Судьба слабым не благоволит

КРУГОВОРОТ  ИЛИ ОТКАТ?  СУДЬБА СЛА-БЫМ  НЕ БЛАГОВОЛИТ
В таких словах заложено значение слово «револю-ция». До Великой Французской революции к массовым выступлениям людей против правящего режима называли словами «восстание», если размеры были велики, или «бунт», если число участвующих было невелико. Все ре-волюции имеют очень большое сходство по началу свое-му, течению и конечному результату. Я не стану коммен-тировать те движения, которые получили название «тихих революций», или те, которые получили свое название по цвету галстуков – «революции роз», поскольку они инспирированы из зарубежья, финансировались и координировались оттуда, и внутренне не созревали. Я говорю о тех, которые резко влияли не только на политическую палитру страны, где они происходили, но и захватывали в орбиту своих действий окружающие страны и народы.
Октябрьская революция  в России описывалась так много раз, с привлечением такого количества надуманно-го, а главное, ложного по существу материала, что, мне, кажется, матрицу революций лучше создать на основе той, где ложь была все же минимальной. Такой революцией считается Великая Французская революция. Потом ее можно наложить на нашу, славянскую модель революци-онности.
Для начала любой революции необходимы усло-вия, которые могут быть выражены в словах:
«Одни – не хотят, другие не могут»  Не хочет народ, не может – правительство.
. До прихода к власти Людовика XVI  во Франции существовала обстановка, о которой так образно высказал-ся Филипп Орлеанский, исполнявший обязанности регента при малолетнем короле Людовике XV: «Несчастное государство, кто управляет тобою?.. Будь я подданным, я бы возмутился!».
В королевской Франции любого человека могли без суда и следствия заточить в Бастилию или другую кре-пость лишь по предписанию об аресте, а такие бумаги (без указания имени арестуемого!) раздавались бесконтрольно и даже продавались. Одна графиня, к примеру, брала по двадцать пять луидоров за штуку.
Во времена Людовика XV военные должности про-давались. Продавались и звания плотника, суконщика и сапожника.  Повышения по службе или покупались, или доставались по милости. Звание полковника можно было получить и в одиннадцать, и в семь лет. Принцы крови эти звания получали, находясь в колыбели.
В государственной политике важную роль играли фаворитки короля. По одному их желанию бросить могли в Бастилию даже аристократа. Перед  фаворитками заис-кивали, пресмыкались. Одним словом – законность в государстве была призрачной. И в первую очередь полную незащищенность испытывали на себе санкюлоты – простолюдины, носившие длинные брюки, в отличие от дворян, которые щеголяли в коротких штанах (кюлот), шелковых чулках и в туфлях на каблуках. Францию охватил финансовый кризис, от которого страдал народ, богатые вели прежний образ жизни, утопая в роскоши. Порядок жестко контролировался администрацией короля, тюрьмы и крепости не пустовали.
Народ ждал перемен, связывая приход его с  име-нем нового короля. Наследником французского престола был герцог Беррийский - Людовик Бурбон, третий сын  дофина. Дюбарри, фаворитка Людовика XV  не слишком жаловала внука короля, будущего монарха Людовика XVI, насмехаясь над его застенчивостью, таким редким явлением при королевском дворе. Впрочем, юноша отплачивал той же монетой своевольной, красивой развратной женщине, чем вызывал неудовольствие своего деда.
Принц рос застенчивым, добрым, мягким, предпо-читая всем играм охоту. Ему не нравилось придворное общество, и он не скрывал своего презрения к царившему при дворе разврату. Любимым делом Людовика были сле-сарные работы, которым он уделял немалое время.
Людовик в 1770 году  в возрасте шестнадцати лет вступил в брак с австрийской принцессой Марией-Антуанеттой, дочерью эрцгерцогини Марии Терезии и императора Священной Римской империи Франца I Лота-рингского. Супружеская жизнь осложнялась физическим недостатком Людовика, из-за которого нормальные отно-шения были невозможны. Этот физический недостаток можно было исправить небольшой хирургической опера-цией, но принц не соглашался на ее проведение из-за при-родной застенчивости. На операцию Людовик  согласился поздно, и то, только после личных бесед с братом жены Францем Иосифом. Людовик всю жизнь свою чувствовал себя виноватым перед женой, и склонен был во многом подчиняться супруге.
Двадцати лет он вступил на престол, когда Фран-ция переживала пик острого финансового кризиса. Третье сословие (буржуа и трудовые массы) требовало пересмотра налоговой системы. Слухи о честности и добронравии нового короля поселяли в народе радужные надежды. Действительно, новый король начал правление с того, что удалил от двора ненавистные народу фигуры канцлера Мопу, генерального контролера финансов Терре и  Дюбарри. Были начаты кое-какие преобразования. Сокращались придворные расходы, ликвидировались синекуры, отменены некоторые феодальные права.
Теперь, чтобы стать офицером, необходимо было представить доказательства, что четыре поколения его предков были дворянами. Вот почему впоследствии зна-менитые военачальники Гош, Ней, Ожеро, Бернадот долго оставались сержантами.
