Несостоявшийся детектив детектива Емелина

Несостоявшийся детектив детектива Емелина


«Непростая работа у частного сыщика, – думал Виктор, – непростая и неблагодарная». Это только Шерлок Холмс сидит на Бейкер-стрит, покуривает себе трубочку и как бы шутя злодеев разоблачает. А на самом деле частный детектив – несчастный человек. Ползает по кустарникам каким-то, выслеживает кого-то. И задачи у него совсем не возвышенно-амбициозные, а очень даже приземленные. То ли дело обличать кровожадных противников сэра Генри или раскрывать тайны чужих сокровищ! Современный детектив в лучшем случае наблюдает, ходит ли соседская собака справлять нужду на чужой двор, или болен ли на самом деле сидящий на больничном сотрудник какой-нибудь фирмы. И, не смотря на всю банальность задач, опасной эта работа является однозначно.

Недавно владелец обозреваемого Виктором участка стрелял в него дробью, пришлось на «снайпера» заявление написать. А сегодня он, детектив, и сам в полицейское отделение попал. Фотографировал одну неверную жену, та заметила наблюдение и вызвала стражей порядка. Вот объясняй теперь всем, что ты не маньяк. Виктор сидит, пишет. А что писать-то? Тем более, с его посредственным немецким.

Виктор нарисовал каракули на полях и заскучал. Посмотрел в окно. По ту сторону решетки сидела ворона и что-то жадно поедала. Виктор привстал со стула и всмотрелся пристальнее. Своим большим клювом ворона вырывала из добычи алые вязкие кусочки. Кого это она там растерзала? Воробья? Полевую мышь? «Однако хорошо денек начинается, – подумал Виктор, – полиция, кровопролитие вот». Не иначе, как дельце какое-нибудь интересное подвернется сегодня. С трупиком. Или сразу двумя. Хотя, если быть откровенным, вряд ли так будет. Это только у Станиславского ружье, висящее на стене, неизбежно стреляет в конце пьесы. Ворона громко каркнула и снова взялась за свою трапезу. Виктор продолжил наблюдение за птицей. Ух ты! Как у Пушкина прямо: «Кровавую пищу клюет под окном». Вот это эпизодик! Он тут, в участке, а там, на свободе, птица... «И вымолвить хочет: „Давай улетим!”» Красота! Кому расскажешь – не поверят. Стишок, что ли, какой сочинить? Однако после Пушкина сложно будет.

Виктор задумался. И все-таки гады они были, эти поэты прошлых столетий. Расхватали хорошие метафоры, нам ни черта не оставив. Разве скажешь теперь «вскормленный в неволе орел молодой»? Не скажешь. Нам только про ворон и писать. А что про ворону напишешь хорошего? И вообще, раньше проще все было как-то. Существовало множество шансов для открытий. Сейчас-то ничего уже не откроешь – пооткрывали все. И люди были другие. Структура во всем была. Все всем было понятно. Крестьянин в лаптях землю пашет, жандарм в мундире жуликов ловит, ну и революционеров, конечно же, заодно. А поэт сидит, весь такой в локонах и кружевной рубахе, и стихи сочиняет. Перо заточено, сам он тоже утонченный по самое по некуда и... «руки просятся к перу, перо к бумаге, минута – и стихи свободно потекут...». И все всем было понятно. А выйди сегодня на улицу в локонах и кружевной рубахе. Все сразу подумают, что ты, как минимум, голубой. Хотя, может быть, и не подумают... Как это у них теперь называется? Метросексуал?

Да... Сложное сейчас время. Все запутано и перемешано. Вот он сам, Виктор Емелин – кто такой?  Блюститель порядка или все-таки правонарушитель? Нет, однозначно, в прошлых столетиях все проще было. Да и в прошлых десятилетиях все было тоже очень даже ясно – кто инженеришка, кто учитель, кто шишка номенклатурная. Виктор ненадолго задумался, откинувшись на спинку стула.

