Тревожный сон Германа Гота

               
Прологом к рассказу послужили воспоминания моего отца о вторжении  гитлеровских  полчищ в белорусские земли. А фабула возникла при ознакомлении с документальными материалами из немецких источников, добытыми военным историком Андреем Герасимовичем.



- Соедините меня со ставкой!

Командующий 3-й танковой  группой армии «Центр», наступавшей на Москву, генерал-полковник Герман Гот, отдавая приказание, неотрывно смотрел на карту: 1 июля его передовые отряды подошли к Березине, однако что делать дальше? С ходу закрепиться на восточном берегу не удалось, хотя казалось – синица уже в руке: мотоциклисты захватили мост у Зембина и даже переправились по нему. Но из засады ударила русская артиллерия, пришлось ретироваться, а мост при артобстреле был разрушен.

Артиллерия била постоянно, не давая осуществить переправу,  и  двое суток прошли в бестолковой возни.  А третьего июля из той же, 7-й  дивизии, пришло по радио сообщение, что 84-й зенитно-артиллерийский дивизион  атакован русской пехотой уже на занятом, западном, берегу.  Потери – два тяжелых орудия, три бронетранспортера и три тягача - не столь  существенны, однако тревожно другое: его наиболее боеспособная танковая дивизия меняла  направление удара.

«Плохое предзнаменование», - подумал Гот, и перед взором всплыла картина сражения здесь же, под Борисовом, русских войск с армией Наполеона, бегством спасавшихся после победоносного шествия на Москву.

«И наше продвижение тормозится, - мелькнула мысль. Гот обдумывал сложившуюся ситуацию. – Сможем ли мы в таких условиях совершить бросок к столице Советского Союза, которого решительно требует фюрер?»

- Ставка на проводе! – доложил связист.

Гот направился к аппарату, на ходу обдумывая сложившуюся ситуацию. Седьмая была сформирована в самом начале Второй мировой войны, после оккупации Польши, но приобрела солидный опыт  в ходе французской кампании, преодолев под командованием Роммеля знаменитую «линию Мажино».  Теперь ею командовал  потомственный дворянин Ханс фон Функ, успевший  повоевать  даже в африканских пустынях. И здесь, на восточном фронте, уже проявил свои способности: дивизия, овладев Вильнюсом, вышла к Борисову...

- Двигаемся  на восток через Лепель, - доложил Гот в Ставку.

Это был своего рода крюк, с отступлением на север, но иного пути не было. Переправу под Борисовом, у Костюков, стойко обороняла 1-я Московская пролетарская дивизия.

Гот повернул  походную колонну Функа на 90 градусов и двинул ее вдоль Березины, к верховью, к истокам, выискивая легкую возможность выйти на другой берег. Дорога от Зембина на Бегомль была свободна. «Русских там нет», - доносила разведка. «Пока – нет, - сознавал командующий. - А что будет завтра?» От Минска, захваченного ещё 28 июня, пробивалась  к Березине  50-я стрелковая дивизия Красной армии, готовая смять боевые порядки немцев, чтобы вырваться из кольца.

«Надо действовать на опережение», - убеждал себя Гот.

Это был кадровый военный, начинавший службу еще в начале столетия. За свои 56 лет Гот прошел путь от фенриха (кандидата в офицеры) до командующего армейской группой, в звании пехотного командира воевал на фронтах  в первую мировую, имел солидный опыт штабиста  как в рейхсвере, так и в вермахте, был награжден Железными крестами двух степеней и пятью другими орденами, включая турецкий, австрийский и болгарский. «Пересел» на танки во время той же французской кампании, удостоившись по ее итогам  звания генерал-полковника. В наступлении на Москву Готу, как и Гудериану,  была отведена главная роль – в составе армии «Центр» разбить советские войска.

...В 3.45 ночи третьего числа 25-й танковый полк дивизии Функа подошел к Березине с севера. Это было местечко с одноименным названием – Березино. Местность у реки была ярко освещена, вдоль западного берега рассредоточенно темнели силуэты боевых машин с крестами, а в воде копошились люди: инженерный батальон восстанавливал переправу. Хозяйничали на переправе передовые части другой танковой дивизии – 20-й. 20-й командовал генерал-лейтенант Хорст Штумпф, дивизия которого не имела столь солидного опыта, как 7-я, однако сумела быстро овладеть Минском. Теперь  она нацеливалась на  второй по значению и величине город Белоруссии - Витебск. 

