке?
– Да не был я сегодня в кабаке… Тошнит… Сейчас рвать буду…
Галина Сергеевна вызвала скорую помощь, а сама принесла и поставила у кровати сына тазик, на случай если начнётся рвота.
Врач, мужчина лет сорока, приехал минут через двадцать. Осмотрел Вячеслава и равнодушно констатировал:
– Острый аппендицит. Нужно срочно в больницу.
– Вы уверены? – почему-то переспросила его растерявшаяся вконец Галина Сергеевна.
– Уверен. Есть признаки раздражения брюшины. Нельзя медлить.
– И куда вы его повезёте?
– В хирургию ЦГБ.
– Я с вами.
Врач впервые посмотрел на мать больного с сочувствием. Он терпеть не мог этих «новых русских», жирующих, когда народ бедствует. Сказал, пожав плечами:
– Езжайте. Только вы ему мало чем поможете.
Через полчаса они приехали в приёмный покой больницы, где Вячеслава осмотрел дежурный хирург, худой тридцатилетний мужчина с большим лбом. Галина Сергеевна во время осмотра стояла рядом.
– Ну что, доктор?
– Острый аппендицит. Нужна срочная операция. Сейчас его санитары отвезут в хирургию, и минут через двадцать будем оперировать. Ждать нельзя.
– Операция!.. – ужаснулась Галина Сергеевна. – Я слышала, что сейчас в больницах нет самого элементарного…
– Да, – сказал врач, делая запись в направлении. – Снабжение мягким инвентарём, медикаментами, продуктами отсутствует. Мы даём родственникам списки, чтобы они приносили для производства операций перевязочный материал, медикаменты, даже шовный материал! Вашему сыну мы операцию сделаем, ну а после операции, не взыщите, вам дадут список того, что нужно будет приобрести.
– Нет проблем. Я приобрету. Но сегодня для операции у вас всё необходимое есть?
– Есть, – коротко ответил дежурный хирург и дал команду переводить больного в хирургию.
Галина Сергеевна хотела из приёмного покоя позвонить мужу, но его телефон не отвечал. Она прошла через двор больницы в хирургическое отделение, сунула санитарке какие-то деньги, и та разрешила ей посидеть в коридоре, пока шла операция.

Через час Вячеслава на каталке повезли в палату. Вышел дежурный хирург. Он уже снял стерильный халат и остался в зелёной пижаме. Подошёл к ожидающей его Галине Сергеевне.
– Всё своевременно. Флегмонозный аппендицит.
– Спасибо, доктор… – Она сунула в руки врача конверт с деньгами, боясь, что кто-то увидит. Но врач без стеснения взял конверт и положил его в карман. Довольный, кивнул:
– И это правильно. «Лечиться даром – даром лечиться!» Я вашего сына положил в свою палату, так что буду его лечащим врачом. Теперь езжайте домой. К сыну можно приехать завтра часам к трём. Я буду на работе, так что, если у вас возникнут вопросы, мы поговорим…
Остаться у постели сына ей не разрешили, она села в такси и поехала домой.
– Где ты гуляешь? – спросил хмельной Семён Семёнович, разбуженный женой.
– А почему твой телефон не отвечал? Где ты был?
– Ты же знаешь: у меня квартальный отчёт.
– Брось заливать! Ты со своей секретуткой кувыркался, а Славика забрала скорая.
– Что случилось? – встревожился Семён Семёнович. – Где он?
– В ЦГБ. Его прооперировали по поводу аппендицита.
– Твою мать… – выругался Семён Семёнович. – Как не вовремя!..
– А когда операция бывает вовремя? – зло взглянув на мужа, спросила Галина Сергеевна.
– Завтра я постараюсь к нему подъехать. В какой палате он лежит?
– В тринадцатой.
– В тринадцатой? Что, не было другой?
– А чем тебе тринадцатая не нравится?
– Номер паршивый. И сколько в ней больных?
– Шестеро. Завтра пойдёшь и всё сам увидишь. Я у него буду часам к двум. Мальчику нужно принести поесть. Там больных не кормят.
– Дожили, мать их за ногу! А что ему можно, ты узнала?
– Нет. Понесу куриный бульон и немного киселя.

Через пару дней лечащий врач Вячеслава Иван Иванович Коровин позвонил Галине Сергеевне по телефону.
– Что-нибудь случилось? – встревожилась она.
– Приходите часов в пять. Нужно поговорить. Я сегодня дежурю.
В ординаторской Галина Сергеевна увидела Коровина, который о чём-то беседовал с рослым мужчиной в белом халате. Присмотревшись, узнала Владимира Дорофеева.
– Володя! – воскликнула она, – ты здесь работаешь? Я слышала, ты уехал куда-то в район.
– Вы знакомы? – удивился Коровин.
– Знакомы, – ответил Владимир Николаевич. – Когда-то учились в одном классе.
– И сидели за одной партой десять лет, – добавила, улыбаясь, Галина Сергеевна.
– Владимир Николаевич работает в онкологическом диспансере, – сообщил Коровин. – Я пригласил его, чтобы он взглянул на вашего сына.
В один момент мир рухнул в тартарары. Галина Сергеевна в ужасе подумала, что пришёл гистологический анализ, обнаруживший какую-то опухоль.
– Что случилось? Почему нужна консультация онколога?
– Вы раньше времени не паникуйте, – успокоил её Коровин. – На перевязке случайно я заметил на левом плече вашего сына родинку, которая показалась мне подозрительной. Вот я и пригласил Владимира Николаевича. Может, мои страхи напрасны. Вы посидите, а мы с ним осмотрим больного…
Через десять минут врачи вернулись в ординаторскую.
Владимир Николаевич присел рядом с Галиной Сергеевной и тихо сказал:
– Галина! Тревоги Ивана Ивановича были не напрасными.
– Эта родинка у него на плече с рождения! – воскликнула Галина Сергеевна.
– Значит, она сильно изменилась. Увеличилась, стала чёрной, а вокруг появился ободок просветления. Это  тревожные признаки. Лимфоузлы не увеличены, это говорит, что процесс ещё только в начале.
Галина Сергеевна была в панике.
– Может, нужно сына отвезти в Москву?
– Я не вижу такой необходимости? Для его лечения здесь есть всё, – сказал Иван Иванович.
– А ты что скажешь? – спросила она Владимира.
– Опухоль грозная, но в последнее время мы научились её лечить. И, как сказал Иван Иванович, у нас есть всё для этого. Но где его лечить, должны решать родители. Посоветуйся с Семёном…
– И когда это должно произойти?
– Мы на седьмой день снимем швы и переведём его в онкологию. – Иван Иванович торопился. В перевязочной его ждал больной.
– А у вас что будут делать? – спросила она у Владимира.
– Посмотрят на консилиуме и решат. Я думаю, должно быть широкое иссечение опухоли, после чего облучение.
– Облучение!? – испуганно воскликнула Галина Сергеевна.
– Нужно будет сделать всё, что положено. Если ты не доверяешь нам, есть онкологический институт… Москва… Ленинград…
– Не обижайся. Если бы я тебе не доверяла, не разговаривала бы… Хорошо. Делайте всё, что считаете нужным, но ты, Володя, не забывай, что сын это всё, что у меня есть…
Она пошла к сыну, а Дорофеева в коридоре остановила медицинская сестра, работающая в хирургии. Стройная, с волосами, аккуратно спрятанными под косынкой, она казалась чем-то смущённой.
– Владимир Николаевич, – сказала она тихим голосом, – вы меня не помните?
– Катюша?! – радостно воскликнул он. – Вот не ожидал. Ты-то как здесь оказалась?
Они были знакомы ещё с тех пор, как он работал в Багаевке. Катерина жила в Бессергеневке и часто привозила к ним больных. Ещё тогда он приметил эту скромную девушку, дочь священника. Но она была замужем, и Владимир вскоре отбросил всякие мысли о ней. И вдруг Катерина оказалась здесь, в Ростове.
– Ты кого-то привезла? – спросил он.
– Нет. Я здесь работаю. Дежурю.
– А где же вы с мужем живёте?
– Мы давно разошлись. Живу далеко. Снимаю комнату в Северном микрорайоне. Там дешевле.
– Понятно, – сказал Владимир Николаевич. – Это очень хорошо!
– Чего ж хорошего? – не поняла Катерина.
– Когда заканчивается твоё дежурство?
– Как обычно после утренней планёрки. в восемь тридцать.
– Прекрасно! После дежурства зайду за тобой. Нужно же отметить встречу. Ты даже представить себе не можешь, как я рад!..

