Батюшка Дон кн. 1 гл. 8

Тёплым вечером скорострельной весны 1934 года Григорий Шелехов медленно шёл на привычную работу. Дорога от дома до шахты занимала у Григория примерно полтора часа неторопливым «пешедралом».
- А куда спешить? - прикидывал он, размеренно переставляя ноги.
Всего-то нужно перейти огромное, поросшее жёсткой травой-пыреем, давно не паханое поле и покажется посёлок Заперевальный. Остаётся перейти его по диагонали, и упрёшься в новенькую шахту.
- Ерунда делов! - он заступал в ночную смену.
Семейство Шелеховых два года назад переехало из дома родителей Антонины в село Пастуховка, в отремонтированную Григорием хату. Как не противились те разлуке с любимой дочерью, но он был категоричен:
- Надоело мне жить в примаках.
- Что такое случилось, Гришенька? - удивилась Тоня.
- Негоже мне долго прятаться за тестя… - супруг недовольно ворохнул тёмными, как ночь глазами. - Сам построю курень, отдельно будем жить.
- Как-то боязно, Гриша, - засомневалась молодая жена. - Всё-таки мама с малыми шибко помогает…
- Глупости!.. Петьке скоро десять лет исполнится. Он тебе сам с Санькой помогать будет. - Григорий при упоминании четырёхлетней дочки, всегда улыбался. - Да она такая умница, што присмотр особливый не требуется.
- Так-то оно так…
- Так, што решено! - подвёл итог отец семейства. - Будем строиться.
Антонина согласилась, ведь мужчина лучше знает, как жить. Тесть и тёща сопротивлялись для виду, но в итоге согласились. Ефим Тимофеевич посоветовал подходящий участок, с полуразвалившимся домом:
- Восстановим, будет как конфетка! Я помогу!
Точилин действительно помог деньгами и строительными материалами. В один из осенних дней вся его бригада собралась для помощи Шелехову. Скопом навалились и за один день перебрали крышу, укрепили стены.
- Гуртом и батьку легко бить! - весело сказал горняк Семён Глухов.
- На то оно и есть товарищество… 
Примерно на полпути к одиноко шагавшему Григорию присоединился Семён, работавший с ним в одной бригаде. Он поприветствовал издали:
- Пантелевичу, наше почтение! Мужики после смены собираются на «бутылёк». Ты с нами?
- Не хочу!.. Ты же знаешь, я своё давно выпил.
- Отрываешься от бригады, нехорошо…
Григорий несколько минут молчал, рядом семенил Глухов. 
- Чёрт, его ведает, может сходить на «бутылёк»? - подумал Шелехов. 
По прежней работе на Рыковском руднике, он знал, что среди шахтёров распространён обычай, каждое маломальское событие отмечать бригадой. Собирались на нейтральной территории, реже у кого-то дома.
- Всё ж таки старая традиция… - размышлял он.
Основной напиток «бутылька» - разлитый в трёхлитровую стеклянную банку самогон. В редких случаях это водка или другие крепкие напитки.
- Если мероприятие запланированное, - знал Шелехов, - поставщиком напитка является виновник торжества, он же обеспечивает закуску.
При стихийных посиделках средства собирались вскладчину, либо брался натуральный кредит в ближайшей точке продажи самогонки.
- В «получку» отдадим, - вспомнил Григорий, - говорили тогда.
В качестве закуски использовались остатки «тормозков», редко, когда появлялась горячая домашняя еда. Бывало, что закуска отсутствовала напрочь. Григорий прервал затянувшееся молчание:
- А где собираетесь?
- Да в посадке и сядем.
- Лады! - он мотнул поседевшей головой. - Ежели дюже надо, значит надо… Погутарь с хлопцами, следом сообщи мне, где и когда встречаемся.
- Это я мигом!
- Я, вроде бы, должон выставиться, так што гуляем за мой счёт.
- Вот и ладненько, - засуетился Глухов. - Я всё организую.
