Вперед

Мрачное серое утро. Точнее ночь, переходящая в утро. Моросит. Одинокий мотоциклист едет по улицам вымершего города. Он видит на обочине идущую под дождем фигурку, останавливается и жестом приглашает сесть к нему за спину. Она садится. Он протягивает ей запасной шлем, и они едут. Они выезжают из города, дождь прекращается, выглядывает солнце, движение на дороге становится оживленным, они все едут и едут куда-то, не останавливаясь. Они едут весь день и, наконец, в каком-то захудалом городишке останавливаются в какой-то захудалой гостинице. Он снимает номер, она идет за ним. Он достает из сумки жареную курицу и большую бутылку пепси-колы. Садится за стол пьет и протягивает бутылку ей. Потом ломает курицу пополам и дает половину ей. Они молча едят. Он разглядывает ее. Похоже, что он удивлен. И разочарован.

- Че, автостопом путешествуешь?
- Нет.
- А че со мной поехала?
- Ты сам позвал.
-  Да, дурак, и где мои глаза были. А как теперь обратно добираться будешь?
- Посмотрим.
- Ну-ну, посмотри.

Он достает презерватив, искоса поглядывая на нее.

- Ну что, будешь ломаться? Или не будешь? Если мужик хочет, должна дать. Иди сюда!

Она сидит и смотрит на него. Он сам подходит. Они очень спокойно и просто занимаются сексом. Некоторое время лежат в постели, потом он садится, закуривает. У него несколько озадаченный вид.

- Ты часто спишь с первым встречным?
- Нет. Не часто.
- Но бывает?
- Давно уже не было.
- А че ты такая … спокойная? Я себя чувствую как… муж. И как будто живу с тобой уже лет двадцать. Ты че такая спокойная?
- Не знаю. Наверно, я перестала придавать значение сексу. Раньше с сексом было связано много эмоций. Любовь. Привязанность. Вообще,  … ощущение себя в мире. Сейчас этого нет. Секс может быть, а может и не быть. Но он ничего не значит.
- Я понял. Хм! Просто я думал, что бабы так не думают.  Ну ладно… А вообще, мне пофигу… Давай спать.

На следующее утро он открывает глаза и видит, что она сидит на полу в позе «лотоса» и гнется в разные стороны.

-Ты че это, зарядку делаешь? (Ржет)
- Да. Спина болит. Давно уже. Приходится. А после вчерашнего дня вообще едва двигаюсь.
- И что, помогает?
- Только этим и спасаюсь.
- Ясно.  (Наблюдает за ней) Старушка-йог. Ты в моем списке так и пойдешь под этим ником – старушка-йог. То-то я тебя по фигуре за девочку принял сначала. А че это ты, старушка, к незнакомому мужику на  байк села и едешь, не знаешь куда? Не девочка ведь. А вдруг завезу куда-нибудь и брошу? Что делать-то будешь?
- Ну бросишь и бросишь. Тебе-то какое дело, что я делать буду.
- Точно. Мне до звезды. А если я тебе жрать не дам? А бабки отберу? У тебя есть бабки-то? Чего, поедешь назад автостопом? Будешь сексом отрабатывать?
- Все возможно.
- А че тебе останется. Все вы одинаковые. Только учти, что на дороге добра помоложе полно. Че молчишь?
- Слушаю.
-Ты слушай, а я жрать буду.

Он достает из сумки жареную курицу и съедает ее целиком.

- Ну, чао! К 12 номер освобождать надо. Вали, куда хочешь.

Он уходит. Она встает с пола, выпивает все воду из графина на столе. Одевается, собирает вещи, берет рюкзак, запирает номер. Выходит на улицу. Видит, что он уже на мотоцикле. Он протягивает ей шлем.

- Садись.

Она садится. Они снова едут по шоссе очень долго. Мелькают пейзажи вдоль дороги, навстречу проносятся машины. Наконец, приезжают в какой-то поселок, останавливаются перед домом.

- Все. Приехали. Слазь давай.

Она сползает с мотоцикла и хромая ковыляет на обочину. Начинает растягивать спину наклонами. Глаза у нее ввалились, под глазами черные круги. Губы обкусаны, руки и ноги дрожат.  Он тоже слезает очень тяжело, с усилием ступая, заходит в дом. Она ложится на спину на траву. Дверь в доме открывается и он кричит:

- Давай заходи! Чего разлеглась!

