Uncle Wiggily in Connecticut. J. D. Salinger

Путешествие Дядюшки Уигли в Коннектикут

      Было уже почти три часа пополудню, когда Мэри Джейн, наконец-то нашла дом Эльзы. Мэри Джейн стала объяснять Эльзе, встречавшей ее на боковой дороге, ведущей к дому, что она совершенно точно помнила как ехать, и что все шло просто идеально, пока она не съехала с авто-трассы Меррик.
— Дорогая, не Меррик, а Меррит, — сказала Эльза, и тут же напомнила, что Мэри Джейн уже дважды находила здесь ее дом, но Мэри Джейн, причитая что-то неопределённое насчет коробки бумажных салфеток, заторопилась вдруг назад, к своему кабриолету. Эльза подняла воротник пальто на верблюжьем меху, и повернувшись к ветру спиной, принялась ждать. Мэри Джейн сразу же возвратилась, утираясь салфеткой, все еще в растроенных чувствах, как будто даже в испорченном настроении. Эльза радостно сообщила, что дурацкий обед сгорел полностью  — и потроха, и вообще все, на что Мэри Джейн ответила, что она перекусила по пути. По дороге к дому Эльза поинтересовалась, как так случилось, что у Мэри Джейн сегодня выходной. Мэри Джейн ответила, что у нее не целый день выходной; просто у господина Вейнберга была операция по поводу грыжы и он пока сидит у себя дома, в Ларчмонте, а ей просто нужно завозить ему его почту и забирать у него письма каждый день после обеда.
— А что такое грыжа, собственно говоря? — спросила она Эльзу. Бросив сигарету на грязный снег под ногами, Эльза ответила, что она точно не уверена, но Мэри Джейн не стоит переживать -  у нее этого не будет. — Все ясно, — сказала Мэри Джейн, и они вошли в дом.

      В гостиной, двадцать минут спустя, они уже заканчивали по первой из высоких стаканов и вели разговор на особый манер, исключительно присущий лишь бывшим студенткам колледжа, жившим в одной комнате. Объединяло их к тому же и еще одно немаловажное обстоятельство: ни одна из них не окончила колледж. Эльзу отчислили в середине второго курса, в 1942 году, через неделю после того, как её застукали вместе с солдатом, закрытыми в лифте на третьем этаже общежития. Мэри Джейн бросила учебу в том же году, ушла с того же курса, чуть ли не в том же месяце, чтобы выйти замуж за курсанта летной школы в Джексонвиле, штат Флорида – подтянутого и помешанного на авиации парня, родом из городка Дилл, штат Миссисипи. Их брак длился три месяца - два из которых он просидел на губе за то, что пырнул  ножом военного патруля.
— Нет, на самом деле волосы были рыжые – сказала Эльза. Она лежала, растянувшись на диване, скрестив в щиколотках свои тонкие, но очень стройные ноги.
— Я слышала, что она была блондинка, — сказала Мэри Джейн. Она сидела на голубого цвета стуле с высокой спинкой — Эта, как там ее звали, клялась, что она была блондинкой.
— Да, да. Конечно. — Эльза зевнула. — Я практически была с ней в комнате, когда она красила свои волосы. В чем дело? Там что сигарет не осталось?
— Да у меня есть целая пачка, — сказала Мэри Джейн. – Где-то здесь, - и она принялась копаться в своей сумочке.
— Эта служанка, как обкуренная, — сказала Эльза, не двигаясь, — час назад я ей под нос бросила два новых блока. Скоро придет и начнет спрашивать, что с ними делать. Черт, на чем я остановилась?
— Тиеринджер, — подсказала Мэри Джейн, закуривая сигарету из своей пачки.
— А, да. Я все точно помню. Она покрасила волосы вечером, накануне женитьбы на Фрэнке Хэнк. Ты его хоть помнишь?
— Немного помню. Тот еще, старый служака. Ужасно не симпатичный.
— Не симпатичый? Боже, да он был похож на неумытого Белу Лугоши!
Мэри Джейн, откинув голову назад, затряслась от хохота.
— Просто чудесно! — сказала она и вернулась в положение удобное для питья.
— Дай мне твой стакан, — сказала Эльза и взмахнув ногами в чулках, встала на пол. — Я тебе говорю, эта служанка ну просто заторможенная.  Я сделала все что могла, оставалось только, чтобы Лью с ней  переспал, и все лишь для того, чтобы она поехала с нами. Теперь жалею – Я…откуда у тебя эта штука?
