***

                ЯБЛОЧНЫЙ  ГОД
                рассказ

От дачного  посёлка  к реке шла  заросшая тропинка, на берегу сливаясь с  широкой, хорошо утоптанной  песчаной дорожкой. С одной стороны к ней близко подступал  обычный  для  Подмосковья лес – то ли хвойный, то ли лиственный, то ли  смешанный, но сильно запущенный, с буреломами, какими-то ямами и спутанными кустами.  Под деревьями виднелась пышная неувядающая крапива, в зарослях малинника ещё краснели кое-где поздние ягоды. Другой своей стороной  дорога почти сразу переходила в косогор, да такой высокий, с таким чистым песчаным  спуском, лишь кое-где поросшим  новенькими кустиками, что  сто раз подумаешь, стоит ли  и мечтать о подступах тут  к реке.

                1

Тоня стояла на самой крутизне, глядела на неширокую, но  быструю речку и размышляла: а может, сесть и скатиться  на пятой точке? или кувырком  помять бока, пока не окунёшься в клязьминские  воды?  Да нет, пожалуй, «чревато», как говорят у них на работе, можно  и  убиться.  Да и особой нужды в спуске не было: где-то в этих местах, говорят, есть святой источник, только он на другом берегу, а как туда попасть? Моста нет, появился какой-то дядя Тарас-лодочник, но этот «частный предприниматель» то перевозит, то нет, да и живёт на другом берегу, попробуй, докричись до него. В общем,  Антонина стояла так просто,  не рвалась  вниз, любовалась видами на заречные просторы.
Было тихо, безлюдно, строительный бум (коттеджи, кирпичные за;мки) сюда пока не докатился – да и что тут делать денежным  тузам?  Им  глянутся  более оживлённые и живописные местечки… Да и дорог тут хороших нет.
Левее от того места, где стояла Тоня,  похоже, начиналась какая-то стройка: через реку шагнули увесистые буи, на  Тонином берегу виднелось скопление строительной арматуры, досок, бухты проволоки, кран.   У самой воды устроились несколько человек в оранжевых касках и синих спецовках. Они разложили на каком-то ящике  бумаги, видимо чертежи,  и что-то оживлённо обсуждали, нагнувшись к документам и почти соприкасаясь головами. Тоне не очень-то было интересно их разглядывать, ну, сидят и сидят, хорошо, что работают, дай Бог, мост построят и ещё что-нибудь. 
Пора было уходить, и хотя  темнело пока поздно, но  домашние будут беспокоиться, вон они в три голоса вообще её не хотели отпускать… Сиди тут с ними на участке, собирай яблоки! Да их никогда не выберешь – год удался урожайным на славу. А на их старых сотках, где все  деревья  никто не помнит, когда посажены, –  ветви от плодов ломаются, по утру идёшь – наступаешь на  падалицу, вполне ещё хорошие яблочки. Вот родные Тони (она их называла «мои дамы»)  и торопятся убрать урожай, не отпускают Тоню никуда, она ведь в доме главный  сборщик и, в отсутствие «грубой физической силы», то есть мужской, вообще главный работник.
Тоня уже хотела повернуть к дачному посёлку, ещё раз оглядела заречье, строителей. Свои обсуждения они закончили, сели посвободнее, в группе стал виден  парень в белой рубашке, которого раньше заслоняли товарищи. Он тоже был в каске, но отличался не только одеждой.  С кручи его хорошо  разглядеть не удавалось, но улыбка, жесты так и бросались в глаза. Тоня засмотрелась. Вот ведь как увлечены люди своим делом! Как им хорошо вместе, как интересно! Впервые девушка подумала: а ведь эта их работа – самое существенное в жизни, самое важное и нужное. Что мы без этих  работяг, без этого белозубого инженера (так она определила специальность белорубашечника)? Всё без них и  таких, как они, встанет; это их  мысль, их упорство, их азарт, их умение движут жизнь.  Не то, что у нас, гуманитариев: сидят здоровые мужики, на столах бумажки перекладывают. Конечно, и редакции нужны, но всё-таки… в сравнении… Можно представить  действительность без редакций? Да запросто! Вдруг они все исчезнут – вместе с компьютерами, летучками, метранпажами, ответственными секретарями и главными редакторами. И что? И ничего, жить будем, как жили. А без мостов, дорог, эстакад, небоскрёбов, вилл и просто домов? Не проживём.
Правда, у Тони все родственники – и мама, и бабушка, и прабабушка – были, как и она,  редакционными работниками:  корреспондент,  корректор,  редактор…  Так что зря я так уж непочтительно про нашу специальность, пожурила сама себя Антонина.
