Самопожертвование

Ты спрячешься меж девственно-чистой первой листвы дуба, глядя на перевернутый мир. Ты сделаешь это за меня. Твои пустые глаза просили об этом. Ты не знал, но они просили меня.
Ты пришел, преданный мне. Вся улица вокруг твой фигуры расплывается, становится разноцветным пятном, безостановочно плывущим, обтекающим тебя со всех сторон. Ожидание почти свело меня с ума, и вот мое белое тело, мое чистое лицо.
Однажды я продала свои руки Молоху. Но мои черные руки остались дома.
Однажды мои глаза выжглись усталостью и слезами, а лицо смылось встречным ветром, став похожим на болезненный, оголенный, распластанный и гладкий череп. Но сейчас мое тело чисто и непорочно, как белая лилия – оно реинкарнировалось потому, что ты пришел. Новые руки ждут тебя, новые глаза жаждут тебя чернейшей страстью, на которую только способен человек.
Но ты смотришь сквозь меня, позволяя взять твои руки. Я проверяю тебя. Внутри тебя – пустота.
Мы идем по улице, и пестрота цветов едва не сшибает меня с ног. Мир вокруг похож на сотни сладостно ранящих лезвий, на произведение модерниста, в котором он собрал всю палитру возможных цветов – оно ранит взгляд, ранит восприятие, ранит душу. Но ты никогда не узнаешь мира таким, каким я чувствую его сейчас. Смутно, сквозь завесу мыслей, сквозь ощущение нереальности этого слабого тела я улавливаю отголоски твоих чувств.
Любишь ли ты меня?
- Да.
Ты всегда любишь меня.
Больно ли тебе?
-…Нет.
Я знаю, что ты чувствуешь.
Пробиваясь сквозь пеструю толпу следом за мной, ты смотришь в небо, и оно кажется тебе особенно холодным и далеким. Далекий, недоступный мир. Ты не понимаешь сам, как прощаешься с ним. Зная, что видишь все в последний раз, ты уже чувствуешь себя ушедшим, непринятым, отвергнутым; твоя душа уже не здесь, и она не может радоваться со всеми, чувствовать со всеми, стремиться со всеми. Глубокое, спокойное чувство прощания. Бесконечное чувство нескончаемой любви.
Люди больше не волнуют нас.
Они остались далеко позади, и тишина ласкает наши сердца. Ты внезапно останавливаешься. Твои губы едва заметно движутся.
- Пойдем, - говорю я нежно. – Пойдем, нам здесь больше нечего делать.
И последние мысли вылетают из твоей головы.
Твоя покорность. Мои белые руки. Твои отсутствующие мысли. Моя гнилая ржавая кровь.
Наверное, нам стоило пройтись по этому городу – медленным шагом. Нам стоило зайти в какое-нибудь кафе. Я бы заплатила за все, что ты пожелал бы заказать, даже за самое дорогое блюдо. Нам стоило растянуть подольше самые прекрасные минуты твоей жизни. Попрощаться с каждым кустиком и с каждой улицей, на которой ты провел свое детство. Нам стоило сидеть у озера, бросая в него камешки, пить кофе из ларька и вполголоса разговаривать о малозначимых вещах. Но когда эта улица открыла перед нами зеленый холм, выстланный свежей, потрясающе пахнущей травой, весь город, оставшись позади, прекратил существовать.
 Этот дуб, в чьих ветвях шелестит весенний ветерок. Эта земля, которая приютит тебя в своем чреве. Эти насекомые, чьей пищей ты станешь. Это небо, которое ты увидишь под своими ногами.
Ты останавливаешься снова, и глядишь на меня. Бессмысленные глаза, не выражающие никаких мыслей, подобно глазам рыбы или рептилии, окутывают мягким шоколадным цветом.
Протянув руку, я касаюсь твоей щеки и ты сжимаешь мою ладонь.
- Все будет хорошо, - едва ли ни шепотом говорю я, мягко улыбаясь. – Не будет больно. И ты ничего не почувствуешь. Ты освободишься, ты будешь свободен. Разве не этого хотело твое тело всю жизнь? Разве не хотело оно вернуться туда, откуда пришло?
Ты не улавливаешь ровным счетом никакой мысли в моих словах. Впрочем, умом ты не мог похвастаться никогда, а уж тем более сейчас.
Я вынимаю моток веревки и нож и вкладываю их в твои руки.
- Ты знаешь, что делать, любовь моя, - с прежней улыбкой говорю я. – Иди же. Сделай это для меня.