— Эта? — Мэри Джейн дотронулась до броши с портретом у нее на шее. — Да я же в колледже ее носила, Господи. Это была мамина брошь.
— Боже, — сказала Эльза, с пустыми стаканами в руках, — а у меня нет ни черта святого, такого, что я б могла носить. Если мать Лью когда-нибудь умрет – ха,ха! — она мне, наверно, оставит свой кухонный ледоруб с монограммой или что-то в этом роде.
— Ты вообще-то ладишь с ней сейчас? — спросила Мэри Джейн.
— Не смейся надо мной, — ответила Эльза, выходя на кухню.
— Это определенно последний стакан для меня,  — крикнула ей вслед Мэри Джейн.
— Вот уж ни черта! Кто кому позвонил? Кто опоздал на два часа? Теперь сиди, пока ты мне не надоешь. И работа твоя вшивая, гори она синем пламенем.
Мэри Джейн снова, запрокинув голову назад, зашлась в хохоте, но Эльза уже вышла на кухню.

      Обладая минимумом, или вовсе не имея способности находиться в одиночестве, Мэри Джейн встала и подошла к окну. Отодвинув занавеску, она уперлась было ладонью о крестовину, но почувствовав налет пыли на поверхности, убрала руку и отряхнув её о другую ладонь, приняла более устойчивое положение. На дворе грязная слякоть на глазах превращалась в лёд. Мэри Джейн, опустив занавеску, побрела назад к синему стулу, мимо двух набитых до отказа книжных полок, не глядя ни на одно из заглавий книг. Сидя на стуле, она открыла сумочку и достав зеркальце, стала рассматривать в него свои зубы. Сжав губы, она провела языком по верхним передним зубам и снова посмотрела в зеркальце.
— На улице все леденеет, — сказала она оборачиваясь. — О! Боже, ты так быстро. Ты содовой не добавила что-ли?
С полными стаканами в руках, Эльза внезапно остановилась. Вытянув указательные пальцы, будто дула пистолетов, она сказала:
— Никому не двигаться! Это чертово место окружено.
Мэри Джейн засмеявшись, убрала свое зеркальце.
Эльза подошла с напитками. Она поставила стакан Мэри Джейн не совсем устойчиво на костер, а свой держала в руке. Растянувшись на диване, она сказала:
— Вот знаешь, что она там делает? Сидит на своей большой, черной заднице и читает «Плащаница». Я  уронила формочки со льдом, когда доставала их из холодильника, так она глянула на меня явно раздраженным взглядом.
— Все, мне хватает - это последний. Я не шучу,  — сказала Мэри Джейн поднимая свой стакан. — Кстати, ты знаешь кого я видела на прошлой неделе? В магазине одежды «Лорд и Тэйлор»?
— Ммм, — сказала Эльза, поправляя под головой подушку. — Акима Тамироффа.
— Кого? — спросила Мэри Джейн. — Кто он такой?
— Аким Тамирофф. Он кино-актер. Постоянно говорит: «Твоя хаааарошая шутка, эй?» Обожаю его. В этом доме нет ни одной чертовой подушки, которая была бы мне удобна. Кого же ты видела?
— Джексон. Она была…
— Которая из них?
— Не знаю. Та, что была с нами в классе по психологии, которая вечно…
— Они обе были с нами в классе по психологии.
— Ну, та с потрясающим.....
— Марсия Луиза. Я ее тоже как-то встречала. Небось до смерти тебя заговорила?
— Это да, господи прости. Ты знаешь, что же все-таки она мне сказала? Доктор Уайтинг умерла. Сказала, что получила письмо от Барбары Хилл, в котором та написала, что Уайтинг прошлым летом заболела раком, и умерла. Весила около тридцати килограммов всего лишь, перед самой смертью. Как все это страшно, правда?
— Нет.
— Эльза, послушай, ты черствеешь на глазах.
— Хм! Еще что она рассказывала?
— Говорит, только что вернулась из Европы. Её муж служил в Германии, что ли, она была там с ним. Дом, говорит, у них был в сорок семь комнат, кроме них, еще одна семья и прислуги около десяти человек. У нее была своя лошадь, а конюх их, тот у Гитлера был инструктором по верховой езде или что-то в этом роде. Да, и еще начала мне рассказывать, как ее чуть не изнасиловал чернокожий рядовой. Прям там, посреди магазина она начала мне рассказывать — ну ты знаешь, Джексон. Говорит, он был шофером у мужа, и однажды вез ее утром на рынок, что-ли. Говорит, до того перепугалась, что даже не могла…
— Секундочку,  — Эльза подняла голову и повысив голос, спросила: — Это ты, Рамона?