Утром Владимир встретил Катерину и они медленно пошли к остановке автобуса.
– А слабо пешочком пройтись до дома? – азартно спросил Владимир.
Катерина рассмеялась.
– Сразу видно, что вы и представления не имеете, где Северный микрорайон находится. Километров десять будет.
– И что? Ты куда-то торопишься? Хочу поговорить, расспросить тебя. Мне и то сложнее: меня Леди ждёт.
– Леди это жена? – насторожилась Катерина.
– Какая жена? Овчарка!.. Видно, не судьба мне женой обзавестись. Где мне найти такую, как ты?
Понимая, что Владимир Николаевич шутит, она спросила с улыбкой:
– А чем же я сама вам не подхожу?
– Всем подходишь. А я тебе? – спросил он и внимательно посмотрел ей в глаза. Катерина отвела взгляд.
– Всегда вы шутите… А я ещё тогда в Багаевке вас приметила и после, как осталась одна, думала только о вас. Потому и в Ростове оказалась. Надеялась, что встречу. Что ни говорите, а Боженька на моей стороне!
– Боженька и на моей стороне, потому что и я рад нашей встрече и надеюсь с тобой больше не расставаться…
Некоторое время шли молча. Потом Владимир вдруг решительно произнёс:
– И кончай мне выкать. Насколько я знаю, ты лет на восемь младше. Мне сейчас тридцать девять, а тебе…
– Тридцать.
– Ну вот…
– А вы где?..
– Ты, – поправил он её.
– Пока мне трудно. Я должна привыкнуть…
Катерина совсем смутилась и замедлила шаг.
– Хорошо. Так что ты хотела спросить? – улыбнулся он и взял её под руку.
– А где вы живёте?
– На Ларина, возле двенадцатой поликлиники.
– И что, так одни и живёте?
– Всё тебя ждал… Не могу поверить, что сейчас иду с тобою рядом.
– И я не могу.
– Родители твои живы, надеюсь?
– Живы. Я каждый выходной езжу к ним, помогаю чем могу. Старые они уже.
– Старые… – протянул Владимир Николаевич. – А давай в этот выходной вместе к ним поедем?
Катерина промолчала.
– Ты против?
– Это ты серьёзно? – спросила она и смутилась, впервые обратившись к нему на «ты».
Владимир слегка прижался к Катерине и ответил:
– Вполне серьёзно. Нужно же предстать перед твоими родителями, прежде чем вести тебя под венец.
– И в церкви мы будем венчаться?
– А как иначе? Кстати, хочешь познакомиться с Леди?
– Можно. Всё равно по дороге.
– По дороге. Я тебя чаем напою. Посмотришь, где нам жить предстоит.
– Вот не предполагала, что так получится, – сказала Катерина. – Не буду скрывать, мечтала об этом, но чтобы так быстро…
– И так времени много упущено, – ответил Владимир, притянул к себе девушку и нежно поцеловал, не обращая внимания на прохожих.
Они миновали площадь Ленина, проходную Вертолётного завода и вскоре оказались на Ларина.
– А вот и мой дом! Живу на третьем этаже обычной пятиэтажки. Лифта нет, мусоропровода – тоже. Кухонька маленькая, но нам двоим хватит.
– А сколько у тебя комнат? – спросила Катерина.
– Сейчас увидишь. Две. Пока нам больше и не нужно…
– Я думала, у тебя хоромы…
– Это что-то меняет? – спросил Владимир.
– Что это может изменить, если я тебя уже столько лет люблю! Но когда дети пойдут, будет тесновато…
– Ты права, но взяток я не беру…
– Я знаю. Потому ты мне и нравишься. Ты у меня иноходец, – сказала Катерина и прижалась к Владимиру.

В ближайшее воскресенье они поехали в Бессергеневку, к родителям Катерины. Владимир надел свой парадный костюм, белую сорочку и небесного цвета галстук.
– Таким тебя я никогда не видела, – сказала Катерина. – Нам ещё нужно купить цветы. Я думаю, это мы сделаем в Новочеркасске.
          