В доме она здоровается с хозяином. Он дает хозяину деньги и говорит:

- Пожрать дай чего-нибудь и баньку, да?
-Ну, уж, как всегда. Пить-то будешь?
- Нет. Завтра уезжаем.

Вечером после бани он лежит на полу на пене. Она спит на кровати.

- Иди сюда, после дрыхнуть будешь. Эй, ты!
 
Она в полусне слезает с кровати и идет к нему.

- Тащи уже простыню и одеяло.

Она тупо сгребает постель в охапку и идет к нему.

- Стели давай!

Как только простыня постелена, он кидается на нее. Очень короткий секс. Потом лежат рядом, укрывшись одеялом.

- А ты выдохлась, чувствуется. Че молчишь? Эй! Не смей спать! Ты дура, да? А! Я забыл -  ты же йог! И как у тебя сил хватило не жравши ехать весь день? Как не свалилась-то? А могла бы свалиться. С непривычки и пожравши тяжело, а уж на пустое брюхо! Свалилась бы и все – кирдык! Да не дрыхни ты! Ты че, не понимаешь, что могла свалиться и сдохнуть? Не понимаешь?
- Не самый плохой вариант смерти.
- Ты че, специально что ли? Ты помереть хочешь?
- Не хочу. Но если не усижу на байке, то туда мне и дорога.
- Дура. Йог! Буддистка хренова. А если инвалидкой станешь, не помрешь?
- Вот это хреново. Но я постараюсь так торкнуться, чтобы сразу сдохнуть.
- Дура. Я тебя не заставлял. Слышишь, нет?
- Я спать хочу.
- А! Выдохлась! И йога не помогла.  А зачем ты вообще со мной потащилась?
- Хочу ехать.
- Куда?
- Просто ехать.

Он, кряхтя, встает, заворачивается в одеяло и начинает ходить по комнате. Курит.

- Ехать. Ехать. Когда я был молодой, с нами ездило много баб. Моя первая была тоже из байкерш. Но им нравилась крутость. Тусовка. Драйв. Риск. Нравились крутые парни. Я тоже был крут (Я и сейчас крут, если ты не заметила). Девки вешались гроздьями. Все кидали понты, и девки и парни. Крутость, эпатаж, протест, вся эта мура. Ну, мы были щенки, просто показывали зубы, просто молодые волки, сбившиеся в стаю. Но мы были волки! А не травоядные. И все-таки, это были понты. Потом перебесились. Кто-то побился. Кто-то забурел. Кто-то сел. Женились. Пошли в рэкет, в бизнес. Байки сменили на тачки. И у меня все было – и рэкет и бизнес и тачки менял, и семья, точнее семьи. А байк превратился в дерьмо под названием  «хобби». Сначала щенячьи понты, потом… дерьмо, жвачка…
Моя первая тоже любила гонять. Еще как! Пока не залетела. Залетела – все. Сидела дома и злилась. Потом вторая залетела. Потом они подрались. И первая ушла, а вторая осталась. И, твою мать!!! Во что она превратилась! Такая была девчонка! Ирокез, волосы зеленые, железо, боевая раскраска, кожа, юбка-мини трусы не прикрывает. Злая, агрессивная, горластая! Говорила только матом. Принципиально. Во как! А в декрете превратилась в жирную, вечно недовольную, стонущую, душную бабу. И денег было завались. Я на нее смотрел как на животное-урода. Как будто маленькая хищная птица превратилась в корову. И пацан вечно в соплях. И рос такой же нытик. В общем, я дома почти не появлялся. Веселое было время! Трахал все, что движется. Прессовал лохов. Потом в гору пошел, купил квартиру, а с коровой развелся. Дал ей кучу бабла, что б не воняла. Договорились мирно. Даже общались потом. Хотя она из меня всю жизнь бабки качала. Но я не в обиде. А первая мне не дала с пацаном общаться. Он меня ненавидит.  Потом еще одна залетела. Но та – совсем другая была. Вся такая приличная. А меня на новенькое потянуло. Оторвы припонтованные приелись. Любопытно было. Поначалу. Наблюдал за ней. А потом скучно стало. Те же понты, что и у всех баб, только унылые. Но жили спокойно. Она мне не очень мешала. Но дочь воспитывать не дала. На байк посадил, так она визжала как зарезанная. Единственный раз в жизни столько страсти выплеснула, наверно. А потом, в один прекрасный день, я взял и прикрыл свой бизнес. Продал все. Сел на байк и поехал. Наверно сейчас мне уже и некуда вернуться. А ты говоришь «ехать»…
Она спит. Он слегка пошевелил ее ногой, выругался, лег рядом и заснул.

