Лунный удар

                ЛУННЫЙ УДАР
                Рассказ

       – А вы знаете, у меня было такое почти что приключения, как описал в рассказе «Солнечный удар» Бунин, – неторопливо начал мой приятель, выполняя уговор рассказать что-то интересное из своей жизни. – И случилось это на Крымском берегу, в санатории, правда, не солнечным днём, а лунной ночью.
        Я приехал туда в начале августа – месяц этот в Крыму особенно хорош. Отшумели уже майские и июньские штормы, отпылал июльский зной, но погода стоит ещё на удивление мягкая, хотя и жаркая, ночи тёплые, тихие, и вода в море, точно парное молоко.
        Отдыхать посчастливилось в одном из наших лучших санаториев. Он располагался у подножия знаменитой горы Медведь, или как ещё его называют – Айю-Дага. Великолепные, комфортабельные корпуса высились на склонах горы с восточной её стороны. С Западной, как известно, находится знаменитый Артек. Словом, место, выражаясь языком Светлейшего Князя Потёмкина, благораствореннейшее. Тенистые аллеи парка, прежде принадлежавшего Никитскому ботаническому саду, окружали санаторские корпуса.
         С утра и до вечера, лишь с перерывом на обед, проводил я на пляже, плавал от большой горы «Медведь» до маленького «Медвежонка», горке, по сравнению с Айю-Дагом, крохотной, но чем-то по форме напоминающей большую гору. Один заплыв занимал примерно час. О многом можно было подумать за это время, особенно если взять спокойный, размеренный ритм. Говорят, хорошо думается под стук колёс. Доложу вам, что и на плаву не хуже. На берегу много читал, причём читал Бунина, особенно рассказы цикла «Тёмные аллеи». Читал и перечитывал «Натали», «Чистый понедельник», «Кавказ» и, конечно, «Солнечный удар», хотя он и не включён в цикл «Тёмных аллей».
         И хотелось мне пережить что-то подобное, а, как известно, если чего-то очень хочешь и мечтаешь, сбудется обязательно. Не столь уж и преступно сие желание для молодого человека, к тому же и холостяка. Холостяцкая жизнь моя слишком затянулась.
       Танцы я посещал не менее регулярно, чем море – не пропускал ни  одного вечера. В нашем санатории вечера таковые были посмешищем, форменным посмешищем. Заводили магнитофон, который чихал и кряхтел, как астматик, а периодически и вовсе замолкал, приводя в недоумение тех, кто выходил танцевать. И это в элитном санатории, где даже на путёвках было написано, что принимаются туда только генералы, адмиралы, полковники и капитаны первого ранга.
      К счастью, в соседнем, тоже военном санатории «Фрунзенское» всё иначе. Танцплощадка там большая, удобная. Одной стороной она примыкает к глухой стене, с другой находится эстрада. С двух остальных обрамляет живая изгородь. Я даже не могу точно сказать есть ли там ещё хоть какой-то заборчик. И так через густые заросли не пробраться.
       Образовалась у нас компания, весёлая, дерзкая, молодая – все холостяки, все ребята замечательные, как на подбор. И каждый искал свою королеву! И я искал, особенно начитавшись Бунина, многие рассказы которого помнил почти наизусть.
        Ну, а тот, кто ищет, тот всегда найдёт.
        Мне хотелось выбрать девушку такую!!! Ну такую!!! Я и сам не знал какую! Нет, на танцплощадке я её не встретил, хотя не пропускал ни одного танца и перезнакомился с очень и очень многими.
       Как-то возвращаясь в санаторий после очередных танцев, мы болтали о том о сём. Как вдруг подошёл к нам один из нашей же компании паренёк с сумкой через плечо, который на этот раз почему-то не был на танцах.
       – Опять в походном наряде?! – заговорили мы. – Где был?
       А он, не отвечая, сразу ко мне. И говорит:
       – Слушай! У моей пассии такая подруга! Как раз для тебя!
       – Почему для меня? – спрашиваю.
       – Ты у нас романтик. И она – тоже! Вы друг другу так подходите! Пошли, они сидят под навесом, вот там, у входа на пляж.
       И вот эта незнакомка предстала предо мною во всём своём великолепии, усиленном несколько таинственным светом фонарей на набережной. Она была высокой, стройной, молодой женщиной с правильными чертами лица, привлекательного, даже красивого необыкновенной красотой первой молодости, которая приходит к женщинам после замужества, когда заканчиваются первые медовые утехи и начинается проза жизни, порой неожиданно скучная и банальная – вовсе не такая, какой грезилась она ещё недавно, до восшествия под венец.
       Видно и у незнакомки, представшей передо мной, она оказалась против ожидания весьма и весьма прозаичной, а может просто её весёлый нрав, общительный характер не позволяли замкнуться в кругу домашних забот и скучных семейных развлечений, когда уже не горит сердце, не обуревают душу волнения – всё чинно, спокойно и предельно ясно наперёд.