...К дремавшему за столом командующему снова подошёл посыльный:

- Герр генерал, новая  депеша от Функа.

Гот вскочил: что на этот раз?

«Переправа разрушена. Мост взорван...» - говорилось в сообщении. - Ждём дальнейших указаний!»

Гот провёл ладонью по холодному лбу – привал? Да, это не прогулка по солнечной Франции, от русских можно ждать  чего угодно.

Гот прильнул к карте: где же выход? Снова задержка, а дорога каждая минута. Он прекрасно осознавал: даже если мост саперы быстро восстановят, его дивизии, направленные сюда, не смогут одновременно переправиться – потребуется не один день, чтобы всем выйти на тот берег.

А что за рекой? Разведка доносила, что противника на пути к Лепелю нет, но дорога крайне неудобная – низменная, с густой растительностью по обеим сторонам, протоптанная в одну колею. А если мины? Или засада? Первый же подбитый танк перекроет дорогу всем.

«Надо искать другое решение», - думал Гот.

... Гот напряженно искал выход: где же пропустить дивизию Функа? И что там – впереди? Он не мог поверить, что путь к Лепелю свободен.

«Странно, - думал Гот. – Это ловушка?» Слева от него, под Полоцком, силы северной группировки не могли проткнуть полоцкий редут, справа Гудериан  наткнулся на отчаянное сопротивление под Борисовом, а здесь была тишина. Его словно заманивали в пространство между Березиной и Западной Двиной. «Зачем? Чтобы воткнуть, как в мешок, и завязать узелок?» - Готу становилось  не по себе. Как оградить  дивизии от такого сценария?

«Только напором!» – почти вслух вымолвил Гот и оглянулся: слышал ли кто-нибудь его рассуждения?

- За ночь мост восстановить! – коротко бросил командующий связисту. – Утром донесите об исполнении. Так и передайте в 20-ю!

А сам снова прильнул к карте. Мосты! Сейчас от их состояния зависела судьба дальнейшего наступления.

- Принесите мне старую карту Российской империи, - приказал Гот.

Перед походом на восток он изучал историю края и теперь вспомнил: существовал так называемый «путь Ольгерда» – дорога через Березину, по которой двигались с одного берега на другой торговцы еще со времен викингов.

«Где это?» - Гот скользнул глазами по карточному руслу Березины, словно сплывая вниз по течению от истока в районе Докшиц и пытаясь «зацепиться» за подходящее место. Вдруг взгляд уткнулся в чуть приметное условное обозначение. Вот она, еще одна переправа, между  Березино и Кальником. Липск! То, что и надо! У Липска был обозначен брод, сюда и вела «дорога Ольгерда» из Ушачи.

- Радируйте в дивизию: танкистам 7-й переправляться у Липска!

...В 5.30 танки начали движение, рыча на  переправе. Местность на другой стороне была труднопроходимой, однако скрывала колонну от посторонних глаз.

К Лепелю 25-й танковый полк вышел в 10.37 третьего июля, опередив на час коллег из 20-й, которые за ночь мост у Березино восстановили. Гот удовлетворенно потирал руки: крайне опасная, в одну колею, дорога сквозь лесистое и заболоченное пространство была преодолена без выстрела. Не побеспокоили колонну и налеты авиации.

Держало в напряжении другое: без поддержки пехоты танк – кусок металла, ему необходимо стрелковое сопровождение, прикрытие. Но где переправить пехоту, чтобы не помешать танкистам?

Решение пришло неожиданно.

3 июля около 12-13 часов дня к мосту восточнее Бегомля, у Кальник, внезапно подкатила разведгруппа в составе двух танков, зенитной самоходки и взвода мотоциклистов. Обескураженные подрывники оцепенели. Они  ждали  своих,  отступавших, и тянули с подрывом. Видимо, стрельба, доносившаяся из-под Бегомля – там вела тяжелый бой в окружении  50-я стрелковая дивизия – усыпила их бдительность. Лазутчики  обезвредили заряд, заложенный в западной части моста. Саперы рванули второй пакет и разворотили  часть моста, с восточной стороны, но это не помешало очень быстро восстановить по нему движение: колесные и гужевые обозы, лавируя, протискивались  по «раненому» мосту.