— Да, — ответил детский голос.
— Закрой за собой входную дверь, пожайлуста, — крикнула Эльза.
— Это Рамона? Я так хочу её видеть, умираю просто. Надо же, я ведь не видела её с тех пор, как у нее была…
— Рамона! — крикнула Эльза с закрытыми глазами. — Ступай на кухню и пускай Грэйс снимет с тебя галоши.
— Хорошо, — сказала Рамона. — Пойдем, Джимми!
— Умираю, как хочу ее видеть! — сказала Мэри Джейн. — О, Боже! Глянь, что я натворила! Я ужасно виновата, извини меня, Эл!
— Да оставь ты! Оставь, говорю тебе! — сказала Эльза. — Я  и так ненавижу этот чертов ковер. Я принесу тебе еще.
— Нет не надо. Посмотри, у меня еще больше половины осталось! — И Мэри Джейн показала ей свой стакан.
— Точно не надо? — спросила Эльза. — Дай мне сигарету.
Мэри Джейн протянула ей свою пачку сигарет, и сказала:
— Просто умираю, хочу видеть Рамону. На кого она теперь похожа?
Эльза зажгла спичку:
— На Акима Тамироффа.
— Нет, серьезно.
— На Лью. Она похожа на Лью. А когда его мать приходит, они будто близнецы из тройни. — Не садясь, Эльза потянулась к стопке пепельниц, на дальнем конце подставки для сигарет. Она успешно сняла самую верхнюю и поставила её себе на живот. — Мне нужен кокер-спаниель, или что-то типа этого, — сказала она, — Кто-то, кто хоть будет похож на меня.
— Как у нее с глазами? — спросила Мэри Джейн. — Я имею ввиду, зрение не ухудшилось, нет?
— Боже, я по-крайней мере, ничего об этом не знаю.
— А без очков она совсем не видит? В смысле, если она ночью встанет в туалет или куда?
— Она все равно никому не скажет. Секрета из нее не вытянуть.
Сидя на стуле Мэри Джейн обернулась.
— Ну, здравствуй, Рамона! — сказала она. — Ах, какое перелестное платьице! — Она поставила свой стакан. — Спорю, ты меня даже и не помнишь, Рамона?
— Конечно помнит. Кто эта дама, Рамона?
— Мэри Джейн, — сказала Рамона и зачесалась.
— Чудесно! — сказала Мэри Джейн. — Рамона, поцелуй меня!
— Прекрати сейчас же, — сказала Рамоне Эльза.
Рамона перестала чесаться.
— Поцелуй меня, Рамона! — повторила Мэри Джейн.
— Я не люблю целовать людей.
Эльза фыркнула и спросила:
— А где Джимми?
— Он здесь.
— А кто это, Джимми? — спросила Мэри Джейн у Эльзы.
— Господи, да это ее ухажер. Ходит за ней повсюду. Делает все, что она пожелает. Такая шумная канитель вечно.
— Серьезно? — с энтузиазмом спросила Мэри Джейн и подалась вперед. — У тебя есть друг, Рамона?
Глаза Рамоны, за толстыми линзами очков от близорукости, не отражали даже намека на энтузиазм Мэри Джейн.
— Мэри Джейн задала тебе вопрос, Рамона, — сказала Эльза.
Рамона засунула палец в свой маленький и широкий нос.
— Прекрати! — сказала Эльза. — Мэри Джейн спрашивает, у тебя есть друг?
— Да, есть, — сказала Рамона, ковыряя в носу.
— Рамона! — сказала Эльза. — Перестань. Немедленно!
Рамона опустила руку.
— Мне кажется – это просто восхитетельно! — сказала Мэри Джейн. — Как его зовут? Ты мне можешь сказать, как его зовут, Рамона? Или это большой секрет?
— Джимми, — сказала Рамона.
— Джимми! О! Я обожаю имя Джимми. Джимми кто, Рамона?
— Джимми Джиммирино, — сказала Рамона.
— Стой спокойно! — сказала Эльза.
— Хм! Вот уж имя так имя. А где Джимми? Ты мне можешь сказать,  Рамона?
— Здесь, — сказала Рамона.
