Чертовщина

Москва. Останкино. Первый канал. Офис  редакции одной из программ представляет из себя беспрестанно копошащийся муравейник. Обитатели его либо суетливо бегают взад-вперед, либо озабоченно висят на телефонах, ведя с невидимками переговоры. Обычная, короче говоря, творческая атмосфера. Народ трудится в поте лица своего, творит очередную передачу.

Среди этих трудяг-муравьишек и я, так сказать, собственной персоной. Мне здесь, похоже, всё нравится. Шумновато, конечно, но мне привычно: вариться в подобной сутолоке не впервой; за спиной – ой-ёй-ёй сколько всякого. Сейчас, вот, сижу за современным удобным офисным столом. Он – предпоследним слева. Передо мной светится экран монитора персонального компьютера, рука лежит на «мышке», справа – большое окно, за которым видна часть Останкинской телебашни и густая снежная пелена. Сижу. Думаю. Решаю поставленную главным редактором задачу: пишу свою крохотную часть сценария. Что-то получается, но, признаюсь, не очень. Боюсь, что в конечном итоге хозяин от моего «труда» камня на камне не оставит. Я, осознавая грядущее, шумно вздыхаю: хозяин – барин; тут, брат, отстаивая свои позиции, не поершишься. Заерепенишься – изволь, голубчик, на выход. На твое место найдутся десятки претендентов, причем, значительно моложе и, главное, покладистее, стало быть, удобнее для хозяина. Так что: выгибай спину и помалкивай в тряпочку. Я во второй раз шумно вздыхаю.

Мои горестные вздохи не остаются незамеченными. Коллега, стол которого приткнут в угол и спину которого изучил уже до мельчайшей складочки куртки, резко разворачивается на вертушке-стуле, склоняется в мою сторону и тихо, чтобы не слышали соседи, спрашивает:

- Проблемы?

- Кажется… - неопределенно отвечаю я.

- Не парься, - говорит он с ухмылкой на лице.

- Ты думаешь?

- Конечно! Может, не с первого раза, но получится, - делает секундную паузу и добавляет. - Ну, а если нет…

Я спешно прерываю:

- То что?

- Беды не будет.

- Вот как?

Коллега, который в два раза моложе меня, переходит на шепот.

- Тут немало тех, кто за два года не выдали ни строчки, пошедшей в дело, и…

Коллега, не закончив фразы, стремительно возвращается в исходное положение. Своевременно, потому что открылась дверь, ведущая, как выражаются собратья, на Голгофу, дверь, которая буквально в двух шагах от меня, дверь, за которой я еще не был. И, слава Богу, что не был, ибо за той дверью меня мало что хорошего ждет.


В офисе воцарилась гробовая тишина. Потому что из кабинета вышел сам хозяин проекта, знаменитость, не только в Москве, не только в России, а и в мире, а потому священный трепет, вызываемый у подчиненных, можно понять.

Хозяин, слегка сутулясь (как-никак, а большие прожитые годы дают о себе знать), задрав очки на лоб (привычка у него такая), хмуро взирая на подчиненных, уставившихся в мониторы компьютеров, нервно подёргиваясь при каждом шаге, заходил между столами.

- Серпентарий? – вопрос относился ко всем сразу, то есть ни к кому конкретно, а потому и остался без ответа. – Шипите по углам? – в ответ – тишина. – Интриги плетете за спиной? – опять тишина. – Знаю, всё знаю! Благожелатели, - он имеет в виду тех, которые наушничают, - докладывают. Иных, чем я, позиций придерживаетесь? Не по нутру вам мои программы? Выбиваюсь из общего хора?

Хозяин проекта, как я считаю, прав на все сто.

Во-первых, прав в том, что дух его телевизионных программ существенно разнится с духом и буквой правящей в стране партии и ее духовного лидера, то есть вождя всего российского народа. Познер (это именно он сейчас гневается) – западник чистой воды. Познер – за регулярную смену (путем честных выборов, разумеется) властной элиты сверху и до низу, то есть категорически неприемлет (в любой форме) вождей и вождизма, того, что последние двенадцать лет вновь буйно цветет и дурно пахнет на необъятных российских просторах. Познер открыто (ничуть не смущаясь тем, что в России господствует иное мнение) призывает россиян учиться у американцев, англичан, немцев и французов достойной жизни – и в экономике и в политике, а не брать пример с Китая, Вьетнама или той же Северной Кореи, где власть передается по наследству, где, по сути, нет демократических институтов, где народ, чтобы выжить, получает в сутки горсть риса. Американцы, говорит он, много учатся и столь же много трудятся, а отсюда и богаты. Российский же лежебока нежится себе на печи да смотрит наверх, на власть, ждет, когда она чего-нибудь ему из милости подкинет и понятно, отчего его портки вечно дырявы, а в пузе неизменные революции или контрреволюции шумно бурчат.

Во-вторых, хозяин прав в том, что творческий коллектив не всегда разделяет его убеждений. Не весь, ясное дело, но это мало что меняет. Телевизионщики (уж я-то точно знаю) не очень расположены тянуть хозяйскую песню: мотив ее не ложится им на душу. Некоторые охотнее бы подпевали вождям.  Для начала – безопаснее. Кроме того, кормиться с руки вождя куда как выгоднее. Да и песня в общем хоре льется веселее и звучнее, слушателей у нее, фанатов, стало быть, существенно больше. Коллектив видит, как, посмотрев очередную программу Познера, власть начинает грозить пальчиком, косотыриться и лязгать челюстями: не на мельницу ли госдепа США, дескать, льёте водичку-то? Слыша такое, иных бросает в дрожь: чуют, чего стоят сии слова-намёки; страхи-то у них в генах.

Мечется меж столов в разные стороны хозяин, мечется, как пёс на цепочке, которому удушлив ошейник.