- Скажешь, сколько денег надо…
- Завсегда рады, а то мужики гутарят зазнался Шелехов. Как стал ударником, работяг ни в грош не ставит. Тебе даже «орден Сутулого» собирались в мехцехе заказать…
- Сызнова не починай! - остановил словоохотливого товарища Григорий. - Будя об энтом, скажи лучше, какие новости.
Григорий недавно перевёлся на построенную по самым современным нормам, шахту «Будёновская №6» и не хотел ссориться с сотоварищами.
- Вчера кум рассказал новую хохму. - Семён заранее похохатывал. - Один мужик уронил в лаве сумку с «тормозком», там была банка с икрой баклажанной, которая не выдержала такого обращения. Ну, мужик стёкла убрал с земли, забрал хлеб и сало, отошёл метров на пятьдесят, сел в удобном месте и стал с едой расправляться. Мимо проходил горный мастер, который не любил, когда подчинённые не работают: «Кончай пузо набивать, пошли, покажешь, что ты по наряду сделал».
Шелехов внимательно слушал, улыбка пряталась в складках губ.
- Мужик безропотно сворачивает остатки «тормозка», - тараторил смешливый Глухов. - Пошёл он впереди мастера. Подошёл к месту недавней трагедии, указал на кучку икры и сказал: «Ну, ты глянь, что за люди! Это ж надо, насрать прямо посреди заезда!». Нагнулся он, мазнул пальцем по икре, отправил в рот и добавил: «Гавно ещё свежее...»
Григорий захохотал, ясно представив описываемую картину.
- Мастер облевал всё вокруг в радиусе двадцати метров, - издевался неугомонный мучитель: - Спешно выехал «на-гора» и в эту смену никому уже не мешал ни работать, ни отдыхать. На следующий день заходит мужик в нарядную. Мастер, увидев его, судорожно дёрнулся, позеленел и, зажав рукой рот, выдавил: «Уйди, уйди отсюда, чтоб я тебя не видел!»
- Ишо и от работы откосил! - одобрительно воскликнул Григорий. - Молоток, што тут скажешь…
За весёлой беседой не заметили, как дошли до захламлённого шахтного двора. Густую тишину украинской ночи нарушали негромкие разговоры подходящих горняков, да поскрипывание бесконечных канатов копра. Мужики перекурили и потянулись в баню переодеваться перед сменой.
- Нету здеся различий, - подумал Шелехов, - все равны перед шахтой. Заходят в раздевалку поселковые куркули и опустившиеся нищие, без копейки за душой. Выходят одинаково одетые шахтёры, будто солдаты.
Одеваясь, он продолжал размышлял: 
- Перед спуском под землю, словно перед боем, где-то в глубине души у каждого человека зрело смутное сомнение: Выйду ли я обратно на поверхность?.. Увижу ли опять красное солнышко? Ни у кого нет ответа на извечные шахтёрские вопросы, поэтому смиренны разговоры спускавшихся в забой горняков. Никому не дано видеть будущее, которое уверенно и властно пишет историю, с неизвестным никому из людей замысловатым финалом.
Как и ожидал Григорий, на скучных бригадных посиделках за «бутыльком» ему не понравилось. Уставшие после смены мужики быстро накидались сногсшибательным самогоном, закуски почти не было, и начали вести пьяный трёп на три вечные темы.
- Мужики завсегда говорят о работе, войне и женщинах… - иронично усмехнулся Шелехов.
Выпив положенное, он для вида участвовал в незатухающей беседе и при первом удобном случае тихо слинял. Домой шёл быстро, ведь задержался на пару часов. На подходе к Пастуховке Григорий удивился.
- Странно, куда все подевались? - подумал он, оглядевшись по сторонам. - На улицах никого нет, будто зараз не день, а ночь.
За пустым столом, обняв ребятишек, сидела заплаканная Антонина. Она подняла на него голубые, ставшие серыми глаза и с укором спросила:
- Гриша, где ты был?
- Пахал под землёй, как проклятый…
- Почему так задержался? Я вся извелась!
