Тольятти 1985 год - завершение службы

В начале декабря 1985 г. я получил назначение убыть к новому месту службы в г. Тольятти. Оставив семью в Камышине, и распрощавшись с командованием училища, сказав им при этом: За что вы меня выгнали из училища, что я Вам плохого сделал?", простился с сослуживцами, и 10 декабря, прибыл в г. Сызрань, где меня ждала машина. Прямого поезда до Тольятти не было, и меня встречал заместитель начальника строевого отдела майор Комарчев Ю.И., чтобы довести до города. Училище, как мне показа-лось, встретило меня насторожено, хоть я прибыл из родственного Вуза, но я не был строителем и это, вероятно, наложило свой отпечаток на дальнейшие мои отношения с сослуживцами. Начальником училища, оставшимся единственным из командования от  прошлого руководства, был полковник Сорокин Б.П.. Он встретил меня без особого энтузиазма, посочувствовав, мне, что меня насильно заставили принять эту должность. Впоследствии, я, узнал, о его очень теплых и дружеских отношениях с моим предшественником Тимашовым Ю.В., которого по его просьбе, оставили в училище начальником кафедры. Начальником учебного отдела назначили полковника Липского Ф.М., он приехал из Ленинграда, где работал в ВИТУ. Заместителем начальника по тылу был, ожидавший приказа на пенсию, полковник, фамилию запамятовал, он устроил меня временно в гостинице в Портпоселке. Это была трех комнатная квартира, в которой проживали большие начальники из Москвы посещавшие училище. Я жил там один, добираясь с работы и на работу на служебной машине.  Потом я переселился в подобную же гостиницу на ул. Советской, это было чуть поближе, чем Портпоселок, но все равно в Старом городе, или как его называют Центральный район. Чтобы не скучать в одиночестве, я пригласил пожить со мной командира батальона Иванова В.П., прибывшего из Камышина в одно время со мной, который, проживал в Тольятти на частной квартире. Этот комбат, проживая со мной, подобострастно крутился вокруг меня, когда мы возвращались с работы, стараясь угодить мне во всем. Мне было неприятно, и я просил его несколько раз, чтобы он не очень-то усердствовал в этом. Потом к нам подселился начальник учебного отдела Липский Ф.М., стали жить втроем. Некоторое время я жил в изоляторе санчасти, не помню, по какой причине, то ли после простудного заболевания, то ли до гостиницы на улице Советской. Замполитом был назначен подполковник Радченко А.Н., он прибыл из войск, откуда-то из Сибири, где он устроился проживать, я не знаю. Еще один зам. начальника по техчасти, полковник Крылов В.П. придурковатый, крикливый, гонористый офицер, он попал в училище по блату, у него был друг, в управлении кадров, который меня два дня уговаривал поехать в Тольятти, про это я узнал позже, когда соприкоснулся с этим Крыловым по работе. С начальником училища у нас были официальные отношения, он не ввел меня в курс дел в училище, из-за чего и по каким причинам училище получило "неуд" на проверке московской комиссии. Вероятно, он полагал, что я или разберусь сам, или завалю все дело, и тогда у него будет возможность реабилитировать себя, свалив все на заместителя. Он не стремился расположить меня к себе, но и не препятствовал моим начинаниям по наведению в училище уставного порядка. Он продолжал поддерживать дружеские отношения с бывшим замом Тимашовым Ю.В., они дружили семьями, и постоянно вместе общались. Прежний зам. по тылу ушел на пенсию, и его попытки уговорить меня получить квартиру в старом городе, на этом закончились, я отказывался, этому еще способствовал приезд моей Галки посмотреть город, и ей понравился Автозаводской район. Она побыла несколько дней и уехала в Камышин, а я стал пробивать квартиру. Новый зам. по тылу Рыбальченко не принимал никакого участия в поиске мне квартиры. В училище было много бесквартирных офицеров, работала квартирная комиссия, которая занималась распределением выделяемых городом квартир, Рыбальченко был там председателем. Училище было в стадии завершения строительства, были построены жилые помещения для личного состава, учебный корпус, здание медпункта, склады, парк и хранилища техники, заложены фундаменты для строительства клуба и бассейна, завершалось строительство пожарной части. Территория училища была огорожена бетонным забором, в котором в некоторых местах оставались не заделанные дыры, через которые курсанты и солдаты уходили в самоволку. Внутренний порядок, был также не на должном уровне, хромала дисциплина и служба войск. Вот я и начал, прежде всего, с заделки дыр в заборе, и наведения уставного внутреннего порядка во всем училище. Вначале я сам ходил на  "подъемы", "отбои", а потом стал привлекать  офицеров строевого отдела, начальником, которого был Н.С.Гавриленко. Первое время им было непривычно, каждую неделю два три раза вместе со мной ходить на «подъем», проверять физзарядку, несение службы суточного наряда, караула, бывать на "отбое", но потом втянулись, и стали помогать мне, наводить уставной порядок. Когда я жил в санчасти, я почти каждый день  бывал на "подъеме" и "отбое", я постоянно контролировал службу наряда на всех КПП, внезапно появляясь перед дневальными, и проверяя их практические навыки и знание ими обязанностей. По результатам этих проверок проводил совещания с командирами батальонов, рот, а иногда и взводов, наказывая нерадивых командиров за упущения в работе. Не оставлял я без внимания и столовые, проверял качество приготовления пищи, чистоту и порядок в помещениях, хлеборезках. Изымал, припрятанные в холодильниках, женщинами – хлеборезами, сахар, масло, вызывал начпрода, и тут уже доставалось этому капитану Бочарову А.А. за его бесконтрольность. Во время занятий, и во время самоподготовки, я частенько проходил по учебному корпусу, наблюдая за порядком в учебных классах и аудиториях. Я запретил курение в туалетах, ибо во время перерывов, между занятиями, там стоял такой дым, что некурящему человеку зайти туда, было невозможно, он моментально задыхался. Вначале все курящие это распоряжение приняли «в штыки», они заявляли, что в уставе сказано, что для курящих должны быть оборудованы комнаты для курения, особенно возмущались офицеры. Я отвечал им, что на улицах возле учебного корпуса, находятся оборудованные курилки, там и курите. Дело было зимой, мне заявляли, что там холодно, я говорил, одевайтесь, а если не устраивает и это предложение бросайте курить, берите пример с меня, я вот бросил курить, и не жалею, зато теперь чувствую себя прекрасно. Помещений, чтобы оборудовать курилки, на такую массу курильщиков, в училище не было и изыскивать их я не собирался. А когда мне, через некоторое время, командиры рот доложили, особенно с первого и второго курса, что многие курсанты бросили курить, я убедился, что мое решение было правильным. Этим аргументом я затыкал глотки отдельных горлопанов, пытавшихся вынудить меня отменить решение о запрещении курения в туалетах. Я частенько сам, а иногда посылал офицеров строевого отдела проверить, как выполняется это мое распоряжение, и горе тому командиру или начальнику, подчиненные которого курили в туалетах. Много внимания я уделял вопросам боевой и мобилизационной  подготовки. Начальником моботделения был майор Миронов Е.