Неподалёку от небольшой белой церквушки, за которой открывался вид на бескрайние просторы Придонья, стоял домик священника Василия. Далеко за горизонтом виднелась голубая лента реки. Вокруг дома раскинулся фруктовый сад. Воздух пьянил, пахло мёдом.
Владимир накануне купил обручальные кольца.   
– Волнуешься? – тихо спросила Катерина.
– Первый раз сватаюсь. Опыта нет…
– Не бойся. Мои о тебе уже знают. Я им звонила. Да и мы не дети уже…
Они вошли в дом. Катерина, подталкивая Владимира вперёд, громко сказала:
– Маманя, батя, это и есть Владимир Николаевич, которого я давно люблю и прошу вашего согласия на мой с ним брак.
К Владимиру вышел седой, но вполне ещё крепкий мужчина и крепко пожал ему руку.
– Рад… Искренне рад.
Владимир передал букет красных роз будущей тёще, невысокой тихой женщине, стоящей за спиной мужа. Другой букет был в руках у Катерины.
– Валентина Георгиевна и Василий Никанорович! Мы с Катериной любим друг друга и просим вашего согласия на наш брак, – сказал Владимир заготовленную фразу.
Отец молча прошёл в другую комнату и вышел уже с иконой Богоматери в руках.
– Наше благословение вам и вашим детям, которые, надеюсь, будут у вас, – ответил Василий Никанорович, перекрестив иконой дочь и её избранника. – Знаю, что родителей у тебя, Володя, нет. Постараемся с Божьей помощью заменить их тебе. А теперь давай расцелуемся троекратно, как положено, и пригубим нашего вина прошлогоднего урожая.
Василий Никанорович соединил руки молодых. А Владимир достал кольца и попросил его надеть на их пальцы.
Василий Никанорович произнёс молитву, в которой просил у Бога для детей своих совершенную любовь, единомыслие в истине, твёрдую веру, непорочную жизнь и чадородие.
Потом они сидели за столом, пили виноградное вино, ели пирог, приготовленный  Валентиной Георгиевной, и обсуждали предстоящие дела.
– Распишетесь в загсе, и я вас повенчаю в нашей церкви, – сказал Василий Никанорович. – И свадьбу сыграем…
– Уж очень мне не хочется шумной свадьбы.
– Ты, сынок, чего-то боишься?
– Чего мне бояться? Просто я не шумный человек. Посидим узким кругом…

6. Вячеслава перевели в онкологический диспансер и положили в палату Владимира Николаевича Дорофеева. Вечером пришли Семён с Галиной. Они сняли плащи, положили их на спинку стула. Огляделись.
Ординаторская имела жалкий вид: большая комната, в которой почти вплотную друг к другу стояли белые больничные столы, заваленные папками с историями болезней. Шкаф для верхних вещей. Рукомойник с небольшим зеркалом. И, наконец, диван, на котором коротали ночи дежурные врачи.
– Привет, старик! – сказал Семён, как будто они расстались только вчера. – Рад видеть. Как живёшь-можешь? – Он протянул руку, точно делал одолжение. Рукопожатие его было вялым, а рука – потной.
Владимир пожал его руку, кивнул Галине, и пригласил посетителей сесть.
– Нормально, – ответил он. – Работаю как проклятый. Света Божьего не вижу.
– Ну да, и получаешь копейки, – продолжил его мысль Семён.
Владимир почувствовал покровительственные нотки и сказал:
– Нам хватает. Мы привыкли довольствоваться малым.
– Нам? – переспросила Галина. – Ты, наконец, женился?
– Женился, – подтвердил Владимир. – Но вы здесь не для того, чтобы выяснять моё семейное положение. Давайте поговорим о вашем сыне.
– Да, – кивнул Семён. – Расскажи нам, чтобы мы, наконец, поняли, что случилось?
– У него подозревается пигментная опухоль. Мы сделаем широкое иссечение опухоли и пошлём на гистологическое исследование. Если наши опасения подтвердятся, ему проведут облучение. А в зависимости от стадии процесса, может быть, добавят и химиотерапию. Я ясно объяснил?
Владимир достал историю болезни Вячеслава, и что-то записал в ней, боясь, что в круговерти дежурства забудет, а парня нужно готовить к операции.
Галина побледнела и, казалось, вот-вот упадёт в обморок.
Владимир подал ей стакан с водой и попытался успокоить:
– Мы полагаем, а Бог располагает. Но мне кажется, что всё закончится благополучно.
– Слушай, – сказал Семён, – я работаю в банке, и мы с Галей достаточно состоятельные люди. Ты скажи, кому и сколько нужно дать, чтобы Славика оперировал самый опытный хирург… – Поняв, что сказал бестактность, поправился: – Ты, старик, не обижайся! Он у нас  единственный сын. Может, в онкоинститут или в Москву? Ты можешь нам сказать?
Владимир, представляя, какую на себя должен взять ответственность, ответил:
– Думаю, не будет лишним парня проконсультировать в онкологическом институте. Там такими опухолями занимается доктор Бражникова. У нас вашего сына уже смотрели на консилиуме. Решение было единодушным: нужна срочная операция…
– Ладно. Я понял, – сказал Семён, вставая. – Сегодня же подъеду к этой Бражниковой и договорюсь с нею о консультации.
– Что, везти мальчика туда? – воскликнула Галина.
– Зачем? Легче же здорового человека привезти к больному, чем больного к здоровому. Всё дело в количестве крузейро. А за этим дело не станет.
Они попрощались и ушли.
Как и предполагал Владимир, Семён привез Бражникову часам к пяти. Она внимательно осмотрела Вячеслава, прощупала лимфоузлы и полностью согласилась с заключением Дорофеева. Переводить больного в институт отказалась, сказав, что в диспансере есть все возможности сделать такую операцию и исследование.
Галина чувствовала себя препаршиво, понимая, что своим недоверием они обидели Владимира. Но он не подавал вида.
– Ты должен нас понять, – бормотала Галина.
– Вам нечего извиняться. Всё правильно. Наверное, и я бы так поступил.
– Старик, – сказал Семён, – ты скажи, кому и сколько… но я хотел бы, чтобы были самые современные медикаменты. Самые…
– Пока ничего не нужно. Помолитесь… Впрочем, я забыл, что вы атеисты.
Он встал, давая понять, что у него ещё есть дела.

Через день Вячеслава прооперировали. Он лежал в своей кровати и всё время жаловался, что уж очень туго его перебинтовали. Владимир ему объяснил, что такое ощущение он испытывает потому, что убран большой лоскут кожи и стянута рану. Назначил на ночь больному наркотики, снотворное.
В послеоперационную палату посторонних не пускали.
В тот день дежурил Владимир Николаевич, и когда вечером пришла Галина и тихо постучала в дверь ординаторской, он как раз записывал в истории болезни протокол операции.
– Прооперировали, – сообщил он. – Теперь будем ждать результата гистологии. – Он посмотрел на женщину, которую когда-то любил. Она и сейчас была эффектна и величественна.
– Как сын перенёс операцию? – спросила Галина.
– Нормально. Я ему назначил снотворные, и он спит. Пустить в послеоперационную палату тебя не могу. Да и что ты там увидишь? Сегодня было шесть операций, трое из них лежат в этой палате. Рядом с ними сестринский пост, так что всё у нас под наблюдением.
– Ладно. Не буду тебя задерживать. Ты извини нас, если что не так… – Она достала из сумочки конверт с деньгами и положила на стол. – Извини, если чем обидели. Сын у нас единственный.
– Галина! – воскликнул Владимир. – Забери, пожалуйста!
Он взял конверт и протянул его Галине.
– Возьми! Я знаю, что тебе они пригодятся.
– Забери! – повторил он. – Это самое начало лечения. Пусть всё закончится благополучно, и тогда мы сможем распить бутылочку коньяку. А пока – забери! Прошу тебя! Не вводи во грех.
Галина, смутившись, забрала конверт, положила его в сумку.
– Ладно… Семён работает начальником кредитного отдела банка, а у меня фирма «Надежда» по покупке и продаже недвижимости. Возьми мою визитку и не держи зла. Я хотела как лучше. – Она положила визитку на стол, резко повернулась и вышла.