        Я шагнул к ней и тут же был представлен приятелем. Она приветливо поздоровалась, и, представьте, когда мы сели, без всякого жеманства прислонилась ко мне спиной, позволив обнять себя.
       Мой приятель не зря был с сумкой через плечо. Из этой сумки он извлёк бутылку хорошего крымского вина, и знакомство продолжилось.
       Её звали Людмила. Она была из Тулы. Отдыхала здесь, в посёлке Фрунзенское, не по путёвке – просто уже несколько лет подряд приезжала с подругой к одной и той же женщине, с которой они уже стали добрыми знакомыми.
       Я ещё не знал, когда она приехала, и когда собирается уезжать, я ещё не знал, как будут развиваться наши отношения. Но, признаться, начало их подавало хорошие надежды.
       Набережная затихала. Народу становилось всё меньше, а я даже не знал, как поступить, ведь санаторские корпуса закрывались в полночь. Куда потом деваться? Приятель мой был из санатория Фрунзенское, но тоже не торопился. Оставалось мне догадываться, что они с его пассией не раз уже проводили ночи напролёт на пляже. Правда, я слышал, что иногда по пляжу проходит пограничный наряд и требует, чтобы отдыхающие покинули берег. Ночь… А морская граница недалеко.
       Мы выпили, и мой приятель удалился со своей пассией куда-то в сторону складированных на берегу лежаков. Потом я уже узнал, что он там соорудил целый шалаш из этих самых лежаков. Ну а в сумке, видимо, кроме бутылки и бокалов, были и какие то, хотел сказать постельные… Нет, скорее, шалашные принадлежности.
       Они ушли, и мы остались одни. Я притянул её к себе ещё ближе, чем была она до сих пор, и попытался отыскать губами её губы. Она резко повернулась и прижалась ко мне, горячо отвечая на поцелуй. Я дал волю рукам, и она нисколько не ограничила эту волю.
       Вскоре появилась покинувшая нас парочка, и подруга моего приятеля предложила купаться. Они с Людмилой пошли к берегу и, раздевшись донага, поплыли к небольшой платформе, что покачивалась на волнах в нескольких десятках метров от берега.
       Мы последовали их примеру. Когда они выбрались на платформу, я подплыл к ней. При свете звёздного неба лунным серебром отливала их великолепная нагота. Подруга моего приятеля тут же спрыгнула в воду, а Людмила осталась, словно приглашая меня к себе, и я не заставил себя долго ждать. И тут вспомнил фразу из Хуменгуэя, из рассказа «У нас в Мичигане»… Когда Джим привёл героиню на берег, она почувствовала, что «доски причала были холодными и очень жёсткими»… Ну что ж и у нас были ложем жёсткие доски, зато не холодные… И я делал то же самое, что Джим с героиней рассказа… Правда в отличие от той героини у моей партнёрши не возникало вопроса, что я с ней делаю, да и она тоже делала со мной то, что уже хорошо умела делать.
       Платформа покачивалась, и нам было не слишком удобно на ней. Мы спустились в мягкое и тёплое море, проплыли к берегу, и, почувствовав дно под ногами, продолжили своё удивительное знакомство в морских волнах, столь необыкновенно способствовавших горячему слиянию двух ещё час назад совершенно незнакомых друг другу существ.
       Потом мы вышли на берег, снова, кажется, отдали должное замечательному крымскому вину, и отправились к нагромождению лежаков, где оказалось немало укромных мест.
       Всё, что происходило между нами, казалось мне столь невероятным и даже фантастичным, что я с трудом верил в реальность происходящего. В моих объятиях была молодая, привлекательная, даже красивая женщина, быть может, при дневном свете и не в спартанской обстановке ещё более красивая… Она была вся – живой огонь! Она оказалась великим импровизатором и лишь однажды, в морской волне, воскликнула с восторженным удивлением: «О, боже мой, у тебя когда-нибудь было такое?» Я, разумеется, ответил, что нет, не было, хотя…
       Лунный свет, звёзды… И глаза в глаза, уста в уста… И всё остальное, главное в эту ночь – тоже во взаимном восторженном единении…
       А звёзды постепенно блекли и засыпали на светлеющем небе, и луна уже покидала нас, а на смену им позолотили гладь воды первые лучи солнца… Но ещё не окончательно рассеялась предрассветная дымка, цепляясь за низины и прячась в тени гор.
       – Пора… Нам пора! – сказала Людмила.
       Я не придал значения этой фразе. Пора и пора. Действительно надо уже уходить с пляжа. Скоро должны прийти уборщики, готовить его к новому дню.
       Мы стали подниматься в гору. Людмила с подругой снимали комнату в доме кого-то из сотрудниц одного из санаториев.
