Виновен

По лабиринту туннелей поезд мой мчится,
Ненавистную тьму выжигает светом огней.
Пройду через двери, и сон мне приснится,
Где запахнет тоской давно канувших дней.

На высоком холме любимый ясень растёт,
Чьи тени ветвей оберегали хрупкий покой.
Но что ты ни сделай, время нещадно идёт,
Приложившись спиной, заснул я с мечтой!

Проснусь и забуду этот согревающий миг,
Как свежую краску, память размоет дождём.
И жалею, что не увижу родных людей лик,
Что от страшной ночи меня охраняли огнём.

А поезд всё мчится, об рельсы стучится,
Озираюсь тревожно, я темноты берегусь.
Сойдя на платформу, улечу словно птица,
Найдя света лучи, я домой доберусь.


Весь этот проклятый день время безжалостно оставляло меня позади, как вечно отстающего и догоняющего. И в погоне за ней я всё больше понимал, что проиграл, у меня не было ни шанса перед ней. Я посмотрел на свои наручные часы, на циферблате которых пробило одиннадцать минут десятого часа, и раздражённо топнул ногой. Кажется, я опоздал на поезд, что уже как десять минут назад умчался в пучину непроглядной тьмы северного туннеля.
Как бы мне не хотелось успеть попасть домой затемно, скорее всего, меня ожидает ночная прогулка по аллеям сумеречного города. Почему я так об этом волнуюсь? Так уж вышло, что больше всего на этом белом свете я боюсь именно его отсутствия, то есть я боялся темноты. Когда ты вглядываешься в темноту, твоё воображение рисует тебе настолько безумные вещи, а любой шорох превращается в странные и подозрительные звуки, что в руках ты себя уже не можешь. Как я не пытался перебороть свой давний страх, эту паранойю, но он возвращался. Всё безуспешно. Поэтому в моей сумке сравнительно небольших размеров всегда найдётся место для карманного фонаря и пары запасных батареек для оного.
Стоило мне об этом подумать, как стерильно белый свет люминесцентных ламп раздражающе замерцал. Хотелось надеяться, что просто где-то закоротило проводку, а заодно вместе с ней закоротило и мои шальные нервы. Нужно постараться держать себя в руках, не поддаваться панике, тем более ты совсем не один. Здесь на платформе станции Роджер-Стрит присутствовало ещё три человека. Двое из них обычные на вид пьяницы, бродяги, что ночуют на станции каждую ночь, а вот третий тип выделялся среди всех. Стоявший на другом конце платформы, он вроде бы ничего не делал, но сумел завлечь моё внимание. Держал руки в карманах своего плаща и скрывал лицо за шляпой подобия трилби или федора, что вокруг него образовывало ореол таинственности.
Нет-нет, что-то здесь не так. Мне это всё совсем не нравится, уж больно дурно пахнет, хотя это в буквальном смысле правда. Как станция, так и сам квартал считались форменной помойкой, не отличавшаяся благополучием, нарваться здесь на неприятности было проще простого. Угораздило же меня найти работу в таком районе, почти через весь город от места моего проживания.
– Где же этот чёртов поезд? – спустя ещё пятнадцать минут я вслух выругался от злости. Ждать я никогда не любил, как не любил заставлять ждать других. Либо я был волшебником, который сейчас самопроизвольно произнёс магическое заклинание, либо надо мной явно кто-то шутил. К такому выводу пришёл, когда тут же из южного тоннеля донёсся рёв махины, что стремительно неслась на скорости четырнадцати метров в секунду. От света фонарей, что выжигали перед собой тьму, мне стало гораздо спокойней, будто камень с моих нешироких плеч.
Постукивая, скрежета об стальные рельсы, с протяжным визгом вагоны пассажирского состава остановились на месте. Двери ровно встали передо мной. Скрипучие, заедающие, они отворились для меня, как будто приглашали внутрь. Как бы забавно это не звучало, но от такого предложения я был не в силах отказаться. Зашёл внутрь и только понял, что совершил ошибку, пока ещё неизвестную для себя. Но было уже поздно — двери захлопнулись, словно челюсти непонятного существа, отдалённо напоминавшего червя, и чьи голодные рты расположились на протяжённости всего металлического тела. Что-то похожее на монстра из страшных книг, которые я зачитываю до дыр, пытаясь уйти от хмурой реальности.