Были проведены мероприятия направленные на до-стижение равноправия гугенотов и национальных мень-шинств.
14 июля 1790 год на празднике Федерации пари-жане кричали восторженно: «Да здравствует король, да здравствует наш добрый король!» И эти возгласы шли от чистого сердца, народ искренне приветствовал своего ко-роля. И основания у него были, чтобы называть своего монарха добрым. Людовик XVI действительно был лучше себялюбивого Людовика XIV и лучше развращенного Лю-довика  XV. Все поначалу шло хорошо: король пригласил к власти министра-философа Тюрго, в голодный год от-крыл беднякам свои амбары, уступая просьбе народа,  со-звал Генеральные штаты, согласился признать их Нацио-нальным Учредительным собранием и одобрил составле-ние конституции.
В основной своей массе духовенство, дворянство, парламенты решительно восстали против попыток уще-мить их привилегии, раздувая недовольство королем в народе.  В это время либерализация цен на хлеб больно ударила по горожанам, и волна недовольства прокатилась по стране. Этим воспользовались враги короля. На площа-дях и улицах появились кликуши, во всех смертных грехах обвинявшие короля. И призывавшие кары не-бесные ему на голову.
Борьба между сословиями привела к полной дис-гармонии в системе управления,  а государственные фи-нансы к полной анархии. Высшее сословие добилось от-ставки Тюрго.  Не помогли и займы. Дефицит финансов достиг 198 млн. ливров в год.
Волна голода докатилась до Парижа. Немаловаж-ную роль в создании такой обстановки играли роль от-купщики, посредники в реализации продовольствия и иных товаров. Среди откупщиков особенной ненавистью народа пользовался Лавуазье. Да-да, тот самый Лавуазье, знаменитый химик, создатель закона о сохранении ве-ществ. Тот самый Лавуазье, который первым получил в чистом виде кислород и водород, разложив воду. Он же опубликовал весной 1789 года «Начальные основания хи-мии». Проводил опыты  с порохом в 1788 году, когда  по-гибли пять человек. Лавуазье и его жена красавица Мария чудом уцелели.
Лавуазье – гениальный ученый и бессовестный от-купщик, спекулирующий на  соли и других товарах – одно и то же лицо,  еще до революции стяжавшее  скан-дальную известность
Кстати, лихоимство Лавуазье закончилось тем, что голова его скатилась под ударом гильотины.
Королю, обладателю мягкого характера, склонного к уступчивости, приходилось туго.
Дворянство объединило усилия, чтобы освободить-ся от налогов, оживлялся феодализм даже в королевских владениях
Душою слаб, зачем тебе корона
Когда в семье твоей немало бед?
Летают стаями вороны,
Пытаясь отыскать чуть-чуть заметный след.

Чтоб царствовать, не нужна доброта,
А справедливость станет  вне закона, -
Над Францией сгустилась темнота,
Черным-черна, как черная ворона.

Да, ты король, но всем не угодишь,
Когда ломаются устои и законы.
На троне сам тогда не усидишь.
И стаями слетаются вороны.

Ты слабый гражданин Капет,
Но за тобою – призрак трона.
Пока ты жив, в стране покоя нет.
И станешь пищею воронам!
Все большую роль в политике двора стала играть ко-ролева Мария-Антуанетта. Главным аргументом ее полити-ки стал подкуп. У государыни деньги брали все, в том числе и такие оппозиционные деятели, как Мирабо и Дантон, от-крытые сторонники республиканской власти. Практически власть уходила из рук короля. Братья короля герцоги Про-ванский и д’Артуа уговорили Луи сосредоточить вокруг Парижа тридцатитысячное войско.  14 июля  1789 года возмущенный народ пошел на штурм Бастилии, в которую помещали политических заключенных.  В этих событиях главную роль играли журналисты, и особенно один из них Камил Демулен. Нескольких чиновников и откупщиков народ буквально растерзал.
Когда  Людовику XVI сообщили придворные о том, что народ возмутился и захватил Бастилию, король недо-уменно пожал плечами. Через мгновение, словно для осо-знания такого важного момента ему  требовалось время, он спросил:
«Это бунт?»
«Нет, это революция!», - ответили ему.
Похоже, король так и не понял сути происходящего. Что он знал о революции вообще? Жизнь в роскоши и празднествах не располагает к раздумьям – некогда думать! Он даже представить не мог, что его ждет участь славного английского короля Карла Первого Стюарта.
Маршал Брольи долго убеждал короля лично воз-главить войско и силой навести порядок в столице. Людо-вик наотрез отказался, решив в любом случае избежать ужасов гражданской войны. Он приказал удалить войска из Парижа и его предместьев. Монарх, чтобы успокоить парижан, лично прибыл в столицу,  свободно ходил по улицам, одобрил учреждение Национальной гвардии, и в сопровождении ликующей, боготворящей короля, толпы отбыл в Версаль.