А уютно все-таки было в этих самых семидесятых-восьмидесятых. Если бы он, Виктор, мог создать машину времени, то перенес бы себя именно туда. В семью какого-нибудь крупного партийного функционера. Виктор закрыл глаза, и его воображение принялось рисовать четкие картинки. Телик показывает «Песню-80». Рояль наигрывает «Легко на сердце от песни веселой» Дунаевского, Муслим Магомаев с красной папкой в руке объявляет имена участников концерта, вышагивающих под ритмические апплодисменты зрителей.. Все домочадцы смотрят на экран. Его мерцание отражается в чайном сервизе. На столе деликатесы, миндальный ликер, привезенный дядей Ромой из Италии, и армянский коньяк. Это для взрослых, конечно же. Ухоженные руки матери ставят на стол вазочку с конфетами. Это для меня. Все такие довольные и пристроенные. Сидят, едят, пьют. Дядя Рома рассказывает о супермаркетах в Италии. Отец и дед завели дискуссию на тему «Если в магазинах все будет, пропадет ли цель в жизни у советского человека?». Бабушка, персональный пенсионер, покачивает плечами в такт музыке и подпевает Вахтангу Кикабидзе: «Мои года-а-а – мое богатство-о-о». Видимо, добавленный в кофе ликер начинает действовать.

У всех хорошее настроение. У меня тоже. Будущее столь же лучезарно, как и настоящее. Все впереди. Заграница, спецмагазины Внешпосылторга и полная неограниченность в возможностях... Сколько всего интересного можно и нужно будет сделать!

«Нужно сделать все, чтоб вовек олимпийский огонь не погас!»

Это Тынис Мяги сменил Кикабидзе. Девушки в сиреневых платьях танцуют на сцене. А бабушка танцует, не вставая со стула. Ой, как же бабулю раскачивает! Как бы не упала на пол! Но, думаю, не упадет. Бабуля у нас – крепкий орешек. Просто в армянском коньяке больше градусов, чем в «Амаретто Ди Саронно». Вот и повело ее. Коньяк был добавлен в кофе где-то через полтора часа после начала концерта. Бутылка с ликером закончилась на сороковой минуте. Эх... Славное семейство! Пожить бы там недельку-другую... А может быть, и пару лет... Пока не придут девяностные, и не наступит полная анархия. Кто-то выплывет в ее мутных водах, кто-то потонет. А пока все уверены, что

«Будет Земля счастливой и молодо-о-о-й!»

Виктора разбудил полицейский. «Надо же! Сам не заметил, как задремал!» – удивился он. Кое-как заполнил формуляр, ответил на вопросы. Покидая участок, задумался.
Какой-то философ рекомендовал жить сегодняшним днем, не предаваясь воспоминаниям... А как же жить сегодня, если оно, сегодня это, неказистое какое-то? Прошлое и то не натуральное, а придуманное. В свое реальное «вчера» Виктор не хотел бы возвращаться. Утром бутерброды с плавленым сыром «Янтарь», ячменный кофе, школьная форма с протертой материей на локтях, продленка. Мать – учительница. Отец – наладчик на заводе. По вечерам на сером кухонном столе стояла алюминиевая кастрюля с гречкой. Отец сидел на табуретке и пил «Пшеничную», ковыряя тапком в дыре, образовавшейся в розовом линолиуме.

Виктор закурил сигарету. Откуда же все-таки взялась такая конкретная рефлексия на темы застоя? Другие о будущем мечтают, а он вот о прошлом. Да еще и не о своем, а о чужом. Недавно какая-то поездка в Пярну приснилась. Море, прибалтийское мороженое, песни Челентано из импортного кассетника, дядя Рома этот там тоже был... и бабуля. Она сидела у костра и читала журнал «Здоровье» за 1983 год. А все жарили шашлыки. И пили «Чинзано». Бабуля, конечно же, тоже пила, куда ж ей деться. Кто такой дядя Рома? Что это происходит с Виктором? Не иначе, как его психодуховная составляющая, именуемая также тонким телом, вступала в контакт с астральным телом какого-нибудь пухлого отрока из благополучной семьи. Откуда тогда взяться таким подробным деталям? Бред какой-то... Но сладкий бред. Словно подключился к чьей-то памяти. Виктор представил себе, как его астрал и астрал застойного дитяти состыковываются, подобно космическим кораблям. В воображении Виктора возникло иссиня-черное звездное небо, на фоне которого парили две огромные станции.