Мэри Джейн огляделась вокруг, потом посмотрев на Рамону, улыбнулась, как можно более интригующе.
— Здесь где, милая?
— Здесь, — сказала Рамона. — Я за руку его держу.
— Ничего не понимаю, — сказала Мэри Джейн Эльзе, которая допивала из своего стакана.
— Я тут ни при чем! — сказала Эльза.
Мэри Джейн посмотрела на Рамону.
— Ах, я поняла! Джимми – это просто придуманный тобой мальчик.  Какая прелесть! — Мэри Джейн радушно наклонилась к Рамоне: — Как ты поживаешь, Джимми? — поздоровалась она.
— С тобой он не будет разговаривать! — сказала Эльза. — Рамона, расскажи Мэри Джейн про Джимми.
— Рассказать ей что?
— Стой ровно, пожайлуста… Расскажи Мэри Джейн, как Джимми выглядит.
— У него зеленые глаза и  черные волосы.
— Еще что?
— Нет ни мамы, ни папы.
— Еще что?
— Веснушек у него нет.
— Еще что?
— У него шпага.
— Еще что?
— Не знаю, — сказала Рамона и снова принялась чесаться.
— По твоему рассказу он такой красивый! — сказала Мэри Джейн и сидя на стуле, еще больше наклонилась вперед, — Рамона, скажи мне, а Джимми тоже снял свои галоши, когда вы вошли?
— Он в сапогах, — сказала Рамона.
— Просто изумительно! — сказала Мэри Джейн, обращаясь к Эльзе.
— Ты думаешь? А для меня это день изо дня продолжается.  Джимми обедает с ней, Джимми купается с ней, Джимми спит с ней. Она спит на краю кровати, чтобы вдруг нечаянно не повернуться во сне и не придавить его.
Мэри Джейн, поглощенная и очарованная данной информацией, закусила нижнюю губу, потом отпустила ее, чтобы спросить:
— Интересно, а откуда это имя у него появилось?
— Джимми Джиммирино? Только Богу известно.
— Может, так зовут какого-нибудь маленького мальчика по соседству?
Зевая, Эльза покачала головой.
— Нет здесь никаких маленьких мальчиков по соседству. Тут вообще детей нет. Они все меня называют плодовитая Фэнни за моей …
— Мамочка, а можно я выйду на улицу поиграть? — спросила Рамона.
Эльза посмотрела на нее:
— Ты только что с улицы, - сказала она.
— Джимми опять хочет на улицу.
— А почему он хочет, мне можно спросить?
— Он свою шпагу оставил на улице.
— О, опять он, и его дурацкая шпага. Ладно, иди. Галоши только не забудь надеть.
— Я могу взять это? — Рамона взяла обгорелую спичку из пепельницы.
— Не могу, а можно ли мне взять? Да можно. Только на дорогу не выходи.
— До свидания, Рамона! — сказала Мэри Джейн с музыкой в голосе.
— Пока, - сказала Рамона, - Пошли, Джимми!
Эльза вдруг неожиданно встала:
— Дай мне твой стакан!
— Нет. Эл, серьезно. Я должна быть в Ларчмонте. Ты знаешь, Мистер Вейнберг такой добрый, я не хочу его…
— Позвони ему и скажи, что тебя убили. Отпусти этот  чертов стакан.
— Нет, Эл, честное слово. В том смысле, что на улице становится ужасно скользко. У меня и антифриза в машине почти нет. Понимаешь, если я не…
— Пусть замерзает, машина твоя. Иди звони. Скажи, что ты умерла, — сказала Эльза. — Дай мне стакан.
— Ладно… А где телефон?
— Он ушел, — сказала Эльза, направляясь с пустыми стаканами в столовую. — Вон туда. — Она неожиданно остановилась на пороге между залом и столовой и исполнила короткий, соблазнительный танец бедрами. Мэри Джейн хихикнула.

      — На самом деле ты, по-настоящему, не знала Уолта, — сказала Эльза в четверть пятого, лежа на спине на полу, со стоящим стаканом на её маленькой груди. — Он был единственным парнем, которого я знала, который мог меня рассмешить. Рассмешить по-настоящему. — Она взглянула на Мэри Джейн. — Ты помнишь тот вечер на последнем курсе, когда эта чокнутая Луиз Германсон вбежала в комнату в одном черном бюстгальтере, который она купила в Чикаго?
Мэри Джейн хихикнула. Она лежала на животе на диване, подбородоком на подлокотнике, обращенная в сторону Эльзы. Стакан её стоял на полу, в пределах досягаемости.