Затем он утвердил декрет Национального собрания об уничтожении феодальных прав сеньоров. Король не замечал, что, чем он больше идет на уступки народу, тем быстрее власть ускользает из его рук.
Все ополчилось против короля. На парижских ули-цах злобные агитаторы возбуждали чернь возмутительны-ми речами. Резкие обличительные статьи, направленные против короля, печатались в газете «Друг народа», редак-тируемой журналистом Жан Полем Маратом.
Журналисты и юристы вскоре составят стержень оппозиции королевской власти. Центром их станет клуб, занявший помещение обители  по улице Сен-Жак (святого Якоба) доминиканского монастыря по ул. Сент-Оноре.. По названию помещения все члены клуба, лица различных политических течений, получат общее название «якобинцев».
Голод продолжался. Парижанки, с требованием хлеба и переезда королевской семьи в Париж, осаждали Версаль. Король был вынужден согласиться на их требо-вания. После переезда в Париж он по сути превратится в заложника.
Скоро станет ясно, что дело совсем не в том, хоро-ший  или плохой Людовик XVI,  важно то, что он король.
Король не был глупым, хотя не получил системати-ческого образования. Герцог Антуан де ла Вогийон, кото-рому было поручено воспитание будущего короля, не при-кладывал больших усилий для подготовки воспитанника. Но Людовик, на ту пору герцог Беррийский, обладал от-личной памятью, овладел английским языком и латынью, проявлял интерес к истории и географии. Он понимал, что король является символом государства и полагал, что он не сделал ничего дурного для государства, чтобы опасаться народной расправы.
В голове королевской  мысли о том, что, возможно, ему бы следовало на время покинуть Францию, чтобы вер-нуться сюда, когда все успокоится, появятся лишь тогда, ко-гда он узнает о том, что из Франции бежали принц Конде, граф д’Артуа и вся верхушка аристократии. Правда, беглецы тоже  не представляли всей серьезности происходящего, если самоуверенно говорили о том, что воз-вратятся через три месяца.
Возмущенный бездействием парижских властей народ собрался на Марсово поле, требуя низложения ко-роля.  17 июля 1791 года по приказу Учредительного со-брания мэр Байи Людовик  расстрелял на Марсовом поле парижан, подписавших петицию о низложении короля Людовика, после чего начались преследования левых по-литических деятелей.
Король поймет, что с разъяренным народом  нельзя говорить с позиции силы, и, поняв, будет думать о побеге из Франции. Но, мягкий, нерешительный, он все откладывал и откладывал со дня на день побег, считая, что пока нет нуж-ды торопиться. Со стороны могло показаться, что ему было жалко расставаться с самой королевской властью.
 «Наше положение ужасно,- жаловалась королева Мария-Антуанетта.- Мы должны бежать во что бы то ни стало». Она стала настойчиво уговаривать короля бежать, и он сдался, поняв, что опасность стала неотвратимой реаль-ностью. Король - под видом лакея, а королева – под видом горничной баронессы Корф, вдовы полковника русской службы, дочери петербургского банкира, которая снабдила беглецов паспортами и большой суммой денег, двинулись в дорожной карете к западной границе Франции, но…
 Бегство в Варенне окончилось скандальным прова-лом. Короля, переодетого лакеем, узнали. Пришлось насиль-ственно под конвоем поворачивать назад.
.Королевская семья расположилась в Тюильри.
. Людовик просит королеву написать письмо в Ав-стрию, чтобы побудить Марию-Терезию  начать военный поход на Париж
Своему фавориту графу Ферзену королева писала: «Лучшее средство оказать нам услугу – это напасть на нас!»
 .Восемь месяцев ждал король помощи чужеземного войска. Понукаемая королем война между Францией и Ав-стрией началась только 20 апреля 1792 года. К этому време-ни был подготовлен манифест, в создании которого немало-важную роль играл сам французский король. В нем говори-лось о том, что венценосные государи вступили в союз, что-бы положить конец анархии, восстановить престол и алтари, что жители Парижа будут расстреляны, а дома будут разрушены, если королю не будет возвращена свобода.
Манифест произвел обратное действие. В Париже прозвучал призыв: «Отечество в опасности!»
Около  полуночи  9 августа в Париже загудели ко-локола. Вооруженный народ вышел на улицы. Наутро в ратуше собрались комиссары секций и создали революци-онную, повстанческую Коммуну, сместив бывший Гене-ральный совет  муниципалитета. Батальон марсельцев с пением «Марсельезы» и батальон секции Гобеленов вы-шли на площадь Карусели. На Новом мосту и на террасе фейянов повстанцы навели пушки на дворец.
«Долой короля, долой вето!» - кричали они
Королевской чете было предложено явиться в Зако-нодательное собрание.
Королю, невзирая на сопротивление королевы, не желавшей покидать дворец, пришлось все-таки покинуть его.