Мост у Кальник был на главном, минском, шоссе к Лепелю. «Сталин словно специально выстроил его к началу войны», - удовлетворенно думал Гот.

Автомагистраль была устроена в обход Борисова, через непреодолимые березинские болота, и выложена отличным булыжным камнем – как на Западе. Это был своего рода подарок пехотным  частям вермахта, сюда можно было направить 20-ю моторизованную дивизию.

- Передайте в корпус: отряд, захвативший мост восточнее Бегомля, представить к Железным крестам! – распорядился командующий.

Воспользовавшись «подарочком», Гот тут же приказал  сформировать  мобильную  группу из активных  подразделений, которой  была поставлена боевая задача – от Кальника выйти к Свяде (теперь – Слобода, авт.), что в десяти километрах южнее Лепеля, и перерезать старую минскую дорогу - через Борисов. Таким образом,  кольцо вокруг Борисова сжималось. Выполнение задачи возлагалось на отряд, в состав которой вошел батальон Кассо фон Мантейфеля - будущего полководца, сменившего в августе 43-го Ханса фон Функа на должности  командующего дивизией, а в конце войны ставшего  преемником самого Гота.

К 18.00 того же дня мотострелки  были в Свяде...

Колонны беспрепятственно двигались к Лепелю, но Германа  Гота все это время не покидало ощущение тревоги, мнилось невероятное: что русские сознательно открывают перед ним проходы, чтобы завлечь в пространство между реками, подпустить к своим боевым позициям и из засад расстрелять. У него не укладывалось в голове: почему на столь выгодном географическом пространстве нет серьезного сопротивления? Ловушка?

Но на другой стороне реки было действительно спокойно. Пилот самолёта-разведчика доносил, что  не только в городе, но и дальше, «на дороге Лепель-Камень противника нет, как нет его передвижений и вокруг Лепеля».

Дороги были свободны, в Лепеле немцев так быстро не ждали. Там шла эвакуация: по железной дороге на Оршу уходили поезда с имуществом миномётного училища, а гарнизон только готовился  к отпору. Оборону возглавлял начальник Лепельского гарнизона, он же – начальник училища, генерал-майор Терпиловский  Борис Робертович.

Гот знал историю: гарнизон Лепеля был солидным. Еще в 1925 году маршал М.Тухачевский прибыл сюда первым поездом по железной дороге, связавшей Оршу с Лепелем, которую строили военные железнодорожники. Видимо, тогда и появилась идея примкнуть к  стальной магистрали  военный городок на 116-м километре. Позже ветка через узкий перешеек между озерами Мухно и Бобрица соединила его с другим подобным «детищем» – севернее 116-го километра, в лесном массиве, который назывался Боровка. Новый городок примыкал к автомобильному  шоссе Витебск-Минск, выложенному  булыжным камнем, и место идеально подходило для учебного заведения с минометным уклоном. Туда его и перевели.

Но в апреле 41-го жизнь в городках  и  округе всколыхнулась и забурлила. Местные мужчины были призваны на сборы, а кадровые военные двинулись на запад, к границе. Казармы временно опустели.

Кто мог предполагать, что спустя  каких-то  два месяца Гот окажется здесь, словно заменяя своими подопечными советский контингент войск?

Выдвинутые к границе русские войска оказались в котле, были отрезаны от баз снабжения. Разрозненные, потерявшие общее командование, красноармейские части либо сдавались в плен либо, скрываясь в лесах, пытались пробиться на восток, к своим. Березина становилась их спасительной чертой, за которой, теплилась надежда, враг будет остановлен. Уверенность придавал оборонительный рубеж -«линия Сталина» - комплекс бетонных укреплений по старой границе с Польшей и частично по Березине.

Лепель чисто географически занимал выгодное положение. С запада и юга он был прикрыт не только широкой поймой Березины, но и сопутствующими ей непролазными болотами, которые тянулись вдоль русла реки на многие километры – как в длину, так и в ширину. А с севера город защищало большое озеро. В Лепеле можно было продержаться долго.

А какими силами располагал Терпиловский?

Помимо курсантов, он должен был использовать отходящие красноармейские подразделения, а также несколько незначительных противотанковых и саперных групп. Приказ, отданный 28 июня начальником штаба Западного фронта Климовских, ему предписывал:

«...Создать укрепления на путях вероятного движения танков противника, организовать противотанковые препятствия, и в первую очередь в дефиле и на подступах к переправам».