— Вот, он мог меня рассмешить подобным образом, — сказала Эльза. — Он мог это делать разговоривая со мной. Он мог это делать по телефону. Он даже в письмах мог рассмешить меня. И самое интересное то, что он и не пытался быть смешным, он просто был смешной. — Она слегка повернула голову к Мэри Джейн. — Слышь, подбрось-ка мне сигарету.
— Я не могу дотянуться до них, — сказала Мэри Джейн.
— Да иди ты. — Эльза опять посмотрела в потолок. — Один раз, - сказала она, - я упала, —Я обычно его ждала на автобусной остановке, возле Военторга, и он однажды опоздал, а автобус уже тронулся. Мы побежали, а я упала и подвернула щиколотку. А он сказал: «Ты мой зайчик бедненький!» Он имел ввиду мою лодыжку. Так и назвал её: «Ты мой зайчик бедненький!» Господи, какой же он был славный!
— А у Лью, что нет чувства юмора? — спросила Мэри Джейн.
— Что?
— У Лью, что нет чувства юмора?
— Боже, кто его знает. Догадываююсь, что есть, скорее всего. Он смеется, когда смотрит мультфильмы и тому подобную чепуху. — Эльза подняла голову и, приподняв стакан с груди, сделала глоток.
— Ну, ведь это еще не все, — сказала Мэри Джейн. — Я имею ввиду, что это еще не всё.
— Что это?
— Ну, знаешь… Смех и все такое.
— А кто сказал, что это не всё? — сказала Эльза. — Слушай, если уж ты решила не записываться в монастырь, ты с таким же успехом можешь смеятся всю жизнь!
Мэри Джейн хихикнула:
— Ты просто невыносима! — сказала она.
— Господи,  какой же он был славный, — сказала Эльза. — Он был или смешным, или милым. И знаешь, без этих чертовых детских сюсюканий. Он был по-особому милым.  Знаешь, что он однажды сделал?
— Нет, — сказала Мэри Джейн.
— Мы ехали из Трентона в Нью-Йорк на электричке, как раз тогда, когда его призвали в Армию. В вагоне было прохладно и я никинула свое пальто, как бы поверх нас обоих. А под пальто на мне был кардиган, который я одолжила у Джойс Морроу, — ты помнишь тот чудесный голубой кардиган?
Мэри Джейн кивнула, но Эльза не взглянула на нее, чтобы увидеть это.
— Вообщем знаешь, его рука, вроде как,покоилась у меня на животе. Вдруг он мне говорит: «У тебя такой прелестный животик, что было бы только справедливо, если бы какой-нибудь офицер сейчас подошел и приказал мне выставить мою другую руку из окна». Потом он убрал свою руку и сказал проводнику, чтобы тот расправил свои плечи. Сказал, что есть на свете одно, с чем он никогда не может смириться – это то, что люди не в состоянии с гордостью носить свою униформу. Кондуктор лишь сказал ему, чтобы он продолжал спать.
Эльза на мгновение задумалась, а потом сказала:
— Смысл был не в том, что он говорил, а как он это говорил.
— А ты когда-нибудь Лью о нем говорила? Я имею ввиду, хоть что-нибудь?
— Ох, — сказала Эльза. — Я начала как-то рассказывать, но первое, что он у меня спросил - это какое у него было звание.
— И какое?
— Ха! — сказала Эльза.
— Нет, я имела ввиду...
Эльза вдруг неожиданно рассмеялась грудным смехом.
— Знаешь, что он мне однажды сказал? Сказал, что он чувствует, что он продвигается по службе, но совсем в другую сторону, чем все остальные. Говорил, что, как только он получит первое повышение, то вместо того, чтоб получить послужной шеврон на рукав, у него рукава отрежут. Сказал, что на тот момент, когда он стал бы генералом, он был бы абсолютно голым. Носил бы на себе лишь форменную пуговицу на пупке.
Эльза взглянула на Мэри Джейн, которой не было смешно.
— Тебе не кажется, что это смешно?
— Да, смешно. Только почему бы тебе однажды не рассказать о нем Лью?
— Почему? Да потому что он еще тот невежда, вот почему, — сказала Эльза. — Мало того. Я тебе вот что еще скажу, карьеристка ты моя. Если ты еще раз выйдешь замуж, ничего не рассказывай своему мужу. Слышишь?
— Почему? — спросила Мэри Джейн.