Я, как и другие, вперив взгляд в монитор, молчу. Молчу, хотя мог бы сказать кое-что. Сижу, прикусив в этот раз свой длинный язык. Да молчу, но думать-то никто не может запретить. Вот мысли на вольном просторе и копошатся в дурной башке.

Познер тем временем останавливается возле стола нашего шефа-редактора, склоняется над ним. Тот (не вижу, но догадываюсь) бледнёшенек.

- И ты?..

Шеф-редактор, который с нами крут, но перед хозяином трепещет как осиновый лист при малейшем движении воздуха, вскакивает и пытается оправдаться.

- Никак нет, дорогой Владимир Владимирович! – выкрикивает он.

Познер щурит левый глаз.

- Попутал, да? – слово «попутал» явно не его, а взято из лексикона правнука, на которого, по слухам, хозяин надышаться не может. На его лице заблуждала саркастическая ухмылка. – Чего уж там, - продолжает хозяин, - не скромничай и зови (потешь старику душу, а?) «многоуважаемым».

Познер намекает на другого Владимира Владимировича, к которому, по-рабски, угодливо согнув спины, именно так и обращаются из окружения – ближнего и дальнего. Рабовладельцу это нравится, и он поощряет угодников – толь крестишком, толь местечком. Теска хозяина, кстати, сидит на чемоданах: вот-вот и вновь переберется в Кремль. Формально, разумеется, так как фактически никуда не уезжал, продолжал единолично владычествовать.

Шеф-редактор хотел еще что-то сказать в свое оправдание, однако хозяин уже не готов был его слушать: он снова зашагал между столами, хмыкая и фыркая на ходу.

Хозяин, да, влюблен в запад и хотел бы, чтоб тамошняя цивилизация пустила корни и прижилась на русской земле, но, любя, объективен, а потому всегда готов покритиковать, попрекнуть тех же американцев, ведущих себя на Арабском Востоке, к примеру,  подобно неуклюжему слону в посудной лавке: звон, треск и вокруг одни черепки.

По мне так зря Кремль косотырится: хозяин явно демонстрирует свое желание к компромиссам с властью. Подходит к приглашению своих собеседников дозировано: если, допустим, вчера сидел перед ведущим в студии либерал-западник, скептически относящийся к власти, то в другой раз будет уже участвовать в диалоге прокремлевский узколобый соловушка и рта певунчику никто не заткнет. Чего стоит тот же столичный градоначальник Лужков, несколько лет назад отвечавший на вопросы Познера,  делавший в эфире массу открытий, решивший течения всех сибирских рек повернуть вспять. Или Михаил Леонтьев, только что появившийся у Познера и, как всегда, поносно говоривший о гниющем Западе в целом, а об америкашках, в частности.

Я тут ухмыльнулся. Чему?

Во-первых, вижу, с какими проблемами сталкивается редакция, когда начинает поиск собеседника с правыми идеями. Буквально с ног сбивается. Их, либералов, в стране почти не осталось, особенно тех, которые, набравшись храбрости, способны открыто заявить в эфире о своей оппозиционности, сказать что-нибудь внятное. Зато сторонники Кремля стоят в длиннющей очереди и терпеливо ждут, когда их хозяин наш допустит до эфира и даст возможность сладкозвучно пропеть оду Кремлю, как будто нет других каналов и программ, где они исполняют величальные  свои песенки каждый день и куда пропускают их вне всякой очереди.


Во-вторых, вспомнил момент, когда в студии гостил Юрий Лужков. Конфуз тогда вышел. Лужков зарапортовался. Осмелев, позволил себе выразить несогласие с дружески к нему настроенными кремлевцами. И речь-то зашла о пустяковинке, о том, что лучше, выборы губернаторов или их назначение. Ну и Юрий Михайлович ляпнул: он, мол, обеими руками голосует за выборы. И что тут началось! Незамедлительно в адрес великого и могучего градоначальника прилетела звонкая оплеуха: говори, дескать, но не заговаривайся; не сметь, дескать, критиковать то, что для Кремля свято и незыблемо. Оплеуха сопровождалась советом: уйди, дескать, в отставку, а уж после и чеши языком, мели всякую демократическую дребедень. Совет не внял тогда Лужков. А зря! Сейчас, говорят, сильно раскаивается в своей опрометчивости; говорит, что переоценил свою значимость и недооценил кремлевских марионеток. Они, оказывается, могут, если надо,  и зубки показать.

Я смотрю в окно: снежная пелена ушла, и выглянуло мартовское солнце. Я вздрагиваю от неожиданности. Смотрю: возле меня – хозяин в гневе. Он ударяет ладонью о мою столешницу и выкрикивает:

- Не позволю!

Неужели, проносится в голове, заметил мою ухмылку. Похоже на то. И, пожалуй, подумал, что я и есть тот самый его внутренний враг, подтачивающий в коллективе его принципиальные позиции. Я растерянно мямлю:

- Владимир Владимирович…

- Молчать, старый хрен!



- Но… вы не то подумали… Я… Да, не смею называть себя вашим другом… Это было бы с моей стороны большим нахальством… Я…

- Кто?!

- Сторонник…  И ваши убеждения мне очень-очень близки и понятны… Я скажу больше…

- Лжешь, мерзавец!

Он яростно хватает ноутбук и с размаху кидает на пол. Техника - в дребезги и тут…

…Я открываю глаза. Еще не совсем отойдя ото сна, слышу, как  сосед справа хряпает входной железной дверью. Грохает так, что штукатурка сыплется с потолка.

Лежу, закинув руки за голову, и думаю: приснится же всякая чертовщина. Впрочем, чертовщина ли?..

ЕКАТЕРИНБУРГ, март 2012.