Сборы королевской семьи были спокойными и нето-ропливыми. Король Людовик XVI шел впереди. Рядом с ним шел министр иностранных дел. За ними следовала королева Мария-Антуанетта, держа за руку сына, являющегося наследником французского престола. Королева, переступая порог зала дворца Тюильри сказала, обращаясь к камер-лакею Лоримье де-Шамильи:
«Мы скоро вернемся».
Людовик кивнул в знак согласия со словами супруги и предупредил камер-лакея, чтобы тот никуда не уходил и подежурил еще немного взамен заболевшего коллеги, пока семья королевская не возвратится.
Камер-лакей так и не дождался возвращения королев-ской семьи. Оказалось, что Людовик и его жена уже более никогда не вернутся в Тюильри. Королевская семья отправ-лялась в сопровождении швейцарских наемников и нацио-нальных гвардейцев в Законодательное собрание, чтобы по-требовать наведения порядка в столице
После того, как королевская семья покинула дворец,  народ пошел на приступ  дворца. Швейцарские наемники и преданные королю национальные гвардейцы встретили вос-ставших огнем. Многие парижане полегли. Но восставших было более двадцати тысяч. Дворец был взят штурмом.
Законодательное Собрание, куда прибыл король, от-решило короля от власти, прекратило ему выплату жалова-нья по цивильному листу и отвело для его пребывания Люк-сембургский дворец.
Однако по настоянию Коммуны это решение было отменено, и 12 августа королевская семья была отправлена в Тампль. Им будет оказан «истинно королевский прием» - под покои отведут помещение, где прежде размещались ко-нюхи графа д’Артуа.
Мог ли французский король рассчитывать на такой поворот судьбы?  Наверное, мог бы, если бы хоть немного умел серьезно рассуждать и подумал бы хорошенько о сло-жившейся обстановке!
С осени 1792 года понеслись отовсюду требования о суде над бывшим монархом. Все чаще раздавались кри-ки: «На гильотину Капета!»  Людовик был обречен на ис-чезновение. Да он был прежде слабым правителем, теперь он стал жалким человеком. Но, несмотря на жалкое суще-ствование, в самом физическом существовании его таи-лась угроза для республиканской Франции. Во имя его плели интриги и заговоры контрреволюционные эмигран-ты, не присягнувшие конституции  священники в провин-ции. Не следует забывать и об интервенции со стороны других европейских государств. И день, и час для короля пришел.  Конвент был готов к суду над королем.
Над трибуной поднялось круглое, простоватое лицо депутата Петиона. Обычно плутоватое или сму-щенное, на этот раз лицо депутата было серьезным. Он ставит вопрос таким образом, что возникает проблема, в основе которой стоит вопрос: может ли король вообще подлежать суду?
За ним  поднимается депутат Мориссон, личность малозаметная прежде. Выступает он осторожно, как бы принюхиваясь к атмосфере, возникающей после его обте-каемых витиеватых фраз.
«Да, - говорит депутат,- король клятвопреступник и злодей, да, он предал родину, он осыпал французским зо-лотом врагов Франции, он был причиной гибели тысяч граждан. Но судить короля можно только на основании закона, опирающегося на конституцию. Но! – многозначи-тельно поднимает Мориссон палец вверх, и обводя всех вопрошающим взглядом, - такого закона нет! А конститу-ция, основной закон страны гласит: «Особа короля свя-щенна и неприкосновенна!»
Все замерли... Такого выступления здесь от Морис-сона не ожидали. И пусть тезис Мориссона в чем-то  был ложен, кто сейчас докажет, что это не так?
И тут выступил Сен-Жюст, которого за глаза назы-вали «кавалером» из-за привычки того одеваться щеголь-ски, строго следя за своей внешностью. К тому же, моло-дой человек был красив, смахивая чем-то на «Антиноя» - образец классической  мужской красоты древних эллинов.
Речь Сен-Жюста была плавной, свободной и убеди-тельной:
«Какую республику хотите вы учредить? Если вы показываете слабость свою в решении вопроса о «короле-гражданине, что народ может ожидать от вас? Каков будет характер судебного процесса над королем, такой и будет ваша республика… Народ! – возвышает голос Сен-Жюст,- Если король будет оправдан, помни, что мы не достойны твоего доверия; ты смело можешь обвинить нас в из-мене!..»
Конвент взрывается, начинают бить в ладоши. Судьба короля была решена.
Под впечатлением этой речи был принят декрет: «Национальный Конвент будет судить Людовика XVI»
Потом будет судебный процесс. 21 января 1793 года голова Людовика XVI скатится в корзину. Позднее туда же скатится и голова королевы. К чести короля, он взошел на эшафот в парадном одеянии и совершенно спокойно, словно укладываясь спать, сложил свою голову под гиль-отиной
Один удар гильотины поднял бурю по всей Европе. Русская императрица  немедленно  изгнала французов из России  и запретила всякое общение  с Францией, словно там возникла эпидемия чумы. Ватикан предал анафеме всех деятелей революции. Лондонский двор оделся в траур – хотя ему, как никому, был знаком акт обезглавливания монарха. Первым обезглавленным королем был – Карл I, король английский.
