Цитадель. Часть 1. Заброшенная часовня. I-V

I. Пролог.

Я открываю двери. Старый ключ
Скрипит в извивах старых механизма,
Прося и плача совершенья тризны -
Кровавым маслом сбрызнуть тьму чуть-чуть.

Я открываю двери. Старый мрак
Глядит и ждёт с той стороны проёма,
Страша и увлекая неуклонно
В себя, оставив этот мир, шагнуть.

Дрожит свеча. Испуганное пламя
Не поднимает лик от фитиля,
Коптя и всё погаснуть норовя,
Не то чтоб побороться с тьмой тенями.

Моё дыхание гремит средь темноты,
И сердце бьёт по ксилофону рёбер,
Кляня меня за непокорность злобе,
И нежелание вернуться на мосты,

Где каждый день - от утра до заката -
Бредут устало и угрюмо короли
Иссохшей и истоптанной земли -
Мои сограждане, счастливые когда-то.

Шаги гремят средь гулкой темноты.

II. Тьма.

Я не один в кромешной гулкой тьме.
Я слышу эхо. Лишь остановиться -
Во тьме сгущается, как морок, странный звук -
Шуршащий шелест, словно жухлых листьев

Скрежещущих по камню; дробный стук
И скрип, как будто кости домино
В руке нетерпеливой друг о друга
Стучат и бьются, мерно и легко.

Но кто сыграть желает здесь? И что
Он хочет в выигрыш? Узнать пора мне это.
Свеча дрожит и в страхе темноту
Не в силах ярко осветить? Ну что ж,

Пора сойтись со тьмою по-другому.
Открыть - как жаль, так рано! - в свой черёд
Того, кого ничто смутить не в силе.
Мой друг колдун, ваш выход. И вперёд

Летит огонь в стеклянной тонкой колбе,
И брызги ярких стёкол в черноту
Летят, как пчёлы в разоренье улья,
И тут же угасают на лету.

Колдун, ты был неряшлив. Будь ты проклят.

III. На свету.

Но не успел проклясть я колдуна,
Как яркий свет вокруг установился,
И я, прикрыв глаза, сквозь щели век
На то, что было предо мной, воззрился.

Когда-то это было человек. Причём
Не бедный, коль судить по одеянью,
Что клочьями свисало. И на нём
В патину старой меди облачён,

Латинский крест висел. Среди сиянья,
Что стало после склянки колдовской,
Был грустен символ... Страшен и смешон
Был тот, чьей шее был он одеяньем.

То был... Мертвец? Покойник?... Нагишом
От плоти перетлевшей костный остов,
Которому рассыпаться бы просто
В труху, так он изношен, ветх и чёрн...

А звук - то крест стучал о кости торса.

IV. Говорящий прах.

Я пожалел о склянке. Остов сей
Был врядли поопаснее котёнка.
Быть может, он в былые времена
И был ужасен, только с той поры

Империи рассыпались как угли,
Чей пепел разнесли ветра по миру,
А, может, и истлели племена,
Что этими ветрами овевались?

Но я одёрнул жадность - тишина,
Что нас с истлевшим трупом разделяла,
Могла молчать и лгать одновременно.
Я оглядел предел вокруг себя.

- Мы здесь одни, мой гость, - раздался глас.
Он был глубок, силён, на дне - надломлен,
Как будто горькой болью напоён.
- И чем, скажи, сюда ты привлечён?

И остов двинулся, подняв в привете длань.

V. Беседа.

- Не двигайся, отродье сатаны!
Мой нож дрожал меж нами. Вкован в стали,
Серебряный завет играл огнём,
Что блики света от него рождали,

И успокаивал меня в движенье том.
- Как скажешь, гость, - глас тише стал в печали,
- Но с Сатаной я, впрочем, не знаком.
Меня другие истины питали,

И закалили в битвах с древним злом.
Хотя, пожалуй, вряд ли ты о том
Сейчас настроен слушать. Что же дале?
Ты собираешься меня убить ножом?

Я опустил клинок. Оттенок бреда,
Вполне циничным тоном оглашён,
Заставил возвратить мой ум в беседу.
И я её продолжил. - Хорошо,

Сказал я, повернув к нему клинком
На профиль - а что скажешь об обете
И о проковке старым серебром?
Ты мёртв, и значит, перед ним в ответе.

- А в чём обет? - и с этими словами
Костлявый палец вдоль клинка провёл.
Сухой лишь шорох по чернёной стали
И полосе, закрытой серебром,

Истлевшие фаланги издавали.