Сюда, на кручу, она шла быстро, почти бежала. Ей всё казалось: вырвется  с участка – и что-то с ней необычное, чудесное случится. Её дамы, увидев, что их Антошка сняла вечные свои шорты и переоделась в почти новое светлое платье и первый раз надела китайские  матерчатые  туфельки, тут же разразились комментариями: «Куда ж тебя так влечёт? Прямо как на бал» – это бабушка Катя. «К длинным ногам хорошо подходят  туфли без каблуков» – это самая из них деликатная,прабабушка Муся, её за глаза они звали «ква-ква-бабушка», так маленькая  Антонина когда-то переиначила  «прапра-родственницу». Самое обидное сказала мама:  «Всё живое рвётся на простор, когда время приходит, и кошки, и собаки… Гормоны играют».Три дамы поджали губки и повели в сторону носами – это был отличительный, фамильный знак Гришанкиных, и означал он, что дамы не то что сердятся, но происходящее им немного не по нраву.
Тоня не знала, как насчёт гормонов, но то,  что с утра ей было весело, радостно, какие-то надежды вдруг забрезжили, как будто вырвалась из тёмного круга на свет и солнце. Все последние дни её основной работой на участке был сбор яблок. Она ставила к стволам стремянку, забиралась повыше и  брала одно за другим яблочки, порой любуясь ими, прежде чем бросить в корзину.  Оставляла несколько штук на самой вершине – птичкам, хотя в этот яблочный год им тут столько поживы, никогда  всё не склевать.
Тоня гладила пальцами наиболее красивые плоды: краснощёкий ранет, упругий анис, самое распространённое – коричное, но особенно  часто любовалась нежным, сахарным белым наливом: возьмёшь его в руку, посмотришь на солнце –  он так и светится, кажется, что все косточки видны, или, может, это тоже гормоны играют? Удивительное растение – яблоня; вроде бы и не ухаживают особо за деревьями  дачники, а  каждый год (ну, почти каждый, иногда и пропускают) они дают плоды, хотя и ветви есть поломанные, и стволы покривлённые, и кора потрескавшаяся. Сожал-то сад ещё дедушка… А запах в саду! Кажется, что воздух от этого запаха чистый, сладкий и пьянящий, как вино «изабелла»…
Тоня с яблоками чуть не разговаривает, ощущает их, как живые существа, угадывает, как они наливаются соком,  наполняются зрелостью. Так и она чувствует в себе прилив неведомых ранее сил, желаний, возможностей. Замечательный в этом году у неё отпуск!
Бабушки и мама  уже привыкли к тому, что по саду мелькают Тонины красные шорты и белая майка, а раньше  ворчали: зачем на стремянку взбирается, не проще ли просто потрясти дерево, что это за верхолаз такой… Но как им объяснишь, что упавшее яблоко  –  уже не то, что самые красивые и вкусные плоды ждут её на вершине?.. Краем глаза она следила за тем, что делают её три дамы. Обычно они сидели на веранде, пили чай  со свежесваренным  вареньем, обсуждая  достоинства  рецептов. Жили мирно и дружно, читали вслух  занимательные статьи из «Литературки», смотрели вместе телевизор. То, что они всегда вместе, помогало им переносить одиночество женской судьбы: оба дедушки погибли – один в Гражданскую, другой в Отечественную войны, а у мамы вообще мужа и не было никогда, был студент, который ей понравился и с которым сблизилась,  не узнав его как следует. О своей беременности мама ему не сказала. Он был очень занят – заканчивал  институт, сдавал  «госы». Тоня решила  когда-никогда поговорить с мамой об отце, но всё откладывала: мать часто болела, подхватив после похода с друзьями на байдарках по Карелии ревматоидный  артрит: когда её лодка перевернулась,  она барахталась довольно долго в холодной воде.  Тяжёлые приступы болезни вынуждали маму  неделями бюллетенить; какой же главный будет держать такого сотрудника? Вот и пришлось ей полгода назад написать «по собственному желанию». Ничего, проживём, утешали её бабушки. Что же касается  отцовского присутствия в их жизни, то от него, как полагала Тоня, осталось только название его института, правда красивое, – «Цветметзолото», сейчас, конечно,  оно другое.  Закончив вышеозначенный вуз, папаша исчез где-то на северах. А ещё осталось от него имя  дочери – Антонина, поскольку папа был  Антон, из чего девушка заключила, что всё-таки он когда-то был мамой любим.  О том, чтобы разыскивать биологического отца, встречаться с ним – Тоня и подумать не думала. И так забот много, бабушек бы поддержать, она работает и учится заочно… Да и зачем? Если он мог маму бросить… 