Странно, что приказ, а точнее – боевое распоряжение, как свидетельствуют архивные документы, был адресован «начальнику инженерного училища», каким Терпиловский не являлся. Что это – простая халатность, незнание своих подчинённых? Вряд ли. Скорее всего, миномётное училище было настолько секретным учебным заведением, что для отвода любопытствующих глаз в секретной переписке именовалось «инженерным».

Историк Андрей Герасимович, досконально изучивший расположение противоборствующих сторон на театре военных действии в начальный период войны, привел такие данные.  С большой натяжкой можно было отнести к профессиональным военным курсантов Лепельского минометного училища. Их выпуск планировался только через полтора года, а проучились они всего  шесть месяцев. Иными словами, прошли лишь курс молодого бойца. Курсанты Вильнюсского пехотного училища, отошедшего под прикрытие Березины, были не намного опытнее. Два саперных батальона – 58-й и 169-й отдельный – выполняли специфические задачи. О медсанбате вообще говорить нечего, исходя из его предназначения. Слабую поддержку могли оказать остатки кавалерийского полка да стрелковый батальон, оставшийся на месте дислокации после выдвижения на запад 37-й стрелковой дивизии. И только 103–й отдельный противотанковый дивизион мог дать серьезный отпор врагу. Правда, были еще некоторые другие  артиллерийские подразделения, но их роль в Лепельской операции пока невыяснена. Всего, по подсчетам Герасимовича, в распоряжении Терпиловского находилось 4000-4500 человек. Наличие, как видим, приличное, да только вооружены они были слабо. Ну, что могли сделать со стальной армадой вермахта 18 пушек-сорокапяток?

И все же, даже с таким вооружением, можно было притормозить шествие бронетанковых махин. Как показали бои в дальнейшем, не такими уж устрашающими были машины Гота. Вот как описывал июльский бой 41-го в своих воспоминаниях  немецкий танкист Отто Кариус:

«Это произошло возле полностью сожженной деревни Улла. Наши инженерные части  построили понтонный  мост  рядом  со  взорванным мостом  через Двину.

Именно  там мы вклинились в позиции  вдоль Двины. Они вывели из строя нашу машину,  как  раз  у  края  леса на другой стороне реки... Мы проклинали хрупкую и  негибкую чешскую сталь, которая не  стала препятствием для русской противотанковой 45-мм  пушки...»

Сегодня известно, что более половины всех танков в дивизиях  Германа Гота имели знак (t), что означало: сделано в Чехии.

Конечно, Гот знал свои слабые стороны, а потому ставку делал на внезапность, скорость и маневренность легких групп.

- Не останавливаться, двигаться вперед! – требовал  он от подчиненных.

...Пройдя Березину, бронемашины с ходу ринулись к новому препятствию – теперь уже у Лепеля, отрезанного с запада коварной Эссой. Они были уже на мосту, когда прогремел взрыв,  сваи подкосились и рухнули в воду. Два танка скрыла вода.

«Эта Березина - словно разграничительная огненная линия, за которой совсем другая обстановка. Что нас ждёт впереди?» - забеспокоился Гот. Усталость последней ночи – его подразделения за сутки прошли 218 километров – давала о себе знать, и командующий приказал отослать в боевые порядки депешу: привал...

Танкисты расположились на короткий отдых, предусмотрительно отойдя на безопасное расстояние. «Береженого Бог бережет», - вертелась в уме  русская поговорка.

Где-то поблизости находился аэродром русских, а за рекой располагались базы, и что там происходило, было не совсем понятно.

Аэродром обнаружили к вечеру,  у себя под боком. На картах вермахта он был обозначен как Травники, а по факту это было Дражно. В отчете за сутки появилась короткая запись: «аэродром занят, захвачено 30 частично поврежденных самолетов, три склада с горючим и смазочными материалами, а также большое количество техники и военного имущества».

Пока механики приводили в порядок боевые машины, стрелки настраивались на преодоление водной преграды. Еще 2 июля командующий отдал приказ «на перегрузку надувных лодок из частей в обоз». Как в воду глядел: они пригодились. Используя плавсредства, передовой отряд 20-й танковой дивизии форсировал Эссу и в 14.40 «при слабом сопротивлении противника» вошел в западную часть города. А в 16.40 тот же передовой отряд доложил, что «Лепель... зачищен», и проложен путь к Боровке: мост на северо-восточной окраине отбит.

