Друг Солнца и мастерА...

Светлой памяти М.Н.Задорнова...

Фото из Интернета.

Небольшая пародия на одно из произведений М.Задорнова.

   «Ночь, ветреная и сырая, разразилась невиданной грозой.
Вместе с небесными потоками к земле время от времени неслись
раскалённые добела Перуновы стрелы. Одни, полыхнув в пол-
неба, гасли, утратив огненную силу, другие вонзались в земную
твердь, отдавая ей свою небесную мощь. Вокруг так грохотало,
блистало и щедро лило, что, кажется, всё живое от страха схо-
ронилось в своих норах, дуплах, пещерах.
   Но вот на взгорке у края болота послышались движение и
чей-то говор. Кто из смертных живых существ осмелился выйти
прямо под грозные огненные стрелы могучего бога?
Ватага рудокопов на берегу вовсе не замирала от благоговей-
ного страха, но, напротив, радостно и возбуждённо обменивалась
возгласами, будто заряжаясь грохочущей мощью неба. Хлёсткие
струи дождя с шумом ударяли в плащи из рыбьей кожи, но люди
зорко следили, куда угодят те божьи стрелы, что достигали за-
ливаемого потоками тёмного лика земли.
   — Эх, братья, знатно отец наш Громовержец небеса разверз
своими огненными мечами, льёт-то, льёт как, будто всю небес-
ную влагу на землю решил низвергнуть! — воскликнул, пере-
крывая небесный грохот и водный шум, коренастый рудокоп...» 

   М.Задорнов. Болотный меч.



   Ноченька темная стонала и слезами исходила, вовсю омывая Мать-сыру-земелюшку. По небу черному метались-рвались огневетвицы, сполохами дивными освещая на миг краткий Землю росскую. Гремело так, что старики только головами, сединой убеленными, покачивали и тихонько приговаривали: «Ишь, как Перун-батюшка расходился-то ноне – не иначе с похмелья лютует! Ой, не ладно, ой, быть беде…»

   За околицей, по-над берегом, в копне сена душистого зоревал с девицей красной добрый молодец. Ланиты обцеловывал, перстами шаловливыми аки муравей шустро так по плечушкам белым прошаривался, но меру знал, да и дева строгость блюла! От матушки знала девушка преразумненькая, что за грех внеурочный моланкой дед Перун враз персю левую проткнет и на веки вечные отдаст в жены Карачуну Кирдыковичу!

   - Любый, а правда, что вам князь службу новую исполнить повелел? – очи девичьи горели жадным любопытством. - Ой, слушай, а пошто это у него имя такое смешное – Мысракор? Ну, вот меня Мокошенька зовут – знатно я прясть могу. Ты у нас Брагожуй – хмельной бражки не только за раз ведро выдуваешь, но и барду всю подметаешь, ровно хряк какой, хи-хи! Все как у людей, а он…
   - Дура ты, Мокошка! – парень с важностью воздел к небу перст. - Мысракор – это Мы С Ра Кореша! Князь сам такое имя придумал. Службу да, задал… Не знаю уж, вернемся ли и живыми из лесов диких. В запрошлом годе руду для меча княжеского особливого Пузорезушки копали – вот в такую же ночь-колиглазушку. На болоте, где самая грязь-погибелица! Так Перун-бай-ака восьмерых положил одной огневетвицей: шестерых ферророев и волхвов двух, о как!
   - Херо… кого?
   - Ферророев! Это по-нурманнски, - горделиво приосанился Брагожуй. – По-нашему рудокоп будет. Я ить языкам теперя обучаюсь. Интернейшынэл, в общем. Эх, знала б ты, как непросто было меч тот сковать! Мастеру-ковалю семь дён ни исть, ни спать, ни харалужиной баловать! И даже дЫхать через раз приходилося – а ну как в домницу микробину-бацилишшу какую вхакнет – пропала и крица заветная и меч… А завтра, краса моя, и вовсе дело нас ждет погибельное. Прямо скажем, смерётное…
   - Ну, ты б хоть намекнул, что за дело-то! Ить лопну от любопытства, как квакша с соломинкой, - обиженно надула ланитушки и свежие уста малиновые Мокошенька.
   - И думать не моги! – сердито сдвинул брови Брагожуй. – Сроню слово лишнее - князь не помилует: враз на кол! Или надвое березками разорвет. Или еще страшнее – ключи от погребицы с брагой отберет! Терпи! Потому как военная тайна. Через семь дён все узнаешь, белоперсица ты моя…

   ...Неделю спустя постельничий поднял князя ни свет, ни заря – едва Хорс-Ярило над околицей свой блин пресветлый выкатил.
   - Там мастера пришли…
   - Принесли? – Мысракор жадно выдул ковш старого меда – вроде полегчало чуток. Почесываясь и позевывая, натянул на голое тело иноземную кольчугу-хауберк. Подтянул спадающие кальсоны. – Коротка кольчужка - опять омманул купец. Ничего, что я в исподнем? Да ладно - за порты, Ярилом выбеленные, сойдут. Погоди, счас лик посерьезнее сделаю… Ну, как?
   - Ништяк, зуб даю! Самое то, копчиком мне в кадык! Ладно, князь, хорош бабушку лохматить, пошли к пиплам! Они там уже часа два у парадного размышляют - не спится придуркам...

   Мастера терпеливо ждали, застыв перед княжеским крыльцом в некоем подобии воинского строя. Самый старый торжественно протянул князю длинный сверток, сверкнувший в лучах уже поднявшегося солнца алым иноземным шелком.
   Мысракор сверток принял с поклоном, живо развернул и просиял лицом.
   - Ну, уважили! Ай, да русичи мои! Нет, ты только глянь - какая работа! А как отшлифовано... Зеркало! Кто из мастеров иноземных сможет так? Никто! Ни арабы, ни греки, ни нурманны спесивые! Только Русь-матушка такое рукомесло преискусное рождать может! Ай, да… - тут лицо князя посуровело, потемнело и бросил он на мастеров взгляд, в котором перуновы молоньи засверкали. – Этто што?! Што, я спрашиваю?!!!
   - Как што, великий князь? – встревоженно спросил мастер и заискивающе улыбнулся. – Что и заказывал – оглобля новая для…
   - Я вижу, что не лапоть! - загремел князь. - Я вам из чего оглобли делать велел? Из березушки-беленушки! А вы, темнорылые, опять из осины, из поганого иудиного дерева! Ну, тупые... Вы б еще из клена канадского - тьфу! - надумались... Урою, падлы!!!
   Три дня и три ночи без роздыху гнал князь Мысракор мастеров, молодецки гикая и размахивая огромной оглоблей – ни один не ушел…
   С тех-то самых пор и стали на Руси делать только березовые оглобли для саней и телег…