                2

Всё-таки здорово стоять на круче!  Тоня даже ногу в китайском тапочке выставила подальше, чтобы была на весу. Отсюда взлететь так и тянет. Вот поднять руки, выше, выше, шире  и…  «Отчего люди не летают? Отчего они не летают, как птицы?» Это из пьесы. Там Катерина-горемыка бросилась с кручи. Правда,  река была  другой – могучей нашей Волгой-раскрасавицей, в неё и броситься не грех. Героини русских писателей любили помечтать о полётах. Вот Наташа Ростова в открытом окне ночью представляет себя летящей, вот Ася… А любимая Татьяна Ларина? Та была  «русская душою», любила зиму, но вот как она относилась к высоким речным берегам – неизвестно. Жили-то Ларины «в степной глуши», вот её бы на Волгу! А может,  уже став генеральшей, Таня любила свою «подмосковную»?  Есть ведь  в наших местах развалины бывших дворянских усадеб. А вдруг Татьяна жила на Клязьме и стояла как раз в этом самом месте, и мечтала полететь к своему Онегину, которого любила? А он-то, он – ведь примкнул к декабри…

– Девушка, вы хотите спуститься? Вам помочь? –  прервал её мысленные тирады мужской голос. Нормальный голос, даже, можно сказать, приятный. А она и не заметила, что строители свернули свои чертежи и пошли по тропке вдоль реки. Говоривший тоже был из их группы, но она его вначале не узнала: снял, как все каску,  к тому же и рубашку снял… Да это тот, «белорубашечник», инженер, вон  у него за спиной и рубашка  висит. А улыбается белозубо! Ну, как тут не улыбнуться в ответ…
– Да нет, тут круто! – Тоня  засмеялась, подумав, что давненько не слышала это слово в прямом смысле. Он тоже засмеялся, тоже, наверно, подумал об этом.
– Хотите, я вам помогу! Иначе вы  тут простоите  на крутизне…
– Вы всем так бескорыстно помощь оказываете?
– Не всем, а только наядам, сиренам и вилам… Идём себе с ребятами тихо-мирно, вдруг видим – то ль девушка, то ли виденье (это из песни).
– Вы полагаете очень удобным разговаривать вот так – сверху вниз? Вернее, снизу вверх?
– Я вообще-то с джентльменским предложением… Стойте! Раз такой деликатный поворот, нужно мне чуть-чуть приодеться, прикрыть неглиже. –  Он стал  надевать рубашку, не застёгивая на груди. Строители,  его товарищи, уже прошли немного вперёд, но остановились,  ожидая, чем закончится разговор. – Ребята, вы идите, я догоню! – крикнул им инженер. – Девушка! Вы не бойтесь, решайтесь. Сначала  будете бежать медленно, потом всё быстрее, быстрее, а тут я вас приторможу, я ведь надёжный, как стена.
– Слушайте, гражданин стена, к вам все так бросаются очертя голову?
– К сожалению, нет, не все, вернее, ещё ни разу не бросались. Но надо же когда-то начинать…
– … делать глупости? А если не поймаете?
Ребята, потеряв, вероятно, терпение, стали кричать:  «Саня! Са-а-нь! Сашок! Ты скоро?»  Он им махнул рукой и свистнул.
– Ну, вы рухнете в пучину! – как ни в чём не бывало продолжал Сашок. –  Уж тут-то, в волнах, я вас выловлю, хоть вы и русалка…
– Вы много в Клязьме русалок видели? Пучину, волны? Но я вообще-то рискну, пожалуй.
Тоня даже подумать не успела, какую делает глупость, как потом её будут ругать дома за безответственность, распущенность и т.д., но вдруг она без всякого разбега, просто оттолкнувшись от края, помчалась вниз, видя перед собой только белую рубашку. Да нет, не так уж и высоко было, всё же она уткнулась в инженеровы крепкие руки и грудь, в рубашку, нагретую на солнце, жёсткий подбородок и ещё во что-то мягкое и тёплое… Боже мой, это, кажется, его губы…
Смутились оба. Что теперь говорить? Да и голос куда-то пропал. «А вам зачем на сей «пустынный брег»? – спросил Саша. «Тут где-то есть святой источник, я бы хотела…» «Это на том берегу, без перевозчика не обойтись. Да вот беда, Тарас вторую неделю в отключке… Ну, что, ундина?  Придётся мне с вами прощаться. Только так просто,  без платы за спасение, я вас не отпущу. Какая плата? Солидная. Ответьте на три вопроса». «Смотря, какие. Огласите весь список». «Вопросы такие. Первый: как вас зовут? Второй: ваш дачный адрес (уверен, что вы дачница) или номер мобильного. Третий:  не согласились бы вы, чтобы вас перевёз я, Александр Чекалин, поскольку я могу достать лодку? А заодно я помогу вам найти источник. Каковы вопросы?»
Тоня тихо ахнула. Второй раз  она вынуждена подчиняться, причём совершенно незнакомому человеку!  Ребята Александра уже ждать совсем не могли и пошли к ним, чтобы, надо  думать,  увести его насильно.  Поэтому пришлось произнести скороговоркой: «Антонина Гришанкина, улица Вишнёвая,6, мобильный в отпуске не включаю». «Можно я зайду к вам –  завтра-послезавтра, как договорюсь  на работе и пригоню лодку, и  мы решим, где встретиться и когда? А сейчас, если хотите снова попасть на дорогу к даче, обогните стройку, идите вдоль берега до протоки, там легко сможете подняться, даже ступеньки есть. До свидания, Ундина!»
Он с ребятами ушёл своей дорогой, а Тоня почти бежала к протоке, о которой сказал  Александр, ругмя ругая себя за мягкотелость – зачем дала адрес? Ещё мобильный не хватало сообщить…