Теперь колонны делились. Река Улла, словно волнорез, рассекала танковую армаду вермахта на две половины: часть из них седлала витебскую дорогу - через Боровку, а  другая часть поворачивала к Свяде, чтобы присоединиться к тем, кто прибыл по минскому шоссе из Кальника.

Теперь его дивизии выходили на оперативный простор к Витебску, до которого оставалось немногим более 100 километров.

Почему же оборона Лепеля не состоялась, почему столь быстро город был сдан врагу?

Кстати, на оперативных советских картах того времени над местоположением  Лепеля «повис» парашют – свидетельство недвусмысленного намека на то, что Лепель рассматривался в числе серьезных военных операций. Андрей Герасимович так прокомментировал условный знак:   

«...Немецкий десант действительно был: с четырех самолетов, численностью 200-250 человек».

Внезапность и массированность были исключительными. Грозная стальная лавина будила воображение и шокировала вооруженных винтовками бойцов Красной армии  - всех, кто мог  лицезреть ее движение. Достаточно сказать, что в одной только 7-й дивизии (25-й танковый полк) на 30.06. насчитывалось 309 танков, а списочный состав на 04.07. включал 19479 человек. Колонны шли непрерывным потоком, растянувшись на десятки километров. В то время, когда головные их части находились у Лепеля, арьергарды еще только выдвигались из-под Смолевичей и Докшиц.

Картина устрашала тех, кто не видел ничего подобного, но ведь зона Лепельской обороны была под наблюдением не менее впечатляющей силы. В районе Сенно и Бешенкович накапливались русские танки. Почему они не пришли на помощь?

Ответ - в записках начальника разведывательного отделения советской 14-й танковой дивизии капитана Шапиро. Дивизия, в которой он служил, была элитным подразделением и выдвинулась из-под Москвы. В составе других советских войск она концентрировалась в дефиле между Витебском и Оршей. Готовясь к отпору,  части получали боеприпасы с лепельских складов, последняя машина была отослана 2 июля. Разве сложно было перебросить  часть сил на укрепление группы Терпиловского?

- Почему же не сделали этого? – спрашиваю Андрея Герасимовича.

- Потому что никто не ожидал, что на Лепель будут брошены три немецких дивизии. Наш седьмой механизированный корпус, которому подчинялась 14-я элитная дивизия, ориентировался на удар по левому флангу немцев в случае их выхода к Орше. То есть, Гот быстро разобрался в сложившейся обстановке и перенацелил части с борисовсекого направления на лепельское.

Шапиро вел разведку в полосе обороны вплоть до Березины. Ничто, по его донесениям, не предвещало быстрого продвижения немецких войск. Но 4 июля в его дневнике появилась неожиданная запись: танки прорвались слева. Что значит «слева», теперь известно. Это был неожиданный выход танковой дивизии Функа через труднопроходимую местность в пойме Березины и сосредоточение на юге, в Свяде. Если проходы от Докшиц и Бегомля просчитывались и контролировались с воздуха – пограничники предусмотрительно уничтожили мост под Березино и частично вывели из строя переправу у Кальника, то выход колонн из-под Липска стал большим сюрпризом для советского командования. 

Журнал  боевых действий 7-й немецкой дивизии приоткрыл предысторию внезапности: «2.7 – в 17.00, после уведомления, 18 танковая дивизия начинает наступление в восточном направлении...».

Суть была в следующем. 18-я, отвлекая внимание, активизировала свои действия  под Борисовом, а в это время танки Функа под покровом ночи совершили марш-бросок из-под Борисова к Липску, переправившись и внезапно захватив Лепель.

То, что успели сделать саперы – подорвать некоторые транспортные переходы, - конечно же, мешало быстрому продвижению врага, создавало определенные  трудности для маневренных частей вермахта. «Столпотворение... у Лепеля» - так помечено 4 июля в немецком донесении: переправа «постоянно выходит из строя, а ремонт автодорожного моста, возможно, затянется до 24.00». Задержка не сулила ничего хорошего. Артиллерийский залп или массированный налет бомбардировщиков могли похоронить планы наступавших.

