Мы наш, мы новый мир построим,

МЫ НАШ, МЫ НОВЫЙ МИР  ПОСТРОИМ

Мы, как и французы, начинали строить мир с раз-рушения старого уклада жизни, на страдании множества людей. Миллионы отдали жизнь свою, даже не представ-ляя того, за что они боролись, за что убивали, лишая мил-лионы людей будущего, и за что их самих лишили его? Юность и жизнь – во имя чего?
Смешалось все: добро и зло,
Конвульсии и взрывы страсти.
Что долго зрело, то взошло –
И революция у власти.

Но революция – не роды,
Не жди нормального дитя!
Пришли в движение народы
И жить, как прежде, не хотят!

А как? Не созданы законы,
Забыто, что такое честь.
Повсюду смерть и похороны,
И тяжкий крест придется несть!

Человек, каждый в одиночестве своем, - уникаль-ное творение! Но, он не может жить вне общества. Происходит деградация его личности, если он длительное время лишен полностью общения с себе подобными. Вспомните про историю моряка Александра Селькирка, поссорившегося с капитаном и высаженного на один из необитаемых островков вблизи устья реки Ориноко, с необходимыми орудиями труда,  семенами, ружьем и запасом пороха и пуль к нему. Через четыре года его со-вершенно случайно обнаружили проплывающие мимо корабелы и подняли на палубу. Перед ними предстал почти безумный человек, разучившийся говорить. Вот, что произошло с тем человеком в реальности, который стал прототипом главного героя романа Даниэля Дефо «Робинзон Крузо». Недаром с древнейших времен чело-века изгоняли из общества, при этом, наказание такое считалось вторым по тяжести наказанием после лишения жизни. В наше время остракизму не подвергают провинившихся, их изолируют в стенах тюрьмы. Только представьте хоть на мгновение, сколько людей томится в тюремной изоляции?.. Причин для изгнания (заключения) всегда находилось предостаточно. Главная причина скрывалась в особенностях зрения члена общества, Если человек рассматривал явление общественной жизни под иным углом зрения, чем те, кто возглавляли ее,  он ста-новился опасным.
Пороки обличаешь ты,
И оскорбленных защищаешь,
Не прячешь голову в кусты,
Своей беды не  замечаешь.

И, кажется, что речь твою,
Кто был обижен, не услышит,
Но тот, о ком я говорю,
Став уличенным, гневно дышит…

Не жди естественную смерть,
Она придет в ином обличье
Земная, тело, скроет твердь,
И состраданьем не отличат
При тиране было легче правдолюбу, чем при демо-кратии, поскольку реакция тирана на твое свободомыслие всегда была определенной, а вот от  «демократии» всего следовало ожидать, причем, всегда неожиданного ни по характеру действий, ни по объему.
Скажем, правил Россией государь-император Нико-лай Александрович, какая сыскная служба была, выиски-вающая врагов царского строя. Чудная служба, от такой - не убежишь! Представляете, по сколько раз ловили потря-сателей государственных устоев? И сосчитать трудно!  А наказания суровые, какие, потрясающе опасные для здоро-вья государственных преступников! Как «тяжко» прихо-дилось одному из них, находясь в ссылке в селе Шушен-ском. Замучила Владимира Ильича баранина, которую ему готовила в разных видах кухарка. Не было достаточно опытных поваров, к которым он привык, убегая из России, и живя открыто за границей. Пришлось обзавестись  ружьишком для добычи дичи,  какой-никакой. Опять же, охота на природе для здоровья «пользительная», да и мыслям простор дает. Правда, вот беда, не было в Шушенском публичной библиотеки приличной. Выручили друзья, присылали нужные книги для работы над планом свержения российской тирании.
Придя к власти, Ульянов, он же Ленин, все сделал для того, чтобы опыт его пребывания в ссылках не использовали враги нового строя, который стал создаваться. Лучше всего для борьбы с врагами революции подходили слова французского короля Людовика XI: «Нет лучшего запаха, чем запах гниющего трупа врага твоего!»
Не избежала физического устранения и семья Госу-даря Императора Российского, к тому времени получив-шая статус простых граждан.
Знал бы Государь-император, за что пострадает, за-менил бы ссыльному революционеру Ульянову баранину на свинину!..
Строй новый, который задумал Ленин с товарища-ми, спорить не следует, был лучшим из того, с чем встре-чалось человечество до этого. Поэтому простительными считались человеческие «издержки» при его построении, хотя число их было умопомрачительно высоким. А это – были судьбы тех людей, которых следовало отнести к мыслящим, и даже высоко мыслящим. Многие, избегая расправы, за границу бежали…
Отстучала чугунка – Москва – Петроград.
Люди едут туда, за границу.
На мундирах и шубах не видно наград,
Не веселы у путников лица.
Ни на отдых все же едут, где их ждут увеселения, ни на блины к теще?.. И понятна мне ностальгия по Родине, преследующая уехавших до глубокой старости.