3

Он не пришёл ни завтра, ни послезавтра, она уж и ждать перестала.
Был  обычный день,  время близилось к обеду, бабушка и мама у крыльца  разговаривали с соседкой (у них было две соседки – «справа» и «слева», на сей раз пришла «соседка справа»), разбирали рецепт шарлотки из яблок, бабушка-«ква-ква» сидела возле них в плетёном кресле. Тоня, как всегда, пропадала в саду, перетаскивала стремянку. Вдруг её позвали сразу несколько голосов: «Тонюшка! Тоня!» По непривычной, какой-то неестественной интонации  она поняла, что что-то не так. Как была – в красных шортах, белой майке с умопомрачительным рисунком на груди и белой косынке на голове – Антонина пошла «на передок», к дорожке, ведущей  в  дом.
Он стоял у калитки, опершись двумя локтями на низкую дверь. В этот раз он был в чёрных брюках и чёрной облегающей майке, одежде, очень  ладной, идущей к нему.
– Здравствуйте,  Антонина. – Глаза всех стоящих у крыльца были пристально устремлены на молодых людей – такая неожиданная «группа поддержки». – Здравствуйте, Александр, – ответила она, снимая с волос косынку. – Вы работаете, я вам помешал?  – Нет, ничего. Хотите яблочка? И ребятам отнесите. Какой вы сорт больше любите? – Спасибо, я тороплюсь на станцию, хочу успеть на двухчасовой поезд. А вы какой? Белый налив? Я тоже. Тоня, приходите завтра к четырём часам к протоке.  Я вас буду ждать до темна. Приходите, пожалуйста.
Поклонился «группе поддержки», поднял с земли сумку  и пошёл к электричке.
Чтобы унять волнение, Тоня ушла в дом, стала греметь посудой, накрывая стол к обеду. Только бы они ничего мне не говорили! Но ведь начнутся расспросы…
Они, конечно, начались. Мама: «Когда же ты успела с ним познакомиться? Ни на час нельзя человека за ворота выпустить!» Бабушка: «А он не женатый? А то, может, дома у него двое деток и жена ждёт третьего. Нам только скандалов не хватало».  «Ква-ква»:  «До чего хорош парень! Антошка, вполне достойный выбор!» (как всегда, самая деликатная и доброжелательная). Пришлось что-то плести, рассказывать, что когда-то были вместе в одном семинаре и т.д. Скорей бы ночь…
Когда все стали собираться  спать, Тоня  пошла закрыть калитку. Возле забора была грядка, на которой мама высаживала по весне нарциссы, сейчас грядка пустовала, но когда Тоня  повернулась, чтобы идти в дом, что-то привлекло её внимание, какое-то яркое пятно. Нагнулась – роза! Да какая! Пунцово-алая, даже в темноте цвет видно. Она бережно вынула цветок из грядки и понесла его, закрыв ладонью, как свечу, в дом. Александр…