В., вместе с ним мы переработали План приведения училища в боевую готовность и План отмобилизования училища, утвердив их в штабе округа без замечаний. В те годы боевая готовность высоко котировалась в войсках, в том числе и в учебных заведениях. Согласно этим планам, в училище стали постоянно проводиться плановые занятия с офицерским составом, задействованным в мобилизационной готовности училища, совместно с Военными комиссариатами, и практические тренировки личного состава училища с выходом в пункты сбора по тревоге. Были созданы и обеспечены имуществом пункты приема личного состава  (ППЛС) и техники (ППТ), стали проводиться практические тренировки в их развертывании, все это было важней-шими  показателями боевой готовности училища, которых не было при проверке, что обусловило неудовлетворительную оценку по этой дисциплине. Наш ППТ, по распоряжению штаба ПРИВО, привлекался на уборку урожая на целине. Перед отъездом пункт приема выстраивался на плацу, где проверялась его готовность и комплектность имущества, и запасов продовольствия т.к. он уезжал из училища с конца весны и до поздней осени. Армия, в то время, активно помогала колхозникам убирать урожай. В училище постепенно налаживался надлежащий внутренний порядок, это достигалось моей постоянной кропотливой работой с командирами подразделений, офицерами и курсантами и постоянным контролем мной и офицерами строевого отдела за внутренним порядком и службой войск. Когда я выходил на территорию училища и шел в подразделения, курсанты старались не попадаться мне на глаза, дежурные предупреждали друг друга о моем появлении, но все равно им не удавалось избежать замечаний. Я проверял порядок в ротах в спальных и бытовых помещениях, ружкомнатах и туалетах, и горе тому наряду, где я находил недостатки. Я не ругался, не кричал, а спокойно указывал на недостатки, высказывая дежурному, что он, по-моему, не туда пошел учиться. Что ему нельзя доверить даже швабру, а ему поручили командовать нарядом, и он специально ничего не делает, чтобы тем самым помочь американцам подорвать боевую готовность Советских Вооруженных Сил. Это так сильно било по самолюбию курсанта, что он, стоя передо мной навытяжку, моргал глазами, не зная, что сказать в свое оправдание. А в конце я подводил итог, что его мама дома думает, что он честно служит Советским вооруженным силам, а он на самом деле работает на нашего потенциального врага, и что если она узнает об этом, то откажется от такого сына. После чего я вызывал к себе командиров  роты и взвода, воспитывал их, а если нарушение было серьезным, доставалось и комбату. Так работая с личным составом, я добивался уставного порядка в подразделениях. Я не упускал ни одного случая нарушения устава. Если я видел, что офицеры, не отдают честь, проходящим мимо них курсантам, которые отдают им честь, идя мимо них строевым шагом, или делают  это небрежно, лишь бы отмахнуться, я тут же принимал меры. Подозвав офицеров, я популярно объяснял им, что они служат в военном училище, поэтому должны быть примером для курсантов во всем, в том числе и в отдании чести. Потом отводил их на строевой плац и просил их несколько раз показать, как надо правильно отдавать друг другу воинскую честь, а затем сообщал их командирам, или начальникам, чтобы обратили внимание, на строевую выучку своих подчиненных. Иногда по утрам мы проверяли своевременный приход на работу рабочих и служащих, доводя до их руководителей, обо всех нарушениях распорядка дня. Я приказал строителям, завершавшим строительство центрального входа в училище, перестроить сквозной проход, и сделать в нем помещение для суточного наряда. Получился приличный КПП, а то наряду приходилось сутками находиться на улице, по  одному бегая в роту, чтобы отдохнуть, а зимой еще и  согреться, и ночью немного вздремнуть. Особенно мне нравилось проводить тренировки по приведению училища в боевую готовность. Они были плановыми, но время их проведения заранее не объявлялось. Дежурный  по училищу ждал, когда за мной поедет машина, чтобы успеть приготовиться. Но я приходил или пешком, или приезжал на велосипеде, когда перевез семью в Тольятти, и всегда заставал дежурного врасплох. Устав ждать, когда я вызову машину, он, как правило, ложился подремать до «подъема». Как раз в это время появлялся я. Мало того, что я заставал его дремавшим, когда ему по распорядку запрещалось отдыхать, спросонья, и, волнуясь, что его застали спавшим, он не мог сразу сообразить, что от него требуется, терялся и путал команды, подаваемые по громкоговорящей связи. Я поправлял его, и после отданных распоряжений выходил к подразделениям, и наблюдал, как они покидают казармы. Мои офицеры строевого отдела, знали, к какому времени прибыть, и приступали проверять, одни время выхода посыльных за офицерским составом, другие время выхода и убытия подразделений в район сбора, сколько оружия осталось в оружейных комнатах, и по какой причине. На кафедрах проверялось время прибытия офицерского состава, и их экипировка: наличие снаряжения и оружия, укомплектованность «тревожных чемоданов», и знание обязанностей по тревоге. Обычно к началу занятий, подразделения возвращались в казармы, и. позавтракав, шли на занятия. По результатам тренировки проводился детальный разбор, и устанавливался срок устранения недостатков, с последующей проверкой их устранения. Контроль устранения недостатков, а также отданных распоряжений во всех сферах моей деятельности позволил добиться высокой воинской дисциплины, уставного порядка в подразделениях, четкой службы войск и боевой готовности. Все это было за-мечено окружным начальством, и однажды на строевом плацу, приземлился вертолет командующего округом. Я бегом выскочил из кабинета и прибежал к вертолету, из него вышел генерал-полковник Патрикеев, когда я ему представился, он спросил, почему его не встречает начальник, и где он. Начальник куда-то отъехал, он никогда не говорил мне куда уезжает, ставя меня в дурацкое положение, я стал изворачиваться, на ходу придумывая, куда он мог поехать. Такое случалось и ранее, когда из штаба округа несколько раз звонил командующий, спрашивая начальника, и мне было неудобно сказать, что начальник не информирует меня, куда уезжает, и я отвечал, что найду начальника, и он с вами свяжется. Как-то, я сказал Борису Петровичу, чтобы он, уезжая, говорил, как его найти после того, как однажды они с Тимашевым уехали на охоту, на два дня, не сказав мне, куда едут, он ничего не сказал в ответ, а как-то нехорошо посмотрел на меня. В другой раз я опять изворачивался, не зная, что сказать командующему, когда тот приказал найти  Сорокина Б.