В одном маленьком городке...

В одном маленьком городке…

В одном маленьком городке, подобном сотням других, точно таких же маленьких городков, являющих собою скорее большую деревню, где все друг друга знают, чем настоящий город, недолго жили бедный скрипач и прекрасная цветочница.
Тем летом, в которое и произошла их встреча, они были счастливы легким, головокружительным счастьем, от которого перехватывало дыхание, и сердце сбивалось с привычного ритма, ибо были они влюблены. Но также были они кротки, ибо любовь их была молчаливой и личной, и за все время знакомства не перемолвились они и словом, так что каждый, любя другого искренне, всем сердцем, не мог знать, любим ли он сам.

Никто бы не понял их связь, рискни они рассказать о ней кому-либо. Молчание. Тишина их отношений была по сути своей противоестественна нравам города.
Город был торговым – здесь на каждом углу взгляд спотыкался о вывеску ювелира, банка или ломбарда. И, как это всегда и бывает, наполнив своим жителям кошельки, наполнив улицы шумом, а окна светом, город по капле выпил из людей всю чувственность и нежность. Каждое мгновение волшебства жизни было взвешено, оценено и пущено в оборот, как не ходовой, но все еще прибыльный товар, если его, конечно, правильно преподнести.

И казалось, что никогда больше не вернется в Город ненавязчивое, цветущие очарование других провинциальных городков.
До того самого лета.

А тем летом, преодолевая смущение перед косыми взглядами хмурых, спешащих прохожих, неловкость перед шумом и размахом чужих жизней, страх перед злобными городовыми бедный скрипач в изорванном сюртуке пришел утром на главную улицу, встал у фонарного столба – такого же тонкого, как и сам музыкант и, подняв смычок, начал быстрый, страстный танец создания музыки.

Послушный каждому желанию скрипача инструмент тщетно пытался зачаровать своей магией прохожих, пробудить их от беззвучия и глухоты. Но не было мастеру награды иной, кроме насмешек и презрительно поджатых губ на серых, одинаковых лицах горожан. И больно было ему переживать свое унижение. И Солнце пекло ему голову, застилая глаза горячим потом.

И когда сомнения, так и не сменившись уверенностью, почти расцвели отчаяньем, когда музыкант, готовый смириться с поражением, собирался в последней род коснуться струн, прежде чем оглушить свою душу, дабы никогда более не слышать внутри себя светлой музыки, никогда не иметь желания прикоснуться к теплому, натруженному дереву скрипки, никогда не чувствовать тяги снова играть, когда он был  готов стать еще одним из рода безликих горожан с вечно поджатыми губами и вечно серыми лицами, тогда он увидел ее…

Прекрасное существо… Фарфоровый сосуд, полный божественной благодати. Тонкая и легкая, как ивовый прут, стояла цветочница в ореоле золотого свечения своих волос. Тонкие черты ее лица словно источали умиротворение, а веки едва-едва трепетали, старательно оберегая от внешнего мира свет внутреннего солнца прекрасной девушки.
Красота ее была подвижна и первозданна, легкие, почти воздушные черты находились в покое внимания, но не замирали, не каменели. В длинных, белых пальцах ангел цветок тюльпана, и лепестки еле заметно подрагивали в такт игре скрипача.

И так поражен был музыкант, так очарован прекрасной цветочницей, что забыл он свое отчаянье. Девичье лицо стало для него и Луной и Солнцем. Потеряв покой, он днем и ночью упражнялся в игре на инструменте, достигая неведомого до селе уровня мастерства. И не смея заговорить с предметом своей любви скрипач каждое утро приходил к фонарному столбу на главной улице города, чтобы иметь возможность видеть лик любимой, питать надежду порадовать ее своей игрой. И только когда последний огонек на улице гас, уступая место приносящей туман ночи, только когда под покровом великой тайны на несколько часов возвращалось в город прежнее, утраченное очарование, только тогда замолкала скрипка; а неясное томление в душе музыканта перерождалось в сладкое и болезненное чувство влюбленности, и скрипач мог наконец вздохнуть легко и свободно, ибо гнет неопределенности и сомнения, весь день заставлявший его рвать на мелкие кусочки ткань собственной души, по крупинке вкладывая ее в каждый такт, наконец отступал. И перед внутренним взором музыканта появлялась тонкая фигурка Лили. 

Было ли это имя настоящим или являлось всего лишь еще одним чудом того лета? Скрипач не знал. Но как же иначе могли звать девушку столь тонкую и столь гордую, сколь бывает лишь белый цветок королевской лилии.
И подобно цветку, замирающему при первом проблеске солнца, замирала Лили на крыльце своей цветочной лавки, как только у фонаря появлялся скрипач. И подобно цветку, внемлющему каждому солнечному лучу, Лили внимала каждому движению тонкого смычка.
И разве могло быть это чем-либо еще, кроме как любовью. Возвышенной и чистой любовью двух романтиков. Любовью солнца и цветка. Любовью скрипача и Лили.
И сколь бы ни было это прекрасным. Соль долго бы ни длилось. Но не могло оно быть вечным.

Так последним днем августа в цветочную лавку вошел банкир.
А первым утром осени Лили перед Господом поклялась быть ему верной супругой, пока Смерть не разлучит их.

Но не знал об этом скрипач. И ранним утром пришел он к фонарю, чтобы играть для своей возлюбленной. И ничто не подсказало ему страшной истины, когда не увидел он цветочницы за кропотливой ее работой. И он играл, как ни в чем не бывало, пока солнце, достигнув зенита, начала припекать ему голову, совсем как в первый день его игры на улице. И тогда тяжелая, безудержная волна отчаянья вновь всколыхнулась в душе музыканта.
Он спрятал скрипку в футляр и  пошел искать кого-нибудь, кто знал бы о судьбе цветочницы, и застал он толпу людей, выходивших из главного городского собора. Он подошел к ним и спросил:
- Кто это венчался только что?
Но гости, узнав бедного скрипача, увидев его изорванный сюртук не ответили  ему. С презрительными лицами отошли они от входа, и когда молодые счастливо улыбаясь вышли из дверей храма, в невесте признал художник свою возлюбленную.
В этот момент в Райском саду отцвела королевская лилия. И огорчилось тогда солнце, и охладели его лучи.
И увидев цветочницу в подвенечном платье, услышав перезвон свадебных колоколов, запер свое сердце скрипач, и оглушил он свою душу, чтобы никогда более не чувствовать ни боли, ни сладости любви, не слышать чарующих звуков своей скрипки,  не видеть своих воспоминаний, не знать о разбитых своих мечтах.
И сделав это скрипач стал обычным человеком.

Так в одном маленьком городке умер последний романтик.