На следующий день, как на зло, стала портиться погода. Облака, сначала  такие пушистые и ласковые, постепенно  заклубились, задымились, отлетая от встречного ветра, потом снова сталкивались, сплетались и превращались в угрюмые тучи. Где-то далеко  уже погромыхивало. «Пусть дождь, пусть гроза, – думала Тоня, – всё равно пойду к протоке». Она и «дамам» сказала, что к четырём уйдёт и  своё намерение из-за погоды не переменит. Тогда они принялись советовать, в чём идти, чтобы не промокнуть – «лучше всего дождевик с капюшоном» – и обязательно взять зонтик. Тоня всё молча выслушала, но знала, что как-нибудь без зонтика и плаща обойдётся.
Мама пошла разогревать обед, бабушка в доме накрывала на стол, а Тоня зачем-то вышла на террасу….
Возле плетёного кресла сидела на полу бабушка Муся, облокотившись о сидение и спрятав в него голову. Тоня бросилась к ней, повернула обеими руками … На страшный крик  девушки примчались не только свои, но и обе соседки. Бабушку, она была без сознания, положили на диван в доме, вызвали по мобильному «скорую», и Тоня  пошла её встречать, чтобы медики не тратили драгоценное время, перепутав поворот к ним в посёлок  и плутая по дачным линиям.
Как она дошла до перекрёстка – не помнит, так сильно плакала, брела спотыкаясь. Вид у неё,  конечно, был ужасный настолько, что машина с красным крестом сама остановилась возле. Открылась дверь и выглянул мужчина – врач, скорее фельдшер.«Вы – больная? Нас вызывали?»  Тоня сквозь всхлипы еле выговорила: «Ба-ба-бушка… Пра…» и показала рукой направление, куда ехать. Всю дорогу до дому фельдшер ворчал: «Вот привозят стариков на дачи, они болеют, возись теперь с вашей бабушкой-Пра, в таком возрасте  в городе надо сидеть, где врачи, больницы…»
Когда приехали, фельдшер стал возиться около больной (она пришла в сознание),  делал  уколы, мерил давление, ещё что-то… Тоня быстро собрала сумку – туалетные принадлежности, тапочки, халатик – сложила документы. Бабушку положили на носилки, фельдшер с шофёром внесли носилки в машину. – Кто поедет до больницы? – Но Тоня уже садилась  в «скорую».
Пока не выехали на шоссе, тряслись по плохой дороге. Тоня слышала, как фельдшер сказал водителю: «Не довезём»…

…В Москве, уже после похорон,  они сидели, убитые горем, у стола. Кутью и всё, что наготовили с утра, есть никто не мог. Тогда бабушка Катя высыпала на большое блюдо яблоки – всё, что они смогли увезти с дачи. Смотрели на это чудо, вспоминали…
Потом в кухне Тоня стояла с мамой у открытого окна, мама курила и гладила дочку по плечу. – Девочка моя, тебе сейчас больно, что у тебя всё сломалось, разрушилось…
Тоня долго молчала, потом сказала каким-то не своим, строгим голосом:
 – Я никогда его больше не увижу. Но никогда не забуду…
                Ирина  ПАНОВА