Дежурство в тот день было трудным. В отделение поступил бомж с подозрением на распадающуюся опухолевую язву голени. Владимир взял биопсию, обработал язву. Сильный гнилостный запах распространился в перевязочной, и он распорядился больного положить в коридор. Находиться с ним в одной палате было невозможно.
Потом его пригласили в восьмую палату. Там у больного раком лёгкого открылось кровотечение. Кровохарканье началось ещё днём, но больной, грузный мужчина с трясущимся подбородком, категорически отказался от переливания крови и согласился только после того, как врачи дневной смены ушли домой.
– Чего ж вы отказывались от переливания? – спросил Владимир, налаживая капельницу.
– Вы знаете, доктор, скажу вам по секрету, – ответил мужчина. – Меня положили к еврею, а я им не доверяю. Были же врачи-убийцы… Нет дыма без огня… Мало ли что? А жить-то хочется…
Владимир Николаевич не стал с ним спорить. Спросил:
– Вы, мил человек, в Бога-то верите?
– А как же! – воскликнул мужчина и показал нательный крестик. – Он всегда со мной. Не расстаюсь…
– А помните что в Библии написано? Иисус Христос говорил, что нет ни эллина, ни иудея. А Вадим Петрович – опытный врач, прошёл войну и спас многих больных.
Он вернулся в ординаторскую, налил из термоса крепкий кофе, взял бутерброд, который ему на дежурство передала Катерина, размышляя над тем, как устойчивы заблуждения людей и как трудно их переубеждать. Прав был Некрасов:

Мужик что бык: втемяшится
В башку какая блажь –
Колом её оттудова
Не выбьешь…

В дверь постучали. В ординаторскую вошла медсестра и пригласила его в послеоперационную палату. Больной, которому ампутировали ногу по поводу саркомы, ведёт себя уж очень беспокойно. Стонет, ругается матом, требует к себе врача.
Владимир осмотрел его.
– Понятное дело. Рыбак. Всю жизнь много пил. Ему наши дозы – комариный укус. Сделай двойную дозу морфия. Дашь мне листок назначений, я распишусь. Сейчас самое страшное – болевой шок и интоксикация. И капайте не переставая. Лейте всё: кровезаменители, просто физраствор, кровь…

На следующий день, седьмого мая 1990 года, Владимир с Катериной обвенчались в Бессергеневской церкви, и она переехала жить к нему. А в январе 1991 года у них родилась девочка, которую родители назвали Надеждой.

Как и предполагал Владимир Николаевич, у Вячеслава была обнаружена меланобластома первой стадии, и было решено проводить облучение. И снова к нему пришли его школьные товарищи и просили помочь в организации лечения.
Радиологическое отделение диспансера находится на территории Первой областной больницы, и туда нужно было ездить к определённому времени через весь город в конец Западного микрорайона.
От госпитализации Вячеслав категорически отказался, и теперь ежедневно водитель его возил на облучение  и обратно домой.
Облучение юноша перенёс хорошо, и проблема была лишь в том, что он пропустил почти весь семестр в университете. Но Семён Семёнович договорился с преподавателями, те приняли у него зачёты.
Единственно, кто был недоволен, его однокурсница Анжела Михайлова, дочь главного судьи Кировского района. Девушка волновалась, не повлияло ли облучение на его мужскую силу, и некоторое время даже избегала его. Но через пару месяцев, увидев, что Вячеслав по-прежнему такой же душечка, смилостивилась  и разрешила юноше пригласить её в модный в те годы кабак на левом берегу Дона «У Бориса». Правда, Вячеслав отказывался от выпивки, ссылаясь на то, что за рулём. Но она понимала, что, скорее всего, это из-за проведённого лечения. Раньше-то он садился за руль, будучи под сильным градусом. Но потом подумала, что, может, это и к лучшему. Сколько сейчас алкоголиков и наркоманов развелось!