П. Я стал расспрашивать офицеров, и узнал у начальника строевого отделения, где находится начальник, тот опять уехал с Тимашевым на охоту. Когда командующий позвонил повторно, я ответил, что начальник еще не подъехал, он «наехал» на меня, отругав, что какой я заместитель, что не могу найти начальника училища, а я не мог сказать, что тот на охоте. Я сказал начальнику об этом, и попросил его информировать меня, куда уезжает. На этот раз Сорокин Б.П. воспринял это как попытку покушения на его свободу действий, резко ответил. Что он сам доложит командующему, где был. Вероятно, подумал, что я решил подглядывать за ним, и контролировать каждый его шаг. Сейчас, у вертолета, я придумал отговорку, что начальник поехал в горком партии по каким-то вопросам, тогда Патрикеев, приказал мне пройти с ним и показать училище. Осмотром он остался доволен, хотя не показывал виду, вероятно злясь, что не начальник показывает училище, а заместитель. Все остальные замы попрятались, как крысы по своим кабинетам, и не высовывались до его отлета. Результатом этого посещения, оказались сборы командующего войсками с руководящим составом соединений и частей. Они были проведены на базе нашего училища, где всем присутствующим показали, какой порядок должен быть в воинских частях, и тут уже все лавры победителя достались начальнику училища. В то время, как я уже писал ранее, к людям в военной форме народ относился с большим уважением. По государственным праздникам мы практиковали выходы в город всем училищем под оркестр. Проходили по улицам Автозаводского района в батальонных колоннах не только под музыку, но и под песни, исполняемые курсантами. Роты разучивали по несколько песен, на занятиях по строевой подготовке, и постоянно пели их на вечерних прогулках перед сном, а также при движении в столовую и оттуда. В училище проводились смотры-конкурсы на лучшую строевую песню. Во время этих выходов каждая рота исполняла по несколько песен. Народ, услышав звуки оркестра и песен, высовывался из окон, на тротуарах собирались прохожие, ведь у многих в армии и в нашем училище проходили воинскую службу дети, братья, любимые мужчины. Люди приветственно улыбались, поздравляли с праздником, многие утирали слезу, женщины махали руками, девчата несли цветы красивым молодым парням в форме. В старом городе, на площади перед зданием горкома партии проходили демонстрации. Первыми, тожественным маршем, проходили курсанты нашего училища, их привозили на машинах, оборудованных тентами. На этой же площади рота курсантов показывала строевые приемы с автоматами. Потом я съездил в штаб округа и выписал сто карабинов, теперь ружейные приемы демонстрировали две роты, одна с автоматами, другая с карабинами. Эти показательные выступления наших курсантов собирали массу народа, желающих полюбоваться с какой ловкостью и сноровкой исполняли их курсанты. Почти пол-года я жил один, потом перевез своих, пока в холостяцкую гостиницу в училище, она была на первом этаже, учебного корпуса, где сейчас располагается кадетский корпус. В одной комнате мы сложили вещи привезенные контейнером из Камышина, а во второй жили сами. На наше счастье приехал поступать в училище прапорщик, родители которого жили в Тольятти. Его родители решили пустить нас на свою квартиру, они жили на улице им. Фрунзе М.В., а сами переехали к родителям невесты. Мы переехали в их квартиру на ул. Фрунзе. Галя устроилась в августе работать в Поликлинику №1, Олег пошел в школу в 10 класс. Я рассчитывал получить квартиру, месяца через два, но эта процедура затянулась  почти на полгода. Мне предлагали четырехкомнатную квартиру на изгибе девятиэтажного дома, но кособокие комнаты в ней, мне не приглянулись, и я решил потерпеть. Время шло, нам было неудобно перед пустившими нас людьми. Они не торопили нас, но по их виду, когда кто-нибудь из них приходил, за какой-то вещью, было видно, что им тоже надоело мыкаться по чужим углам. Мне помог Сарычев А.П., я ему благодарен и по сей день. Он  работал на ВАЗе, в управлении кадров и через  своих друзей, ведающих распределением квартир в автозаводском районе, мне зарезервировали четырех комнатную квартиру, в только что построенном доме. Я представил документы на получение квартиры, и мне выдали ордер, за счет 10%  квартир, выделяемых городом Министерству обороны. Чиновник, который подписывал мои документы на получение квартиры, очень долго рассматривал их, крутя их так и сяк, нудно расспрашивал меня, на каком основании мне выделили четырехкомнатную квартиру. Весь его вид и это долгое копание в бумагах, говорили о том, что я должен положить ему на "лапу" энную сумму, но я, абсолютно непонимающим взглядом, смотрел на него, отвечая на вопросы. Я был в военной форме, и он, вероятно, постеснялся намекнуть или сказать об этом. Не придумав, о чем еще меня расспрашивать, он с явной неохотой взял ручку, и подписал документы. Наконец-то мы получили свою квартиру! Мы, с большими извинениями о вынужденной задержке с получением квартиры, распростились с приютившими нас хозяевами. Их сына, как прапорщика приняли на второй курс, и после окончания училища, я отправил, по его просьбе за границу. Квартира располагалась на пятом этаже одноподъездного, девятиэтажного, кирпичного дома. Комнаты были небольшие, но зато у ребят было по комнате, чтобы не мешать, друг другу, Олег заканчивал школу, ему надо было заниматься, Саша работал на заводе, вставал рано. Он ходил, несколько дней вокруг завода, пока не устроился в самый вредный 38 цех, наладчиком сварочного оборудования. Я хотел помочь ему устроиться на завод через Сарычева А.