Русский Скотланд Ярд 3

     «С каких это пор блохи определяют — куда собакам тявкать!»... (Михаил Синельников-Оришак)

Никому в этой жизни не хочется быть жертвой коварного действа, либо преступного бездействия сотрудников нынешней полиции.
Потому-то, миряне, обсуждая этическую сторону работы нынешней полиции, осуждают её, стараясь понять и уяснить: кого из вас, налогоплательщиков, представители авторитарной полицейской структуры, смеясь, возжелают, вдруг, наказать: кого, к примеру, упечь в камеру, на нары, а кого, скажем, отходить по хребту своим рабочим инструментом, типа: милицейской дубинушки.
Изучив изнутри деятельность этой всевластной государственной машины, невольно-таки... удивляешься, что никто из этих представителей единой правоохранительной структуры, вплоть до суда, не желают друг другу глаз ни клевать... ни выклёвывать, защищая себя до конца.
До последнего издыхания.
Но жизнь нужно воспринимать таковой, какова она есмь: сегодняшний полицейский чин — это, знаете ль, что высоко парящий в небе голубь, а завтра — стоящая статуя, на голову которой всё тот же голубь будет гадить.

Я не предатель... но молчать не буду.

Мириться же нам, граждане–россияне: с нынешними проходимцами, мздоимцами и аферистами, случайно попавшими в правоохранительную систему — себя не уважать. Ведь жительствуют они только за счёт наших с вами налогов, а потому жируя, иногда чрезмерно балуют. Нет-нет... точно говорю, что живут они добротно при власти, а не существуют.
Насмотрелся, видите ль, я на оного брата. Иногда только и дивишься, думая: неуж... кого-то из этих негодяев порядочные женщины ещё и под сердцем своим вынашивали.

Может кто-то... из моих земляков ещё помнит, живущего в прошлом веке рядом с нами... Ивана «Грека» — затейника на всевозможные розыгрыши. Возможно тот экземпляр, благодаря Всевышнему, и ныне жив... не знаю. Врать не буду. Побольше бы ноне таких учителей для вороватых полисменов, так было бы веселее и всем нам жить в Великой стране, а не в Театре Абсурда.
А история то классически проста, проще не придумать.

Повадились, знаете ль, одно время... советские ещё милиционеры, в Законе, по старой привычке и животной своей надобности: навещать подсобное хозяйство вездесущего землевладельца нашего уезда — предприимчивого Беса.
Нет–нет... не настоящего вовсе Беса, ибо в нашем засушливом краю черти редко водятся. Это городской люд, ради хохмы, взял... да и окрестил его, куражась от безделья, сократив до трёх азбучных знаков его фамилию, производную от некогда китайской, которую в графу паспортную и захочешь внести, таки... хрен вместишь.
Именно преданный фермеру Бесу... Вано, и был ответственным за сохранность рогатых быков и их неразлучных спутниц по жизни: разномастных интересных тёлочек, которые находились на откорме в конюшнях одного из кооперативов Губернии.

Бывало... отбиваясь от непрошеных и ненасытных оборотней в погонах, типа — нагловатых участковых, Ванюшка иной раз и сам подворовывал у своего босса, срезая с рёбер забитых им животных добрый кусок мяса. А дабы милиция не донимала его, приходилось Ивану делиться своим куском и с последними, каждый раз оправдываясь перед хозяином о незапланированной усушке, либо полной порчи мяса — в изнуряюще жаркое лето.

Лишая деликатесного кушанья своих домочадцев, кому-то, из чересчур уж... оборзевших типов, тот отдавал требуху, а кого-то, в праздники, баловал пищей избранных, одаривая тех персон — бычьими яйцами. Ну, а кому-то, с дальним намёком, подносил в подарок: рога на стену. Иным бросал в машинку хвост... в качестве — бычьей тяги.
На рожон то, супротив золочёных погон не попрёшь... себе дороже.
На первом же перекрёстке дышать в бумажный куль заставят, а это для завхоза было бы чревато непредсказуемыми уже и печальными последствиями. А оно, скажите, ему на старости лет надо — лишаться прав управления его инвалидной мотоколяской, всеми называемой: «Молодая Тойота». А без угощений и подношений в наше времечко он и снабженец то совсем — не снабженец.
Не приведи Господь — пешим кому хаживать. Да и что Иван Грек видывал то в своей жизни...
А ничего путного.
Ведь единственной радостью и светлым пятном в жизни завхоза и была лишь плешивая залысина на его тыковке. Не на козе же ему, опытному мастеру, было перемещаться по огромному бесовскому хозяйству.
Так, если даже и укупишь какую ослицу Айбалу в горном ауле Кара–Гыр–Дыр, то хрен её, видите ль, и доставишь до места: в край степной, в край наш заволжский. А коль и доскачешь, то лишь ко второму Пришествию. Но и стоить Айбала та уже будет по цене хорошего «Мерина».
В золотом для него отливе.
В общем, что ни говорите, но завхоз всем старался угодить.