Ты медлишь недолго, но выполняешь. Мы подходим к широко раскинувшему свои ветви дубу и пока ты карабкаешься наверх, я чувствую, что нетерпение съедает меня изнутри. Я живу вместе с тобой, я умираю вместе с тобой; я чувствую за двоих. Твоя опустошенная душа мыслит в моей голове. Был бы ты в сознании, понял бы ты меня сейчас?
- Скорей, - шепчу я, подавляя дрожь в руках. Вцепившись взглядом в твои пальцы, разматывающие веревку, я вижу, что они дрожат, подобно моим.
Ты привязываешь себя к почти горизонтальной ветке высоко над моей головой. Раньше ты был на две головы выше меня; сейчас ты смотришь на землю с высоты двух моих ростов. Твои колени теперь обвиты веревкой. Пошатнувшись, ты медленно переворачиваешься вниз головой, и твои глаза оказываются на уровне моих глаз.
Нож падает из твоей руки.
- Я не могу, - хрипло говоришь ты. Я медленно поднимаю нож, вытираю его о твою опустившуюся рубашку и вкладываю рукоять в твои слабые пальцы.
- Ты можешь, - шепчу я, приближаясь почти вплотную. – Давай, сделай это. Сделай это ради меня.
Карие глаза теперь, кажется, повлажнели. Ты подносишь руку к собственной шее, сглатываешь.
Я не могу помочь тебе. Сегодня я вернусь домой с белыми руками.
Наконец лезвие прижимается к чистой коже. Твоя рука дрожит, как птица, попавшая в силок. Твои аккуратные губы просят поцелуя, и я не могу удержаться. Я унесу с собой вкус твоих губ, и навечно сохраню его в памяти.
Я успеваю отстраниться прежде, чем поток крови из рассеченной кожи заливает перевернутое лицо. Твое белое лицо становится темно-красным, неумолимо темнеет. Нож во второй раз падает в траву, и я делаю шаг назад, хотя мое сердце стремится к тебе. Полускрытый свежей листвой, ты продолжаешь смотреть на меня, на перевернутый город, на небо под ногами, едва ли что-то понимая, и я чувствую кожей твою душу, отчаянно хватающуюся за оболочку из мяса и костей, но неспособную хоть как-то удержаться.
Черная кровь заливает землю, и ее струйки сбегают вниз, по холму. Я закрываю глаза и втягиваю в себя воздух, чувствуя, как каждая клетка тела агонизирует вместе с тобой.
Из спрятанного в ветвях тела раскрывается прекрасная картина, нарисованная алым, белым и зеленым.  Твоя жизнь перетекает в мое тело, открывая уши, раскрывая веки, наполняя силой ноги и пробуждая разум.
Отныне все твое стало частью этого прекрасного мира.
Не будет утра, птичьих песен, не будет завтраков в кругу семьи, не будет непонимания и боли, не будет принятия и вожделения, не будет походов в парикмахерскую и встреч с друзьями. Тебе вовсе не обязательно думать о том, что подарить мне на день рождения. Я больше не буду видеть тебя во снах, а ты не будешь бояться моих выходок. В чашке лотоса уснет твое непорочное тело, и будет съедено червями и растерзанно корнями цветов. Я больше не буду тебя ненавидеть. Ты больше не будешь меня любить. Я больше не буду истязать тебя в своих мечтах. Ты больше не будешь целовать меня в своих.
Мы, настолько разные, наконец сочлись, и память о твоей смерти станет частью моей кожи, врастет в нее, и будет жить даже тогда, когда я стану совершенно грязной, мои щеки покроются ржавыми пятнами, мои ноги станут двумя кусками оголенных мышц, и я стану похожа на чудовище более, чем на человека.
Пока же ты можешь спать сладко под этим дубом, в этой земле, меж этих листьев, спать бесконечным прекрасным сном, который оградит тебя от страданий и бессмысленности твоей жизни. Ты распрощался со своей глупостью, с безнадежностью своей жизни, со своими омерзительно твердыми принципами, со своим непониманием, со своей бесчувственностью. Ты не умрешь от старости, как сотни тысяч других людей, ты не умрешь жалкой смертью, а скорбь и страдания станут лучшей приправой твоей короткой жизни, чем застойное благополучие.
Вот и все, конец реквиему в твою честь.
Я отворачиваюсь. Далекий город отверг твое коченеющее окровавленное тело.
Далекий город принял меня.