Винт

 Недвижно сидя в окружении ночной мглы, я вслушивался в мерный бой шаманского бубна.  Глухие удары, доносящиеся сквозь толщу невидимых стен, глубокими басами неизвестной музыки, растерявшей по дороге к моему сознанию все высокие частоты, сотрясали нечто, кажущееся мне небом, нависающее надо мной дюжиной гудящих звёзд, таких близких, что будь я способен пошевелится, я бы легко ухватился за черные небеса своими бесплотными руками.

 Из глубокого океана теней, маслянистого и тяжелого, будто из краски или смолы, поднимавшегося и опадающего медленными волнами, выходили звери, похожие на огромных диких кошек, чьи черные шкуры, покрытые изысканными узорами, какими украшают свои смуглые руки индийские невесты, переливаясь и перемешиваясь  тысячами светящихся петель и затейливых линий, пульсировали живыми рывками по всему телу, от горящих раскаленным янтарем глаз до кончиков бесконечно длинных хвостов.

 Осторожными шагами охотников они медленно подбирались все ближе ко мне, прижимались ко дну и готовясь к прыжку, каждая сжималась в плотный клубок горящего бархата и внезапно расправлялась, отрываясь от земли, лишь для того, чтобы повиснуть в густо замешанном воздухе неоновой молнией, вмороженной в ловушку замедленной съемки. Звери мягко парили ко мне, выпустив длинные когти, в тусклом блеске которых отражался огонь их собственных глаз, и пылавшей неоном черной шкуры. Извиваясь, как воздушные змеи на слабом ветру, они тянулись лапами ко мне, всё ближе и ближе, стремясь выдрать из моей груди частицу рассудка, но рассекали лишь пустоту, не в силах повредить эфемерному пришельцу на их охотничьих угодьях.

 Проходя сквозь мое неясное присутствие, звери, с тихим шелестом скрывались в крутой гуще теней, громоздящейся позади меня жирными клубами ядовитого дыма как от горящих старых покрышек, яркие всполохи их драгоценных шкур растворялись в этом дыму и, угасая, поблескивали из глубины мутными флуоресцирующими  пятнами.

 Плотная стена из множества неясных силуэтов, слегка раздавалась в стороны, проглатывая всполохи света, и вновь схлопывалась в густое чернильное облако, выпущенное в толщу воды исполинской каракатицей. То тут, то там, из пятен цвета засохшей крови, покрывающих всё дно моей бездны, по одной или парами поднимались новые тени, отдирая, с сухим хрустом, края своих призрачных тел от темноты. Грузно переваливаясь, они устремлялись к манящему их облаку и сливались в медленном, ворочающемся танце с сотнями своих отражений.

 Одна пара, поднялась прямо у того места где могли бы быть мои ноги, если бы они были здесь. Их силуэты, нечеткие как на смазанной фотографии, зашатались и повисли перед моим взором, о чем-то переговариваясь, на своём глухом и тягучем языке, они нависали надо мной, обдавая меня тяжелым ароматом своих рваных очертаний, горько-сладкой помесью пота и дешевых духов. Этот грязный запах вцепился в моё видение, въелся в самые тонкие и слабые места, и с надрывом, потянул их за удаляющимися тенями, размазывая весь мир масляной краской по стеклянному листу.

 Перемешанная палитра стремительно испарялась, расходясь кругами прогорающей кинопленки. Вечность, размываемая временем, уносилась прочь, обнажая свой стеклянно-стальной костяк, состоящий из мириад частиц, некогда бывших единым целым, но затем рассечённых словно скальпелем, теперь они собирались вновь, вспоминая своё предначертание, становясь крошечными копиями своего прошлого единства и собираясь вместе, в дрожащие и готовые рассыпаться предметы, с каждым мигом обретающие всё большую устойчивость и порядок.

 Вокруг меня возвращалась материя, стойка, редкий ряд стульев, плотный ряд бутылок на стеклянных полках перед зеркальной стеной. Тусклые звезды разгорелись до галогенных ламп. Тихий бой сменился сокрушающими ударами, наполненными полным спектром раздражающих шумов смешанных в дьявольскую какофонию, под которую сотрясались, в такт движений невидимого кукольника, сотни марионеток сбившихся в кучу, похожую на многорукую и многоногую тварь из первобытной протоплазмы. Из тёмных углов пялились в черноту пустые глазницы живых кукол.

 Он смотрел прямо на меня, немигающим взглядом пары слепых глаз цвета издыхающей звезды. Серое, будто парализованное лицо, ожерельем висельника, на шее повис черный галстук, давно уже не белая рубашка, старая и покрытая забвением, напитавшись потом, налипала на тело как не сброшенная вовремя шкура змеи. Он был похож на тень из того смолянистого океана, что насухо впитался в стойку, бутылки, потолок и каждого безумца содрогающегося позади меня в агонии своего наслаждения.

 Его лицо исказилось медленно проступающей улыбкой покойника. Улыбнувшись он опрокинул рюмку, и мой язык онемел от химической горечи хлынувшей в меня, обжигающей всё нутро искусственным вкусом жженой резины смешанной с солью. К ряду пустующих стопок на столе добавилась ещё одна, быстро таявшая и растекающаяся по стойке густой черной лужицей, будто из краски или смолы. Пальцев ног коснулся темный прибой. Какофония стихла. Верховный шаман вновь забил в натянутую мембрану моего рассудка, глухими ударами сотрясая последние всполохи угасающего наваждения.