Как  ни слаб был король Людовик, но он был сим-волом законности. После его ухода из жизни смерть вовсю разгулялась. Успехи герцога Брауншвейгского, продвигающегося к столице Франции, заставили якобинцев действовать решительнее. Головы роялистов десятками отсекались на площадях Парижа и в провинции. Часто казнь превращали в подобие театрального зрелища. Приговоренных наряжали в красные балахоны и везли на телегах  через все Сент-Антуанское предместье, населенное рабочим людом. Более трех часов по мостовой дребезжали телеги, переполненные  осужденными, среди которых были женщины, молодые девушки, почти дети. Над ними изде-вались, изощренные ругательства сыпались в адрес тех, кто мысленно прощался с белым светом.
Пока среди якобинцев яростной борьбы не было. Всех их объединяла фигура Жан Поля Марата, пламен-ного трибуна, одержимого революционностью.
13 июля  1793 года Шарлота Корде проникает в квартиру Марата. Марат, прежде работавший врачом, за-разился от одного из пациентов каким-то заболеванием, вызывающим сильный кожный зуд. Облегчение приноси-ло только  принятие ванны.  В ней он и находился, когда Корде, приехав в Париж, нанесла больному Марату  удар ножом. Подготавливали  ее к проведению акции устране-ния вождя революции в Нормандии, в Канне, где она жила Она фанатически ненавидела Марата, совершенно не зная его. Ненависть внушили ей вожаки жирондистов Барбару, Бюзо, Луве и Петион. Это они указали Шарлоте на то, что пропаганда Марата стала решающим фактором массового избиения роялистов, томившихся в тюрьмах, в сентябре 1972 года. Хотя реальным было следующее:
Стихийная расправа народа с роялистами, заклю-ченными парижских тюрем,  возникла в дни острой опас-ности иностранного вторжения. Это случилось 2-5 сентяб-ря 1792 года – после падения Вердена и отходе республи-канской армии к Шалону.
15 июля тело Марата было выставлено для проща-ния в церкви Кордельеров. Ложе утопало в цветах.  Двое якобинцев, стоя у изголовья,  увлажняли обнаженное по пояс тело покойного ароматическим уксусом. Жгли благо-вония
 Похороны состоялись 16 июля в саду Кордельеров. Траурная процессия проследовала по улице Тионвиль, пе-решла Сену через Новый мост, миновала набережную Ла-Ферай, вернулась на левый берег через мост О-Шанж. Поднялась к Французскому театру и возвратилась в сад Кордельеров.
Марат оставил после себя наследство - ассигнацию в 25 су. Вот и все его состояние!
У Марата тут же нашлись «наследники»
Заместитель прокурора Коммуны журналист Эбер  сказал: «Если нужен наследник Марата, если нужна еще одна жертва, она готова и покорна судьбе; это я..
Жак Ру и Леклерк – вожди «бешенных» объявили себя продолжателями его газеты «Друг народа»
Народ требовал мести за смерть своего вождя. Пе-чаль парижан была естественной
Когда придет месяц термидор (месяц жары), что со-ответствовало прежнему июлю, произойдет переворот, названный по названию месяца «Термидорианским», останки Марата из Пантеона удалят: он уже не мученик революции, подло убитый роялисткой, а «кровожадный журналист». Охота начнется и на бюсты Марата.
Такова переменчивость настроений толпы.
И до смерти Марата якобинцы не были едиными, различались « бешенные», крайне левые, умеренные  и кордельеры или «Гора», но они сосуществовали. Со смер-тью Марата эти группировки станут активно сражаются за власть, не забывая выливать ушаты словесной грязи друг на друга. Доносы посыпались на всех и вся.
Первыми испытают на себе действие гильотины  «бешенные», представлявшие интересы «черни», плебса, парижской  бедноты: Ж.Ру, Т.Леклерк, Ж. Варле. Их в Конвенте было мало, а их требования страшны в своей основе, они требуют максимум жестокости по отношению к богачам. Они – опасны, они должны погибнуть!
Затем наступила очередь  крайне левых, возглавля-емых Эбером. По своим требованиям  они ненамного уступают «бешенным», но их число было большим и они угрожали восстанием против Комитета Общественного спасения. Газета Эбера «Отец Дюшен» широко распро-странялась тогда  в армии, читалась солдатами, всем нра-вилась за свой простонародный язык Эбер и его сторонни-ки считали возможным разрешить все экономические и социальные затруднения с помощью гильотины. Эта сверхреволюционность и стала причиной того, что Кон-вент обвинил Эбера в беззаконности действий.  Обвинения основывались на том, что военный министр Бушо отпускал огромные суммы для распространении в армии газеты «Отец Дюшен»  Говорили о дружбе с голландским  банкиром Коком, широком образе жизни Эбера в то время, когда народ голодал.