П., сын которого учился у нас в училище, но Саша пригрозил мне, если я буду вмешиваться, то он вообще уйдет с завода. Галя работая в Поликлинике № 1 сменила несколько профессий, от участковой, до офтальмологической медсестры. Жизнь стала потихоньку налаживаться, единственно, что я не мог купить, так это мебель, в то время это был большой дефицит. Галины родители остались в Камышине, перед ними вновь стала проблема, как перебраться теперь в Тольятти, но на это, скажу заранее, ушло много времени, пока нашелся подходящий обмен. Они приезжали в Тольятти посмотреть город и с большим желанием стали подыскивать желающих обменяться на Камышин.  Переехав  в Тольятти, мы стали жить поближе к моей маме. До Бугульмы от Тольятти было всего четыреста, с лишним, километров, на автобусе можно было добраться туда за 6 часов езды. Я несколько раз ездил к ней, она жила вместе с моим двоюродным братом по отцовской линии Иваном, который не так давно женился на моей  двоюродной сестре по материнской линии Алевтине. Мама заменилась из Мукачево на Бугульму, получив здесь двухкомнатную квартиру. Аля с Иваном жили в однокомнатной квартире. Мама жила одна, Аля бегала к ней, проведывала, и иногда приносила продукты. Общественный транспорт, в сторону маминого дома, ходил редко, нерегулярно, и Але приходилось пешком добираться до мамы. Она стала ее уговаривать сделать обмен, ее и маминой квартир, на трехкомнатную, чтобы, как она говорила, постоянно заботиться, о маме. Я поддержал Алевтину, и уговорил маму, на такой обмен. Против этого была мамина сестра Тетя Нина, она говорила, что Алька хочет приобрести за счет мамы трехкомнатную квартиру. Она тоже жила недалеко от мамы, но к ней ходить не могла, у не сильно болели ноги, у нее была однокомнатная квартира, которую она получила за счет старого деревянного дома, в котором во время войны жила семья Кононовых, и мы с мамой. Она пустила к себе бесквартирного пожилого старичка, который скрашивал ее одиночество, а продукты ей покупала женщина из собеса. У нее жило несколько кошек, которых она кормила на свою пенсию. Но, несмотря на  Нинины протесты, мама соединилась с Алей и Иваном. Правда квартиру, Аля нашла не очень хорошую по планировке комнат. Она  больше придерживалась, по-моему, принципа соседства, этой квартиры, с домом ее родителей. Квартира имела две основные комнаты, зал и небольшая комната, где разместилась мама, третья комната, в которой была спальня Али и Ивана, была отделена от зала тонкой стенкой с входной дверью. Комната была небольшой, в ней стояла кровать шкаф и маленький столик или тумбочка. Ваня с Алей жили в основном дружно, правда, иногда Ваня мне говорил, что Аля частенько таскает из дома продукты своей матери, тайком от него. Ваня работал в автобазе водителем автобуса на базе Газ-53. Начальство  базы, ему, как участнику войны, иногда разрешало использовать автобус для личных нужд. Когда я приезжал к маме, он выпрашивал автобус, чтобы свозить нас с мамой на кладбище. Однажды мы, втроем с Алей, ездили в воскресенье на озеро позагорать, покупаться и порыбачить. Рыбы мы не поймали, зато позагорали и пару раз искупались. Я, выходя на берег, в во-де наступил на стекло, и порезал левую стопу, но, слава богу, обошлось без заражения крови, рана заросла, но там, впоследствии, образовался натоптыш. Ваня гордился, что у него двоюродный брат полковник, он просил меня в военной форме сходить с ним в автобазу, чтобы показать меня сослуживцам и начальству. Военных в Бугульме, кроме, как, в Военном комиссариате, увидеть было проблематично. Многие работники авто-базы приняли меня вначале за работника Военкомата, когда я, в сопровождении Вани, появился на территории базы. Они спрашивали у него, что опять привез проверяющего, на что Ваня с гордостью сообщал, что я его брат. Ему безоговорочно разрешали взять автобус, чтобы свозить меня по делам. Я, возвратившись домой, продолжал работать. Вскоре Борис Петрович заболел пневмонией, и его положили на обследование в медгородок Тольяттинской горбольницы. Пока Борис Петрович лежал в больнице, мне приходилось вкалывать за двоих, за себя и за начальника. Отношения с Липским Ф.М. еще больше обострялись из-за сложившихся в городе обстоятельств. Была зима, притом очень снежная, Тольятти завалило снегом, страдал автозавод, его подъездные пути были засыпаны снегом. Завод не мог вывезти изготовленные, и обратился за помощью к секретарю автозаводского райкома партии Егорову, помочь очистить территорию к подъездным путям, чтобы автомобили могли подъехать на погрузку. Егоров позвонил мне, и попросил выделить батальон курсантов. Я стал объяснять ему, что срывать занятия я не имею права, возникнут задолженности у курсантов, придется в ущерб чего-то изыскивать время для наверстывания упущенного материала. Он стал объяснять, что срываются государственные поставки автомобилей, не только для страны, но и на экспорт, что в ЦК КПСС могут сделать нежелательные выводы и я, как коммунист, должен помочь решить этот сложный вопрос. Этот аргумент всегда действовал безотказно, если ты коммунист, то ты обязан поддержать решения партии. С Липским Ф.М. я пытался поговорить, чтобы как-то продумать, что можно сделать, чтобы выйти безболезненно из создавшего положения, или как-то его минимизировать. Но тот ничего слушать не хотел, и не желал предпринять каких либо мер. Мне пришлось выделить батальон, после обеда, взяв слово с командиров, чтобы по прибытии с расчистки, договорились с преподавателями провести пропущенные занятия, во время самоподготовки. Я знаю, что Липский Ф.М. звонил в Москву и жаловался на мои действия по срыву учебного процесса. В течение месяца врач в медгородке, хорошо знакомый  начальнику,  пытался его подлечить, но во время обследования у Сорокина Б.П. обнаружили небольшую раковую опухоль в легких. Об этом врач его не проинформировал, он посоветовался с женой и уговорил ее провести операцию по удалению этой опухоли, пока она не разрослась. Начальнику объяснили, что необходимо удалить нагноение в легких, что операция небольшая и безобидная, и он согласился. После операции, через некоторое время опухоль стала прогрессировать, его выписали домой, он лечился дома, и посещал врача, но вскоре Сорокин Б.П. почувствовал себя хуже. Начальник медслужбы убедил его поехать в Москву в военный госпиталь им. Бурденко, там его месяц лечили химиотерапией, старались замедлить разрастание метастазов раковой опухоли. Мы с замполитом Радченко Н.А., будучи на совещании в управлении Квартирно - строительных органов МО, заходили к Борису Петровичу, справиться о его здоровье. Он был озабочен, что лечение затягивается, врачи ничего конкретно не говорят, а только терзают его процедурами, он до сих пор не догадывался, что у него рак. Он надеялся, что может все обойдется, хотя ему было трудно дышать. С болью в душе, что мы не можем ему ничем помочь, простились с начальником, и вернулись в училище. Все эти месяцы я командовал училищем, замещая Сорокина Б.