Внутри его желудка мне сразу не понравилось. Склизко, мерзко, неуютно и просто почему-то тесно, даже несмотря на почти пустой вагон. Стоя в недоумении от своих явно дурных мыслей, я озирался по сторонам. В грязно жёлтом свете разглядывал столь немногочисленное количество пассажиров полуночного рейса. Четверо сомнительных на вид мужчин и одна девушка. Каждый из них сидел по разным углам, и ещё полицейский, что вблизи самых дверей держался за поручень. Здесь же столько свободных мест, почему он не сядет? И вообще что он здесь делает? Может кого-то ждёт? Полицейские не разъезжают на метро просто так с несколькими слоями кевлара и табельным пистолетом в кобуре. Но стоило мне посмотреть на него, как он тут же поймал мой оживлённый взгляд.
– С вами что-то случилось? У вас беспокойный вид, – заговорил он. Его голос. Странно, но мне почему-то казалось, что у него будет весьма грубый и повелительный голос, как и у всех служителей закона. А на деле же он оказался неестественно мягким.
– Нет, ничего не случилось, – дал отрицательный и покачал головой, – Мне лучше присесть, – попытался в конце улыбнуться.
Чёрт, что случилось со мной? Почему я так беспокоюсь из-за него, из-за всего? Я сам себя этим выдавал, что было заметно по его нахмуренному взгляду. В конце концов, он мог подумать, что я обыкновенный наркоман, что в данных местах не редкость.
Сзади, пройдя почти до конца загаженного вагона, сел по левую сторону от направления путей. Но даже сидя, я не мог просто расслабиться. Это неприятное предчувствие и желание во всём искать подвох меня скоро доконают. И только одним способом я мог найти для себя успокоение, как делал это и раньше каждый будний день, а иногда и выходные. Каждый раз через окно наблюдаю, как остаются позади метр за метром туннеля, которому всё нет конца. Так и нет конца моему необъяснимому разочарованию. Я тоскую по тому времени, когда моя жизнь что-то да значила, в ней был смысл. Ещё ребёнком мечтал быстрее вырасти и добиться невероятных успехов. Какая наивность. Из провинции я приехал в этот город, что вечно обещает всем большие возможности и светлое будущее. Но не о таком будущем я мечтал, которое будет непроглядно для меня. Да, я нашёл работу, устроился мелким клерком в одном из предприятий при фабрике, что с трудом сводит концы с концами. На достойную зарплату рассчитывать я не могу, вот и приходится снимать себе квартиру на окраине города. Сперва я думал, что пропаду в первый же месяц, но протянул уже целый год. Всё же мне хотелось совсем не этого. Хотелось поступить хоть куда-нибудь, получить образование, как и все остальные успешные люди. Остальные люди... В итоге оказался далёк от дома, где я родился, где меня ждут родные и друзья, которых, считай, бросил в погоне за мечтой и временем. И ничто не предвещает шанса, чтобы, наконец, изменить свою судьбу.
Кажется, это хандра не пройдёт никогда. Сегодня я устал больше, чем обычно. Хочется даже спать, но этому желания я до сих пор противился. А может действительно поспать? И ведь до станции, на которой я сойду, ещё довольно далеко. Я взвёл молнию своей толстовки до конца, закрыв тем самым шею. Накинул лёгкий капюшон на голову и натянул митенки на руки, которые затем всунул по карманам. Как затем посмотрел, многие уже давно спали, на ногах стоял лишь беспокоивший меня ранее полицейский, а сзади него из ниоткуда взялся тот самый тип в шляпе. Я озадачился вопросом. Ведь если он стоял на краю платформы, то и сесть он должен был на вагон впереди. Так откуда он взялся?
И момент, когда стоило бить настоящую тревогу, был безнадёжно упущен. Некоторое время меня клонило в сон, и вот теперь засыпал, оказавшись в итоге прав — что-то здесь действительно не так.

