Старый гриб

…Руководитель, исподлобья глядя в мою сторону, цедит:

- Назначаю (так и быть) главным редактором газеты…

Я встаю, обидчиво произношу тираду. Руководитель не слышит.  Ну, ясно: гнев мой лишь в мысли. Это странно. Боязно вслух произнести? Прежде ничего подобного за собой не замечал. Лупил любому  правду-матку только так.

Паузу прерывает руководитель.  Он бросает в свойственной ему манере:

- Приступай!..

Я выхожу. Спускаюсь по широкой мраморной лестнице со второго этажа на первый, поворачиваю направо и иду в глубь длинного коридора. Иду и думаю ворчливо: «А когда-то, в прежнюю мою бытность, редакция располагалась на третьем этаже».

Редакция занимает две смежных комнаты. Вновь мысль: «А тогда имели пять комнат».

Я вхожу. Никто даже головы не повернул в мою сторону. Одни – гоняют чаи, другие - в шашки играют, третьи – вяжут носки.

- Привет, коллеги! – хочу выглядеть этаким бодрячком, будто мне всё нипочем, даже море по колено. – Плохо встречаете главного редактора. Что так? Откуда холодок и такое равнодушие?



Виктория Сатарова откладывает в сторону недовязанный носок, протыкает иглой клубок ниток, еще ниже спускает на лоб черный платок.

- А, это ты… Что надо? Хочешь, научу вязке носок?

Смотрю и с трудом узнаю. Думаю: «Тогда была интереснее. Не красавица, а все же… Постарела, сильно постарела. Ну и я ведь за прошедшие годы не помолодел».

Я со злостью отвечаю:

- Пришел сюда, чтобы вас отучить от вязки носок, а не наоборот.

- Кто ты такой, чтоб отучать? – Виктория хмурится.

- Не надо прикидываться: все и всё уже знают.

- Да? Я, представь себе, ничего не знаю.

- Ты?! – восклицаю я. – Первая сплетница и не знаешь?

- Обижаешь, - смиренно говорит Виктория и крестится.

Думаю: «Странная какая. Прежде бы такие истерики закатила, а тут…»

- Я, - стараюсь говорить с апломбом, чтобы слова звучали весомее, - новый главный редактор.

- Новый, но со старыми дырами, - замечает Виктория и хмыкает.


Там, в дальнем углу комнаты, один из играющих в шашки прыскает: это его естественная реакция на женский афоризм.

Я спрашиваю:

- Где ответственный секретарь?

Кто-то из гоняющих чаи кивает в сторону соседней комнаты. Иду туда. Вижу, что Геннадий Чугаев, склонив голову на столешницу, храпит напропалую. От храпа на затылке топорщится хохолок. Я трясу его за плечи.

- Пора просыпаться. Настало время браться за работу.

Чугаев трясет головой, фыркает (видимо, сон прогоняет), отрывается от столешницы, смотрит на меня. И ворчит:

- Нет от тебя покоя. Угомонишься когда-нибудь или нет?

Я цитирую Блока:

- И вечный бой! Покой нам только снится.

Геннадий соглашается.

- Он мне и снился сейчас, а тут ты… Принес же черт!

- Не вспоминай черта всуе, - говорю я. – Я пришел, чтобы расшевелить ваше болото и возродить вновь газету.

Чугаев скептически смотрит на меня и замечает:

- Сидел бы на печке, старый гриб, и не вонял тут.

Я взбеленился.

- На кого хвост топорщишь? На главного редактора, да? Ну, я тебе покажу!

- Не страшно… Не прежние времена.

- Я научу всех, как свободу любить! – восклицаю я и просыпаюсь.

 Просыпаюсь оттого, что этажом выше, надо мной кто-то стучит по полу сапожищами.

Чуть-чуть жаль, что сон оборвался на самом интересном месте. Лежу, смотрю в темноту раннего утра и спрашиваю себя: «Что сие означает? Ведь не первый раз вижу нечто подобное. Думаю об этом? Неправда: всё в давнем прошлом.  И уж тем более не смею мечтать вновь занять кресло главного редактора».

ЕКАТЕРИНБУРГ, ноябрь 2006.