Прошли годы. Вячеслав давно окончил юридический факультет университета, но получить работу юриста в Ростове, как оказалось, было совсем непросто. Предлагали должности юриста в фирмах, выросших в Ростове как грибы, однако Вячеслав мечтал о подвигах и согласился на должность следователя в городской прокуратуре Таганрога. Туда и дорога прекрасная, и условия хорошие.
– Находясь в системе прокуратуры, – говорил Семён Семёнович сыну, – сможешь постепенно перебраться в Ростов. А здесь мы тебе построим домик в три этажа и будешь жить в своё удовольствие…
Вячеслав снял трёхкомнатную квартиру в центре города и жил с Анжелой Михайловой, которую папочка устроил в адвокатуру. Ни Воронины, ни Михайловы со свадьбой детей не торопили. Рассуждали по-современному.
– Пусть поживут, лучше узнают друг друга, – говорил Семён Семёнович. – Так сегодня принято во всём мире. А уж потом и свадьбу сыграем.
– Конечно… Только ведь и дети могут быть…
– Во-первых, наши деточки сегодня грамотные и знают, что нужно делать, чтобы этого не произошло. А во-вторых, если что – разве мы против. Зарегистрируем, и всё у них будет тип-топ…
В доме в посёлке Янтарном Семён Семёнович часто организовывал посиделки с шашлыками, коньяком и прочими прелестями. Приглашались, как правило, «нужные люди». Правда, теперь в этих посиделках принимали участие и Вячеслав с Анжелой и её родителями.
Май в том году был знойным и безветренным, словно погода устала от своих буйств и решила отдохнуть.
Рабочие несколько раз в день из шланга поливали зелёный газон, цветы, тротуарную плитку и беседку. Другие жарили на мангале с утра замаринованную баранину, а специальная работница в беседке расстелила скатерть и сервировала стол.
– Маруся, я же просил: накрывай на восемь персон: мы с Галиной Сергеевной, Михайловы, дети и Соркины. Ты до восьми считать умеешь?
Маруся склонила голову и убрала два лишних прибора. Знала, что оправдываться нельзя. Нужно молча выполнять распоряжение хозяина.
К семи часам жара несколько спала и к дому в Янтарном подъехали Михайловы. Судья, высокий грузный Степан Митрофанович, и его безразмерная супруга Серафима Карповна вошли во двор, неся большую сумку с различными напитками.
– Сейчас приняли за правило вместе с конвертом за услуги приносить и бутылку, – сказал, улыбаясь, Степан Митрофанович Семёну Семёновичу. – Уж сколько я могу выпить, вам, надеюсь, известно, но и то всего этого мне одному не осилить. Так что будете мне помогать осваивать подношения.
Они тепло поздоровались, как будущие родственники. К ним вышла Галина Сергеевна в шикарном летнем бирюзового цвета платьице и расцеловалась с Серафимой Карповной.
– Как я рада вас видеть, милочка, – ворковала толстуха. – А где же наши деточки?
– Деточки, как обычно, приедут последними, – сказала Галина Сергеевна, но в это время раздался сигнал машины Вячеслава и рабочий побежал открывать ворота.
Через полчаса гости уже сидели за столом и Семён Семёнович на правах хозяина произносил тост.
Николай Николаевич Соркин, мужчина средних лет, владелец крупной строительной фирмы, которая осуществляла «точечные» застройки по всему городу и продавала жильё, в том числе и через фирму «Надежда», был молчалив и едва сдерживал себя, так как разговаривать без матерных выражений для него было очень трудно. Приехал он сюда со своей любовницей, и ему было наплевать, как к этому отнесутся Воронины и Михайловы. И тех и других он «подкармливал» и потому чувствовал себя здесь своим.
– Друзья! Буду краток. Пусть нам будет хорошо, а нашим врагам плохо!
Все выпили, и вдруг заговорил Николай Николаевич, наливая себе в рюмку коньяк:
– А я слышал такую байку. Что у француза есть жена и любовница, но он любит любовницу. Англичанин любит жену. У еврея тоже есть жена и любовница, а он любит свою маму. И только у русского есть и жена, и любовница, а он любит выпить! Так давайте же вздрогнем, чтобы было что вспоминать!
– Мальчики, не частим ли мы? – спросила Серафима Карповна, на что её Степан Митрофанович сказал:
– Между первой и второй промежуток небольшой…
Через час, уже хорошо набравшись, Степан Митрофанович, обняв Николая Николаевича, говорил заплетающимся языком:
–Ты слышал байку? Муму и Герасим молча плывут в лодке. Муму говорит глухонемому Герасиму:
– Что-то ты, Герасим, недоговариваешь... – Видя, что Николай Николаевич никак не отреагировал на его байку, стал ему объяснять: – Нет, ты, Коля, понимаешь: во-первых, Герасим был глухой и немой. Что он мог говорить собачке, которую он собирался утопить?..
Заметив, что все уже созрели, Вячеслав и Анжела, тихо исчезли в доме. Им было неинтересно сидеть со «стариками», обделывающими свои делишки. Они прошли в зал, включили телевизор и улеглись на диван.
В беседке шёл оживлённый разговор. Обсуждали возможность покупки для детей квартиры в строящемся доме на Пушкинской. Степан Митрофанович говорил, что лучше всего купить квартиру на третьем или четвёртом этаже, не выше.
Семён Семёнович добавил, что хорошо бы вместе с квартирой приобрести и подземный гараж.
– Всё это верно, – сказал Соркин, наливая своей двадцатилетней секретарше красное вино, – но что с моим кредитом? Будет вам и белка, будет и свисток, как говорится, а когда я смогу получить кредит?
Вопрос был обращён к Семёну Семёновичу. Собственно, вся эта вечеринка и была организована для решения этих двух проблем: приобретения квартиры для молодых и получения кредита для строительной фирмы.
Не успел он ответить, как кто-то настойчиво постучал в ворота.
– И чего стучать? Звонок же есть, – сказал недовольно Семён Семёнович. – Вот люди! Жора, погляди, кто это к нам пришёл так поздно.
Охранник открыл калитку и тут же посторонился. Во двор вошли два милиционера и следователь городского управления.
Они подошли к Семёну Семёновичу и громко спросили:
– Семён Семёнович Воронин?
– Он самый, а в чём дело? – спросил тот, побледнев и поставив бокал с коньяком, который держал в руке.
– Вы арестованы. Пройдёмте с нами.
– А где постановление о моём аресте? – спросил  он, понимая, что это не ошибка и где-то что-то произошло.
Следователь показала ему постановление об аресте.
– Почему так поздно? – продолжал тянуть время Семён Семёнович, надеясь, что Степан Митрофанович вступится за него.
– Так вы же по месту своей прописки не бываете. Мы вас два дня ищем на Малюгиной, а вы в Янтарном. Как же вас найдёшь?
– Пройдёмте, – стал торопить его капитан. – Возьмите самое необходимое, и поехали.
Бледная Галина Сергеевна стояла, держась за ограду беседки, боясь шелохнуться. Она готова была провалиться сквозь землю. «Вот и дождались… – подумала она. – Я этого ждала все эти годы. Потому, предчувствуя это, он и переписал всё на меня. Но этого не понимают только дураки. Если захотят упечь, – упекут, конфискуют и дом, и всё, что нажили… И как теперь эти Михайловы будут к нам относиться? Им демонстрировать связь с преступником нельзя… Вот и решилась судьба Славика… Боже, что же делать? Нужно успокоиться и позвонить Серёгину. Он наш адвокат. За что мы ему столько лет платили профессорскую зарплату. Пусть отрабатывает. А меня арест Семёна касается мало. Мы с ним много лет в разводе, а сегодня встретились отметить помолвку сына. Сын-то у нас общий!..»
Через полчаса милицейская машина увезла Семёна Семёновича в ночь.

