Без названия

Держу её под локоть, идет с трудом, шатается. Глаза – раскаленный уголь, фиолетовые мешки, ручьи вен на пепельном лице. Пугающая слабость человеческой природы. Кристально чистая мука души, рвущаяся наружу, обнимая мир скрюченными пальцами, острыми ногтями царапающая плоть.
- Сюда. Так! Сейчас машину поймаем.
- Поехали на метро?
- До него далеко, тем более на машине удобней, быстрее.
Звуки проносятся мимо неё, она недосягаема. В глазах серая пелена, покрытая лаком.
Быстро остановил машину.
- Давай заедем в церковь?
- Конечно. Отвезите в ближайшую церковь, пожалуйста.
- Хорошо.
Небольшая церковь, нашедшая себе покой в окружении серых великанов. Веду её, шатается. Тело функционирует, разум отказывается, душа истоптана. Натягивает на голову платок. Лицо постарело на десять лет.
Идет служба, старики и старушки на коленях, такой близкий, голос священника. Под церковным сводом ощущаешь свою слабость. Чувствуешь себя червяком До ужаса не комфортно в тонкой коже. Принижен до размеров насекомого. Его безразличное дыхание будоражит могуществом. Ставим свечки. За здравие. За упокой. Руки дрожат, беззащитный огонек извивается, гаснет. Зажигает снова, пламя колышется, вторя руке. Дым, тонкой полосой растворяется  под сводом. Символ, бесстыдно бросающейся ей в глаза, придающий силу отчаяния. Лицо - не её лицо. Свечка сдается. Выходим на воздух. Соскучился по небесной выси. Она нет. Садимся в машину.
- Как в книгах хорошо пишут. Но они не знают, как больно внутри. Внутри так больно… Как же больно! 
Комок сдавливает горло.
- В книгах всегда хорошо. Они имеют начало и конец. В них всё совершенно, неподвижно, вечно. Читая её, ты твердо знаешь, что у неё будет финал. Это дает ей определенность, целостность, завершенность.
Она молчит. Её восклицание застряло в легких, врезалось в память острым ножом.
Приехали.