1978 - 20

Глава 20.

« - Насколько нам известно, произошли столкновения в Тебризе и в западной части. В Ардебиле всё спокойно. Роузмонт расскажет всё подробнее. Мы… э-э… знаем, что Советы сосредоточились на границе и готовы вступить в Иран…»
(«Шамал». ВТОРНИК, 13 февраля. Глава 21. Северный склон горы Сабалан. 10.00)


Прочёв приведённые в эпиграфе к этой главе строки, я подумал: ну, уж нет, 13 февраля 1979 года никто не мог предвидеть бегства американцев из Ирана; а значит, Брежнев с Генштабом и не помышляли вступать в конфронтацию с США на «полудикой» границе с Ираном.

Думаю, для полноты картины того, что мы представляли собой в то время, всё же не обойтись без описания нашей рабочей «кухни», без того, чтобы показать, как нам приходилось преодолевать нелепые рогатки перестраховщиков КГБ и Политуправления, как приходилось приспосабливаться к несовершенству нашей, на глазах устаревающей, аппаратуры.

Весь материал, добытый за день, к вечеру обработать не удавалось. Оперативники засиживались до полуночи.
Телеграфные ленточки от военных каналов связи Ирана наклеивались на бланки, после чего вся группа писала над ленточками текст, пользуясь заготовленными мною табличками перевода кодов, на которых символы – буквы, цифры, треугольнички, квадратики и пр. – заменялись латинскими эквивалентами персидской вязи. Один Рушан, обложившись диктофонами, умудрялся прослушивать сразу четыре телефонных разговора, выделяя из многоголосия женщин, мужчин, детей крохи нужной информации «о военно-политическом положении» в Иране.


 Даже всесильному заместителю начальника разведки Туркестанского военного округа подполковнику П-евскому не удалось добиться для меня разрешения взять с собой на границу техническую документацию – схемы на мою аппаратуру – и секретные карты.

Тогда я срисовал на лист ватмана туристическую карту, привезённую Рушаном после учебной практики в Тегеране. Выручили краски, которые я возил для своих акварелек. Карта Ру была довольно подробной, с наглядным изображением гор, оазисов, озёр, и главное – мельчайших населённых пунктов. Имея такую карту перед собой, мы наглядно представляли, где именно происходит то, о чём пишем в донесении.
Поздно ночью составлялось разведдонесение в Центр, которое окончательно редактировал Сергей Томабаев.
Донесение отправляли из Кзыл-Атрека в Ташкент в разное время, но обязательно до полудня.
 
Уложив спать в казарме пограничников наших солдат, прапорщик Исаев подключался к нам, тоже брал в руки табличку кодов; ему это занятие нравилось, при этом он чувствовал себя участником главного действа… но только при форс-мажорных обстоятельствах; чаще занимался приготовлением ужина для офицеров и завтрака для солдат.
Вся работа шла в большой комнате нашей спальни за общим столом. При этом работал телевизор. Офицеры перешучивались и переругивались.
Рушан, обнаружив переговоры жандармов, перекидывал бобину с магнитной лентой Деду. Тот сидел отдельно на своей койке с толстой тетрадью на коленях и диктофоном рядом. Наушники у него обычно размещались на висках, и он вставлял свои реплики в общий гомон.

По утрам я просыпался раньше всех, настраивал буквопечатание прессы, и выходил пройтись.
Я уходил от заставы внутрь нашей территории в сторону кишлака Гудри-Олум, до которого два километра. В августе к этому времени ветерок прохладный, горы на иранской стороне ещё пропадают в дымке, да и у нас туман, рождавшийся над солончаками, покидает свою колыбель и распущенными космами  заплывает в саи – лощины Копетдага, – проникающих на землю Туркмении гряд Туркмено-Хорасанских гор.
Это было особенное время, о котором мне иногда напоминает невесть откуда залетевший  запах, описать который невозможно; в нём и каменная сырость предутренних гор и особенный запах полынной пустыни…
Однажды мне повезло, и я увидел, как возвращался с охоты дикобраз. Выходя на охоту, этот зверёк долго сидит у норы, прислушиваясь. Потом  приваливает к входу в нору большой камень и удаляется по спирали. Так же осторожно он возвращается с ночной охоты. По возвращении он закрывает за собой вход в нору камнем, и делает это передними лапами, как человек. Выследить нору дикобраза почти невозможно, но определить что она где-то рядом можно по разбросанным иглам. Из толстых и коротких игл дикобраза получались превосходные поплавки, а тонкие и длинные я привозил домой, и они стояли букетом в высоком хрустальном бокале, украшая собою полку серванта.
Лапки дикобраза похожи на человеческие детские ручонки. Поэтому, хоть мясо дикобраза съедобно, его не промышляют.
Впервые я увидел дикобраза, когда, ослеплённый светом машины, он замер посреди дороги; пришлось выйти из кабины и уговаривать зверька уйти с дороги.
 Говорят ещё, что это животное занесено в Красную Книгу. Но в новогоднюю ночь 1978\79 года, Ивановы угостили меня экзотическим блюдом – холодцом из мяса дикобраза.