— Потому что я тебе говорю, — сказала Эльза. — Им хочется думать, что тебя всю твою жизнь тошнило каждый раз когда какой-нибудь парень приближался к тебе. И я даже не шучу. Ты конечно, можешь им рассказывать истории. Но не правдивые истории. Если будешь рассказывать, что когда-то была знакома с симпатичным парнем, сразу же, на той же ноте добавь, что он был симпатичен через край. А если скажешь, что знала остряка, тебе надо тут же прибавить, что он был или заносчивым всезнайкой или слишком дерзок. Если не скажешь, то они тебя потом пилить будут этим знакомством при каждом удобном случае. Эльза остановилась, чтобы сделать глоток из своего стакана и подумав, добавила. – Они, конечно будут слушать тебя по-взрослому, как и положено. Они даже будут выглядеть чертовски умно. Но ты не позволяй, чтобы это сбило тебя с толку. Поверь мне. Ты пройдешь все круги ада, стоит тебе только один раз по достоинству оценить их умственные способности.
Мэри Джейн, явно подавленная, приподняла подбородок с подлокотника дивана и для разнообразия оперла его о ладонь. Она обдумала совет Эльзы.
— Ты же не можешь назвать Лью невеждой — сказала она вслух.
— Кто не может?
— Я имею ввиду то, что разве он не разумный? — спросила Мэри Джейн наивно.
— Ах! — сказала Эльза. — Какой смысл в этих разговорах? Давай закончим. Я лишь расстрою тебя. Заткни мне рот.
— Ну тогда зачем ты за него вышла? — спросила Мэри Джейн.
— О, Господи! Я не знаю. Он говорил мне, что он обожает Джейн Остин. Говорил, что её книги очень много значили для него. Именно так и сказал. Потом, когда мы поженились, оказалось, что он ни одной из её книг даже не читал. Знаешь, кто у него самый любимый автор?
Мэри Джейн покачала головой.
— Л. Меннинг Вайнс. Ты когда –нибудь слышала это имя?
— Нет.
— И я не слышала. Никто о нем не слышал. Он написал книгу о четырех мужиках, которые умерли с голоду на Аляске. Лью даже названия не помнит, но говорит, что она написана лучше, чем все остальные книги, которые он читал. Господи прости. У него даже не хватает мужества сказать, что она ему понравилась только потому, что она о том, как четверо парней умирают с голоду в иглу или где там ещё они умирали. Но ему надо было сказать, что она превосходно написана.
— Ты слишком критична, — сказала Мэри Джейн. — Понимаешь, ты слишком критична. А может книга была хорошей...
— Поверь мне на слово, та книга просто не могла быть хорошей, — сказала Эльза. Она задумалась на мгновение и потом добавила: — У тебя хоть работа есть. Я имею ввиду, что ты по крайней мере…
— Ну послушай, — сказала Мэри Джейн. — Ты думаешь, что когда-нибудь ты скажешь ему хоть о том, что Уолт погиб? Ведь не будет же он ревновать, когда узнает, что Уолт — ну, сама знаешь. Вообщем, что он был убит.
— О Боже! Ты моя бедная, наивная, карьеристка! — сказала Эльза. — От этого он еще хуже станет! Он всю кровь мне выпьет. Послушай. Все, что он знает – это то, что я встречалась с каким-то парнем по имени Уолт — с каким-то солдатом, весьма острым на язык . Самое последнее, что я сделала бы в этой жизни – это сказала бы ему, что Уолт был убит. Самое последнее. А если и сказала бы  — что я бы никогда не сделала, — сказала бы, что он погиб в бою.
Мэри Джейн подалась подбородком вперед.
— Эл… — сказала она.
— А?
— Почему бы тебе не рассказать мне, как он погиб? Я клянусь, что никому не скажу. Честно. Скажи пожалуйста!
— Нет.
— Пожалуйста. Честное слово никому не скажу.
Эльза допила и поставила пустой стакан на грудь.
— Ты все скажешь Акиму Тамироффу, — сказала она.
— Нет, я не скажу. То есть, я не скажу ни…
— Ага, - сказала Эльза, - Их полк стоял вне зоны боевых действий, во время затишья между сражениями, так, во всяком случае писал в письме его друг. Уолт и еще один парень запаковывали эту компактную японскую обогревательную печку. Какой-то полковник хотел послать её домой. Или они пытались вытащить её из упаковки, чтобы снова запаковать, — я точно не знаю. Вообщем, в этой печке был бензин и еще какое-то барахло и она взорвалась прямо у них в руках. Тот, парень, только глаз потерял. — Эльза начала плакать. Она обхватила рукой пустой стакан на своей груди, чтобы он не опрокинулся.