7. В камере предварительного заключения вместо десяти набилось человек сорок. На нарах лежали по двое. Люди спали, сидя на полу, на корточках, опершись о стену и даже стоя. Духота и вонь стояли такие, что, казалось, утром все они задохнутся и их  вывезут на Северное кладбище и похоронят в братской могиле.
Семён Семёнович понимал, что поднимать шум, вызывать начальника, «качать права» не следует. Можно схлопотать и оплеуху, тем более что они «при исполнении», а ты – подозреваемый. Это почти что преступник.
Он отыскал глазами гальюн. Но возле него спали люди. Чтобы добраться, нужно было бы переступать через лежащих на полу людей. Решил дождаться утра. Подумал, что такие условия создают специально, чтобы жизнь сладкой не казалось и было чего бояться.
Протиснувшись к стене, Семён Семёнович присел на корточки и стал думать, что же случилось и чего следует бояться. Но так надумать ничего и не смог. Вот уже столько лет он отладил схему, как, по его мнению, «честно» отбирать у жуликов деньги, и она ещё ни разу не давала сбоя. Жуликами он считал всех, кто на фоне повальной разрухи жирует, пытается наладить коммерцию, организовать своё дело. Милицию, судейское сословие, прокуратуру, государственных чиновников он тоже считал жуликами и не мог понять, где же разорвалась эта цепочка, казавшаяся ему столь крепкой. Значит, чего-то недоучёл…
В голове прокручивал последние сделки, потом почему-то подумал о своей секретарше-любовнице Эльвире. Может быть, здесь что-то недоглядел, просчитал. Но так и не мог сообразить. Подумал: хорошо, что в своё время сообразил развестись с Галиной и переписать на неё весь бизнес… «Неужели что-то случилось в банке? Если меня попрут оттуда, прощай, безбедная жизнь… С голода я, конечно, не умру, но…» Дальше даже думать не хотелось. Он попытался хоть немного поспать, но было так неудобно и душно, что стала болеть голова, ему показалось, что он задыхается. Он расстегнул воротник сорочки, обхватил колени руками и чуть не завыл. «Другие времена настали, – думал он. – Постарел... Теперь никого не удивишь красивыми словами и гитарой. Единственное спасение – крузейро! Но свободных денег не так уж и много, а как только эти сволочи узнают, что меня бросили в камеру, в тот же миг от меня откажутся. Я для них буду чумным! И первым слиняет этот Михайлов. О Славике я не очень тревожусь. Найдёт себе другую Анжелу, а вот такую связь с судейством мне уже не завести…»
Наступило утро, но Семёна Семёновича так никто и не вызвал к следователю. Это стало его тревожить. «Суки! Стараются психологически меня добить!», – подумал он и решил ничему не удивляться.
Надзиратели то и дело уводили кого-то на допросы. Кто-то возвращался, кто-то исчезал. Но за ним никто не приходил.
«Странно, – думал Семён Семёнович. – Почему до сих пор нет Серёгина? Он должен вытащить меня отсюда. Адвокат! Ему бы только с девочками в саунах развлекаться…Пора уже… Давно пора…»
Часам к пяти его вызвали на допрос.
В сопровождении милиционера провели по длинному коридору.
– Лицом к стене! – скомандовал милиционер, пожилой служака, на котором форма висела, как на вешалке.
Он постучал в дверь следователя и доложил:
– Задержанный Воронин доставлен.
– Заводи…
Семён Семёнович вошёл.
Небольшая комнатка. Стол, пара стульев. Телефон. Сейф. Вешалка у двери.
 «Бедно живёт наша милиция» – пролетело в голове.
– Присядьте и расскажите о схемах откатов, о взятках и прочих ваших художествах. Предупреждаю, что нам многое известно, но не всё, и помощь следствию вам зачтётся. Избитые слова, но я должен был вам их сказать.
Семён Семёнович не торопился отвечать. Он взглянул на следователя, худого инфантильного длинношеего парня лет тридцати, и подумал, что не он здесь главный и направлен, так сказать, чтобы «разогреть» клиента. Так перед выступлением известной рок-группы выпускают на сцену малоизвестных музыкантов «для разогрева».
– Я буду отвечать только в присутствии своего адвоката, – сказал он твёрдо.
– А кто ваш адвокат?
– Серёгин Альберт Борисович.
– Серёгин? Хорошо. Мы его пригласим. А пока возвращайтесь в камеру…
– Но в той камере…
– Знаем, но жулики обворовывают государство, и нет денег, чтобы построить современный следственный изолятор, где каждому, как на Западе, был бы предоставлен отдельный номер с душем и туалетом… Так что другого нет. Подождём вашего Серёгина.
– Но без предъявления мне обвинения вы имеете право держать меня…
– Знаю. Ещё сорок восемь часов не прошло. К этому времени мы предъявим вам обвинение. А пока возвращайтесь в камеру. Петрович! – позвал следователь конвоира.
И снова длинный коридор, из которого в обе стороны белыми пятнами замелькали двери в различные кабинеты. И снова душная и тёмная камера…
Поздно вечером к нему пришёл его адвокат. Он принёс сделанные Галиной бутерброды, термос с кофе.
– Вот за это  спасибо тебе, Альберт. В той вони в горло ничего не лезет.
– Ладно. Давайте поговорим о ваших делах.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Семён Семёнович, не понимая, что знает Альберт о его «маклях».
– В Краснодаре пойман крупный мошенник по кличке Шкепа. При нём была большая сумма. На вопрос, где он взял эти деньги, сказал, что взял кредит в вашем банке, и показал документы. Но как он мог его получить, когда кредит оформлен на липовую контору «Рога и копыта» и никакого залога она представить вам не могла?! Значит, этот Шкепа заранее не собирался возвращать кредит, а чтобы получить по тем документам кредит, нужна только ваша подпись. Шкепа утверждает, что двадцать процентов этого кредита он передал вам. Вот такая картина вырисовывается.
Бледный Семён Семёнович сидел, поражённый услышанным.
– Что скажете, уважаемый? Теперь они арестовали документы кредитного отдела банка за последние три года и копают… и я думаю, накопают. Известно уже, что у кого-то вы требовали и получали откаты. Они нашли свидетелей. Кому-то занижали процент по кредиту, а разницу клали в карман. Так что они уже лет на пятнадцать вам накопали.
– Утешил… Что делать?
Альберт Борисович выдерживал паузу.
– Дело совсем не простое. Уж очень много свидетелей, да и факты явные…
– Делай что хочешь. Я тебе открываю неограниченный кредит. Давай, кому считаешь нужным, только вытащи меня отсюда. Я здесь не выдержу.
– Я вас не узнаю. Не паникуйте. Как говорил мой знакомый доктор, не волнуйтесь, я ваш патологоанатом. Но для этого у нас мало времени. Хорошо бы всё уладить ещё до предъявления вам обвинения.
– Зайди к Галине Сергеевне. Она даст любую сумму… – Семён Семёнович с надеждой взглянул на Серёгина: – Нет, ты скажи, что-то возможно сделать? Ты мне поможешь?
– Тот же доктор, мой приятель, на вопрос тяжелобольного, будет ли после операции он ходить, ответил уверенно: «Будете, только под себя!». Постараюсь сделать всё возможное. До сих пор мне это удавалось. А вы не суетитесь под клиентом. Жизнь продолжается, господа присяжные заседатели, и теперь командовать парадом буду я!
Семён Семёнович проворчал:
– Заперли меня в вонючую камеру с уголовниками и говорят, чтобы я был спокоен!