- Пришлось выставиться мужикам, - как бы извиняясь, произнёс Григорий. - Новая работа, бригада другая, сама понимаешь?
- Так ты пил? - шёпотом спросила жена. - Вы что-то отмечали?
- Пил! - начал заводиться Григорий. - Да што случилось, в конце концов?.. На улице никого, ты сидишь, как пришибленная?
Антонина уронила руки на белую домотканую скатерть, застилавшую самодельный стол, и обречённо опустила на них голову. Трёхлетняя Сашенька испуганно жалась к матери и в её тёмных, отцовских глазёнках, стыли невинные слёзы.
- Тонечка! - мягко, как никогда раньше, супруг обратился к замершей жене. - Скажи, што случилось?
- Отец… - сквозь слёзы вымолвила она. - Пожар на шахте… Ефим Тимофеевич не выехал на поверхность после смены… Беда!
***
       Бригада Точилина работала на первом горизонте, приблизительно в трёх километрах от главного ствола. Коногонки, горевшие на касках, выхватывали узконаправленными лучами набранные бетонными затяжками стены, провисающие почти до земли силовые кабели и вездесущих крыс.
- Не к добру их столько развелось! - бурчал Ефим Тимофеевич.
- А по мне, - засмеялся младший Кириллов, - пускай живут…
Вечные спутники человека деловито сновали под ногами, возбуждённые запахом принесённой снаружи еды.
- Слава Богу, прибыли на место! - Точилин, кряхтя, присел на кучу досок и скомандовал. - Полчаса на перекус и перекур, потом за работу.
Горняки присели, кто, где смог, и начали есть. Впереди маячила шестичасовая рабочая смена, силы понадобятся, а оставлять еду не имело смысла. Крысы добирались до неё в любых местах.
- Хитрые твари так ловко воруют пропитание, - трепались обедавшие шахтёры. - Что вчера у Васьки газета «Известия», в которую у него обычно завёрнуты сытные тормозки, оставалась целою…
- Штоб почитать для пищеварения! От газет получишь заворот кишок.
После приёма пищи Точилин расставил членов бригады по рабочим местам, а сам с Пашкой и тремя неопытными ребятами, отправился на дальний участок, укреплять просевшую кровлю. Тревожное предчувствие постепенно отпустило его.
- На этот раз пронесло! - подумал он в конце смены.
Однако сделав всего несколько шагов в таком расслабленном состоянии, Точилин внезапно резко остановился и с ужасом прошептал:
- Дым! В шахте пожар…
- Что же нам делать? - нервно спросил Лисинчук
- Двигаем к подъёмнику! - негромкие слова бригадира, сказанные треснувшим голосом, прозвучали словно приговор.
По дороге к ним присоединились старший Кириллов и его двадцатилетний сын. Где-то через полкилометра все почувствовали едкий дым, который становился более густым по мере приближения к подъёмнику. 
- Быстрее! - велел взволнованный бригадир.
Все бегом рванули к стволу. Там всё горело, вагонетки с углём, бывшие конюшни для лошадей коногонов и деревянная крепь. Дым разъедал глаза, от него ничего не было видно даже на пару шагов.
- Ничего не видно… - простонал Кириллов.
Задыхаясь, они на ощупь стали искать клеть, но не могли найти. Это подтвердило подозрения Павла, что все выехали.
- А нас бросили подыхать… - выругался он и нащупал рукоятку вызова и стал подавать сигналы в машинное отделение.
Железная ручка оказалась раскалённой, горняк сильно обжог руку. 
- Что нам зараз делать? - вопросительно пожал плечами Лисинчук.
-  Клети больше не будет, - твёрдо заявил Ефим Тимофеевич, - нам нужно попытаться добраться до вентиляционного ствола.
Расстояние до него было около ста метров, но они не смогли пройти и половины пути из-за высокой температуры, и плотного дыма. По пути наткнулись на человека, он валялся без сознания.
- Кто это? - Павел не узнал покрытого копотью товарища.