Мысли не оставляли Виктора на протяжении всей дороги из полицейского участка к новому заказчику. «Ну, хватит о «Янтаре» и гречке», – сказал он себе, остановившись перед домом нового клиента. Ого! Неплохая вилла. Интересно, какая у ее хозяина беда? Дела сердечные, небось.

Дверь открыл высокий мужчина лет пятидесяти.
«Где я мог видеть его раньше? – спросил себя Виктор. Ответа не пришлось ждать долго. – Точно! По телику. Это же ведущий программы... Ах ты, батюшки! Он самый!»


В холле стоял дорогой кожаный диван. На журнальном столике лежали бумаги – банковские документы, толстый конверт с печатью нотариуса, вырезки из газет. Хозяин поспешно убрал бумаги, оставив на столике только фото старушки в изящной рамочке. Импозантная такая старушка. Красивое, но властное лицо. Острый взгляд. Плотно сжатые губы. Суровая бабуся. Но стильная. Как и все в этом доме. Даже цветовая гамма портрета подходила под интерьер. Серьги и колье гармонировали с позолотой настольной рамки. Антрацитовое платье – с черной ленточкой в правом нижнем углу портрета и гранитной поверхностью массивной столешницы.

Виктору было предложено сесть и освежиться минералкой. Он выпил стакан «Сельтерской», а клиент изложил суть дела.

– Вы, возможно, догадываетесь, что я публичная личность, а потому не хочу обращаться к официальным организациям, – сказал мужчина. – А вот вас я попросил бы кое-что посмотреть и проверить... И... Есть еще одна деталь... Вы ведь, если я не ошибаюсь, говорите по- русски?
– Говорю.
– Прекрасно. Понимаете, моя жена из России. Зовут Ольгой. Я хотел бы, чтобы вы в первую очередь просмотрели ее переписку. Я тут попросил одного хакера взломать ее электронный почтовый ящик. Там много почты на русском языке. Может быть, там есть какая-либо информация о ее местонахождении.
– Ваша жена пропала? – испуганно спросил Виктор. – Тогда вам в полицию лучше.
– Я не думаю, что с ней что-то случилось. Она, как бы это сказать, намеренно исчезла. Понимаете, мы давно уже в разладе. С самого начала у нас не сложилось. Разница в возрасте, разница в ментальности. Мать моя тоже была против. Ну, в общем, много всего было. А сейчас у нее свои интересы, у меня свои. С некоторого времени в моей жизни появилась другая женщина, и я хотел бы связать свою судьбу с ней. Вот я и решил подать на развод. Как только я заявил о своем желании расторгнуть брак, она сразу же исчезла.

Клиент вздохнул, достал из ящика секретера фотографию привлекательной женщины лет тридцати пяти и показал ее Виктору. Затем посвятил его еще в некоторые существенные детали. Любовник у Ольги есть – врач-уролог по имени Ансгар. Имеет свой праксис в Гамбурге. Ужасный бабник и мот.

Виктор сказал, что хочет осмотреть помещения в доме. Деловито прошелся по комнатам. Так, «ради понта» простучал кафель в ванной, смежной со спальней. Видел на обысках, когда еще в Петропавловске в милиции работал. Очень хотелось произвести на клиента хорошее впечатление. Еще бы! Такие деньги платит. Виктор дошел до окна. Зазвонил телефон. Хозяин дома вышел в гостиную. Виктор снова ударил костяшками пальцев по отделочной плитке. Глухой удар. Еще глухой удар. Звонкий!  Братцы! Это же тайник. Кто бы мог подумать! Виктор достал из внутреннего кармана куртки маленький складной ножик и аккуратно вынул из стены керамический квадрат и то, что находилось за ним – две потрепанные старые общие тетради и свернутую в рулон прозрачную папку. В папке лежали листы.
 
«Дневники! – восторженно подумал Виктор, доставая тетради из тайника. – Отлично! Это поможет получше изучить «объект наблюдения». Почитаю, а там и стратегию поиска обдумать можно будет».
Заказчик не возражал. Нужно время подумать – пусть думает. На том и простились.