       Когда он вернулся в камеру, в ней находилось уже несколько меньше людей и он смог даже присесть к столу.
Но проходили дни. Менялись следователи, допрос следовал за допросом, только в жизни Семёна Семёновича Воронина не изменялось ничего. Ему предъявили обвинение в мошенничестве, взяточничестве, хищении денег банка в крупных размерах…
Серёгин появлялся нечасто. Передавал ему чистое бельё, продукты. Впрочем, Семён Семёнович и к здешней кухне привык. Голод – не тётка.
Так прошёл месяц, другой, а дело его так и не передавали в суд, и Семён Семёнович уже запаниковал. Значит, у Серёгина ничего не получается…
Через три месяца поздно вечером его вдруг вызвали к следователю. За столом сидел рослый мужчина, старший следователь по особо важным делам. 
Он пригласил Семёна Семёновича к столу, попросил подписать бумагу и сказал, что он может быть свободным. Милиционер проводил его к выходу, где его ждал уже в своей машине Альберт Борисович.
Так закончилась эта страшная эпопея в его жизни.
Серёгин отвёз его домой в посёлок Янтарный. По дороге рассказал, что пришлось вернуть весь ущерб, нанесённый банку, и они отозвали своё заявление. Его, конечно, уволили. Документы он передал Галине Сергеевне.
– Могло быть и хуже, – заключил свой рассказ Серёгин. – Все мы под Богом ходим…
Семён Семёнович, вдруг поняв, что все его мучения позади, повеселел и даже вспомнил анекдот:
– Одному еврею сын сообщил, что принял христианство. Расстроился еврей. Пошёл со своим горем в синагогу. Молится: «Господи, я такой праведник. За что мне такое наказание? Я – ортодоксальный иудей, а мой сын – христианин».
Сверху голос: «Мой тоже».
– Это вы к чему? – не понял Альберт Борисович.
– Ты же сказал, что все мы под Богом ходим. Знай, если смогу, всегда тебе помогу. Теперь я твой должник.
– Да ладно вам, – сказал Серёгин. – Это моя работа. Сочтёмся…

– Сочтёмся славою,
                ведь мы свои же люди,
пускай нам общим памятником будет
                построенный в боях социализм!.. –

весело продекламировал Семён Семёнович стихи Маяковского.

С тех пор прошло много лет.
Союз Вячеслава с Анжелой распался. Семёна Семёновича уволили, и он стал фактическим директором фирмы «Надежда», так и не оформившись документально на эту должность и не став соучредителем. Гордился тем, что в своё время все свои капиталы держал в долларах, что спасло его от разорения. Галопирующая инфляция, дефолт не свалили Ворониных.
Семён Семёнович, получив опыт работы по кредитованию, теперь давал кредиты лично под десять процентов в месяц, для чего держал трёх мордоворотов в услужении, которые при необходимости выбивали долги.
Вячеслав по-прежнему работал в Таганроге, сошёлся с какой-то девушкой-следователем прокуратуры, снял квартиру и жил с нею.
В 2005 году Семён и Галина отметили своё пятидесятипятилетие. Гостей было немного, и персоны были другие, но Семён Семёнович не унывал. Он, как всегда, был весел и остроумен, пел под гитару… Ели шашлыки, пили вино и рассказывали анекдоты…
Галина Сергеевна в последнее время старалась не принимать в таких застольях участия. Семён почти открыто гулял со своей секретаршей, и она никак не решалась с ним серьёзно поговорить.
               
Однажды вечером часов в восемь раздался телефонный звонок. Трубку взяла Галина Сергеевна. Она не сразу сообразила, кто говорит. Потом узнала голос Владимира Дорофеева. Тот спросил, когда на следующей неделе будет Семён, попросил разрешения зайти к ним:
– Понимаешь, хотел бы посоветоваться с Семёном…
– Володя! Как я рада, что ты позвонил. Сто лет о тебе ничего не слышали и не видели. Какие проблемы? Ты нашёл мою визитку? Там ведь и адрес наш есть. Приезжайте с женой. Это будет для нас праздник…
– Нет, Галочка. Жена работает. Приеду один. И не нужно никаких застолий.
– Ты даже чашки кофе не выпьешь у нас? Я слышала, что на Востоке от еды отказываются только у врагов. Неужели мы для тебя враги?
– Не говори ерунды, это тебе не идёт. К врагам я бы не обратился. Посидим… Семён не курит?
– Чадит. Да и я курю.
– Вот и хорошо. Выкурим по сигарете, поговорим о деле… Край как нужно. Буду в субботу.

И вот в субботу часам к семи приехал на такси Владимир. Галина обратила внимание, что он чуть пополнел, стал солидным. Подумала, что и они с Семёном, наверное, тоже изменились.
Владимир, зайдя в дом, обратил внимание на показную роскошь: картины хозяев маслом во весь рост, китайские напольные вазы, мраморный фонтан, аквариум с редкими рыбками, а в углу на специальном постаменте скульптура обнажённой Галины, чуть прикрытой ниспадающей мраморной тканью.
Навстречу вышел Семён в белом спортивном костюме. Он заметно пополнел и полысел.
Они пожали друг другу руки, и Владимир снова отметил, что Семён даёт руку для пожатия, словно делает одолжение, одаривает милостью. Рука вялая и потная. «Ничего не изменилось в доме Облонских», – подумал он.
– Рад. Очень рад. Присаживайся. Кстати, сын наш жив, здоров. Спасибо! Хотя, если до конца быть честным, я до сих пор не верю, что там была злокачественная пигментная опухоль. Но…
– Напрасно не веришь. Можно в архиве взять его препараты и дать их посмотреть другим гистологам. Но я рад, что с сыном всё нормально. Я вот по какому делу…
– Да постой ты со своими делами! – воскликнула Галина. – Расскажи, как живёшь, есть ли у вас дети?
– Живём нормально. Врачую…
– Сейчас столько частных клиник развелось, экстрасенсы, целители… Когда-то Остап Бендер знал много законных способов отбора денег. Так новые Остапы его переплюнули, – продолжала Галина. – Но ты не сказал, есть ли у вас дети?
– Дочь растёт. Пятнадцать скоро. Надеждой зовут.
– Это хорошо, – кивнул Семён. – Так какое у тебя дело?
– Понимаешь, мы созрели купить квартиру побольше. У нас двушка, и в ней со взрослеющей дочерью тесновато. Вот и хотели приобрести что-нибудь подходящее, но так, чтобы недалеко от больницы. Машины у нас нет, а на автобусе ездить не хочется.
– Так в чём проблема? – спросил Семён.
– На новый фонд мы не тянем, а вот в старом присмотрели трёхкомнатную на Ворошиловском проспекте. Да денег не хватает. Хотел взять кредит. И в залог оставим свою квартиру. Ты же, помнится, работал в кредитном отделе. Там бумажек требуют уйму, а мне некогда за ними бегать…
– Понятно, – протянул Семён. – Значит, хочешь получить кредит. А на какой срок?
– Думаю, что за год смогу выплатить. Мы же работаем.
– Это понятно, только я давно в банке не работаю. Но кредитовать тебя могу, правда, у меня несколько иные условия. Обычно в месяц я беру десять процентов от занятой суммы, но с тебя по старой дружбе возьму пять. Меньше не могу. Деньги должны работать…
– Подожди, Семён, – начала было Галина, но в это время прозвенел мобильный телефон Семёна. Он какое-то время молча слушал, потом встал и сказал:
– Тут приехал ко мне приятель. Мне нужно с ним срочно переговорить. Я скоро. – Уже на ходу к калитке, бросил через плечо Галине: – Ты угости гостя. Раз он вина не пьёт, налей кофе. Я постараюсь быстро освободиться…
Видно было, что Семён чем-то расстроен, если не сказать напуган. Но разбираться в его чувствах ни Владимиру, ни Галине не хотелось. Они сидели некоторое время молча.