«Эбер заместитель прокурора с трибуны громит бо-гачей, а дома кутит с банкиром, с трибуны превозносит санкюлотов, а дома называет их кретинами»» - кричит представитель «Горы» с верхнего яруса Конвента. «Под-ручный Эбера Ронсен наводит ужас на собственников, а сам живет  во дворце, имеет 40 лошадей и ужинает с ари-стократами!» - взывает представитель Жиронды.
Впрочем, такие обвинения можно было бросить в лицо многим депутатам, за исключением Робеспьера и его сторонников. Что поделать, богатство для многих обладает неудержимой привлекательностью.
В старину была поговорка: «Казенные деньги, что ком масла; когда его передают из рук в руки, - и ком не уменьшается, и руки становятся масляными» Не умерла, кстати, поговорка и в наше время, скорее, она стала еще актуальнее.
Полетели головы  крайне левых в корзины палача. Гильотина не насытилась, требует жертв - наступает оче-редь «жирондистов». Они представляют интересы мелких буржуа. Группа самая многочисленная в Конвенте, названная по названию департамента «Жиронды».
Среди жирондистов была одна женщина, достойная того, чтобы память о ней сохранилась для потомков.  Ее можно, без натяжки, считать одной из первых женщин-политиков в мире. Имя ее Манон Ролан.
В период Великой Французской революции важ-ную роль в сложных событиях того времени  играла эта женщина,  владычица умов и сердец, некоронованная королева, как ее тогда называли. Используя должность мужа, занимающего пост министра внутренних дел, вела себя она уверенно: раздаривала выгодные  должности, знакомила нужных людей с нужными людьми, одалжи-вала деньги, обвораживала. Красивая и умная женщина, Манон обладала наблюдательностью и проницательностью. Ее характеристики современники считали очень удачными и меткими.  Не потеряла самообладания  красавица Манон Ролан и, поднимаясь на эшафот. Звучали резко слова красавицы с развевающимися локонами черных, как вороново крыло, волос:
« Вы твердите о свободе! Поклоняетесь свободе!.. Свобода! Сколько преступлений совершено во имя  твое!  Краснейте, если можете, Максимилиан Робеспьер, - ревнитель свободы!»
И слова эти можно отнести ко многим государ-ственным деятелям, эксплуатирующим это великое слово и в наше с вами время!
С ней на эшафот отправились и другие видные представители департамента Жиронда: Бриссо, Вернье.
Среди жирондистов особое место занимает маркиз Жак Антуан Кондорсе философ – просветитель, матема-тик, социолог, сотрудничавший с Дидро и д’Аламбером. Судьба не пощадила этого человека. Робеспьер заочно осудил философа на смерть. Узнав об этом, Кондорсе дол-го скрывался в лесу. Голод заставил его выйти из леса к людям. И тут же маркиз совершил  глупость, Он был настолько голоден, что заказал яичницу из десятка яиц. В нем заподозрили «аристократа». Он был схвачен и достав-лен в тюрьму. Сторонник всеобщего, равного и бесплатного образования решил избежать смерти под ножом гильотины, покончив жизнь самоубийством.
Умеренные, чья очередь шла за жирондистами, по-чему-то молчали, хотя это не было в привычке этой группе в Конвенте, отличающейся прекрасными, известными всему Парижу, ораторскими способностями.
Жорж Жак Дантон, глава умеренных. Это он при-зывал к штурму Бастилии, это он вел бедняков на Вер-саль! Это он – один из зачинщиков революции!. Юрист по образованию, оратор по природе!. Все в Дантоне огромно. Гигантский рост, могучая мускулатура, громоподобный, но приятный голос, полный обаяния и убежденности. Слушая его, забываешь о его, побитом оспинами лице, множественных рубцах на нем, маленьким приплюснутым носом… Казалось. Дантон не уязвим в своей убежденной революционности. Эта революцион-ность, однако, сочеталась с тайными делами, оплачи-ваемыми королевой Марией-Антуаннетой. Спрашивается, откуда у Дантона такая связь с королевским двором, откуда большие деньги, позволяющие ему в апреле 1791 году приобрести около ста гектаров прекрасной земли и превосходную усадьбу, заплатив за нее почти 83 тысячи ливров? Около 75 гектаров составляла образцовая ферма, которую тоже приобрел Дантон? И не он ли  обзавелся двумя замками в Шуази и Севре?
Я предлагаю читателю взглянуть на работу депута-тов нашего сложного времени, разве они уступают Данто-ну в желаниях? А возможности их, бесспорно, более зна-чимые, чем во времена той, далекой от нас революции.
Но, вернемся к Дантону, этому побитому оспой ги-ганту.
Поговаривали, что генерал Дюмурье дружил с Дан-тоном. Их дважды их видели рядом в ложе театра. А гене-рал уже давно был на крючке у революционного трибуна-ла.
Всего вышеперечисленного вполне достаточно, чтобы отправить на смерть Дантона. Приговор себе Дан-тон выслушал спокойно, заметив только: «Если бы Марат был жив, то он предстал бы тоже перед трибуналом, и его тоже ждала бы гильотина!»