Покинув виллу, Виктор сел в автомобиль. Положил тетради в «бардачок» и заглянул в папку. «Ух ты! Стихи!» – воскликнул он. Теперь он догадался, где видел Ольгино лицо. Да. Это она. Ее девичья фамилия Соболь. Вспомнился какой-то литературный альманах конца восьмидесятых. Фотография красивой девушки. Маленькая статейка о подающей надежды юной поэтессе. И стихи. Точно! Что-то про Белоснежку. Мол, лежит Белоснежка в гробу. И, вроде бы, как будто, все безнадежно. А по венам, несмотря ни на что, жизнеутверждающе течет кровь. Живая и теплая. Красивый был стишок. Виктор даже тогда музыку к нему сочинил и аккорды на гитаре подобрал. Емелин поморщил лоб и попытался вспомнить одну из строф. Сначала в памяти всплыла мелодия, затем обрывки текста:


«Сквозь бледный цвет лица,
Шеи лебяжьей изгиб
Будут они мерцать,
Словно в ночи маяки –

Синие линии. Синие линии.»

М-да. Гламурная парочка. Он – телевизионщик. Она – поэтесса. Оба красивые и успешные. Вроде бы, жить им да жить... Что ж это у них не заладилось-то? Виктор почесал затылок. Бегло просмотрел названия стихов: «Пустоцвет», «Палач», «Све...» Ну-ка, ну-ка... Виктор извлек из папки пожелтевший лист. Увидел семь заглавных букв: три  – на кириллице, четыре – на латинице.

свеCROW

Снова кричит воронье –
Злые исчадья ада.
Кто-то готов на все
Ради родного чада.

Нет никого милей –
Смел он, красив, спокоен.
Только не ей, не ей –
Лучшего он достоин.

Клювом сложились уста,
Зев зазиял кровавый:
«Небо, огонь, вода!
Кар-р-ры пошлите ей, кар-р-ры!»

Крыльев чернеет размах
Древнего гнева полный.
Жутким раскатистым «кар-р-р»
Гром сотрясает воздух.

Взгляд из-под тонких век
Мечут глаза-агаты –
Движут за веком век
Круговорот проклятый.

«Зловещий стих! А я еще говорил, что невозможно хорошо написать про ворону», – восторженно заметил Виктор. Однако у кого-то были сложные отношения со свекровью. Стоп! Почему на столе клиента стоял портрет старушки в траурной рамочке? Наверняка, матушка это его была. И матушка эта  очень невестку не любила. И померла. Скорее всего недавно – не зря на столе бумаги от нотариуса лежали. Наследство, наверное. А отчего умерла бабуля? И сама ли она умерла или помог кто? Большой вопросительный знак. И почему заказчик дает такие большие деньги за поиск Ольги? Не иначе, как «грохнула» его благоверная бабусю и на дно легла. А он ее ищет, чтобы полиции сдать. Или самолично с ней расправиться хочет – он же говорил, что не любит шума. А что? Нормальное дело. Любовник у Ольги – медик. Заказали в аптечном управлении какой-нибудь гадости, накапали старушенции в кофе – и «тю-тю»... Тут вам и обещанный трупик...

Вот это дельце! Прямо и не знаешь, с чего начать. Хотя, почему это «не знаешь с чего»? С любовника и начнем. Посмотрим, что это за экземпляр.

Виктор взглянул на часы. Половина третьего. Сегодня четверг. Врачи работают где-то до семи. Он заехал в свою квартиру в пригороде Гамбурга, одновременно служившую офисом. Залез в интернет, изучил клиническую картину почечной колики и отправился знакомиться с Ансгаром.

Посетителей в приемной врача было немного. Уже через сорок минут Виктора  пригласили в кабинет. Он подробно рассказал о симптомах своего «недуга», дал себя осмотреть и сел напротив доктора на указанный ему стул, приставленный к письменному столу. Врач начал что-то говорить, а Виктор принялся разглядывать «объект». Ну что ж... Хороший вкус у Ольги. Красивый мужик, этот Ансгар. Профиль такой... Готический... Плечи такие... Когда Виктор дошел до рук, он одернул себя: «Что это ты так разлюбовался, Емелин? Не иначе, как пора рубаху кружевную покупать. И локоны вить. Тьфу ты! Скоро рехнешься на этой работе!» Подумав о работе, Виктор поймал себя на мысли, что раз уж он пришел сюда, то неплохо было бы и послушать, что говорит врач – он как-никак «пациент» сегодня и вести себя должен подобающе. А то Ансгар еще заподозрит что. Виктор изобразил на лице интерес и начал заискивающе кивать врачу.

