Я снова там

      Я снова там, в далёком прошлом. Мне четыре года. Я снова вижу огромную больницу, возле которой мы прогуливаемся с моей бабкой.
- Смотри: мерцвецкая - вон, видишь! Голубой огонёк в подвале.
- А что там, бабушка, в мерцвецкой? - спрашиваю я.
- Упокойнички, внучек. Мерцвецы... Этим голубеньким светом они нас, грешных, стращают. Он от их мёртвых тел идеть. И ище по ночам они  со своих столов-то встают и  ходют,  как светлячки преют.
- Бабушка, это правда? - спрашиваю я. Мой голос дрожит.
- Правда? Эк! Ище какая правда,  внучочик. Мне ли не знать. Я в этой больнице уборщицей работала. Там сыночек мой, Юра,        преставился,  умер значит.  Он, стало,  тебе дяденкой  будет.
-  А  дяденка  он почему умер? – опять спрашиваю я бабушку.
- Зима была, лёдная, сквозистая. Детишки на саночках, на самокатах катались. Ну, и  сынок мой тожа с горки ледяной на самокате катался. А горка-то ледяная была. И со всего  ходу -  в илектрический железный столб... Пожил он три дня,  в себя не приходя... Дохтура мне сразу сказали:  держись, тётя Тоня, у него, мол, кровь в мозге. Не житок, стало, он. На четвёртые сутки  вернулся память к ему, он и говорит мне тихо так: "Хочу, мамочка, орешек грецких…" Христосе милостивый! У меня аж от радости оборвалось всё… Но не долго он здравствовал. Так всегда перед смертью бывает - облегчение... Помню, нагнулся он к судну, видно, замутило его. Да так с кроватки и упал. Дохтур дежурный подбежал, дал мне ватку с нашатырём и говорит: крепитесь, кончились, мол, сыночка вашего страдания..."
Вот такие истории мне рассказывала бабушка в детстве. Многое я забыл, но вот историю про её сына я помню и по сей день.

И толчком к этому послужило следующее событие.

Прошло четыре года. Я жил в районе саратовского СХИ. СХИ находится на возвышенности и окружено посадками. Так вот, однажды в февральский морозный день мы с мальчишками поспорили, кто из нас прокатится по узкой крутой заснеженной тропке. Настроение у нас было бодрое. Зимнее солнце окутывало нас искристым туманом снежинок.
- Ну,  чё,  ребята, слабо? - произнёс кто-то.
Все ещё раз посмотрели на горную колею. Никто из нас не решался, потому что мы не видели её конца. Такая она была длинная. Я даже не расслышал толком, что сам сказал. Мне было жутковато, сердце колотилось в груди. Помню, мои приятели расступились. Я лёг на санки, обхватил их руками и оттолкнулся… Через несколько секунд я уже как стрела летел вниз. Под тонким слоем снега был лёд. Дыхание моё перехватило от страха. Маленькие деревья посадок по обе стороны горы превратились в сплошные чёрные стрелы, в траурные ленты. Санки всё набирали и набирали скорость. Вой и гул стоял в моих ушах, мозг  лихорадочно работал. "Что тебе делать, покойник? - кричало моё сознание. - Если ты отпустишь руки или попробуешь перевернуть свои санки, тебя ждет гибель!" Глаза застилал то мрак, то ослепительный свет. Я летел в пропасть с широко открытыми глазами и окоченевшим от ужаса телом. И потом я увидел свою смерть. Это был бревенчатый забор. Я закричал, и голос мой растворился в ледяной дымке. Из последних сил я сделал резкое движение, повернулся всем телом и выкинул вперед ноги. До сих пор не знаю, как мне это удалось. Ещё секунда и - хрясть! - я врезался со всего маху в деревянную преграду. Удар был настолько силен, что я перевернулся в воздухе и... упал в сугроб. Санки, блеснув металлическими полозьями, крутанулись и ударились в дерево.
Я долго не мог прийти в себя. Помню, я слышал голоса моих друзей, которые всё это видели. Лица их были белыми, я не мог разобрать, что они говорили. Чьи-то руки растирали меня снегом, били по щекам. Затем друзья подняли меня и поволокли домой. Сам  я идти не мог, всё плыло перед глазами. Тело дрожало, словно через него пропустили электричество.
Несколько дней я находился в полусознательном состоянии. Когда я закрывал глаза, я снова и снова видел ледяную гору, по которой я мчался на санках, мчался в белое мёртвое ничто. В то же время какая-то навязчивая мысль не давала мне покоя. Я почти не выходил из дома. О случившемся родителям я, конечно, ничего не сказал, хотя они с тревогой смотрели на меня и спрашивали, хорошо ли я себя чувствую…
Моя мысль, точнее, какой-то яркий фрагмент из детства, мучивший меня, наконец, обрёл определённое значение. Вначале это было, словно далекий звук у меня в голове, потом - голос, который принадлежал моей бабке: «Мне ли не знать? Мерцвецкая... -  От покойничков исходит голубоватое мерцание. - А мой сыночек на самокате прямо в столб! Царство ему небесное».
Позже я спросил мою дожившую до губокой старости бабку, когда и как погиб её сын. И что же? Все, абсолютно всё совпадало: солнечный морозный день, ледяная гора, время - вплоть до последней минуты,  вплоть до последнего удара...