       – Ну что ж, проводим девушек? – спросил мой приятель.
       – Конечно, – сказал я, снова не придав значений этой фразе, а точнее, поняв её по-своему.
       А Людмила вдруг повернулась ко мне и, горячо, не стесняясь, поцеловав меня, сказала:
       – Спасибо! Спасибо за такую волшебную ночь, прощальную ночь на море!
       – То есть как? Не понимаю, – сказал я. – Почему прощальная ночь?
       – Через час заказано такси… мы решили, что выспимся в поезде – пояснила Людмила, ну и потому отправились на пляж, чтобы провести эту ночь на море… Только мне предстояло коротать эту ночь одной, если бы не ты…
       Она снова поцеловала меня, она держалась как самый близкий, родной, любящий человечек. Но вот и подъезд дома. Она сразу посерьёзнела, собралась.
       Я попросил телефон и услышал в ответ:
       – Нет, это ни к чему, даже просто невозможно… Через сутки я снова мужняя жена, мать двоих детей, а ещё через несколько недель – и строгий преподаватель… Так что не суди по минувшей волшебной ночи… Она теперь будет навсегда в моей памяти и не более того…
        Они отправились за вещами, поскольку до прихода такси оставалось уже совсем немного времени. Мне спешить было некуда – санаторский корпус ещё не открылся, и до открытия его оставалось несколько десятков минут, да и не стоило врываться в него сразу после открытия, целесообразнее было войти вместе с многочисленными любителями утренних пробежек. А то ведь, неровен час, доложат, что не ночевал… Военный санаторий есть военный санаторий – каждый отдыхающий состоит во временном подчинении у командования этого лечебного учреждения.
       Вскоре подошла машина, а через несколько минут показались Людмила с подругой. Минуты прощания… Людмила была уже не такой, как ещё несколько минут назад. Она была суровой и строгой. Подставила щёчку для поцелуя, порывисто, хотя и незаметно для всех, сжала руку и прошептала:
       – Ещё раз спасибо. И извини, если что не так, но иного нам не дано!
       Она села в машину, я подошёл проститься с её подругой, и тут, пожимая руку, почувствовал в своей руке махонький, сложенный в несколько раз листок бумаги. Она шепнула:
        – Её телефон…
        Машина сорвалась с места, мы с приятелем проводили её взглядами и отправились каждый к своему санаторию.
         Я остановился на высокой площадке, с которой открывался вид на море, а внизу, сразу за поручнями, был крутой откос. Солнце уже купало свои лучи в зеркальной морской глади. Был полный штиль, а день грозился быть жарким, солнечным, ясным. Я развернул листок бумаги и прочитал:
        – Атакуй её! Атакуй, но осторожно. У Людмилы очень строгий муж… Не подведи её! Может, и прорвёшь преграду и озаришь её жизнь. Телефон – рабочий…
       Далее сообщались отчество Людмилы и её фамилия.
       Я долго смотрел на записку и вспоминал события бурной ночи, волшебной ночи. В какой-то момент был порыв – немедленно, сегодня же написать рапорт, прервать путёвку и мчаться в Москву, а, может даже и в Тулу… Но тут вспомнил, что она педагог и появится на работе, скорее всего, лишь в конце августа. Впрочем, даже не в этом дело…
       Атакуй? Как? Каким образом? Возможны ли встречи в Туле? Вряд ли. А в Москве? Бывают же у неё, наверное, командировки, усовершенствования… Ну и что? Разве можно повторить в Москве, быть может даже и в неизмеримо более комфортных условиях то, что произошло совсем недавно, то, что ещё не забыло и отчего не остыло всё моё существо?
       А море сияло своей завораживающей силой, своей необыкновенной стихией, и оно это море, тоже наверное помнило ещё то, чем наполнено было всё моё существо, но волны бежали непрерывно, одна за другой, смывая в прошлое то, что уже не было для меня настоящим – я обратил внимание на игру слов… Не было уже настоящим? Превратилось во что-то сказочное, волшебное… А можно ли переиграть сказку, можно ли её переделать? И сам себе ответил: нет, это невозможно. А ответив, снова развернул листок. Не глядя на телефон, дабы случайно не запомнить номер, разорвал в мелкие кусочки, а потом, положив на ладонь, дождался, когда лёгкий утренний ветерок сдует мелкие клочки и понесёт их куда-то вдаль, к синеве морской, поставив тем самым точку на ворвавшейся в мою жизнь неповторимой волшебной сказке.
       Он замолчал, задумчиво глядя вдаль. Воспоминание явно взволновало его.
       Я спросил:
       – И вы больше не виделись?
       – Нет… Хотя долго не проходил ещё мой солнечный, а точнее лунный удар.   

Крым. Фрунзенское. ЦВС "Крым", август 1984 года