Ансгар предложил провести лабораторные исследования и сделать рентген тазовой области, применив специальное контрастное вещество. Для забора крови и прочего «материала» следует придти завтра к началу приема. Натощак. А рентген можно сделать прямо сейчас, пациентов сегодня мало, время есть. Контрастное вещество через капельницу будет введено медсестрой. Ее-то врач и вызвал по местному телефону. Она появилась на пороге кабинета где-то через минуту.

«Ух ты! Вот это экзотика! – чуть было не вскрикнул  Виктор. – Индийская красавица!» Нет, он не преувеличивает. Действительно, красавица. Индийская. Как в фильмах его детства – миндалевидные черные глаза, полные губы, бархатистая смуглая кожа, прочие прелести...

«Ох уж мне эти индийские мелодрамы!» – ухмыльнулся Виктор, следуя за медсестрой в соседнее помещение. Мама раньше обожала эти фильмы. Брала маленького Витю с собой на все сеансы, во все кинотеатры при Домах Культуры. Один и тот же фильм они часто смотрели несколько раз. А что маме еще было делать? Дома отец пьет «Пшеничную» и ковыряет тапком в линолеуме. А на экране творятся такие дела! Большегрудых дев вожделеют беспощадные злодеи. Супер-раджи и прочие герои дев спасают, одной левой укладывая в штабеля целые войска, вышеозначенными злодеями посланные.  «Танцора диско» Виктор вынужден был смотреть восемнадцать раз.  Он засыпал, а в ушах звенело: «Джимми-Джимми-Джимми. Аджя-аджя-аджя». Ну что там еще? Бедные мальчики Бомбея... Митхун Непомнюкакоймитхун.

«Что это я развоспоминался опять?  – одернул себя Виктор. – Мать была права – я слишком много думаю и слишком мало делаю. А что в этом, собственно говоря, плохого? Зато вспомнил, какая мама была счастливая, когда смотрела на все эти индийские страсти». Улыбающееся лицо еще молодой мамы всплыло в его памяти. Как она радовалась походам в кино! Как оживленно обсужала с ним увиденное! Восхищалась красками, экзотикой танца. Представляла себя тоже какой-нибудь Рекхой и чувствовала себя, наверное, при этом настоящей женщиной. Он мальчиком этого еще не понимал. А теперь понимает. Иногда так хочется залезть в уютную берлогу собственных мыслей, где можно дать волю фантазии, не думать о зарплате и неудачной личной жизни. Может, в этом и есть так называемая загадка русской души? Искусство построения берлог. Умение постоянно убегать от жизни, а не жить, созидая и богатея, как какой-нибудь буржуазный промышленник. Он тоже одно время мечтал уехать. А уехав, вот, про «Песню-80» думает, да про кинозалы при ДК. Ну да. Все правильно. Бегство и рефлексия. Братцы! Это же формула! Вон, Бальзаминов у Островского перед самой свадьбой в окно сиганул. Не хотел ничего менять. Предпочел заповедный мир собственной инерции радостям семейной жизни. Да кого хотите почитайте. Чехова того же. Кругом мысли, разговоры, и никто не пытается изменить пространство и время. А возьми европейскую классику, так там сплошной экшен будет – французы с итальянцами по чужим постелям прыгают, англичане клады ищут, немцы гомункулусов создают и чертей вызывают. Ух ты! Красиво формулируешь, Емелин! Может, эссе какое-нибудь написать? А зачем? Кто его читать-то будет?

Пока Виктор размышлял, индийская красавица тщетно пыталась попасть иглой в вену. Первая попытка, вторая, третья... Левая рука распухла и покрылась синими пятнами, медсестра же принялась «колдовать» над правой.

