***

Она закрыла за собой дверь, запретив провожать, и я, выключив свет, казалось вечность стоял в звенящей тишине ее прощания. Внизу, прямо под окном, она подбежала к серой машине, и, казалось улыбаясь, даже не взглянула в мое темное окно. Я открыл форточку, и, не в силах прекратить это мучительное душевное прощание, так неловко продолжившееся наблюдением за ее настоящим, так и не показавшимся  из машины в прохладном декабрьском вечере закурил, в надежде на то, что она все таки посмотрит в мое окно, давая понять что все это недоразумение. Небольшая, огромная ошибка, виновниками который была моя работа и ее, вышедшие из-под контроля репетиции. Но машина лишь тронулась и медленно выкатилась из двора. Сил оставаться у окна не было  и я рухнул в кресло, обессиленный и опустошенный. В голове звинела пустота, поглотившая меня, и, затягиваясь очередной сигаретой я понимал что не справлюсь с этим. Что за всю свою короткую и насыщенную жизнь я ни разу не чувствовал ничего, сравнимого с этим в пугающей эмоциональной опустошенности.
Передо мной все еще была она. С закрытыми глазами я чувствовал ее. Мои пальцы ясно очертали в воздухе ее фигуру. Я чувствовал ее объятие. Ее губы.
Я влюбился как дурак. В глупую юную девушку. В угловатую и с дурным характером. И это плохо кончалось.
Я затушил сигарету в пепельнице у компьютера, и сменив депресивную, терзающую нутро песню.
В сообщениях так же, как и три часа назад синей цифрой горело сообщение.
Нехотя, с мертвым интузиазмом, гонимый лишь педантизмом я открыл сообщение, в голове уже прикидывая откуда и по какому поводу оно может быть.
Я придвинулся и две ровные строки слов складывались в предложение.
Мое прошлое навождение просило меня встретить ее утром на перроне поезда. Мои пальцы зависли в нерешительности над клавиатурой. Волк ее проклятья и Волк любви всех девушек и шлюх опять грызлись, терзая мои внутренности, доводя иногда до тошноты. А пальцы все так же висели над клавиатурой, не зная что ей написать: «иди на х», или же коротко «ок».
Я откинулся в кресле, прекрасно понимая что я не могу сейчас ничего решить. И, закрыв глаза, я разыграю эту рулетку, либо проснувшись вовремя, либо безбожно проспав, и, перебравшись на кровать буду сожалеть о том как я несчастен в этом жестоком зимнем мире. Утро началось с ноющей боли в груди и липкого подбородка. Моя голова, откинувшись назад свесилась с кресла, и повиснув на поручне пустила горькую от скуренных за ночь сигарет слюну. Я не хотя, неуклюже встал, до конца не понимая почему я уснул в кресле и какой сейчас час, или хотя бы день. Монитор светил все тойже социальной паутиной и все то же прошлое, уже успевшее обрасти нафтолином навождение, светилось на белом экране черными буквами.
Устало смяв лицо я снял со спинки кровати рубашку, и обувшись и накинув куртку пошел к ней.
Часы на сотовом не для кого фиксировали опоздание на пол часа
Иглы ветра кололи еще свежие нитки в ухе, ласкали холодными лапами под холодной осенней кожаной курткой и предательски сдували сигарету, едва успевавшую затлеть, и разговершись ярким угольком на ветре, она сгорала без остатка, оставляя мне лишь две затяжки для сонной головы, и проснувшегося урчащего желудка. Кросовки хрустели по свежему, падающему снегу и холод лишь подгонял меня, как можно быстрее покончить с этим недоразумением.
Она была призраком. Моим прошлым. Прошлым не приятным. Болезненным. Но все таки моим прошлым. Мы года три назад, если мне не изменяет память, любовались моим двором из моей постели под теплым, ватным одеялом, закрывавшим нас с головы до пят, погружавшее в мягкий, ватный сон, на прочь отбивая желание вылазить в прохладный мир.
А потом… а потом мы просто расстались, и она, как честная девушка, вернув мне все подарки и объяснив все при личной встрече объявила что она теперь будет с моим другом, и раз уж я не против, то у них все продолжится.
Конечно я был не против, хотя и рвал всое сердце в клочья каждую нашу встречу, и фотографии ее, заложенные под последнюю страницу набокова, были уже изласканы взглядом и истрепанные уголки лишь напоминали о том что я был зависим от нее.
Но это прошло. Я переболел, начав встречаться с новой девушкой, и она, однажды вломившись ко мне вечером, слегка навеселе в расстегнутой короткой курточке, обрушив меня на кровать смотрела на меня изумленными глазами, ошарашенная от того что я не хотел больше быть ее любовником, которому остается лишь ждать ее, пока она учиться и заводит отношения в другом городе.
Я спрятал закостеневшие пальцы в карманы куртки и вышел на пустой перрон железнодорожной станции. Я встал под свет каплеобразного фонаря и огляделся. Было глупо ждать что она будет сидеть в декабрь на открытой станции, но именно так и произошло. Она медленно вошла в свет фонаря и улыбнувшись лишь уголками губ обняла.
- Ты не представляешь как я соскучилась!
 – проходи, - он открыл перед ней дверь и она вошла в темную комнату.
Казалось, что с их последней встречи здесь ничего не изменилось. Все так же в углу валялись скомканные листы бумаги, на спинке дивана и стула грудой висели рубашки и футболки. И все та же кровать, не выдержавшая их слишком бурных объятий, и проломившая свое дно, о чем напоминала небольшая ямка у ног.
Она не разуваясь, оценивающе прошла к окну, и убедившись что ничего кардинального не изменилось, обернулась, и невольно улыбаясь уголками губ сняла свою куртку, кинув на диван.
Я сбросил кроссовки и рухнул на кровать. Только сейчас я почувствовал как я устал. Как ноет тело от сна в кресле.
- Скажи,  зачем ты приехала?
Она молча села рядом.
Минута.
Ни я, ни она не знали что сказать. Секундная стрелка часов отбивала каждый наш вздох. Но у нас не было слов, как будто я пытался оформить их мандаринскими иероглифами, а она междуреченской клинописью.
Она легла рядом, и обняв одной рукой спросила:
- Ты не рад мне.
Я не знал. Я не планировал видеть ее в ближайшие пятнадцать жизней, но вот она опять тут. Я вновь чувствую аромат ее волос и аромат капелек ее пота. Ее ладонь свободно, привычно исследовала меня, и, отстегнув пуговицу нырнула под рубашку.
Я по привычке сел, намериваясь ее остановить, но секундой позже пришла реальность, осознание что я свободен от каких либо обязательств. Что мой двухлетний роман закончился тремя дырками в ухе, прошитых шелковой нитью и разрывающей изнутри пустотой.
Слегка надавив она уложила меня обратно, и, расстегну мои джинсы обозначила что деваться мне некуда.
Я закрыл глаза и позволил себе просто быть.