П.. Мне приходилось преодолевать со-противление некоторых замов, пытающихся мне "ставить палки в колеса". Начальник учебного отдела Липский Ф.М., ведающий материальными средствами, всеми способами старался задерживать, или не выдавать совсем необходимые материалы для службы войск,  необходимые для строительства караульного помещения, для оборудования постов. Зампотех Крылов вообще встал на путь невыполнения моих указаний. Его чересчур, тупое рвение в исполнении, распоряжений вышестоящего командования о сохранении моторессурсов автотранспортной техники приводило к конфликтным ситуациям. Я тактично, чтобы не командовать через голову, даю ему команду выделить, для поездки начальника финслужбы в банк, легковую машину. Он в кабинете у меня звонит в парк, и дает команду выпустить машину, называет ее номер, уходит в свой кабинет, оттуда звонит в парк и отменяет свое распоряжение. Начфин приходит в парк, машину ему не дают. Он звонит мне, я Крылову, начинается «бодяга», тот, говорит, что выделил, и опять звонки, время идет, а банк принимает документы до 12.00, начфин не успевает в банк, поездка срывается, надо переделывать документы на другой день. Так повторялось несколько раз, в конце концов, мне надоело, я объявил ему строгий выговор за попытку не выполнения приказа, и, собственноручно, записал ему это взыскание в служебную карточку. Вообще он был безграмотный офицер, порядок наводил в парке истерическими криками. Я вначале помогал ему наладить парковую службу и отработать документацию суточного наряда, у него об этом не было никакого понятия и опыта. Он был как пугало в училище, криками типа: "Курсант, или солдат, ко мне!" и, брызгая слюной, начинал нести такую ересь, которую было трудно понять, ибо он не мог связать пару слов, чтобы выразить свои мысли, которых у него, по-моему, не было. Он только мог перед начальством четко отдать честь, щелкнув каблуками, и сказать без запинки: "Так точно!  Никак нет!". Это конечно нравилось высоким чинам, и, видимо, поэтому он дослужился до полковника. Я не забывал посещать батальон обеспечения учебного процесса (БОУП), который находился в подчинении Крылова, он располагался в отдельном здании, рядом с автопарком. Однажды я, выйдя из офицерской столовой, направился в сторону БОУПа, перед зданием, на строевом плацу, стоял строй солдат, а перед ним, в расстегнутой шинели, с одной рукой в кармане, стоял прапорщик Чернышев, командир взвода, и громко "воспитывал" солдат. Я подозвал этого командира к себе и он, на ходу приводя себя в надлежащий вид, подбежал ко мне. Я тихо, чтоб не слышали солдаты, "оттянул" от души этого вояку, за его неуважение к уставу, что он до их пор помнит об этом. Помнит он и о том, что я подписал ему документы на трехкомнатную квартиру, которую зампотылу, Рыбальченко, сказал, что он никогда не получит. Иногда он мне звонит и с благодарностью вспоминает об этом. Замполит Радченко А.Н, занимал нейтральную позицию, занимался своими делами, не особенно помогая мне.  Пока начальник лежал в госпитале Бурденко, пришел приказ о присвоении ему воинского звания "генерал". Лечение Бориса Петровича не давало никаких результатов, и врачи, зная, что ему осталось жить недолго, выписали его. Он с женой и своей сестрой, которая из Ленинграда приехала к нему в госпиталь, выехал на поезде из Москвы, Его сопровождал начальник строевого отдела Гавриленко Н.С. В Сызрани их встретила машина и привезла домой. Они приехали в субботу вечером, переночевали, в воскресенье, часов в 10 утра, мне домой позвонил дежурный по училищу, и сообщил страшную новость, позвонила супруга генерала Сорокина Б.П., что ее муж  выбросился с балкона и погиб. Я приказал прислать за мной машину, и направить к дому начальника санитарную машину. Приехав к дому генерала, я увидел толпу народа, стоящего у шестнадцатиэтажного дома, под стеной которого на асфальте, лежало безжизненное тело Бориса Петровича, небольшой коврик, прикрывал его лицо и грудь. Две, убитые горем женщины, жена и сестра, сидя прямо на асфальте, беспомощно озирались на окружающих их людей, как бы ища помощи. Я подошел и выразил соболезнование, они облегченно вздохнули, что, наконец, кто-то подъехал, кто может помочь им. Жена рассказала, что приезжала "скорая помощь" врач сказал, что мы мертвыми не занимаемся и уехал. Подошел Тимашов Ю.В., а за ним Гавриленко Н.С., стали успокаивать плачущих женщин. Санитарной машины с училища еще не было, я нашел, откуда позвонить в училище, телефонист соединил меня с автопарком, дежурный по парку, сказал, что на воскресенье, на «санитарку» зампотех Крылов путевки не выписывает, если он выпустит машину без путевки, то Крылов его накажет. Я, в сердцах ему сказал, что если он сейчас же не выпустит машину из автопарка, то я уволю его из армии за невыполнение приказа и профессиональную непригодность. Не дожидаясь "санитарки",  я поехал ей навстречу, я еще не доехал до конца квартала, как увидел идущую мне навстречу "санитарку" с дежурным фельдшером. Тело Бориса Петровича увезли в морг, а мы,  с женщинами, Тимашовым и Гавриленко Н.С. поднялись на одиннадцатый этаж. У покойного генерала была скромная двухкомнатная квартира, обставленная простенькой мебелью, вероятно, он был из тех людей, которых роскошь не прельщает. В те времена, даже начальнику училища, чтобы получить хорошую, просторную квартиру, надо было затратить много усилий. Мы расположились в зале, и жена Бориса Петровича рассказала, как произошла эта трагедия. Они вместе с сестрой начальника приготовили завтрак, Борис Петрович сидел в зале за журнальным столиком и смотрел телевизор, жена принесла ему на тарелке котлету с пюре, недоеденная тарелка, так и стояла до сих пор на столе, а сама ушла на кухню завтракать с  его сестрой. Через пару минут она с чашкой чая входит в комнату и видит, что муж вышел на балкон, и закинул ногу на перила балкона, она с криком: "Боря, ты куда?"