Каждому из них беды перепадет,
Что случится по пути, не знает.
Груз тяжелый прошлого несет,
Тянет, словно лошадь ломовая.
Страной был избран никем прежде нехоженый путь. Раз и навсегда  нужно откинуть старую накипь и объединить все молодое, имеющее здоровую связь с пролетарской идеологией.
 Говорили, что светел путь, а цель - бесклассовое общество, общество полного благоденствия, этакая счаст-ливая, без потрясения жизнь. И «Моральный кодекс стро-ителя коммунизма», только за исключением малого, сов-падал с Заветами Бога. Сам Иисус Христос, находясь в че-ловеческой ипостаси, без всяких колебаний поставил бы под ним подпись свою. Хотя, тут же мысль здравая за ухо оттягивает, показывает на заветы и говорит, а зачем при-думывать то, что уже давно дано человеку в пользование? И верили  мы в светлый путь, поскольку других путей  и не предлагалось. Когда же светлый путь, превратился для нас в темный?  Куда завернули мы на пути своем, что ока-зались вдруг на краю обрыва? А то, что он прервался, те-перь ни у кого сомнений нет! Так же, как нет сомнений в том, что на этот путь светлый мы уже не вернемся – не дадут защитники «демократии и свободы» даже голову повернуть в ту сторону.  Обиднее всего становится знать о том, что прервали его те, кто возглавляли народ, которые день и ночь трубили о коммунизме, и называли себя гордо «ленинцами», умом, честью и совестью эпохи!
Впрочем, о чем говорить? Эти люди, ни в какие времена, не терзались над понятием «чести». Эти люди умели легко «перестраиваться» Только в период Октября это легко можно было скрыть за показной революционно-стью
Когда-то носил кепи, шляпу, тужурку.
Теперь на военный манер:
Соловая лошадь и черная бурка
И шашка, кинжал, револьвер.
А что с людьми происходило, когда пошли брат на брата, сын на отца,  злом, как черной тучей  Россию накры-ло,  кровь ливнем на землю ее многострадальную про-лилась! Грозы невиданные более четырех лет гремели. Честь это заставляла делать? Совесть?
Гибнут в степных ставропольских станицах, -
Смерть на Кубани и в старом Крыму…
Что на земле твоей только творится?
Матушка-Русь,  я никак не пойму?
И прозвучало финалом всему, что было порождено смутным временем, вылившимся в чудовищную пляску смерти, позднее названной «Гражданской войной», которой когда-то страшно боялся король французский Луи XVI.
Горбилось кладбище бурым и черным,
В свинцовой штриховке осенних дождей.
Здесь кончилась вера и в бога, и в черта,
Здесь кончилась вера в царей и вождей!
И пришлось обществу, потерявшему большую часть своей интеллигенции, долго создаваемую, срочно воспол-нять теми ее, кто приходил в науку от станка и сохи.
Опять Россия села в лужу,
Опять лихие времена,
Размеры стали чуть поуже,
Но просыпается страна.

Собрали золото торгсины,
Торговый, скажем, синдикат.
Доступны цены в магазинах,
Бессильные – «знакомство», «блат».

И к старине возврата нет…
Мир созидается прекрасный,
И над страною реет цвет,
Цвет ярости и крови – красный!

Исчезло слово – «господин».
Сословий нет и нету чина.
А в обращенье: «Гражданин!»
Иль проще – «Женщина!»…
«Мужчина!»

Мы стали, кажется, равны:
Исчезли Таньки, Ваньки, Машки.
В лаптях обуто полстраны,
Но тракторами землю пашут.

Соха исчезла и коса,
Плывут комбайны в хлебном поле.
И сало есть, и колбаса,
Но есть и тот, кто недоволен!

Цилиндр исчез, исчезли шляпки,
Гуляют женщины в косынках,
Есть в магазинах «шмотки».
«тряпки»,
Но нет холста, взамен
«холстинки».