Вместе с Дантоном к смерти был приговорен один из виднейших якобинцев, журналист, блестящий памфле-тист Камил Демулен. Революционный трибунал явно стал торопиться.  Если от ареста до суда над Эбером прошла неделя, для Дантона и его друзей потребовалось всего два дня. Находясь в тюрьме, Дантон  ругался и каламбурил. Голос его был слышен во всех камерах.
«Все равно один конец! Брюссо бы гильотинировал меня не хуже, чем Робеспьер! Если бы я мог оставить свои ноги паралитику Кутону, а мою мужскую мощь Робеспье-ру, дело бы еще шло кое-как…»
У Демулена была красивая жена Сесиль, которую он так страстно любил. Узнав об аресте мужа, Сесиль ре-шила помочь ему бежать. Собрав тысячу экю, она переда-ла через генерала Демурье  деньги, чтобы подкупить стра-жу. Об этом сообщил в конвент один из арестованных по имени Лафлот, надеявшийся  предательством заслужить себе прощение.
Революционный трибунал приговорил Люсиль Де-мулен к обезглавливанию.
«Бедная Люсиль, такая обаятельная женщина, такая верная жена…» - вздохнул Робеспьер, подписывая приго-вор суда.
24 Жерминаля (март)  к месту казни в телегах везли Люсиль Демулен, генерала Диллона, парижского епископа Гобель и многих других из группы умеренных.
А восемью днями раньше путь к гильотине совер-шали Камил Демулен и Жорж Дантон.
По пути Демулен кричал: «Народ, тебя обманыва-ют! Убивают твоих лучших защитников!» 
«Перестань! – успокаивал Дантон друга. – Оставь в покое эту подлую сволочь!»
Узнав о неудаче подкупа Люсиль,  Дантон громко, несмотря на трагизм положения, смеялся:
«Бежать! А зачем и куда бежать? Ведь отчизну не унесешь на подошвах своих башмаков! Я, скажем, ни о чем не жалею! Мы славно пожили. Теперь пора спать. Па-лач! Ты покажи мою голову народу; она стоит того!»
На фронтах республиканцы терпели неудачи, сол-дат не хватало. 24 февраля Конвент объявил призыв трех-сот тысяч бойцов. Набор распределялся по департаментам
10 марта вспыхнул мятеж в Вандее… Дворянство и неприсягнувшее духовенство сумели использовать настроения крестьян, страдающих от реквизиции продовольствия. А тут пришел еще декрет о наборе в армию. Последовала ужасная резня в Машекуле, где были зверски замучены мятежниками пятьсот национальных гвардейцев.
В Ньевре народные представители встретили такое сопротивление набору, что были вынуждены поставить гильотину.  Воинская служба под страхом смерти…
Отовсюду приходят тревожные вести…
В Страсбурге  ассигнаты (деньги) упали почти до половины нарицательной стоимости. Кругом организуют-ся «черные банды», включающие в себя должностных лиц. Под шумок скупается национальное имущество на фальшивые ассигнаты.
Чем тревожнее приходят сообщения, тем быстрее работает гильотина. Остановиться она уже не может, тре-буя и требуя бесчисленных жертв.
Предстали перед трибуналом Бушотт, Саптер, Ан-рио, Паш. Казнен Фабр – драматург и поэт, тот самый Фабр, что придумал новый республиканский календарь, где имена императоров заменены явлениями природы. Скажем, Вандемьер – месяц сбора винограда. Брюмер – месяц туманов, Жерминаль – месяц прорастания семян и т.д.
Казнен Шометт – прокурор Коммуны –  за проти-вопоставление Коммуны Конвенту. Чем далее идет время, тем меньшим становится повод для осуждения на смерть.
4 сентября 1793 года прорвалось!.. На улицах стали появляться толпы рабочих. Люди шли к ратуше с криками: «Хлеба, хлеба!». Бедняки, как были бедняками, так ими и остались. Обещанное революцией равенство так и не наступило. Народ требовал хлеба, но не получил его. Бур-жуазия, наживавшаяся на спекуляциях, откупилась два-дцатью восемью головами ненавистных откупщиков, в том числе и головою Лавуазье. Вместо пекарен работает гильотина. Машина смерти должна была снимать головы аристократам, всякого рода «бывшим», «врагам народа», а подавляющую часть осужденных представлял сам народ, несчастная трудовая беднота, ради которой в первую оче-редь развивалась революция. За 45 дней Революционный трибунал вынес  столько смертных приговоров, сколько не было вынесено за предшествующих пятнадцать месяцев. Судьба человека завершалась с такой быстротой, что дух захватывало. На всю процедуру от ареста до казни уходило менее полусуток.
«В те дни,- вспоминал Фукье-Тенвиль,- головы ле-тели, словно куски шифера»
Судебные ошибки никого не волновали, зани-маться ими было просто некогда. Сын погибал вместо отца, отец – вместо сына. Легко путали братьев, а если у осужденного имелся однофамилец, то иногда отправляли на гильотину и его, исходя из того положения, что виновным может оказаться любой.