В августе я распечатывал сообщения югославского агентства. Обычно мы этим агентством пренебрегали из-за его многословности и бесконечных ссылок на источники. Но только оно сейчас давало наиболее подробную информацию по Ирану. А так как мы в своих разведдонесениях не пренебрегали плагиатом, то воспользоваться услугами агентства, сообщениями которого брезгует радиоперехват «на зимних квартирах», нам и бог велел.
Мелодию бесконечной настройки «ryryryryryryr…» и фразы «the quick brown  fox jumped over the lazy dog’s back 1234567890» я воспринимал на слух и, пока она доносилась из лежащих рядом наушников*, я мог, покуривая трубку, прихлёбывать кофей и предаваться размышлениям.
Думал о разном.

Думал об этом странном туркмене – Чары.
Через несколько дней после нашего к нему визита отвозивший донесение на почту в Кзыл-Атрек Муминов сообщил, что привезли пиво. Под Кзыл-Атреком были посевы ячменя для Красноводского пивзавода. Поэтому иногда из Красноводска в столовую возле почты привозили несколько бочек пива. Чтобы на второй день пиво ещё оставалось, надежды почти не было. Но на всякий случай надо забрать у Иванова нашу пятилитровую полиэтиленовую канистру. Я позвонил на заставу и дневальный ответил, что начальник дома.
Вход в его квартиру был с другой стороны того же здания, в котором обитали мы.
У Иванова сидел Чары. Старик был явно недоволен моим вторжением и поздоровался сухо. Видимо, разговор у них не ладился. Я забрал канистру и быстро ушёл.
Позже Иванов рассказывал:
- Старый хитрец. Как только у них праздник, им загорается поработать в садах. Да какие там сады… держат за КСП по нескольку чахлых гранатовых деревьев и небольшие рощицы маслин. Это им надо проведать родню в Иране, поздравить. Обычно мы даём добро, но только по одному – двум. А Дурдыев просит пропустить сразу четверых. Я могу запросить разрешение начальства из отряда, но тогда не разрешат пропустить и одного, в Иране что творится… и дружбу с Чары терять не хочется…
- И что порешили?
- Уговорил, подлец!
Да-а. Толику не позавидуешь. Однако, как тут не просто…
Решил не ждать завтрашнего дня, а отправить Муминова во вторую поездку за день - за пивом, попутно заменить рыбаков на питьевом озере. А тот всегда рад…

Ещё одна встреча с Чары произошла на природе. Возвращаясь из Кзыл-Атрека, решил заглянуть на озеро, где рыбачили Исаев с водителями. Соблазнился и сам посидеть с удочкой.
Только забросил, слышу – кто-то подъехал к зданию водоочистительной станции. Оглянулся. Ба, да это же «Победа» Дурдыева!
Из машины вышли Чары и мальчик. Зоркий старик тоже нас заметил. Мальчик с канистрами в руках скрылся за углом здания, а Чары спустился к нам.
Поздоровались, поспрашивали о здоровье.
Неожиданно он спросил:
- Слава, весной ваш подполковник давал мне бумагу от комаров. У тебя нет такой?
- Э-ха-бэ?
- Да, кажется, он так называл…
- Так комаров сейчас нет…
- Скоро будут, а у меня верблюдица вот-вот разродится.
- Рулона хватит?
- На столько я и не мечтал… мне Борис выделил отрывок, и то хватило надолго.
- Ладно, передам.
Чары ещё постоял. Потом предложил:
- Видел мой тростник?
 Я кивнул.
- Давно хотел предложить тебе, режь на удилища. Забыл. А теперь неловко, будто торгуюсь…
- Да нет, ничего, спасибо!
- Только достань ножовку, ножом не срежешь. Хотя… кажется у меня с собой.
Он поднялся к машине. С ножовкой примчался мальчик, и они вместе с Исаевым нарезали шесть штук, пока я их не остановил:
- Фёдор, знай меру!
- Да зачем ему столько?
- А тебе зачем? Человек к нам с душой,  а ты и губу раскатал!  Совесть имей, мы его молока уже сколько выпили?
- Молоко он, как сознательный гражданин, презентовал солдатам.
- А ты бы презентовал?
Потом сказал мальчику.
- Всё, бачо, рахмат! Как тебя зовут?
- Чары.
Ну вот, ещё один Чары. Или у них такой обычай – от деда к внуку?

Сейчас я думал: вот, бывают же люди, оставляющие после себя только светлое впечатление, такое, что на душе становится легче…

*) В этой фразе встречаются все буквы латинского алфавита; такая настройка передавалась по каналу телеграфной связи  для проверки исправности буквопечатающего аппарата на приёмном конце.


Продолжение http://proza.ru/2013/07/26/129