Мэри Джейн сползла с дивана, и на коленях шагнула три раза и приблизившись к Эльзе, стала гладить ее по лбу:
— Не плачь, Эл, не плачь!
— Кто плачит-то? — сказала Эльза.
— Я знаю да, но не плачь. Не стоит того, не надо.
Парадная дверь открылась.
— Это Рамона вернулась, — сказала Эльза в нос. — Сделай одолжение, пойди на кухню и скажи той, как там её, чтобы она подала ей ужин пораньше. Хорошо?
— Хорошо, если ты обещаешь больше не плакать.
— Обещаю. Давай, иди! Я не хочу сейчас идти в эту чертову кухню.
Вставая, Мэри Джейн потеряла, но тут же вновь приобрела равновесие. Она вышла из комнаты. Вернулась она  меньше, чем через две минуты, впереди неё бежала Рамона. Рамона бежала и старалась наступать на пол всей плоскостью ног, на которых были галоши, пытаясь извлечь из этого максимум шума.
— Она не дает мне снять с неё галоши! — сказала Мэри Джейн.
Эльза, утираясь носовым платком, все еще лежала на спине на полу. Обращаясь к Рамоне, она проговорила в платок:
— Иди и скажи Грэйс, чтобы она сняла с тебя галоши. Ты же знаешь, что тебе нельзя входить в......
— Она в туалете, — сказала Рамона.
Эльза убрала свой платок и села на диване.
— Дай мне твою ногу! — сказала она. — Сядь сначала, пожайлуста. Не там, здесь… Боже!
Стоя на коленях, разыскивая под столом сигареты, Мэри Джейн сказала:  — Эй, угадай, что случилось с Джимми?
— Понятия не имею. Другую ногу! Другую ногу!
— Он под машину попал! — сказала Мэри Джейн. — Трагично, не правда ли?
— Я видела Шарика с костью во рту, — сказала Рамона.
— Что случилось с Джимми? — спросила Эльза.
— Его машина задавила и он умер. Я видела там Шарика с костью во рту, но он не.....
— Дай-ка мне я твой лоб потрогаю, — сказала Эльза. Она протянула руку и дотронулась до лобика Рамоны: — Ты немного температуришь.  Иди и скажи Грэйс, что ты будешь ужинать наверху. После ужина ты идешь прямо в постель. Я поднимусь к тебе позже. А теперь иди, пожалуйста. И забери эти галоши с собой.
Рамона медленно, большими шагами, вышла из комнаты.
— Подкинь мне сигарету, — попросила Эльза у Мэри Джейн. — Давай еще выпьем!
Мэри Джейн поднесла Эльзе сигарету.
— Это все-таки что-то, а? Про Джимми-то! Вот это сила воображения!
— Ммм. Слушай, ты можешь сходить и освежить, а? И принеси бутылку. Я не хочу туда идти. Всё это чертово место воняет,  как апельсиновый сок.

      В пять минут восьмого зазвонил телефон. Эльза встала с приоконного пуфика и стала в темноте нащупывать свои туфли, но не смогла их найти. В чулках, она уверенной, как в летаргическом сне походкой, направилась к телефону. Звонок не потревожил Мэри Джейн, которая спала на диване лицом вниз.
— Алло, — сказала Эльза в трубку, не включая подсветку над телефоном. — Слушай, я не смогу тебя встретить. Тут Мэри Джейн приехала. Она свою машину поставила прям перед моей и не может найти ключи. Я не могу из-за этого выехать. Мы минут двадцать ключи искали  — в этом, как там он называется, в снегу и все такое. Может ты попросишь, чтобы Дик и Милдред тебя подвезли? — Она слушала голос в трубке: — Ну значит не повезло тебе, друг мой. Почему бы вам ребятам всем взводом  да строевым  шагом домой! Можете даже команды подавать: Делай-раз, делай-два! А ты можешь быть самым главным ! — Она снова послушала. — Я и не пытаюсь быть смешной, — сказала она, — На самом деле, нет. Это лишь моё лицо.... пытается. — Она повесила трубку.
     Назад в гостиную шла она уже не так уверенно. У пуфа у окна она вылила все, что оставалось в бутылке со скотчем себе в стакан. Виски оказалось в стакане на палец. Она осушила стакан одним глотком, вздрогнула и села.