Точилин попытался привести его в чувство, но безрезультатно. Они не могли взять его с собой, сами едва шли. Совсем обессиленные, вернулись к главному стволу и тут заприметили, что потеряли Кириллова и его сына.
- Эй! - стали кричать, подавали сигналы, но они так и не появились.
Возвращаясь, они нашли их мёртвыми, лежащими рядышком.
- Видать пожилой отец задохся, и упал, - понял Ефим Тимофеевич, - а сын не схотел бросать его...
Дым валил достаточно густо, но после ада у главного ствола он казался им свежим воздухом. По мере продвижения вперёд дышать становилось всё легче, силы прибавлялись.
- Двигаем туда! - уверенно скомандовал Точилин.
Они встретили живых людей. Их окликнули из боковой выработки, там притаилась большая группа рабочих. Лисинчук сглотнул обильную слюну, проталкивая остатки накопившейся гари, и спросил бригадира:
- Что дальше?
- Остаёмся тут, - решил за всех Ефим Тимофеевич.
На второй день плена один из рабочих умер от ран, полученных при попытке пробиться к стволу. Его оставили в штреке, а сами отступили глубже в шахту, спасаясь от смертоносного газа.
- Там пожара нет! - Точилин вёл их и сказал на ходу: - Наши шансы невелики, но мы должны бороться до конца.
Угарный газ настигал их, будто гнался специально. Так они добрались до второго наклонного штрека, и бригадир приказал соорудить перемычку:
- Так мы отсечёт огонь и дым!
Мужики с радостью принялись за дело, никто сильно не надеялся на успех, но работа спасала от отчаянья. Горняки выламывали куски породы со стен и кровли, складывали друг на друга и замазывали швы жидкой глиной.
- Чтобы ни одной щели не было… - напоминал Ефим Тимофеевич.
 Работали лихорадочно, подгоняемые мыслью, что боремся за свою жизнь. Через несколько часов последняя щель была заделана. 
- Ты смотри, ловко придумано! - одобрили идею бывалые горняки.
Площадку огородили около ста метров в длину и трёх в ширину. Воздух здесь был сравнительно чистый, даже крысы куда-то подевались. У них не было еды, и сильно мучила жажда, зато были несколько электрических ламп.
- Потушите все коногонки окромя одной, - логично скомандовал Точилин, - дабы попусту не тратить энергию.   
Через некоторое время после строительства стены он послал несколько человек найти влажное место и вырыть лунку, в которой бы собиралась вода.
- Таких мест много в шахте, - согласился Лисинчук, - и ежели нам повезёт - найдём одно из них.
Он по каким-то только ему знакомым признакам нашёл его. За час там собирался приличный глоток воды. Пленники пили её по очереди, так каждый получал небольшую порцию влаги в день.
- Но долго так продолжаться не может… - обречённо понимали шахтёра.
Время от времени они проделывали отверстие в стене и совали туда нос в надежде, что с той стороны окажется свежий воздух. Это означало бы, что пожар закончился, и вентилятор заработал снова.
- Газ! - вдохнув вонючий газ, они торопливо заделывали дыру.
Сидели без света, почти в полной темноте. Коногонки садились одна за другой. Кислород заканчивался, зажженная спичка гасла прежде, чем её успевали поднести к часам или к папиросе.
- Курить хочется - сил нет терпеть… - признался Пашка.
Теперь, когда ко всем их бедам прибавилась темнота, смерть от удушья казалась ему совсем близкой.
- Но так сожжём последний воздух!
Кто-то предложил отдать спички человеку, следившему за временем. Горняки не могли видеть друг друга, от этого каждый испытывал чувство одиночества и отчаянья.
- Неужели нас не ищут? - думал каждый человек.
Глоток воды, вспышка спички, гаснущей прежде, чем человек успевал взглянуть на часы и проверка положения за стеной, скрашивали скуку пребывания в ловушке. Один из парней тронулся умом и болтал без умолку.