Сами небось знаете, какой ныне «мент»... привередливым и требовательным стал — вынь да выложь, не выпендриваясь. Преподнеси всё тому на блюдце... с голубой каёмочкой и, благодарностью. Бывало, Иван... из клыков молодых нетелей делал чётки, либо ожерелья, одаривая жён жандармов — на счастье и безбедное житие... как их, так непременно и ейных добытчиков.
Конечно же — пока те находились на свободе.

— В дом достаток, нужда за порог! – радовали своих благоверных и те красные фуражки... с кокардой, возвращаясь домой с засады живыми и, непосильной на сгорбленной спине ношей.
Завхозу намного было проще, когда в хозяйстве велась птица. Даст пару жирных уток иль упитанных гусаков участковым тем прохиндеям, на шулюм, так и хозяину оного не знать и нахалы в униформе довольны. Под шумок всё можно было списать на свирепствующий, той порой, куриный грипп. Именно тогда и начались все беды Вано, когда фермер... раз и навсегда — покончил с убыточным для его мошны птицеводством.
А большой милицейский чин: с надменной вывеской, да ещё и зачатый, видно: во блуде и грехе, всё давал безмозглым своим холуям противозаконные «ценные» указания, а главное — по чистым четвергам.
На сходках.

— К черту, – заявлял он, – интеллект, даёшь инстинкты! Имея ствол в кобуре, мы должны сами себя кормить! – радовал он подчинённых ему холопов. С высокой трибуны.
Репой бы ему тогда дать переспевшей — по тыкве: за словеса... оные, за пустословие... непотребное. Ведь речь Ментжуева, адресованная милицейским элементам, становилась не столь лозунгом, сколь руководством — к неугодным Богу и Закону действам. Подобные состояния в психиатрии называются паранойей... и никак иначе.
Если и был гражданин зациклен на противоправной корыстной идее, то он и есть... не кто иной, а правонарушитель, незаконно выполняющий приказ.
Так и пёр он всегда, аки танк — напролом.
Вот... под его то дуду, наиболее отчаянные головы, хапуги, и творили произвол. Нахрапом. Ни с того ни с сего, вдруг, его гаишники–олигофрены пооткрывали питейные заведения на оживлённой губернской трассе у посёлка Учебный, где сказочно богатея, те хамы и поныне заправляют.
Кормятся.
И это... при их нищенских, на тот момент, окладах.

Все, нагло ограбленные ими водители, вдруг, стали спонсорами доблестной расейской и, якобы, родной нашей милиции. Открыты были и счёта в отделах с завуалированной для народа формулировкой — «На переоснащение околотка»... «На перевооружение»... На оказание и иной, чёрт-те... ещё какой материальной помощи для той, якобы, совсем бесштанной команды.
Так, многие годы: оснащали, оборудовали, снабжали, а кривая преступности уже не ужом ползла, а вверх — скакуном летела.
К Небесам. Однако, как вовремя не выезжали те трутни-полисмены на происшествие, так и нынче не выезжают.
А причин тому уйма...
Ведь вымогательством всё было, открытым шантажом и беспардонными поборами, ибо никакой формулировкой то хамство и наглость Ментжуева и его свиты подхалимов было не оправдать. И потекли тогда финансовые потоки с фирм, коммерческих структур и крестьянских хозяйств, под видом: добровольных, якобы, пожертвований граждан... в карман новоиспечённого залётного Бендера, который и сам, помнится, дюже дивился людской щедрости.
Сам слыхивал.Ага... чистым ухом.

А в «Бесовской коммуне»... в конюшнях которой содержался: рогатый и дюже упитанный скот, Греку уже негоже было принимать тех рэкетиров — вооружённых садистов, готовых у кажной, видите ль, упитанной коровёнки, что на привязи, немудрёными своими методами — оттяпать заднюю... филейную часть, а быка, прямо у кормушки, кастрировать тупым ножом и добыть, наконец, деликатесное себе кушанье, в виде: драгоценных и сытных, аки у Кентавра, яиц.

Иногда приятели уверяют, что, дескать, вкуснее бычьих яиц они ничего в жизни не едали. Однако, нежели кто из вас брезгун, как скажем я, так не стоит, знаете ль, менять яйцами страуса на бычьи. Ни к столу будет сказано, но не думаю, что нежное, пардон-с... ваше нутро с большой радостью примет тот животный корм.
В общем... в конец достала Ванюшку милицейская та нахальная... беспардонная власть, во главе с ненасытным Ментжуевым, поломавшем резцы с клыками на чуждом промысле. Так вот... не предвидя наперёд большого шухера и скандала, раздосадованный Ваня Грек решился на сущую авантюру, предложив нежданным тем кровососам проехать на ферму села Антоновки, где откармливалось свинство, принадлежащее, якобы, его очень почитаемому хозяину.