И попытки были. 5 июля, отмечено в боевых донесениях, «между 7.30 и 8.30 сильная бомбардировка противником Лепеля с большой высоты». Конечно, с большой высоты мало чего добьешься, так и было: дальше следует фраза, что бомбардировка не нанесла «большого ущерба». Но могло быть и по-другому.

«Лично возглавить порядок на переправе!» - приказал  Гот командиру корпуса.

Командовал 39-м моторизованным корпусом генерал Рудольф Шмидт. Тот самый Шмидт, что позже сменил Гудериана на посту командующего 2-й танковой группой, а в 43-м был отстранен от должности за скептические высказывания о национал-социализме.

...Первым пропустили к Лепелю 25-й танковый полк, который, поднявшись в город, ушел не на восток, а повернул  на юг, чтобы ударить в спину заслону, выставленному Терпиловским из курсантов по реке Свядице. Захватив там мост в целости и сохранности, полк соединился с другой частью своей дивизии.

Утром 4 июля в Свяде (странно, что опрошенные мною некоторые жители этой  местности не припоминают большой концентрации немецкой техники, - авт.) был создан новый авангардный отряд исключительно из «бронебойных» сил: артиллерийско-противотанковых. Возглавил его командир 78-го артиллерийского полка, в распоряжение которого поступили также пехотный и танковый батальоны. Отряду была поставлена новая задача: через Боровно атаковать 116-й километр – армейскую базу восточнее Лепеля и продвигаться к Чашникам, а затем – к  Бочейково, замыкая кольцо вокруг Боровки с востока. Там уже действовала разведгруппа, вступившая в бой с русской кавалерией.

Основные силы планировалось двинуть следом, но чуть позже. Задержка произошла из-за подвоза горючего. Для снабжения была предусмотрена дорога Борисов-Лепель, однако воспользоваться ею не было никакой возможности. Несмотря на то, что из Борисова русские были выбиты уже второго июля, дорога ими контролировалась. Поэтому весь день 4 июля ушел на зачистку пути от Свяды – был выделен полк пехоты, усиленный танковой ротой.

Частично дефицит горючего покрывался из трофейного бензина, захваченного на лепельских складах. Там, помимо другого военного снаряжения, немцам досталось 50 тысяч литров топлива.


...Гот проснулся в липком поту. Страшный сон разбудил его нервы. Приснилось, будто переправа через Березину вспыхнула и горит, а он мечется на восточном, русском, берегу один, не имея возможности отступить, убежать. Кругом пылают машины и танки его дивизий.

Это был сон, но вдруг он отчетливо услышал глухие разрывы снарядов. Звук, тонувший в шорохе летнего дождя, доносился со стороны деревни Стаи.

«Снова эти чертовы Стаи, - думал беспокойно Гот. - Сколько их здесь?»

Как и под Лепелем, колонна вынуждена была притормозить. Это были Стаи, в шести километрах юго-западнее Уллы.
 
Влетел запыхавшийся ординарец:

- Голова передового отряда под плотным вражеским артиллерийским огнем!

Гот растерянно глянул на часы. Было 10.40 пятого июля.

«Откуда взялись русские?» Он отошел ко сну, когда его передовые части были уже в 30-ти километрах дальше Лепеля, под Бешенковичами. В уме промелькнула хронология последних напряженных суток, составленная по донесениям авангардных отрядов:

21.25 третьего числа – отбита атака с северо-восточного направления;

3.20 ночи четвертого июля – многочисленные взрывы со стороны Полоцка;

5.00 – незначительное сопротивление по дороге на Камень, дефиле у Старого Лядно заминировано;

8.45 утра – атакующий 112-й полк выходит к опушке леса северо-восточнее Лепеля;

12.15 – мощное сопротивление около Бочейково;

14.45 – русские отступают на восток и север...

Из походных колонн приходили победоносные реляции, однако Германа Гота не покидало ощущение тревоги. Чем ближе к России, тем ожесточеннее сопротивление. Все меньше надежд на то, что движение к Москве будет лёгкой прогулкой. К тому же, в  Ставке не прислушалась к его мнению – атаковать противника в междуречье, по прямой на Смоленск, сокращая время и километры до Москвы. Позже, в своих мемуарах, он напишет:

«Сейчас следует сказать, что было бы целесообразнее сосредоточить усилия танковых частей на одном участке. "Перешеек" между Оршей и Витебском, где в июле 1812 года русские дали сражение французскому императору, имел все же ширину 70 километров, так что пространства для действий трех танковых дивизий было вполне достаточно. Если бы трем танковым дивизиям была поставлена задача  наступать через этот "перешеек", а моторизованным дивизиям — прикрыть их на Западной Двине, на участке Улла — Витебск, то успех был бы несравненно большим, чем это получилось, когда силы, распыленные на 130-километровом фронте, наносили удар в двух местах...»