Батист есть, ситец, маркизет,
Немало шелка, крепдешина.
Есть стопка водки на обед,
Но редки пьяные мужчины…

Никто тогда не представлял,
(Все ненадежно, иллюзорно)
Что вновь придет большой развал!
Воспримем мы его покорно!
Время, описываемое, предшествовало рождению моего героя. Его родители, как и многие другие, мотались в вихре времени революционного и послереволю-ционного, пытаясь осесть и пустить корни крестьянские в землю. Казалось временами, что это им удастся. Но, это только казалось? Честным и добрым во все времена приходилось трудно. Трудно было крестьянам подниматься, когда подворье крестьянское разорено, а продразверстку выполняй.  Было трудно и тем, кто перед революцией был известен всей России меценатством своим и даже помощью, оказываемой революции, но инициатива которых оказалась скованной самим их сословным положением..
Что стоит жизнь человека в условиях развала? Что стоит жизнь женщины в мире крови и страданий? И что мо-жет сделать женщина, обществом оставленная? А куда деть-ся женщине просвещенной, дом которой был открыт для литераторов и композиторов, принимающей участие в судьбе многих из них самое деятельное участие, оказывающей материальную им поддержку. Многие из них посвящали свои произведения одной из самых известных красавиц Санкт-Петербурга. Маргарита Мамонтова, жена Михаила Морозова, одного из самых богатых людей России, владельца мануфактур в Твери. Кто не ходил в ситцах и бархатах его? Слыл он и великим меценатом своего времени. Его дом более всего напоминал музей, так много находилось в нем картин известных художников, китайские и японские вазы, коллекции дорогого оружия. Правда, слыл он и прожигателем жизни. Как-то Микки, как ласково называли Морозова друзья, за один вечер проиграл в карты миллион. На лице уходящего из игорной залы Михаила, никто не видел и гримасы расстройства. Лицо оставалось веселым и приветливым. Ну, достаточно, о хозяине великолепного особняка говорить. Его смерть убрала до Октябрьских событий, всколыхнувших весь мир. А вот жене его досталось… Сначала Советы заставили ее спуститься в полуподвальное помещение, в котором прежде слуги находились. Там нашлась небольшая каморка для бывшей хозяйки роскошных палат. Маргарита ничего не смыслила в ценах, она никогда не занималась ведением хозяйства. Не разбиралась она и в ведении деловых бумаг. Советскую власть судьба Морозовой не интересовала. Ее и не считали классовым врагом. Ей даже позволялось иногда сыграть несколько пьес на рояле, поднявшись в бывшие апартаменты из коморки кухарки В такие минуты гражданка Морозова расцветала, лицо ее светилось радостью и вдохновением. Она забывала о том, что руки ее посинели от холода, что тупая боль в желудке напоминает о том, что во рту ее давно маковой росинки не было. За огромными окнами, если туда заглянуть…
Холод и безветрие ночи
Принял на себя осенний день.
Солнце, вроде греет, да не очень –
Не прямая, а косая тень

Или…

Небо холодное, в полосах
Свинцовых, малиновых, белых.
Клочья тумана, как волосы,
С голых деревьев висели.
Содержала бывшую госпожу из милости бывшая ку-харка. Потом Морозовой пришлось и комнатку небольшую покинуть, где прежде ночной сторож время коротал. Дом отдали под посольство Дании. Доживала свой век Маргари-та Морозова в помещении под лифтом. Питалась тем, кто, что подаст, большей частью сухари ржаные черные, да воду. Нет, она не опустилась. В ее «конурке» было чисто и сухо. Правда одолевал холод, но она и к нему привыкла. Что де-лать, если морозы свойственны России, без них ни одна зима не обходится..  Вот путь, который определила судьба одной из самых богатых женщин России. К чести, Морозовой, она стоически принимала удары судьбы, никому не жалуясь. Из-под лифта труп, ее окоченелый извлекли, положили на дроги и отвезли на кладбище.
А я, подобно писцам древнего Египта, Петр сын Пет-ра, пальцами, пытающимися стать умелыми, историю жен-щины этой, имевшую место, кратко изложил. Пусть станет она предметом назидания для тех, кто огромные богатства накопил, руки для создания их не прикладывая.
Велики дела, да судьба человека,
В сравнении с ними – мала.
Случилось в начале Двадцатого века…
К паденью Россию вела.

Ломались роды. Исчезали сословья,
Россия – кипящий котел.
Для воли, позора такое приволье…
И слышно повсюду: «Пошел!»

А путь тот куда, да и кто его знает?
Что было, творилось тогда?..
Толпа человеков, гуртом исчезает!
На Запад бегут господа!

И в мельнице этой судьба затерялась,
Прижукла, притихла, как мышь.
Одна одинока, к беде прикасалась,
Вокруг ее затхлость и тишь.

В каморке, под лифтом, она угасала,
Без жалоб, без стонов, без слез…
И с телом телегу Тоска провожала,
Да шум пожелтевших берез!