— Разврат не обещаю, но будет весело! – только и сказал он.

А хамоватые клиенты со своими развратными спутницами уже созрели в предвкушении: удовольствий, куража, дармовой выпивки со вкусной снедью...
Закусью.
— Кто не рискует, тот не пьёт шампанское и не слушает Мендельсона! – произнёс кто-то из злыдней и на крутых тачках, с включёнными сиренами и маяками, наперегонки меж собой, все ринулись за Греком.

Да вот конфуз, так конфуз, что никому тогда из: затейников, кудесников и варваров, вкушающих шашлык с падшими своими мадамами, и в башку то не могло прийти, что свинство, которое находилось на вертеле, шампурах и кастрюлях, принадлежало вовсе не фермеру... с его демонской фамилией, а их плотоядному шефу — для угощения высоких чинов и больших звёзд нашего мегаполиса.
А тем часом...
Жадные до халявы участковые, пользуясь бесконтрольностью и халатностью начальства, съезжались, припархивали с разных сёл и поселений, находящихся за десятки вёрст от того места гулянья. Слетались, скажи, яко бабочки на огонёк: на запах молочной свининки и крепкой бормотухи местного разлива, и как всегда, выпрашивая свинины: помоложе... посытнее, а главное — побольше.

— Встречайте гостей! – заявлял присущим лишь ему баритоном, плут с рождения и мошенник по жизни, Ваня Грек, указывая на жандармов и их... не первой свежести подруг. А девицы их, говорили, были настолько страшны и потрясающе ужасны, что наши герои привечали их только со своей водкой и огромных её количествах.

Отбывавшие административное наказание: хулиганы и тунеядцы, обслуживающие свинство, завидя пьянь... в милицейской форме, разбегались — к чёртовой матери... кто куда. Ведь никто из них не мог тогда предположить: какие неприятности их ожидают после визита этих ловкачей, проныр и пройдох — в казённом обмундировании. А ждало их новое наказание... со вновь назначенным арестом.
Но бездельники и тунеядцы, в Законе, нуждались в рабочей силе.
Сам же Ванюша, вызвав с села резака, только и отдавал тому команды: по прирезке чушек на заказ... для важных, якобы, персон. А тот, как сказывают, со сноровкой стриптизёра, ловко орудовал ножом, сдирая шкуры с убиенных им свинтусов, матерясь, при том, на всех и вся, ибо кроме него в свинарнике трезвых и нормальных лиц, не было. Увы... Русский же его язык был настолько богат, широк и крепок, что лишь он мог являться действенной связью с найденными в стогу сена суточниками.

В конце концов: пятеро подсвинок ловили, один резал, другой их обделывал, третий уже делил мясо по наличествующим головам блюстителей порядка. Ванюшка же, резонно поправляя всех, осуществлял общее руководство и от приторного его рёва... воздух в свинарнике раскалывался, яко телеграфные из древа столбы — от разряда молний.
«Менты» имели за честь: обидеть кого и как угодно. А в самом свинарнике стояло волнение приговорённых к смертной казни: покойных и на вид безобидных фунтиков, что можно было с разумом распрощаться.
Вот вам и игры разума.

После принятой на грудь смертельной дозы алкоголя, жандармов косило, полисменов носило по свинарнику так, как носит шлюпки в десятибалльный шторм по Баренцеву морю. Понять тех инфузорий, с кокардой на картузе, и их вечными проблемами, можно было, так как они их одолевают: день за днём, день за днём...
То засада и водка, то водка и засада.
Ни расслабиться тебе толком, ни отдохнуть. А в деревнях им такое приволье: ни начальства... ни надоевших и склочных тебе супружниц, да и сам Бог велел ненасытным участковым — дать копоти той ночью на селе.
И они дали.
И они оторвались. Вообще-то, мастаки они были по делу добычи ещё те.
А когда уже праздник катился к своему логическому завершению, тогда то один из служивых и выкинул, погубивший всех их... фортель.
Наслаждаясь огненной водой, участковый Айдын, желая повеселить дежурных околотка, которые скучали в ночной тиши, а кто уже и мирно похрапывал на свободных нарах в камере. Так тот придурок взял и включил на полную мощь рацию: на передачу с убойного цеха, в отдел, ценной информации.
А информация та, надо сказать, была как никогда... кстати. А так как всё было под контролем и надзором начальника милиции, так тот прослушивал весь концерт, без заявок, до утра.
Читабельная публика может себе представить: «Танец маленьких лебедей»... в исполнении здоровых пьяных бугаёв в форменной одёжке, да нараспашку... с расстёгнутыми гульфиками среди ревущего свинства, под ножом, когда один мелкий полисмен прыгал на руки другого, более крупного и, вместе они уже заваливались в свиную жижу.
В лужу.
Тьфу, мать честная — какое обоняние у меня восприимчивое.
Так, отдышался... продолжим.
Только тогда на «место происшествия»... и был направлен завхоз всея районной милиции, сержант... со сказочной и загадочной для всех фамилией — Заяц.