«Наверняка, Ансгар параллельно еще и с ней „зажигает“», – подумал Емелин, глядя на индийскую красавицу. Говорил же его клиент, что Ольгин любовник – бабник. О! А, может быть, наличие второй женщины не понравилось индуске, и она, тихонечко так, отправила Ольгу к праотцам? Вот и нет теперь Ольги. А что? Нормальное дело. Индийская красавица – медицинский работник. Заказала в аптечном управлении какой-нибудь гадости, накапала Ольге в кофе – и «тю-тю»... Тут вам и обещанный трупик...

Обнаружить вену на правой руке оказалось еще более сложной задачей, чем нахождение оной на левой. Непростая эта вещь – найти эти самые «синие линии».
– У меня ничего не выходит, потому что ты дергаешься. Ничего, что я на «ты»? – спросила медсестра, смущенно улыбнувшись.

«Как у Лермонтова прямо, – ухмыльнулся Виктор – „смеясь неловкости своей“». Он поморщился от боли. Нет, вряд ли эта гражданка могла бы кого-то убить. Руки не оттуда растут... Эх, почему она не стала кинозвездой? Ей бы золотые браслеты на щиколотки и петь высоким голосом под глиссандо скрипочек оркестра кинематографии... Все мы не на своем месте. Вот он, Виктор, всю жизнь литературу обожал: «золотой век» –  Пушкина, Лермонтова, «серебряный век» – Блока, Брюсова... Зачитывался справочником по истории русской литературы, стоявшем в книжном шкафу матери, словно это был не справочник, а захватывающий приключенческий роман. Хотел на литфак в Москве поступить. Не получилось. В милицию пошел. Потом учителям в школах перестали платить зарплату, и мать вспомнила, что ее девичья фамилия – Хубер. И где он теперь – этот литфак? И где теперь он сам  – Виктор Емелин?

Наконец-то капельница была поставлена. Контрастное вещество потекло по емелинским венам. Через несколько минут медсестра принялась наводить на Виктора рентгеновский аппарат. У нее что-то не получалось, и она принялась разрисовывать его тазовую пациента область фломастером. «Чакры, наверное, обозначает, – подумал Емелин, – чтобы индийские боги помогли всем нам пережить этот рентген.»

Обследование закончилось. Ансгар взглянул на снимки, рассказал что-то про оксалаты, велел явиться дней через десять, после того, как придут результаты из лаборатории.

«Изуродовали всего», – недовольно пробурчал Виктор, выходя из кабинета и потирая ноющие от боли места на руках. Но чего не сделаешь «на благо концессии». Кстати, на счет «чего не сделаешь» – что делать-то теперь? Спрятаться в Ансгаровском офисе, подождать, пока все уйдут и порыться в бумагах? Нет, на сегодня, пожалуй, хватит. Пожалуй, он домой поедет. Может, дневники посмотреть? Авось что-нибудь и прояснится...

За кружкой холодного «Хольстена» в русском ресторане «Парк Горького», куда Виктор заехал по дороге домой, были сделаны наброски отчета о посещении Ансгара. Виктор допил остатки пива и взглянул на меню, стилизованное под газету «Правда». Снова на него нахлынули воспоминания. Даже дорога из центра Гамбурга в Нордерштедт показалась ему похожей на Ладожское шоссе, по которому они как-то ездили в детстве во время путешествия к маминой сестре в Ленинград. «Странный день сегодня, – подумал Виктор, – особенный какой-то. Не иначе, как узнаю сегодня что-то важное».

После того как отчет о проделаной работе был послан по факсу заказчику, Виктор принялся за дневники. Он положил тетради на стол. Довольно потер руки. Наверняка там есть зацепки по местонахождению искомой гражданки. Емелин небрежно распахнул один из дневников и принялся его изучать. Только стоп! Что это за чертовщина! Тетрадь выпала из дрожащих рук, после того, как были прочитаны первые строки. Виктор испуганно протер глаза, поднял дневник и перечитал еще раз:

«10 января 1980 г.
 дядя Рома привез мне из Италии косметику «Пупа» и диски Челентано. Надо будет позвать девочек. Жаль только, что бабуля выпила весь «Амаретто». Однако только под хорошую выпивку можно слушать советские песни. Хотя наряды у артисток были очень даже ничего...»

Руки торопливо листали страницы и открывали заповедный мир прошлого загадочной Ольги – «Песня года», пошив платья «как у Пьехи», прибалтийское мороженое и пляжи Пярну. «Так вот ты какой, мой «донор». Надо же! А я думал, что ты пацан», – подумал Виктор, вытирая пот со лба.