Робеспьера невозможно было ни подкупить, ни об-мануть. К ладоням его не прилип ни один луидор. «Вы, маленькие и тщеславные людишки, краснейте, если може-те! Чудеса, которые обессмертили эту эпоху истории чело-вечества, были осуществлены без вас и вопреки вам!»- го-варивал он.
Максимилиан Робеспьер… Неподкупный – так окрестили его простые люди еще в дни Учредительного собрания. Не ждавший ни оваций, ни наград, иной раз в одиночку противостоя сонму врагов, этот бесстрашный трибун неустанно бился за подлинные свободу, равенство и братство, Справедливость с большой буквы. Беспощад-ный враг знати, богачей, обличитель лицемеров и приспо-собленцев, Робеспьер давно стал магнитом для всех ис-кренне преданных делу революции. На трибуне он всегда был в парике и во фраке, держался подчеркнуто прямо и казался неприступным.
Но, кажется, и этот могучий ум надломился, если он вернулся к идее Всевысшего существа. Его фразы зву-чат потрясающе: «Существование могущественного, ум-ного, благотворящего, предусмотрительного и забот-ливого  божества… Будущая жизнь, счастье справедли-вых, кара для злых, святость общественного договора и законов… Верховное существо примирит всех. Верховное существо покончит с заговорами… Идея верховного существа и бессмертие души вечно напоминает о спра-ведливости, имеет республиканский и общенародный характер, способный сплотить добродетельных!!.
Ну, не странно ли, руки по локоть в крови, а в душе мечта о Боге? Вот только каков он, бог, Робеспьера?
Идея Робеспьера поддержки в Конвенте не нашла. Расправляясь  с вчерашними товарищами по революции Максимилиан не замети, что политический кризис созрел. Наступил черед его и его друзей. Раздаются из уст контр-революционеров крики: «Остановите страшную телегу!»
 Болото Конвента, молчавшее все время, вдруг за-говорило:  «Обвиняемых к решетке. Долой тиранию!»
9 термидора.(27 июля) Конвент постановил отдать под суд Робеспьера и его сторонникам. Робеспьер и его друзья пытаются сопротивляться, но сопротивление силой подавлено А на следующий день без суда и следствия бы-ли казнены уже тяжело раненый выстрелом в челюсть Ро-беспьер, его брат Огюст, Кутон, Сен-Жюст и другие, всего двадцать человек.
По пути движения телеги несметная толпа народа рукоплескала, всевозможные ругательства неслись в сто-рону. «Неподкупного»: «Долой тирана Да здравствует свобода!»
Через сутки еще 82 человека разделят их судьбу.
Чего же добилась толпа парижан, приветствующая смерть «Неподкупного»?
20 мая (прериаль) вновь ударит набат. Начнется по-следние восстание обманутых, впавших в крайнюю нище-ту парижан.
«Хлеба и конституции 1793 года!» с этим лозунгом придут к Конвенту толпы голодающих, у них будет доста-точно сил, чтобы ворваться в хал заседаний и раз-меститься среди депутатов. Они еще услышат выступ-ление Ромма, сторонника бесплатного и всеобщего образование, поддержанное Рюлем, Дюруа, Дюкенуа и другими, в числе одиннадцати других депутатов, в защиту народа.
Конвент затянет время дебатов, пока правитель-ственные войска не окружат здание. Командовать ими бу-дет генерал Мену. И начнутся репрессии…  Все тюрьмы окажутся переполненными бедняками. Заработает гильо-тина. Выступавшие в защиту народа депутаты заплатят за свои выступления жизнью.
Перефразируя слова «Король умер – да здравствует король», можно сказать: Террор окончился – да здравству-ет террор! Только на этот раз уже белый
Роскошь, упраздненная революцией, полностью се-бя реабилитировала.  Опять предаются наслаждениям. Многие члены Конвента поддались соблазну и подкупу.
 О заповеди: «Пусть все имеют достаточно и никто не имеет слишком много» слишком быстро и слишком многие забыли
Богатые станут уклоняться от воинской службы. Спекуляция, грабеж, нажива вновь расцветут. Заводы и фабрики будут переданы в руки собственников. Пышным цветом  расцвели привольная жизнь в салонах мадам Таль-ен,  Рекамье и других богатых дам, ставших знаменито-стями. На место погибших аристократов придут новые, к тому же, совсем не в малом количестве. Только с 1808 по 1815 год появились 31 герцог, 452 графа, 1500 баронов. Новое дворянство  будет щедро наделяться домами, име-ниями, гербами и гигантскими доходами в виде ренты.
«Ну, а народ как же?»- спросите вы.  Да что народ?.. Француженки – народ отчаянно веселый! Они еще нарожают и трудящихся, и солдат,  для того, чтобы трудящихся к порядку призывать…
И палачей нарожают! Как же – без палачей?
Неужели не видите, что вокруг вас делается?» Ви-дите! Ну, а раз видите, то и спрашивать меня нечего!