Материнское проклятие

Летняя жара уже начала спадать, и поэтому прогулка на велосипедах к родному селу, была особенно приятной. Теплый ветерок обволакивал тело, ноздри щекотал аромат полевых цветов, которые нигде не пахнут так пронзительно сильно, как на прожаренной солнцем бессарабской земле. Хотите проверить, приезжайте,  и вы непременно убедитесь в этом! Красиво и ярко зелено только в мае, когда все прет из прогретой весенней земли, а через месяц, этот изумрудный рай приобретает  рыжие, вылинявшие краски, с небольшими пятнами цветущих полевых цветов, привыкших к зною,  не частым дождям с капризными порывами степного ветра.

Я оглянулась на своего спутника, горожанина , который старательно выруливал между дорожными ямами, явно пытаясь не отставать, но ох, уж эти наши дороги! Даже на двухколесном транспорте трудно лавировать в поисках ровной поверхности.
Он явно устал, но, спроси я его об этом, отнекивался бы. Поэтому я предложила сделать привал, передохнуть, просто послушать окружающий мир.

 С двух сторон дороги тянулись лесополосы, творение рук человека, как и практически все имеющиеся в наших краях небольшие лесочки, состоящие в основном из акаций, гледичий, тутовых деревьев ( шелковица), лоха серебристого, а также жарделей , диких предков культивируемых абрикос. Последние, так рясно плодоносили в этом году, что аромат зрелых абрикос разносился далеко ветром. Перезревшие плоды густым ковром покрывали землю под деревьями, бродили на солнце, созывали кучи роящихся мух, а те явно под хмельком, даже не трудились взлететь, когда кто-то проходил над ними. Вкус у жарделей почти такой же, как и у абрикос, только они явно меньше размером, и ядрышко в косточке горькое-прегорькое.

Мы сошли с дороги, подперев велосипеды к старой акации, присели в траву, неторопливо беседовали, слушали тишину, редко прерываемую проезжающим транспортом.
- Я видел в этой посадке могильный памятник, вот только проехали…- сказал мой спутник Юра. – Авария, наверное? Там яркие цветы, недавно прикреплены, еще не выгорели.
- Да , авария, два молодых солдатика сгорели , два Александра…

Я  четко вспомнила тот день,  лето 1994 года.

Мы, две молодые семьи с детьми, возвращались с моря, к которому катить этак километров 70. Настроение было скверное, так как ездили фактически даром. В Приморске было пасмурно, и хуже того начал еще моросить дождь, дул неприятный холодный ветер, где уж тут купаться и загорать. Поэтому возвращались засветло. Дети разочаровано молчали, надувшись на всех. Обиднее всего, что такая погода была лишь там, удалившись от моря км на 30, нас встретило солнышко и безоблачное небо, что ты тут поделаешь.

Еще издали, не доезжая километров 15 до нашего села, привлек внимание черный высокий столб дыма. Он поднимался где то между двух сел, встревожено вглядываясь, мы гадали что это может быть.

 Это было на дороге, толпа людей, и количество столпившегося транспорта, говорили о серьезности происшествия. Милиция указала, как объехать аварию, наша машина тихонечко двигалась, взору предстала страшная картина – дымящийся скелет грузовой машины, бледные лица знакомых односельчан, кто то плакал.

Мы остановились  расспросить знакомых о том, что случилось.
 В те годы в городке Болград стояла еще воинская часть, ребята – солдатики, два Александра, обоим по 20 лет, перевозили бензин. На этом злополучном участке дороги им навстречу на « КРАЗЕ» ехал наш односельчанин, тоже Александр, лет 35 от роду. Они даже не столкнулись, просто задели друг друга, бензовоз развернуло, он опрокинулся, лопнула цистерна и бензин вспыхнул. Тот Саша, что был за рулем, потерял сознание сразу, к тому же его зажало деформированной кабиной, второй же пытался безуспешно его вытащить, пока не загорелся сам. Превратившись в живой факел, он бежал по дороге, а третий Саша, водитель «КРАЗА», никак не мог его догнать, чтобы накрыть курткой. Когда он, наконец, его настиг, парнишка был без сознания. Уже мчалась вызванная «Скорая», но солдат через несколько часов умер от ожогов.

  Оглянувшись, я вижу , что мой десятилетний сын, стоит у самой сгоревшей машины и разглядывает ее. Я подбежала к нему, он пальцем в то, что было кабиной: « Мам, что это?» Я закрываю ладошкой ему глаза и тащу в сторону. Я не хотела это видеть, зная что потом никогда не забудется, но поздно…И теперь память  услужливо, во всех подробностях, освещает жуткую картину останков того, что было молодым, красивым, смеющимся, здоровым  телом, двадцатилетним мальчиком, по имени Саша, застрявшим в опрокинутой кабине…

Несколько дней село просто будоражило, ходили всевозможные разговоры.
Кто - то  говорил что ребята, проезжая через село, кое к кому заезжали, слили немного бензин, нужны были деньги, а неполная цистерна очень сильно влияет на движение машины, особенно при поворотах. Кто - то обвинял всеми знаемое лихачество односельчанина Саши, заслышав рев его « КРАЗА», мамочки выскакивали на улицу, посмотреть, не играют ли их дети на дороге. У нашего Саши была влиятельная жена,  сколотившая неплохой капитал в заготконторе. Она во всеуслышанье заявила, что мужа своего отмажет в любом случае.

 Суд таки был.  Сашу оправдали. Вроде бы как стало забываться все, только опять село всполошилось. Приезжала одна из матерей погибших ребят, ходила к дому нашего Саши. О чем они говорили, не знаю, но только прокляла она  его, соседи слышали, как плача, выкрикивала она проклятия. Страшная сила у материнского проклятия…

Не прошло и года, как сгорел проклятый Саша в собственной машине, у дома своего. Собирался в рейс, заехал к матери, решил часик поспать перед дорожкой, матери  сказал, что бы, мол, не будить ее потом, включит обогреватель, поспит и тихонько поедет, ночь была…Мать первая и увидела запылавшую кабину. Вот  такая страшная история.

Никто не видел , кто именно приезжает к месту гибели, где поставили могильную плиту, но всегда меняются цветы…Как то была буря, на нее упало дерево, проезжая несколько раз даже не могла разглядеть ее, потом смотрю, почищено, цветы иные…

Я замолчала, Юра грыз травинку, о чем-то думал.
- Мистическая история…Уменьшило ли боль материнскую известие о смерти вашего Саши?
Я пожала плечами, вряд ли, может быть только сознание, что возможный виновник наказан. У нашего Саши остался сиротой на тот момент тринадцатилетний сын…
Боль душевная это состояние индивидуальное, пока не изопьешь до дна - не отпустит. Помолчали.
- Ну что, поехали! – говорю я.
-Подожди чуток…
Он собрал небольшой букетик из задорных фиолетовых сокирок, бессмертника и стал спускаться вдоль дороги. Я ждала его, вслушиваясь в шелест листвы деревьев. Где то в зарослях грустно вскрикивала иволга.