Жизнь сквозь тусклое стекло. Глава 6

Нельзя сказать, что после смерти Бориса Пелагея умерла душой. Крепость натуры, сильный характер, запас энергии, гордость требовали  жить и жить достойно и она «взяла себя в руки».  Многолетняя привычка не знать праздности,  стремление все привести к порядку, к системе заставляло ее с утра до ночи стирать, подсинивать, скрести, мыть, готовить, консервировать, колдовать над настойками для гостей, вязать, перешивать, перетряхивать, собирать, сушить, сажать, поливать и удобрять. Все жестяные банки от чая и конфет монпансье шли в дело для складирования различной мелочи, начиная от крючков для ловли рыбы и кончая самыми большими гвоздями. Днем приляжет на часок отдохнуть, а потом опять за работу. А если увидит во сне Бориса, поцелует, обнимет его, погладит его темно-русую головку,  то целый день живет этим воспоминанием. Могилка Бориса на сельском кладбище ее стараниями была самой красивой, самой ухоженной. Как только сходил снег и подсыхала земля, Пелагея спешила на кладбище с инструментом, цветочной рассадой, ведрами, лейками и краской. Фотография на памятник была выбрана матерью самая лучшая.  Закончив дела,  она садилась на лавочку, смотрела на эту фотографию и разговаривала с сыном,  и ей казалось, что он слышит ее.

Она уже была на пенсии, но все возившие на хлебопунк зерно шоферы никогда не забывали ее, и частенько заходили попить ее кваску. Зато, когда ей надо было доехать до автостанции, чтобы уехать в Воронеж к снохе, всегда находился водитель, который с радостью ее забирал, подхватывал ее тяжелые сумки и никогда не давал ей их нести самой.  Знакомые рыбаки заносили ей свежей рыбки, а  она отдавала им рубль или два. К ней приезжали многочисленные родственники, всех она встречала, привечала и старалась вкусно накормить.

Не было у нее врагов,  и никогда она не опускалась до ссор с соседями. Только иногда,  глядя на соседских старух, просиживающих часами на лавках, лузгая семечки, в то время, как  в доме у них была грязь и мухи, огород зарастал сором, а внуки бегали целыми днями с кусками хлеба или пряниками,  запивая их лимонадом, едва заметная тень брезгливости пробегала по ее лицу. Никогда она не присела с ними на лавке посплетничать, осудить людей или обсудить политические  новости.

Про отношения Пелагеи и власти надо сказать особо: власть сменяла друг друга, менялись вожди, менялся политический строй, но это, будто, и  не касалось ее вовсе. Не хвалила и не осуждала она последнего царя Николая, не трепетала при имени Ленина и Сталина, но и не хаяла, равнодушно относилась к  Брежневу, Черненко,  Андропову, Горбачеву и Ельцыну. Она просто жила, просто много работала, а думы и воспоминания носила в себе, напрасных слов не произносила.

«Ишь, пошла опять на кладбище» - шипели ей вслед старухи. – Дюже деловая, воротнички-то белые пришила, а сына-то больного неизвестно от кого родила, гордячка!». Она знала, что они так говорят, но всегда звала к себе их грязных, в цыпках внуков, чтобы накормить борщом,  пирожками или блинчиками. И они ее за это очень любили и страдали в душе: отчего она не их бабушка. 

Прекрасная ее память сохранилась до глубокой старости. Но никогда и ни с кем не желала она говорить о своей молодости, об Андрее, болезни сына и его смерти, а если говорила о нем с самыми близкими ей людьми, то вспоминала только светлые, смешные и счастливые моменты их жизни до его болезни.

Несмотря на то, что всю оставшуюся жизнь Пелагея посвятила снохе и психически нездоровому, как вскоре стало ясно,  внуку,  Вера не простила ее до конца жизни за то, что она не сказала ей правды о болезни Бориса, и не  отговорила ее, хотя бы,  от рождения ребенка. Свою личную жизнь Вера не устроила и понесла свой  тяжелый крест, настолько тяжелый, что крест свекрови  казался ей значительно легче. Она быстро превратилась из веселой, жизнерадостной девушки в  неврастеничную и загнанную женщину.

Как вишневый сад оказался зарослями репейника, так и полная счастливых ожиданий жизнь Веры превратилась в сплошное отчаяние и безысходность.

Пелагея же, чувствуя свою большую вину перед ней, перед психически неполноценным внуком старалась помогать им, отдавала всю выбранную осенью картошку, большую часть пенсии, крутила соленья и варенья, на все лето забирала внука к себе, и по первому зову снохи бросала все и ехала к ним в Воронеж. А что она могла еще сделать для них?

Осталось неизвестным для всех – разгорелся ли вновь в ее душе огонь веры, просила ли она у Бога  прощения за те свои слова на кладбище. Иногда она ходила в церковь, читала молитвослов и Псалтирь. Но ее вера не была истовой, не было никакой экзальтации и фанатизма. Не произносила она без конца, как это часто бывает у верующих, «Господи, помилуй», «Слава Богу», «Помоги , Господи».  Думается, что больше она беседовала с Ним и Его Матерью тихо и незаметно для других, сидя, или позже лежа, на своей грубо сколоченной лавке под  разросшимися вишнями, вдыхая густой и сладковатый запах цветов и подложив под голову Борину подушечку в расшитой крестиком наволочке.

Ее решение оставить ребенка: был ли то промысел Божий, был ли то крест ее, возложенный Господом, или просто случай, один из тех, которые играют важнейшую роль в судьбе человека, а  впоследствии и в судьбах других людей. Вся жизнь ее сложилась в результате так, а не иначе. А как сложилась бы ее судьба, прими она тогда другое решение? И могла ли она тогда принять другое решение, или все было предопределено,  и хотела ли она другой себе судьбы – без Бориса?  Сама себе она отвечала: «Нет, не хотела бы". Потому что жила в ее душе неугасимая надежда на то, что там будет первым встречать ее  Борис, ее сыночек, ее кровиночка!  Она очень надеялась на это.

И сбудутся тогда слова апостола Павла, который говорил, что сейчас мы видим Божьи пути и Его славу как через тусклое стекло, но придет время, и мы ясно увидим Бога лицом к лицу, мы познаем Его, как он знает нас. Тогда она  узнает ответы на все свои вопросы.

Умерла Пелагея в девяносто лет, сохранив до старости ясный ум и хорошую память, а Псалтирь у ее гроба два дня и две ночи читала, реабилитированная к тому времени, племянница Маруся, которой она, в обход закона, сделала трудовую книжку, чтобы не мучились от голода ее дети.