- Не повезло бедняге! - глядя на него пробормотал Ефим Тимофеевич.
Он склонил седеющую голову и нервно ковырял пальцем спасительную стену. В его душе боролись противоречивые чувства:
- А может наоборот…
Время будто престало быть важным. В пятницу люди, следившие за водой, панически сообщили, что лунка перестала наполняться. До сих пор теплившаяся надежда выжить угасла, многие в ужасе закричали:
- Какой-то гад ворует воду!
Тогда Точилин поставил у источника охрану, и через некоторое время вода снова появилась. Крал ли кто-то воду у своих товарищей или она действительно перестала скапливаться, никто не могу сказать уверенно. 
- Сколько мы так выдержим? - тихо спросил пожилой шахтёр.
- А хрен его знает! - огрызнулся Лисинчук.
В субботу из отверстия в перемычке дыхнуло свежим воздухом. Многие лежали в забытьи, неспособные двигаться.
- Надо рушить перемычку! - предложил Ефим Тимофеевич.
Они постановили умереть с той стороны стены, где тела найдут быстрее, чем в запечатанной выработке. Трое крепких ребят пробили лаз в стене и отправились на разведку. Остальные способные ходить, ожидали их сигнала.
- Откуда у тебя столько сил, бригадир? - вопросительно прохрипел Павел. - Всё это переносить?
- Хочу ещё хоть разок увидеть дочку… - ответил он мрачно.
- Дочка у тебя красивая! - согласился напарник и потерял сознание.
***
Восемь дней несколько соседних шахтёрских посёлков жили в тягостном ожидании. Бушевавший глубоко под землёй голодный пожар не давал спасателям спуститься вниз. Несколько десятков семей день и ночь молились за спасение своих кормильцев.
- Как же мы будем жить без него? - спрашивала равнодушное небо не одна женщина. Однако день за днём надежда таяла, словно мартовский снег под проснувшимся солнцем.
- Только чудо поможет выжить… - перешептывались бывалые горняки.
Только на девятый день удалось погасить нажравшийся огонь в выработках, и первые партии спасателей вошли на выгоревшие горизонты. Моментом разнёсся слух, что они завалены труппами.
- На кого ты нас покинул? - плач и стон стояли над скорбящей шахтой.
- Вернись кормилец! - ревела какая-то простоволосая баба.
- Такой же вой разносился по всей степи в июне 1908 года! - заметил старый коногон Степаненко.
- А тогда што случилось? - вежливо спросил Шелехов.
- Такая же авария…
Они сидели под роняющим пух высоченным тополем возле конторы шахты и без перерыва курили. На поверхность подняли первого из погибших. Самые нервные бабы завыли на разные голоса, и жёны причитали над изувеченными трупами. А их всё вывозили и вывозили наверх.
- Сколько тогда погибло, - веско закончил Степаненко, - до сих пор не знаю…
После новой аварии пятьдесят три обугленных трупа подняли «на-гора». Кто не опознал родственников по несгораемым шахтёрским жетонам, оплакивали без вести пропавших.
- Надежды на спасение остальных горняков не осталось… - понимал Григорий.
 Антонина вместе с зарёванной матерью весь день простояли на многолюдном шахтном дворе, ловили любые новости, надеясь на возращения отца и мужа:
- Ведь его нет среди мёртвых! 
Внезапно над плотной толпой разнёсся крик:
- Нашли живых!
- Нашли двенадцать человек! - голос спасателя, показавшегося из подъёмника, срывался от волнения и профессиональной гордости. 
- Слава Богу! - зазвучало со всех сторон.
- Фамилии, фамилии скажи!
- Выжили двенадцать человек, - спасатель не мог поверить подобному чуду. - Тринадцатый умер уже при подъёме, сердце не выдержало.
Мать Антонины при этих словах болезненно пошатнулась, и схватилась за горло, давя рвущийся наружу вдовий крик. Умершим оказался её обожаемый муж Точилин Ефим Тимофеевич…

 
Продолжение http://proza.ru/2011/10/06/1562