С тех пор, как дневники появились в емелинском доме, сны Виктора стали еще красочнее и чувственнее. Этот мир манил, затягивал и не хотел отпускать. Никогда еще Емелин не чувствовал себя таким счастливым. «Интересно, если бы я изложил произошедшее за эту неделю на бумаге, – спросил он себя однажды, –  что бы это могло быть – мистика, фантастика, детектив?» А не все ли равно, что? Главное, что так хорошо ему еще никогда не было. Каждый день обрел теперь значение, не говоря уже о ночах с незабываемыми сновидениями. Только вот, что теперь делать с женой заказчика? Ольга, Ольга. Где же тебя теперь искать? И как? А, главное, зачем?

Однако искать не пришлось. Ольга сама подала на развод. Через адвоката. Бумаги пришли курьерской почтой. Из США. Ну, слава Богу, жива гражданка. Не погибла от рук Ансгаровской «Рекхи». Ансгар, кстати, говорят, тоже в Штаты собирается. Ну, совет им, как говорится, да любовь. Странно только, что клиент не хочет-таки найти Ольгу.  Значит, действительно, только о разводе речь и шла? Значит не от ее руки погибла бабулька? От чего же она тогда померла? Да не от чего. Стара была и все тут. И вообще, все живы, здоровы. Кроме бабуси, конечно же. Телевизионщик большое наследство получил. Ольга утешилась с Ансгаром. «Рекхе» тоже когда-нибудь повезет. А ему, Виктору, теперь вообще лучше всех живется. Только вот клиент беспокоит...  Уж больно непоседливый парень попался. Не успели они разобраться с Ольгой, как он тут же поспешил с новым предложением – планирует он тут серию репортажей в России, собирается посетить несколько городов. И нужен ему, ну, не то чтобы телохранитель, а, скорее, «свой человечек», ассистент, разбирающийся в национальных особенностях и знающий язык. Еще есть парочка заказов по прямому профилю Виктора. Нужно понаблюдать кое за кем. Подробности будут оговорены при следующей встрече. Возможно долгое сотрудничество. И раскрытие скандала, связанного с нарушением авторских прав. Клиент обещал прислать черновой вариант договора. 


Друзья говорят, что такой шанс упускать нельзя. Понравишься заказчику – можно будет потом какой-нибудь собственный телевизионный форматик «замутить». Например, о работе его детективной конторы. Виктор почесал затылок: «Хорошо бы так. Только вряд ли оно так будет. Натаскаюсь с ним по глубинкам и все. И выйдет из этого морока одна. И упомянутое заказчиком наблюдение за конкурентами тоже дело неблагодарное. Ну, денег, разве что, заработаю». А ему это надо? Ему и так неплохо. На жизнь хватает. И разве дадут ему деньги это чувство абсолютного покоя и счастья, которое он испытывает, посещая Олино прошлое. Это, пожалуй, его личная «берлога», из которой совершенно не хочется вылезать.

Уж не ностальгия ли это? Виктор не любил это слово. Оно ассоциировалось у него с пьяными рыданиями, разрыванием рубахи на груди и чтением стихов собственного сочинения, где обычно рифмуются слова «пурга» и «тоска». А надо ли все подгонять под какие-то определения, что-то типизировать и формулировать? И какая разница, кому, почему и отчего бывает хорошо? Нужна ли во всем логическая концовка, верность жанру, раскрытие темы, воспитательное значение? «Главное – перфоманс, как говорили теоретики постмодерна», – усмехнулся Емелин. Главное, что ему хорошо сейчас. В этих фрагментах и зарисовках. С Ольгой. У Ольги.

Трещал факс, передавая текст нового договора, верещал мобильник, мерцал компьютер. За окном совершались преступления – кровавые и не очень. С трупиками и без. Отчаянно стреляло «ружье Станиславского». Виктор сидел в удобном кресле и гладил коленкоровые обложки старых дневников. Олиных дневников.

Их космические корабли вышли в открытый космос. Они готовы к стыковке. Виктор закрывает глаза. И девочка из восьмидесятых пускает его в свою память.