Когда Грэйс включила свет в столовой, Эльза аж подпрыгнула. Не вставая, она крикнула Грэйс:
— До восьми тебе лучше  не подавать, Грэйс. Мистер Венглер немного опаздывает.
Грэйс появилась, освященная светом из столовой, но в гостинную она не вошла.
— Лэди уходила?
— Она отдыхает.
— Мм, — сказала Грэйс. — Миз Венглер, я хотела узнать, если бы вы разрешили, чтобы мой муж переночевал здесь у вас? У меня достаточно места в моей комнате, и в Нью-Йорк ему не надо до утра, а на улице такая плохая погода.
— Твой муж? А где он?
— Ну, прямо сейчас, — сказала Грэйс, — он на кухне.
— Я боюсь, что он не сможет здесь переночевать, Грэйс.
— Мэм?
— Я говорю, что я боюсь, что он не сможет здесь переночивать. Здесь не гостиница.
Грэйс постояла немного и потом сказала:
— Да, Мэм, — и вышла на кухню.
Эльза вышла из гостиной и поднялась по ступенькам, которые были едва освещены отсветом из столовой, на второй этаж. На лестничной площадке лежала одна из галош Рамоны. Эльза подняла её и что есть силы бросила через перила: с сильным шумом галоша ударилась об пол.
Эльза щелкнула выключателем в комнате Рамоны и оперевшись о него, будто для поддержки,  немного постояла, не двигаясь, глядя на Рамону. Отпустив выключатель, она быстро подошла к кровати.
— Рамона! Проснись! Проснись!
Рамона спала на краю кровати, её правая ягодица свисала через край. Её очки, сложенные аккуратно, дужками кверху, лежали на прикроватном столике, раскрашенном по мотивам Дональда Дака.
— Рамона!
Ребенок проснулся, резко вдыхая в себя воздух. Её глаза широко раскрылись, но она почти сразу же их прищурила.
— Мама?
— Мне показалось, что ты сказала, что Джимми Джиммирино попал под машину и умер.
— Что?
— Ты услышала всё, что я сказала. Почему ты спишь на краю?
— Потому что.
— Потому что почему, Рамона, мне не кажется, что.....
— Потому что не хочу сделать больно Микки.
— Кому?
— Микки, — сказала Рамона и почесала нос: — Микки Микеранно.
Эльза повысила голос до визга:
— Ты сейчас же ляжешь на середину кровати. Давай!
Рамона крайне испуганно посмотрела снизу вверх на Эльзу.
— Ну хорошо! — Эльза взяла Рамону за лодыжки и, то ли приподняв, то ли подтолкнув, передвинула её на середину кровати. Рамона не сопротивлялась и не хныкала, она дала себя передвинуть при этом не подчиняясь. — Теперь спи! — сказала Эльза, тяжело дыша. — Закрой глаза… Ты слышала меня. Закрой глаза.
Рамона закрыла глаза.
Эльза подошла к выключателю, и щелчком выключила свет. Она остановилась в дверях и долго там стояла.  Вдруг неожиданно она бросилась в темноте к ночному столику, ударившись коленкой о кровать, но в порыве даже не почувствовала боли. Подняв со столика очки Рамоны, она обеими руками прижала их к своей щеке. Слезы катились по её лицу, попадая на стекла. — Ты мой зайчик бедненький! — принялась она повторять снова и снова.
В конце концов, она положила очки на столик, линзами вниз.
Наклонившись над кроватью, она потеряла равновесие, и стала подтыкать одеяла на кровати Рамоны. Рамона не спала. Она плакала, и плакала уже давно. Эльза поцеловала её во влажные губы, убрала ей волосы с глаз, и затем вышла из комнаты.
Сильно пошатываясь, она спустилась вниз по ступеням и разбудила Мэри Джейн.
— Что это? Кто? Где? — произнесла Мэри Джейн, сев прямо, как стрела на диване.
— Мэри Джейн, послушай пожайлуста — рыдая, сказала Эльза. — Ты помнишь, как на первом курсе я надела однажды то желто-коричневое платье, которое я купила в Бойси? А Мириам Болл сказала, что в Нью-Йорке таких платьев никто не носит, и я потом всю ночь ревела, — Эльза трясла Мэри Джейн за руку: — Ведь была же я славной девушкой, — умоляла она, — ведь, правда, была?