- кинулась к нему, но не успела, он исчез за перилами. Она посмотрела вниз и увидела его распластавшееся тело на асфальте, сестра прибежала на шум, и они, рыдая от горя,  кинулись к лифту. Внизу все было кончено, сестра сбегала домой, вызвала скорую помощь, приехавший врач отказался забрать труп, сославшись на то, что они оказывают помощь только живым. Борис Петрович, вероятно, понял, что у него рак, и его дни сочтены, поэтому решил уйти из жизни, чтобы не мучить родных. Чтобы обезопасить семью, от возможных последствий этого самоубийства, при получении пенсии за умершего кормильца, (семьям самоубийц пенсии по этой причине не назначались), мы договорились, что жена расскажет следователю другую версию этой трагедии. Мужу, трудно было дышать в помещении, и он часто выходил на балкон, чтобы подышать свежим воздухом, и, вероятно, в этот раз, выйдя на балкон, он  потерял сознание и непроизвольно упал вниз. Я, как исполняющий обязанности начальника училища, поговорил с прибывшим следователем прокуратуры, чтобы, он принял данную версию гибели генерала Сорокина Б.П., чтобы жена получала пенсию за умершего кормильца. Следователь оказался порядочным человеком, и жене назначили эту пенсию. Гроб с телом покойного, поставили в фойе центрального входа, где находилось знамя училища для прощания всего личного состава. Сорокину Б.П. не успели в окружном ателье пошить генеральский мундир, и начальник тыла округа отдал свой, чтобы Бориса Петровича похоронили генералом. После прощания, жена увезла гроб в Ленинград и похоронила его там. Ей, по линии Министерства обороны, выделили там однокомнатную квартиру.  Осенью 1987 года Олег поехал поступать в Симферопольское политическое военно-строительное училище. Экзамены сдал успешно, мы с Галей поехали на присягу. Командование училища нас приняло с уважением, предоставило гостиницу. Мы побыли там несколько дней, съездили в Анапу, один раз отпускали с нами Олега. Учился он с желанием, писал домой хорошие письма, описывая армейские будни, первый курс закончил с хорошими результатами. Саша, работая на ВАЗе, принимал активное участие в спортивных соревнованиях, организованных заводом. Бегал кроссы, участвовал в соревнованиях по велоспорту, триатлону, плаванию, зимой па лыжам. В 1988 году в Москве летом намечался пройти международный марафон мира (ММММ-88). Событие знаковое для всего спортивного мира. Сюда собирались приехать многие знаменитые марафонцы со всех стран. Участвовать в этом событии было очень престижно, и Саша нас уговорил поехать на марафон. Ко времени Олежкиного отпуска, я взял отпуск, Галя и Саша тоже, и мы поехали в Москву. Олег тоже из Симферополя приехал не домой, а в Москву. Старт марафона проходил в Парке культуры им. Горького, на набережной реки Москвы. Спортсменов и народу было очень много. Я пытался сфотографировать ребят на старте, но в этой громадной толпе участников, увидеть их было невозможно. Зато мне удалось сделать снимки Саши, он финишировал раньше брата, и финиш Олега. Мои ребята пробежали эту знаменитую марафонскую дистанцию, победили себя, не сойдя с дистанции! Особое мужество проявил Олег, ведь он первый раз бежал 50 км 192 метра, ему было труднее, чем Саше, который в Тольятти уже участвовал в таких соревнованиях. Какие они были счастливые и гордые, обмениваясь между собой короткими фразами о свершившемся событии, понятными только им, когда после забега отдыхали и приводили себя в порядок на лужайке в московском Парке культуры и отдыха. Мы с мамой для них в это время не существовали, они не обращали внимания на мамины попытки помочь чем-то, или что-то подать. Я фотографировал их в это время, и они тоже не обращали внимания на мои действия, как будто меня здесь не было. Отгуляв отпуск,  Олег вернулся в училище, и его словно подменили. Он написал, что хочет уйти из училища и продолжить учебу на гражданке. Я помчался в Симферополь. Мои уговоры не произвели на него должного воздействия, и я уехал ни с чем. Олег бросил учебу, и его направили в армию. Один год ему засчитали за год учебы в училище, а второй год он стал служить писарем в штабе дивизии. После смерти начальника в училище сложилась нездоровая обстановка. Липский Ф.М., считая себя первым претендентом на должность начальника, стал себя вести, как местный князек, никого не признавая. У него тоже в кадрах в Москве был свой человек, его мечта - завладеть этой должностью, получить генерала, и перебраться в Ленинград в ВИТУ, откуда он прибыл. Он даже свою семью оставил там, чтобы не потерять квартиру в Питере. Придурок Крылов В.П., чувствуя поддержку московского друга кадровика, тоже пытался отбиться от рук, получив взыскание, но пришлось его привести в чувство откровенной беседой. Вскоре прибыла московская комиссия во главе с начальником Политуправления (ПУ) Квартирно-строительных органов, разобраться со сложившейся обстановкой в училище. Начальник ПУ генерал-лейтенант, помню только отчество, Николай Иванович, побеседовал со мной. Я ему обрисовал обстановку в училище, что вероятно, меня, как не строителя, в училище считают «чужаком», поэтому такое отношение, и мне поэтому трудно работать с таким коллективом.  Я ему рассказал про отношения с замами, особенно с Липским Ф. М. и просил не назначать его начальником, сказав, что училище ему не нужно, ему нужна должность, как трамплин для прыжка в Петербург. В составе комиссии был заместитель начальника Горьковского училища А.В. Кусков, он проверял, как раз, те вопросы, которые курировал я. Это был говорливый самоуверенный и хитроумный офицер. Он перед начальником ПУ кичился тем, что давно на этой должности, и знает где найти недостатки. Он доверительно мне сказал, что давай я тебе побольше "насобираю" недостатков, чтоб ты знал, над чем работать, а председателю комиссии дам только серьезные. Я поверил ему и согласился. Серьезных недостатков он не нашел, но насобирал, много мелких. Это были незначительные недочеты, без которых трудно представить такой многочисленный коллектив. В некоторых тумбочках курсантов не на своем месте лежали зубные щетки, или мыло; у отдельных курсантов не было сапожных щеток; в какой-то роте нашел под матрацем посторонние предметы; сосчитал окурки, валяющиеся на территории; засек несколько курсантов с нарушением формы одежды; и много чего еще, подобное этому. И все это преподнес председателю комиссии, несмотря на наш уговор, как его умение видеть подобные недостатки, хотя они касались командиров подразделений.  Делал он это с дальним прицелом, чтобы получить желанную должность начальника училища здесь, ибо в г. Горьком, ныне Нижний Новгород, ему это не светило, там начальник училища был молодой, и только что получил генерала. После комиссии, через некоторое время, мы узнали, что начальником училища назначен тот самый Толя Кусков. Он, вначале, пытался наводить критику на то, что было сделано мной, но ничего не переделывал, а постепенно стал наоборот приписывать все это себе, то есть его руководящей работе. На каждом совещании он нахваливал себя, вот он, какой умный и талантливый во всех вопросах.  