Что произошло позднее с той частью населения, ко-торая полагала, что строит счастливое бесклассовое обще-ство, о котором так много мечтал и  писал Шарль Фурье? Сколько ушло на тот свет от рук «своих» товарищей, по наветам, да письмам подметным? Поболее того, что когда-то французская гильотина «обработала».
Нет мешка за спиной, но горбата фигура,
Не исполнил заданный « урок»,
И тюремщик, камеру открывая хмуро,
Скажет: «Заключения твой окончен срок!»
Но, домашние тебя, бывший «эсер», известный стране непримиримой, «народной» революционностью, до-ма не дождутся, а спустя долгое время на «деле» твоем по-явится короткая резолюция: «Реабилитирован посмертно».
Были, естественно, и случаи полной отсидки срока заключения, но о том заключенный, устраиваясь на ночлег  в камере, и не знал, а выпущенный на свободу ничего не рассказывал, даже близким своим:
Утих кандальный перезвон,
И камеры тюремные закрыты,
Без сновидений, тяжкий сон,
Спит заключенный, как убитый.
Освобождение наступало, а полной реабилитации не наступало, так до конца жизни человек в государстве своем, среди знакомых и друзей становился изгоем. Даже дети смотрели на него, как на прокаженного. О чем разго-варивать с «врагом народа»? Все шли вперед, к светлому будущему, а у отверженного взгляд радостью не искрился! Он уже давно был только пассивным попутчиком, скорее нежелательным!
Но люди разумные интуитивно чувствовали, что путь куда-то не туда идет…
Путь в светлое будущее вдруг потускнел, искри-вился, хотя шли по нему, никуда с него не сворачивая, и оповещали миру всему о великих победах и свершениях  на своем пути!
Потом и все общество вдруг почувствует, что путь светлый прервался, впереди –  даже не спуск крутой, а об-рыв!
Значит, возникает вопрос, а была ли заложена муд-рость на пути том, если она завела нас туда – не знаем ку-да? Ведь говорилось о том, что его возглавляет мудрейшая часть общества – коммунисты. Ну, естественно, этих муд-рейших возглавляли такие мудрецы, перед которыми жал-кими тенями становились семь мудрецов Древней Греции. Посмотреть на них сейчас, после развала страны, приятно, душа радуется: на их обличье, глядя, лица лоснятся; и лу-чиками, от глаз начиная,  разбегается доброта несказанная! Чего только стоит лицо Леонида Кравчука, прямо на золо-тую монету просится – самое олицетворение довольства и счастья великого. И одеваются прежние руководители коммунистического движения, ставшие олицетворением всего  нового и прогрессивного, а, следовательно, и анти-коммунистического,  ни во что попало, а от мастеров из-вестных, заграничных. И детей-внуков своих за границей учат, пусть «бедняги», «белой костью» ставшие за страда-ния отцов-дедов по развалу великого государства, начи-нают учиться, как управлять стадом человеческим! Да и «хижины» их многоэтажные не соломою крыты! Но, не сразу они сущность свою, демократическую, показали. По скромности жизни в советское время, Диогенами стара-лись выглядеть, только  в «бочки для проживания» им до-ставлялось все весьма добротное и необходимое. Попро-буй усомниться в праведности действий их, называемых «отцами народа»?  Во всяком случае, не считать вожаков нашего общества мудрыми, было тогда крайне опасно. Два пути возникало от такого неверия. Один вел  в психбольницу, другой заграницу, если в первую помеща-ли, то во вторую вышвыривали.
Похож на сумасшедшего? Похож!
Ведь мир и сам похож на психбольницу,
Повсюду слышны сказки, мифы, ложь,
И бесноватые мелькают лица.
И доказать, что тебя поместили в специальное ле-чебное учреждение из-за политических убеждений, было не возможно! Само неверие документам коммунистиче-ской партии было одним из достоверных симптомов пси-хической неполноценности.
«Доктор хороший! Так плачет душа…
Душит меня не хвороба.
Может быть, жизнь и была хороша,
Не ошибись я дорогой?
А они, «мудрейшие из мудрейших», оставаясь «чи-стыми» душой и телом, как ангелы, возвышаясь над нами, решили вдруг, что ноги их устали от движения к комму-низму, пора им и отдохнуть. И на месте бывшей великой страны разбили лагерь полувоенный. Только по всем кри-териям этот лагерь превратился в  мир разбоя и беззако-ния, в мир, где возникли, имея прежде равные права, и не резко отличаясь по зарплате, бедные и сверхбогатые, без-домные и обладатели великолепных дворцов, безработ-ные; в мир невежества и безграмотности. Да и путь какой-то странный, с черным занавесом перед собой! Где де-бильными становится огромная масса населения, внешне не отличимая от обычных, нормальных.
Что с народом деется, кто-то, чем-то манит:
То ль идти вперед им, то ль бежать назад?
Никому ненужные гибнут в глухомани,
А России, нужные,  - показали зад!