1. Завыла сирена

НА СНИМКЕ: У репродуктора на углу Невского пр. и Малой Садовой ул.


К нам пришла война. Ее все ждали, но она разразилась неожиданно. Пока ее у нас не было, слово «война» для меня было самым обыкновенным. Как все другие слова. Но теперь я знал: «ВОЙНА» – страшное слово. 

В 12 часов дня мы слушали по радио Молотова, он тогда был Наркомом иностранных дел: немцы ночью вероломно напали на нас и бомбили Киев, Одессу и многие другие города.

Запомнилось на всю жизнь: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

Советское правительство действительно не ожидало, что Германия начнет войну, ведь был заключен Пакт о ненападении. Cвидетельств того, что немецкие войска сосредотачиваются у границ Советского Союза было много, но нас призывали не поддаваться на провокации. Было даже специальное заявление ТАСС (телеграфное агентство Советского Союза) об этом.

Фашистская Германия и ее союзники обрушили на Советский Союз удар огромной силы — 190 дивизий (5,5 млн. человек), свыше 3 тыс. танков, около 5 тыс. самолетов.

Войну против СССР вела коалиция Германии, Италии и Японии (Япония должна была вступить в войну на Дальнем Востоке, но так и не вступила). Против Советского Союза также выступили войска Румынии, Финляндии и Венгрии. В боях на советско-германском фронте участвовали итальянские войска, испанская дивизия, хорватские, словацкие, французские части, подразделения добровольцев из других оккупированных Германией стран. Германия использовала в войне ресурсы почти всех европейских государств.

Советский Союз, как оказалось, не был готов к войне. Красная Армия в это время реорганизовывалась, а высший командный состав незадолго до начала войны был репрессирован. И. В. Сталин не поверил многочисленным сообщениям о концентрации войск у границ Советского Союза, т.к. опасался спровоцировать Германию. Он верил в действенность заключенного с Германией Пакта о ненападении. Это привело к тому, что армия и флот своевременно не были приведены в боевую готовность. Красная Армия не была готова отразить мощный удар отмобилизованной немецкой армии – вермахта и была разбита в первые же дни. Потери танков, самолетов, артиллерийских орудий были катастрофические. В плен к немцам попало огромное количество бойцов и командиров. Немецкие войска начали стремительно продвигаться на восток, чтобы захватить Москву и Ленинград.

В один день сошли улыбки с лиц. Мы повесили на окна темные плотные шторы, это называлось затемнение. Вечером на улицах фонари больше не зажигались. Самолеты, которые прилетят нас бомбить в темное время суток не должны были увидеть ни одной полоски света.

Стекла мы заклеили полосками газетной бумаги крест-накрест, чтобы взрывной волне было труднее их выдавить и чтобы осколки стекла нас не поранили.

Через несколько дней нам сказали, что если будет объявлена воздушная тревога, надо будет немедленно спускаться в бомбоубежище в подвале соседнего дома.

Люди кинулись лихорадочно скупать продукты в магазинах, их успокаивали: «Город обеспечен продуктами». 

Это была неправда. Сейчас известно, что запасов продовольствия в городе не было – дня на три, не больше, – город снабжался буквально с колес.

Папа сразу пошел в военкомат, но ни в первый, ни во второй день в армию его не взяли. Он ходил туда каждый день, как на работу, пока, наконец, ему не сказали, что в Московском районе Ленинграда, где он работал, будет создано народное ополчение, и его туда возьмут.

В первую же ночь по радио завыла сирена. К звуку сирены привыкнуть невозможно. Она и сегодня звучит у меня в ушах: «У-у-у-у-у-у ... У-у-у-у-у ...». Мы не знали, что делать, но оделись и вышли на улицу. Через несколько дней появились бомбоубежища, и когда сирена начинала завывать, мы быстро собирались и спускались в бомбоубежище, расположенное в подвале соседнего дома. Там тоже было радио. Мы сидели, слушали, как тикает метроном, и ждали. Наконец, по радио объявляли «отбой воздушной тревоги», и мы шли домой. Поскольку ничего не случалось, в следующий раз идти уже не хотелось, потому что там было скучно, но взрослые говорили: «Надо идти», и мы опять шли и опять сидели там, слушали тиканье метронома и ждали.

Немцы еще не бомбили Ленинград, но немецкие самолеты-разведчики уже летали, и по ним стреляли наши зенитки. 

– Почему не выступает товарищ Сталин? – спрашивал я.

Сталин выступил по радио 3 июля.

– Товарищи! Граждане! – сказал он. – Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои! 

Его голос, такой знакомый, вселял надежду и веру в скорую победу. Все верили ему.  Если Сталин сказал, значит так и будет. И мне сразу стало спокойно. 

Сталин говорил тихо, не повышая голоса, и мы слушали каждое его слово, затаив дыхание. Он объяснял, почему мы терпим неудачи и отступаем, говорил, что нам необходимо делать, вселял надежду на победу, как нам казалось, скорую.

– Мы должны трудиться, помогать фронту, нам помогут Америка и Англия, мы не дадим себя поработить, – говорил наш вождь.   

– Все силы народа — на разгром врага! – сказал в заключение Сталин.   – Вперёд, за нашу победу!   

Не только я, все вокруг меня вздохнули с облегчением, услышав выступление Сталина. Как все верили ему!   

По радио играли бодрые песни и торжественную классическую музыку.

Мы все, весь народ, воевали с немцами. Советский Союз вступил во Вторую мировую войну, но для нас она была Великой Отечественной войной. Священной войной.  Такой и останется. 

И все, что было в эти годы – святое.

А вот, что говорит статистика о сигналах воздушной тревоги и артиллерийского обстрела:

Всего по радиосети было передано 649 сигналов «Воздушная тревога» и 3091 сигнал «Артиллерийский обстрел». После передачи сигнала включался метроном с учащенным ритмом, говорящим о том, что опасность существует.

Когда опасности уже не было, включался метроном с замедленным тактом 50–60 ударов в минуту.

Ленинградцы называли эти удары ритмом жизни, и до сих пор «Ленинградский метроном» остается одним из символов осажденного города.

Продолжение следует: http://proza.ru/2013/07/22/348