Первое, что он сделал, запретил проведение показных ружейных приемов в городе, мы их стали показывать на плацу в училище во время принятии присяги новым пополнением, и при выпуске курсантов, а также в праздничные дни. Кусков А.В. также запретил проводить тренировки по боевой готовности с выносом оружия. Посыльные, за офицерским составом, стали бегать по городу без оружия. Он как огня боялся мобилизационной работы. Занятия проводились совместно с Военными комиссариатами. Комиссары всех районов приезжали со своими документами, и я проводил занятия по сверке положений наших документов, с документами комиссариатов. Эти занятия должен был проводить начальник училища лично, но Кусков А.В. понятия не имел, как это делать. Он один раз заглянул в мобкомнату, во время занятия, увидев, что работа с мобдокументами в полном разгаре, быстро ретировался. Видя такое отношение начальника гарнизона к мобработе, военкомы стали вместо себя присылать на занятия своих заместителей. Высокая строевая выучка, которой училище добилось  за это время, была оценена командованием округа, и наши курсанты стали принимать участие в парадах Куйбышевского, а, впоследствии, Самарского гарнизона, заключительные тренировки проводил, заместитель командующего округа, приезжавший на машине к нам в училище. Однажды зимой, во время отсутствия Кускова А.В., он был в командировке, утром мне позвонил дежурный и сказал, что прибыли офицеры штаба округа. Вошедший в кабинет подполковник представился офицером моботделения штаба ПРИВО, и вручил пакет. В нем было сказано, что училище привести в боевую готовность, вывести в район сосредоточения по тревоге и развернуть пункты приема личного состава и техники. Я объявил тревогу, роты построились на плацу, и после проверки экипировки, продолжили занятия. Пункты приема вывезли на место их развертывания в учебный центр в Бинарадку. Они были развернуты своевременно, и получили высокую, для нас оценку, "удовлетворительно". После той "двойки", которую получило училище в 1985 году, эта оценка, заработанная реальными действиями всего личного состава, задействованного в развертывании этих пунктов, а не угощениями поверяющих, чтобы получить положительную оценку, была для нас не хуже отличной оценки.  По опыту службы в Северо-Кавказском военном округе, я знал, что заработать "удовлетворительную" оценку линейным частям было довольно сложно, а здесь училище, и к тому же действовало впервые, без всякого предварительного опыта. Кстати поверяющие питались совместно с личным составом, который развертывал пункты приема, с походных кухонь, развернутых там же. Эта проверка окончательно закрепила положительное мнение о нашем училище не только в округе, но и в Москве. Я работал с командирами по повышению дисциплины и улучшения внутреннего порядка в подразделениях, по своей методике, выработанной за годы службы в войсках. За неделю я обходил все подразделения, бывал на "подъемах", "отбоях", проверял несение службы на всех КПП, в карауле, я не хуже командиров знал обстановку в ротах. Если курсант совершал серьезный проступок, я вызывал его вместе со всеми его командирами от командира отделения до командира батальона. Вначале я разбирался с нарушителем, стараясь понять вместе с командирами, причины побудившие совершить его этот поступок, и почему командиры допустили его, не приняв никаких мер, и отпускал провинившегося. Затем я разбирался с командиром отделения, почему он не работает со своими подчиненными, и популярно объяснял ему, что он первый командир, который отвечает за дисциплину его подчиненных курсантов. Спрашивал его, если он не способен наводить порядок в отделении, какой он делает вывод из этого. Многие терялись, не зная, что отвечать, некоторые, говорили, что надо больше работать с людьми, третьи говорили, что за упущения по службе надо наказывать. Я говорил, что выводы сделает его командир взвода, и отпускал сержанта. Потом проводил беседу с командиром взвода о его неумении работать с людьми и о его профессиональной при-годности. Командира роты, за серьезное нарушение иногда наказывал своей властью и напоминал ему, как надо работать с людьми, на что обращать внимание, и отпускал его. Комбата просил принять все меры по наведению порядка в батальоне, внимательно разобраться с данным нарушением, придать гласности и довести до каждого курсанта о принятых мерах. Однажды из места заключения, откуда не помню, пришло письмо начальника тюрьмы, который просил разобраться с одним из курсантов нашего училища, который прислал своему другу, заключенному этой тюрьмы письмо. Это письмо он вложил в свой конверт. Когда я стал читать это письмо, у меня создалось впечатление, что я нахожусь в тюряге, и слушаю жаргонную речь уголовников, такими словами оно было написано. Трудно было поверить, что письмо писал молодой парень, ни разу не сидевший на нарах. Я пригласил ротного и комбата к себе, чтоб ознакомить их с письмом. Они тоже удивились  этому письму, хотя заверили меня, что курсант учится хорошо и не имеет замечаний по службе. Я усомнился и решил послушать, что скажет сам курсант. В кабинет вошел скромный парень, по виду никак  не напоминавший уголовника. На мой вопрос почему он написал такое вульгарное письмо, немого стушевался, но сказал что таким образом хотел поддержать друга, чтобы тот не чувствовал себя кинутым своими бывшими друзьями, странная была логика в его словах. В училище много внимания уделялось спорту, кафедра физподготовки и спорта, возглавляемая офицером Скидановым Т.Т., не только качественно проводила занятия, но и организовывала проведение различных соревнований между подразделениями по различным видам спорта. Проводились соревнования и среди семей офицеров под девизом "Папа, мама, я - спортивная семья". Эти соревнования проводились в лесной зоне зимой и летом. Для улучшения качества полевых занятий по тактике в УПЦ был создан взводный опорный пункт (ОП), где проводились практические занятия с курсантами по тактике. Начальник кафедры, Сидорцов Иван Борисович, стесненный рамками территории, выделенной для всего УПЦ, выбрал место для ОП на опушке редкого леса. Чтобы этот опорный пункт отвечал современным требованиям ведения общевойскового боя, новый начальник кафедры Демчук В.Н, назначенный вместо ушедшего на пенсию Сидорцова И.