Теперь становилось ясно, почему Лепель не обороняли упорно. Свежие русские части, концентрировавшиеся между Витебском и Оршей, готовились во всеоружии встретить танковые клинья Гота, дать сражение в лобовом бою.

Фюрер поломал весь расклад. Чтобы не идти лоб в лоб на затаившегося в междуречье противника, он приказал повернуть часть сил снова на 90 градусов - на север, в обход Бешенкович.

...В 14.00 пятого июля Улла была занята, а войска 20-й дивизии расположились по обе стороны вдоль южного берега.

Штумпф рвался  в бой, предлагая внезапной переправой под покровом тумана ошеломить противника.

Гот напряженно думал. Затея очень рискованная. Полоцкий редут слева не сломлен. Там упорно не сдавались подчиненные комбрига Зыгина. «Мои главные силы все еще на подходе. Мало того, что  дороги стали непроходимыми из-за сильных дождей, так еще не устранены пробки на переправах . А самое главное – что же предпримет советское командование  силами двух механизированных корпусов, которые сосредоточились в междуречье? Сумеет ли 7-я  танковая удержать их прорыв, если они двинутся навстречу?»

 - Будем наступать. Опередить противника! – принял окончательное решение Гот,  предусмотрительно приказав 7-й удерживать оборону за Бешенковичами по реке Черногостница, на узком перешейке между Западной Двиной и каскадом озер:

-  Если русские прорвутся, они ударят в наши спины...

Теперь успех зависел от мобильности подразделений Штумпфа, от скорости кинжальных ударов вопреки здравому смыслу.

Гот выехал в Уллу, чтобы лично возглавить удар через Двину там, где русские не ожидали. На помощь вызвал из Берлина способного инженера полковника Мака.

Наученный «березинско-эсенским» опытом, командующий стремился не допустить новых заторов. Местом переправы была выбрана плоская излучина между Уллой и Комачино. Там возможен был подвоз десантных катеров и их использование. На отвлечение внимания была рассчитана имитация переправы в другом месте.

Шестое июля стало для командующего 3-й танковой группой вермахта настоящим испытанием. В этот день два советских механизированных корпуса, оснащенные более чем тысячью танков, ринулись из-за озер между Западной Двиной и Днепром вперед, чтобы отбить Лепель и возвратить утраченные позиции. Атака русских называлась «Лепельский контрудар». Развернулось настоящее побоище: кто кого?

Ценой неимоверных усилий, и прежде всего благодаря отчаянному сопротивлению дивизии Функа, немцам удалось сдержать натиск, а в это время подтянутая и свежая, третья по счету на этом направлении, 20-я моторизованная дивизия форсировала Западную Двину у Бешенкович, и пошла по северному берегу к Витебску. Защитники Уллы дрогнули, уступив переправу танкистам Штумпфа. В Витебск входили две «двадцатки» – основные силы 20-й моторизованной и 20-й танковой дивизий. Русские, опасаясь нового окружения, вынуждены были свернуть контрнаступление и уходить на Смоленск.

Фюрер высоко оценил заслуги Германа Гота. В июле 1941 года он был награждён Дубовыми Листьями (№ 25) к Рыцарскому кресту. Но Герман Гот не испытывал радостного настроения. Перед глазами стоял подбитый танк и лицо  молодого танкиста Отто Кариуса, который возбужденно рассказывал командующему, как все произошло под Уллой:

«Это  произошло в мгновение ока. Удар по нашему танку, металлический скрежет, пронзительный крик товарища  -  и все!  Большой  кусок брони вклинился рядом с местом радиста...»

Рядом валялось растерзанное артиллерийское орудие. Расчет русских сражался до последнего... А до Москвы было еще около 700 кровавых километров.

«Выдержат ли мои нервы весь этот кошмар?» - по лицу командующего скользнула тень безрадостной перспективы.


Фото из коллекции Андрея Герасимовича.
21.02/13