Позвонил Семёну начальник налоговой инспекции, выполняющий много лет роль его «крыши».
– Ты, Семёныч, совсем оборзел, – сказал невысокого роста мужчина, сидящий в своём внедорожнике в окружении мордоворотов. – Когда вернёшь мне долг?
– Верну. Сколько лет вы меня знаете? Разве я когда с вами хитрил? Сейчас как раз сидит у меня клиент. Хочет взять кредит… Поглядим, посмотрим. Я его обдеру как липку. Знаю, за что потянуть. Только бы не спугнуть…
– Кто такой?
– Вы его вряд ли знаете. Врач из городского онкологического диспансера. Хочет купить трёхкомнатную…
– Постой-постой, как фамилия твоего заёмщика?
Семён удивился. Никогда раньше Пётр Матвеевич не интересовался его клиентами.
– Дорофеев Владимир Николаевич. А что случилось?
Мужчина не торопился с ответом. Потом спокойно сказал:
– Ты вот что, Семёныч. Дай ему в долг и процентов не бери. Должен я ему… Пусть и мне Богом зачтётся. И мне никаких процентов можешь не платить за просрочку долга. Отдашь, когда сможешь…
– Да чего вы-то ему должны. Мне он сына спас, а вам-то что?
– Много лет назад дочь мою у них оперировали. Матку убрали у молодой девки по поводу хорионэпителиомы… Есть такая опухоль. Что-то вроде гормонозависимого рака. Короче, жизнь ей спасли, да только что это за жизнь без шанса когда-нибудь стать матерью. И был там у них один врач, который влюбился в нашу дочь и, несмотря ни на что, женился на ней. Так этот Дорофеев Владимир Николаевич помог им в Доме ребёнка взять малыша, которого они назвали в его честь Владимиром. Вот такие дела…
Семён, конечно, с одной стороны, был рад, что ему отсрочили выплату долга и скинули набежавшие проценты. Но с другой, был раздосадован, что такая рыбка и в этот раз срывается у него с крючка. Понимал, что выполнить распоряжение Петра Матвеевича будет обязан и деньги в долг нужно будет давать… без процентов. Считай, на год изъять из оборота крупную сумму. Но делать нечего.
Он попрощался с Петром Матвеевичем и направился к дому.

Пока Семён разговаривал с «крышей», Владимир беседовал с Галиной. Она нервничала, то и дело смотрела на дверь, потом тихо проговорила:
– Володя, Бога ради, не бери у Семёна никакого кредита ни на каких условиях…
– Почему?
– Это страшный человек. Мы на грани развода, но я боюсь за свою жизнь.
– Семён?! Этот весельчак и умница?!
– Время меняет людей. Он оказался коварным и страшным человеком. Спаивает одиноких стариков, потом подписывает документы на какую-нибудь халупу, а то и просто эти старики исчезают, а квартиры их продаёт. И это малая часть того, что я знаю! У него любовница – его  молодая секретарша, которая крутит им, а со мною он не просто груб, но иногда даже позволяет себе распускать руки. Много пьёт и тогда совершенно становится несдержанным. Делами фирмы занимается мало, всё больше даёт деньги под проценты. Хорошим это не кончится.
– Ну и ну… А ты?.. Почему не уходишь?
– Боюсь. Он и убить может. Прошу тебя, ничего у него не бери в долг. Увязнешь и всё потеряешь. Он давно продал душу дьяволу и за копейку готов убить даже школьного товарища.
Владимир подумал, что Галина сильно сгущает краски, недовольная тем, что муж имеет любовницу, но решил её совету последовать и никаких кредитов у Семёна не брать.
– Вот и я! – весело сказал Семён, заходя в дом. – Сказал же, что буду занят недолго. Освободился. Так о чём мы говорили? Ах, да, о кредите…
– Знаешь, Семён, я здесь подумал и решил, что обойдусь без заёмных денег. У нас есть старенькая дача. Когда-то мама в земле копалась. Продам её. Сейчас шесть соток в черте города, да ещё с водопроводом, электричеством и газом для того, кто хочет строиться, – находка. А я строиться не собираюсь. Родился и умру в городской квартире…
Семён зло посмотрел на Галину, потом грязно выругался, совершенно не стесняясь Владимира.
– Что ты ему наговорила? – прорычал он. – Да я… Да мне… – Потом обратился к Владимиру:
– Раз ты мне не доверяешь, какого чёрта пришёл? Или я тебя когда-то обманывал? Или мы не одноклассники? А коль так, то мотай отсюда!
Владимир встал и с сожалением посмотрел на Семёна.
– Мы действительно когда-то были одноклассниками. Но ты…
– Я оказался сволочью? – перебил его Семён. – Вот и мотай отсюда к чёртовой матери… А ты, змея…
Семён замахнулся на Галину, но его руку перехватил Владимир.
Видя, что Владимир за неё заступился, Галина осмелела и, стараясь оставаться спокойной, сказала:
– Это ты убирайся в свою квартиру на Малюгиной. Здесь ты никто. И чтобы твоей ноги больше не было в фирме.
Такого Семён не ожидал. Понимал, что они давно разведены, что и фирма, и дом оформлены на неё. Закон на её стороне. Доигрался!
– Завтра же соберёшь свои вещи и уматывай в свою городскую квартиру! Я тебя отмазала от тюрьмы, отдала свою молодость. Так ты ещё приводил сюда баб, а с моей секретаршей просто внаглую открыто гулял. Завтра же эту сучку уволю! Ты превратился в ростовщика и алкоголика. На чужом горе наживаешься. Чтоб завтра здесь твоего духа не было! И не доводи меня до греха. Я ведь о тебе знаю много… – Потом, обращаясь к Владимиру, сказала: – Подожди пару минут. Я тебя подвезу. Не хочу с ним в одном доме ночевать. Завтра приеду сюда с милицией… А ты иди в Сбербанк. Там тебе дадут кредит.
Когда они ушли, Семён достал из холодильника бутылку водки и стал пить прямо из горлышка. Он впервые видел Галину в таком состоянии и понял, что всё слишком серьёзно, что он остался «с голым задом».