На следующее утро они встают и снова едут по шоссе. Мелькает череда маленьких городков и поселков, гостиниц и комнаток.
Прошло бог знает сколько дней.
Один из вечеров на берегу маленькой речки. Закат. Тихо. Он лежит в траве на спине. Она сидит рядом.

- У меня вообще-то тоже спина болит.  Раньше когда сильно прихватывало, пил. Пьешь, бывало, суток трое, потом очухаешься – здоров. Можно дальше ехать. Но это давно. Потом таблетки стал глотать. Сначала по паре штук, потом горстями. Траванулся даже однажды. Потом, когда не ездил, так и проблем не было. А вот сейчас опять… Может, мне тоже йогой заняться?

- Да не йога это. Так, растяжки.

- Ври больше, я же видел. Давай, сделай из меня йога.

- Ладно, давай, садись, начинаем.

- Чего, прямо сейчас что ли? Не, потом. Утречком как-нибудь…

- Вечером лучше начинать. Утром ты вообще деревянный встаешь.

- На сейчас у меня есть идея получше.

Он тянет ее к себе, валит на траву рядом с собой и начинает ласкать. В этот раз он очень нежен и не тороплив. Некоторое время отдохнув, он начинает возиться снова, но ничего не получается.

- Ладно, попозже. Черт, спина болит. А то бы ты у меня задымилась бы. Я раньше чуть не насмерть бабу мог затрахать. От меня многие прямо из постели убегали. Точнее уползали, спасались. А я тут же новую находил. У меня за ночь иногда по три бабы было, и каждая вусмерть утраханная. А ты тоже, лежишь, блин, как морская звезда. От бабы тоже ведь многое зависит.

- А ты большего не заслуживаешь.

- Чего?! Чего ты сказала? Ты хоть поняла, что сказала-то? Я сейчас тебя здесь брошу, бабки отожму, еще и в рыло дам.

- Женщина всегда платит сексом за то, что уже получила. Никакого «авансом» не бывает. Если ты мне дашь в рыло, мне просто больше не надо будет платить.  Даже после самого хорошего секса, после самого крутого кайфа, мужик может повести себя как скот. Потому что с ним уже расплатились. За новый секс ты либо меня повезешь, либо будешь кормить, либо дашь денег. А большего, чем просто раздвинутые ноги, ты не заслуживаешь. Потому, что постоянно ведешь себя как скот.

- Да я тебя просто трахну и все.

- Ты не насильник.
 
Долгая пауза.

- Слушай, а сколько тебе лет?

- Шестьдесят.

- ??? Чего?!!! Не ври!

- Не вру.

- Твою мать! Твою мать!   Я сплю со старухой…

Вдруг он начинает ржать. Все никак не может остановиться.

- Слушай, а ты ведь могла быть моей одноклассницей. Я тебя сейчас представил в белом фартучке, старушка.

  Он ржет до икоты.

- Представь, сидели бы с тобой за одной партой. Я бы тебя в первом классе учебниками по башке лупил. И списывал бы. Ты ведь отличницей была, да? А потом бы, классе в пятом щупать бы стал и юбку задирать. Ты бы визжала и училке жаловалась. Меня бы из класса выгоняли и родаков в школу вызвали. Меня все время за что-нибудь выгоняли. Из-за девок тоже. И отец меня пару раз отлупил. А потом я просто убегать стал из дома. Если в школе чего-нибудь накосячил. Так они решили меня не трогать, что б только из дому не убегал.  А классе в десятом я уже тебя грамотно бы обжимал. И ты не визжала бы уже, тебе бы нравилось. Сама бы глазками стреляла и вешалась бы. И не возражай. На меня все телки тогда вешались. Любую мог взять.