Б. просил меня выпросить в округе один списанный танк. Я, будучи в штабе округа, зашел в технический отдел, к знакомым ребятам танкистам, ведающим снабжением частей бронетанковой техникой. Когда я изложил им свою просьбу, они даже обрадовались, оказалось, у них, в это время, проходила плановая замена, танков устаревшей конструкции на более современные танки. Они выделили училищу три танка ИС-3, с которых было снято только пулеметное вооружение, все остальное оборудование: приборы наблюдения, радиостанции и др. осталось на танках, более того они самостоятельно зашли на платформу трейлеров, на которых их привезли в Тольятти. Отправить танки в УПЦ мы сразу не смогли, так как не было трейлеров, и где их найти я не знал. Пока они стояли возле автопарка, они были объектом вожделения местных мальчишек, которые целыми днями лазили по ним. Наши прапорщики, дежурившие в автопарке, тоже «полазили» по ним, и многие небольшие приборы из танков исчезли. Прослышали о танках и городские власти, позвонил первый секретарь райкома партии Егоров. Он поинтересовался, для каких целей, мы получили танки, я объяснил, что хотим переправить их в Бинарадку, в учебный центр. Тогда он сказал, что в Парке победы у "Вечного огня" создается площадка для размещения боевой техники времен Великой отечественной войны. Там  уже есть САУ и противотанковая пушка, и он просит выделить Автозаводскому району для этой площадки один танк. Я сказал ему, что если он поможет перевезти два танка в УПЦ, я отдам один танк для Автограда.  Егоров прислал два трейлера и начальник кафедры полковник Демчук В.Н. отвез танки в Бинарадку, на тактическое поле, установив их в опорном пункте. Третий танк ИС-3 был установлен в Парке победы у «Вечного огня», и вместе с САУ и пушкой стал составлять фрагмент памятника воинам, защитившим нашу страну в годы войны 1941-1945 годов. В июле 1988 года из Камышина перебрались родители Гали, сделав обмен квартирами, тоже с пенсионерами, которые уехали к своим детям в Камышин. Квартиру они нашли в 12 квартале по адресу бульвар Гая 12. Деда Леша в феврале 1990 г. устроился работать сторожем на обувную фабрику в промзоне. Приближался срок моей военной службы, а я еще не исполнил свою мечту, купить машину и построить гараж. По линии военторга училищу выделяли для офицеров автомобили, но так мало, что многие стоя-ли в очереди по несколько лет. Городские власти тоже выделяли машины всем предприятиям, в том числе и училищу, но также ничтожно мало. Кусков А.В. взял очередь на машины в свои руки, и выделял их по своему усмотрению. В то время, даже гражданским лицам, работающим на ВАЗе, купить автомобиль было непросто, а простому смертному было почти невозможно. Автомобили отправлялись эшелонами в Москву, а оттуда по госпоставкам за рубеж и по Союзу, в Тольятти оставалась мизерная часть, да  и то область, забирала для своих очередников. В городе по районам существовали спи-ски очередников на покупку машины, многие перепродавали свои места в очереди, чтобы накопить на машину, записывались в очередь снова. Такая же система существовала и со строительством гаражей. Хотя гаражей строилось много, вступить в гаражный кооператив (ГСК) можно было только от предприятия, которое организовало это строительство, посторонних туда не допускали. Поэтому в училище зам. по тылу Рыбальченко организовал ГСК, так как желающих купить гараж было много. Я тоже вступил в кооператив, представив справку, что стою на очереди на машину, не имея машины, без такой справки, вступить в ГСК, было не возможно. Записался я на бокс размером 6 на 4 метра, их было всего несколько штук, остальные боксы были размером 3 на 6 метров, чтобы удовлетворить всех членов ГСК, так как площадь гаража была небольшая. Гараж располагался напротив нашего автопарка, что в принципе было удобно, городские гаражи строились в основном на пустыре напротив рынка Автозаводского района, куда добираться пешком было далековато. Кусков А.В. кичился тем, что в руках его очередь на машины, и как он постоянно подчеркивал, что машины получат те, кто давно стоит в очереди, я понял, что машину я могу перед увольнением и не получить. И тут мне опять помог Сарычев А.П., его сын как раз в этом году выпустился и я отправил его за границу. По его подсказке я написал заявление на имя заместителя генерального директора ВАЗа Николаева с просьбой продать мне автомобиль Ваз 2109 цвета «сафари», с установкой на него импортной резины, правого зеркала и задних подголовников. Эти атрибуты, правые зеркала, задние подголовники, только начинали ставить, и на многих машинах их не было. Через пару дней Сарычев А.П. позвонил, что машина собрана, надо приехать к нему, чтобы не упустить ее,  когда эту девятку привезут в магазин. Когда мы с ним приехали в магазин, машина стояла на торговой площадке, Александр Петрович быстро оформил с директрисой документы на покупку машины, и 1 августа 1988 г, я стал обладателем новейшей красавицы девятки. Я сразу поехал в УВД за номерами, время было уже чуть больше 11.00 и документы, на выписку номеров в МРЭО не принимали. Тогда я зашел к начальнику УВД, в кабине, и он вызвал начальника ГАИ полковника Тарновского В.И. и сказал ему, чтоб тот помог получить мне номера. Мы спустились в подвал в пристройке с правой стороны здания УВД, где в то время располагалось МРЭО, и Василий Иванович отдал мои документы майору Бибику, начальнику МРЭО, на оформление. Покопавшись в номерах, он выбрал мне номер Н 8500 КШ, который я провозил на машине 20 лет, пока гаишники меня не заставили поменять на номер нового образца. Кусков А.В. был в это время в отъезде, а когда приехал, возмущался, как это я без него сумел получить машину! В сентябре пришел приказ об увольнении меня в запас по возрасту. Кусков А.В. был в отпуске, Липский Ф.М., который временно исполнял обязанности начальника, построил на плацу училище, вынесли знамя и он сказал прощальную речь. Я тоже сказал несколько слов, сдерживая слезы, я прощался не столько с курсантами, к которым относился с уважением, сколько с армейской службой, которой я отдал 34 года из своей жизни. Торжественным маршем, под  знаменем училища, прошли батальоны, чеканя шаг, отдавая последнюю почесть ветерану Вооруженных Сил. Мне было жалко до слез смотреть на это последнее для меня прохождение училища. В обед, в офицерской столовой, в зале, где питались начальник и заместители, я организовал символические проводы, и распрощался с заместителями. 17 октября 1988 года я был исключен из списков училища и стал пенсионером. Так завершилась моя служба в Советской Армии. Начиналась новая жизнь, в которой я впоследствии убедился, что пенсионеры никому не нужны, но это другая история.