Когда на место событий прилетел снабженец: в милицейской тужурке и портупее, наперевес: с дробовиком и эффектом небритой рожи, то морды участковых инспекторов были уже сильно нетрезвыми, а сами они: чуточку — не в себе.
Заяц двигался по свинарнику тяжело и враскачку, как капитан Флинт — по палубе пиратского судна, а в его руке был крепко зажат огромный тесак и дальнейшие действия, судя по его мрачному прошлому, были непредсказуемыми. Отсутствие же той ночью жертв среди жандармов, на месте убиения животных, можно было объяснить единственно лишь... волей Господа.

Однако, даже такого холуя, как Заяц, вечно прислуживающего своим господам, сразила наглость сослуживцев, совершавших чёрт-те... какой сатанинский ритуал, посягая на самое святое — собственность своего патрона, что того бесило и корёжило.

Наглым их выходкам тот, служивый тщедушный мужичонка, был удивлён так, как другой бы из нас дивился — визиту аглицкой королевы со своими отпрысками с туманного Альбиона в Заволжские наши... засушливые степи. Он завизжал тогда так, как визжал в руках резака: маленький молочный поросёнок в последние минуты своей короткой грязной... свинской жизни.
У этого лизоблюда аж... уши зарделись от гнева, а вставные челюсти стали вытанцовывать в пасти такие непонятные па... что скулы свело судорогой. Вдруг, он и сам задрыгал сапогами, затряс рукавами,подёргивая своим дряхлым телом в такт музыки.

— Клещ, верно, укусил Зайца по весне, на жулидовской заимке! – предположил один из неадекватных, в хлам, жандармов. И поняли тогда участковые–дармоеды, что на болезненный одр сводят Зайца, но таки... продолжали безобразничать, дурить, куражиться, да артачиться. Хмель брал своё, но вопили они как-то невесело и уж... совсем обречённо, ибо предчувствие было у них скверное... даже во хмелю.
А поутру всем показалось, что тот свинарник посетил начальник Освенцима, так как ходьбу участковых после народного пляса и «Ламбады»... можно было сравнить с хождением потешных клоунов, на ходулях, погнутых свиноматками за своих умерщвлённых поросят.

А на следующий день грянул гром, словно мортира на Севастопольской батарее, когда вся больная компания уже сидела за столом пред Ментжуевым, прямо, как пограничные столбы, боясь тому в глаза взглянуть. С несвежими лицами, как камбала в профиль и лохматыми, яко болонки с бодуна, они, со вчерашнего веселья и попойки... были скрючены болью — в очень сложные фигуры.
Хатха–йоги отдыхают.
Вот, тогда-то, высокий чин и обрушил на них молот Гнева. А только ль они виновны были в своих проступках. Ведь тот, вездесущий кавказский проныра и прохвост высокого полёта, был великим комбинатором, ибо только с его приходом в околоток, тот и превратился в фискальный орган: по сборам податей и добровольных, якобы, пожертвований — на банковские счета отдела и в карман самого начальника милиции.

Какую, скажите, надобно иметь совесть милицейскому Архару, чтобы на следующий же день, отмазывая участковых с их скудными... умственными способностями, ещё и предъявить претензию добросовестному землевладельцу Бесу: по поводу причинения ущерба милиции, якобы, мошенническими действиями его работника — Ивана Грека.
У меня, к примеру, сомнения в том, что ноне, в полиции, можно сыскать праведные души. Днём с огнём, верно, отыщите пять–семь честных личностей, пришедших на службу по зову сердца, и действительно, стоящих на страже Закона, а карьеристов, взяточников и негодяев там, аки дураков на митинге. И все они перешли откуда...
Правильно — из милиции.
И нет никакой необходимости их вам представлять. Одни и те же лица — за совсем малым, очень незначительным исключением. И нежели вы, граждане, полагаете, что нынешняя российская полиция держится на морально–волевом подъёме, то глубоко ошибаетесь. Материально–преступен уж... весь её прежний крутой замес.
И только.
А с этими полицейскими я не только бы в разведку не пошёл, но и в глухом тылу, в обозе, при кухне побоялся с ними якшаться — продадут со всеми потрохами за пачку заплесневевших галет: «Бэби»... одна тысяча девятьсот пятьдесят нафталинового года выпуска... советской фабрикой — «Кукурузный рай».