Она молчит и смотрит куда-то за горизонт.

- Почему ты все время молчишь? Я устал говорить. Я, наконец, хочу слушать! Я вижу, что ты что-то знаешь! Ведь знаешь, да? А почему ты ничего не говоришь? Ты ведь баба, должна трещать.

-  Я слушаю.

- Ведьма!


И снова бесконечная дорога, мелькание пейзажей и поселков, редкие машины навстречу, и каждый раз слезая с мотоцикла, он все дольше рычит от боли, все тяжелее добирается до постели, и вот однажды утром он просто не может встать. Она помогает ему весь день, ухаживает, но на следующее утро он тоже не встает.
Он рычит от боли, нелепо переваливаясь с боку на бок, как жук.

- Черррт! Ну лечи меня давай! Ты ведь можешь, я знаю! Себя-то ведь ты лечишь. Давай, говори мне что делать.  Ну что замолчала-то опять? Видишь, я подыхаю? Чего делать-то будешь?

- Я уйду сейчас.

 - Куда?

- Я уйду совсем. Брошу тебя.

 - Почему? Почему?! Останься! Помоги мне. Ты ведь не можешь быть такой сволочью, бросить меня сейчас, когда я даже не могу встать. Чччерррт!  Больно!!!

  И он опять после рывка в бессилии падает на спину.

- Все мужчины, с которыми меня сводила жизнь, были очень сильны. Так случалось. Я встречала сильного, яростного, необузданного… Сначала есть ощущение сильного плеча. Мужчина берется решать мои проблемы. Впрягается. Любит. Или сначала любит, потом впрягается. Я не стараюсь его использовать. Я тоже люблю. Всего лишь люблю. А потом… они слабеют. Со мной. Становятся как дети. Они меняются и становятся слабее меня. Они настолько слабеют, что им становится просто нечем жить. Так происходит. Ты еще не так плох. Ты еще не перешел эту грань… Я уйду от тебя сейчас. Пока еще не поздно. Пока ты не стал моим мужчиной. Оставшись один, ты будешь подыхать, от боли, от слабости, от моего предательства, и у тебя будет выбор – сдохнуть или встать. Ты должен остаться один. Только одиночество дает силу. У тебя не будет выбора. Ты встанешь и должен будешь ехать дальше.
- Но мне надо, чтобы ты сидела сзади, вцепившись в меня когтями. У меня так меньше болит спина!
- Нет. Никто не придет, не даст руку, не принесет воды, таблеток, не пожалеет. И ты подохнешь. Почти. И тогда ты через хруст позвонков, через прокушенные губы, хрип, лопнувшие сосуды, поднимешься. В глазах будет черно, не чуя ног, несомый волной боли, ты найдешь свой мотоцикл, вопьешься в руль дрожащими руками, перетащишь ногу через седло и тяжело обвиснешь, но нога по привычке попадет на педаль…    И ты дашь газ, и тебе придется держать равновесие, и дрожь мотора и неровности дороги будут дробить твой позвоночник, но врубится мощный инстинкт выживания, и руки станут железными, и зверь под тобой почует хозяина. Взгляд твой снова станет острым, потому что в избытке будет жрать дорожную разметку и мелькающие по сторонам деревья. Ты снова станешь сильным. Так и было, пока ты не встретил меня, так?

- Да! Только говори, говори, мне нужны твои слова, нужен твой голос, чтобы…

- Нет. Прощай.

Она быстро, не оглядываясь уходит. Он рванулся за ней, но боль свалила его навзничь. Он хрипит:

- Ведьма! Ведьма! Будь ты проклята! Я все равно тебя достану! – Он тянется встать, тянется вслед ей, но боль снова откидывает его назад. Как полураздавленное насекомое он слабо шевелится и затихает.
Через некоторое время он открывает глаза. Прислушивается. Он один. Он, лежа на спине, кричит:

- Подожди! Подожди меня! Я сейчас встану! Я уже встаю! Я достану тебя, ведьма! Не уйдешь! Я достану тебя и за космы поволоку за собой! Не уйдешь! Ведьма! Ведьма! Я тебя достану!

Его крик заполняет все пространство и несется вдаль.