Кабинет номер 6

          Мелодия звучала громко, но достаточно ненавязчиво. Она была проста, за счет чего влюбляла в себя без особых усилий. Источником звука являлся небольшой японский рояль, находящийся на миниатюрной сцене, которая при желании могла уплотнить  человек тринадцать от силы. Музыкант, срисовывающий сию  мелодию с нотных листов на черно-белую клавиатуру, старался полностью отдаться ей, что получалось отнюдь неплохо. За окнами по зимнему незаметно стемнело. Музыканту была отрадна темнота, от которой можно не скрывать себя, которую незачем страшиться, ведь именно в темноте легко быть тем, кем нужно. Быть собою. Тьма зачастую утомляет и тогда мы искренне радуемся первым лучам утреннего солнца, но сегодня оно отсияло свое, и заметив, что в окнах чернеет непроглядная темень, на лице исполнителя восторжествовала коварная улыбка. Не прекращая играть, он оглянулся по сторонам, окинув взором так называемый концертный зал: если мирно прогуливаться от одной стены до противоположной в спокойном темпе, то вряд ли это займет у вас больше семи секунд, по этому место пребывания мелодии справедливо называть кабинетом, как многие и поступают.
     Музыкант играл бы и дальше, если бы непокорные пальцы не соскользнули предательски с клавиш. Он хотел было вновь ухватиться за них, как вдруг услышал нечто странное. Некоторое время, прищурившись, он пытался вслушаться в то неизвестное, что задело его сознание, но ничего, как такового, вовсе не было слышно. На улице отдаленно и глухо раздавались чьи то голоса, но и они вскоре исчезли...
     Но остался мозго-разрушительный навязчивый ультра звук, неожиданно подоспевший на помощь назревающему замешательству. Он так усердно сверлил и без того дырявые мысли, что музыканта, привыкшего слышать вещи похуже, это даже позабавило. Не теряя любопытства, с легкой ухмылкой на лице, исполнитель все же продолжил плавно  прогуливаться по клавиатуре, местами ускоряясь и увеличивая громкость, вновь затухая, проникаясь звучанием каждой ноты. Мелодия была повсюду, на нее не было управы, не существовало способов остановить это... ультра звук усиливался, перерастая в истерический писк неимоверной громкости, становясь частью голоса музыки, и намертво перекрывая его...
   "ЧЕРТ!" - слово сорвалось с губ, эхом оттолкнувшись от от потолка до пола. Кулаки музыканта насквозь погрязли в клавиатуре, мысли беспорядочно бегали по стенкам мозга, как стая покусанных, рычащих друг на друга собак.
     Нечто вопило так неистово, что музыкант начал отмахиваться от него, словно от ненавистных ему насекомых, в страхе двигаясь к стене, шумно скребя ножками стула по полу. Он не понимал, чего следует ждать от происходящего, к чему все это ведет. Вдруг, звук резко ударил по ушам, превысив свою долго не меняющуюся громкость (музыканту показалось, что это было последнее, на что способны его барабанные перепонки) и внезапно стих.
     Свет в кабинете на секунду потух и вновь загорелся. Музыкант окончательно потерял дар речи:
     В темноте, под светом луны был ясно виден силуэт женщины. Он смотрел в ее широко распахнутые очи и жаждел верить в то, что это его бред. Всего секунда темноты.. Исполнитель не был бы столь напуган, если бы в эту самую секунду, за стеной не раздался на столько быстрый топот ног, громкость которого увеличивалась по мере приближения к двери, что казалось, буд-то полтора десятка разъяренных футбольных болельщиков, молча ринулась к запертому кабинету.
    Шаги стихли. Теперь страх приобрел видемый контур. Музыкант нервно дышал. Он понял, что за одну секунду можно не просто соскучиться по свету, но уже мечтать о его появлении. Еще он понимал - за дверью тот, кому он не собирается открывать... Подсознательно музыкант связывал темную женщину и шаги за стеной в нечто единое, но туманное, невиданное.        Жизнь на мгновение приостановилась, все вокруг замедлилось, предлагая ему последний шанс понять происходящее, но тщетно.

 И вот он... Громкий нечеловеческий крик озаряющий действительность, безжалостно ломает ее пополам. Что-то начинает дико бить в дверь, дергать ее в разные стороны, пытаясь сорвать с петель, и когда срывает, не прекращая сей крик, дико кидается на музыканта.
    Не возможно было понять, что оно есть. Но было видно лишь огромное количество бордовой крови, липнущей к стенам, и мрак, окружавший, казалось, не кабинет, а все живое и неживое.
    Смертельный ужас настиг исполнителя. Лицо его действительно походило на лик свежего трупа. Даже если он и кричал, то от всеобщего шума производимого этим дьяволом, крик его оставался незамеченным.
    Но вот же она - та самая мертвая женщина, что рождена была из тишины зимнего вечера, чьи очертания, расплываясь, мелькают во тьме. И тьма ей - подруга, и страх, который жертва порой не успевает почувствовать - ее главное оружие. Имя ей - Смерть. Да не та, что рада милостиво принять нас, по скончании наших дней, но та, что прибудет внезапно. И  нет никакой морали, лишь факт безмолвной, никчемной концовки.
   Помыслы о спасении не имеют оснований. Глупо ведь полагать, что возможно отразить столь сильное событие, как внезапная смерть? Разве только поступок, столь же аморальный, как и причина его воплощения. Быть может нужно лишь преломить некое торжество разумной формальности и внутреннее чувство морали, дабы избавиться от своего страха и воздействовать на природу смерти.
    За долю секунды музыкант решился на этот поступок. Резко обернувшись в сторону пыльного, зеркально-черного рояля, в коем отражались оттенки густой крови, заливавшей весь кабинет, он упал на клавиши, всполошив кристальным звучанием аккордов плотный слой темноты. Дьявольский, монотонный женский вопль, переходящий в истерический визг, от которого капли крови, ниспадавшие с потолка, начинали застывать перед тем, как, упав ниц, разлететься на множество алых осколков, наполнил кабинет под стать воде, наполняющей аквариум. Музыкант импровизировал. Он играл в безумном темпе, и руки его подобно змеям вились по клавиатуре, и музыка гремела во всех регистрах одновременно, и так отчетливо мелодия выделялась средь окружавших ее призвуков, что не было в ней отчаяния и даже надежды, но была такая страстная уверенность в правоте своего звучания, что смерть отступила с позором. И стекла оконные, треснув, породили осколки, летящие в разные стороны. И канул во мраке до минорный аккорд, преподнеся мнимый шанс даме в черном, и воспрянул в мажорном ладу безудержным светом из тьмы, обманув саму Смерть.
     Обессилев, музыкант, с трудом оторвав пальцы от последних клавиш, рухнул на залитый кровью пол.
     Все кончено. Он справился.