Проснувшись, не смог понять, где я и что со мной произошло. Не в силах открыть глаза, продолжал пребывать в полубессознательном состоянии. Лишь затем я почувствовал, как поток неизвестной жидкости протекал по левой стороне лица, прямо по опущенному веку. И вот казалось, что сейчас я, наконец, прозрею, но что на деле? Я видел темноту, открыл глаза и вижу... снова темноту. Здесь, без света я продолжал сидеть в вагоне поезда, прислонившись головой к окну. Стекло было всё в глубоких трещинах. Моя голова оставила практически целую вмятину, а вместе с ней тёмное и, кажется, багровое пятно. Ладонью проведя по своему лбу, пальцами нащупал липкую, чуть засохшую кровь, пропитавшую весь капюшон. Неужели я и вправду так сильно ударился головой? Пока что я недостаточно пришёл в себя, чтобы обращать внимания на то, что происходило вокруг меня, но кромешная темнота, тот страх, вызываемый ей, снова забил во мне тревогу. Какие-то шуршащие звуки раздавались впереди, будто кто-то спрятался и выжидал, пока я встану. Встать бы, но сиденья спереди по колени сжали мои ноги, словно настоящие тиски. Своими заляпанными кровью руками пытался сдвинуть их хотя бы на пару сантиметров.
– Давай же! Чуть-чуть! – кряхтел изо всех, - Дьявол, что же это такое? – но едва сдвигал на жалкие миллиметры.
К звукам, что беспокоили меня, прибавились скрипы, исходящие из-за спины, с каждым разом через одну-две секунду они были всё ближе и ближе. Я даже не имел возможности повернуться назад, чтобы узнать чьи они и каково их происхождение. Только беспомощно вертелся и дёргался, словно одержимый, который хотел одного — выбраться из собственного кошмара.
– Фонарь! Где он? – вскрикнул, надеясь на его спасительный свет. Вспомнил, что он должен быть в сумке, но сама она оказалась не рядом. Взглядом зацепился за ремень, что торчал снизу с правого края сидений, к которым я был прикован. Теперь оставалось дотянуться до ремня. Распластавшись, лёжа тянулся к полу и... снова эти коварные сантиметры.
– Господи, я не прошу многого! Просто дай мне мой фонарь, – переполнило меня нескончаемое отчаяние, и я злостно бил кулаком по сидению перед собой. Шум от моих ударов, кажется, мог заглушить все остальные звуки. И хотя их было не слышно, мне было всё так же страшно. Но помимо чувства страха во мне воцарилось ещё одно чувство, совсем противоположное первому. Желание выбраться отсюда, желание жить и не умереть в своём собственном аду прямо наяву.
Я сделал несколько резких движений и с болью отчасти вызволил одну ногу её из плена. До ремня оставалось совсем немного. Вдохнул и подтянулся, как мог. Кончики пальцев ухватились за то, к чему я стремился. Моя сумка была в руке и только потянул её к себе, как раздался леденящий стон прямо у моих ушей. Кто-то вцепился в сумку с другой стороны, куда не мог посмотреть. Чем сильнее тянул к себе, тем яростнее было сопротивление, а стон невообразимым образом превратился в рык. Я увидел когти, что вцепились в материю сумки. На время пересилив монстра, мог дотянуться второй рукой, что я и сделал. Расстегнул молнию и достал самое главное.
– Хочешь сумку? Так подавись ею! – разжал ремень и уступил в этой теперь уже бессмысленной борьбе. Оно добилось своего, получило желаемую вещь. После видел только, как мелкий силуэт проворно отпрыгнул в сторону и тут же выпрыгнул наружу через разбитое окно.
– Слава богу, у меня в руках фонарь! – с этими словами большим пальцем двинул кнопку включения. Луч света, на который так рассчитывал, выжег тьму, что вставала перед ней, но затем издевательски заморгал и погас.
– Проклятье, сели батарейки? – недолго продлилась моя радость. Запасные, оно забрало их с собой. Самое забавное в том, что понимаю, почему вышло так. Я выпросил у Бога фонарь, но не сам свет. Логично, иначе не сказать. Мне оставалось только сесть на место. Неужели мне суждено остаться и погибнуть здесь? Хотя к чему этот вопрос? Всё уже давно было понятно. Продолжая сидеть так минуту за минутой с закрытыми глазами, казалось я смогу уснуть, после чего проснусь. дома. Даже не в своей съёмной квартире, а именно в доме, где провёл детство и лучшие годы своей жизни, которой вот-вот подходит конец. И я снова уснул, уставший и всё такой же тоскующий.
Холод, от которого до того промерзал, стал лёгким весенним ветром. Было не холодно, не жарко, просто свежо и от этого хорошо. Посреди поля у одинокого ясеня, приложившись спиной, дремал после рабочего дня. Моё любимое место отдыха, где я мог поразмыслить и вдоволь помечтать. Внезапно проснулся после того, как не удержался на месте и упал землю, ударившись головой. Просто пустяк, на который не следовало бы обращать никакого внимания. Полулёжа я принялся разглядывать свои руки.
– Чистые. Странно, будто чего-то не хватает, – задался нелепым вопросом, сам не совсем понимая, чего могло не хватать. Быть может моих рабочих перчаток, что остались в амбаре или же чего-то ещё?
Тем не менее, пора было вставать и собираться домой. Встав, я отряхнул всю ту пыль, что могла прилипнуть к спине моей вязаной кофты. Выйдя из под тени, что прежде убаюкивала меня, в стороне я увидал, как солнце стремилось зайти за горизонт, меняя цвет неба из голубого океана в красное-розовое зарево. Этот пейзаж — лучшее, что я мог наблюдать с этого холма.
С трудом я старался не забыть, что вот пройдёт миг и скоро стемнеет. По некрутому склону я спускался к полю. Отчего-то не сразу сумел найти протоптанную мной дорожку, которая каждый раз приводила меня сюда и обратно. Будто бы забыл, когда последний раз здесь был. Нужно собраться с мыслями, убедить в себя, что в этом нет ничего такого странного. Может, не выспался. И этим предположением я постарался успокоить себя. Зайдя в дебри высокой травы, наконец, начал путь в самую даль, к своему дому, чьи очертания мне были видны отсюда. С каждым шагом ноги всё громче шуршали в траве. И всё же одно неприятное, но до боли знакомое чувство не покидало меня. Тревога, так знакомая мне.
В момент, как я опустил глаза в траву и поднял их обратно, заметил, как сильно стало темно вокруг. И среди шуршания, издаваемого мной, закралось что-то. Чтобы убедиться, я сверил каждый шаг и звук от него исходящий. Приготовился и теперь ровно через десять шагов вставал на месте. Следом за мной неожиданно прозвучал одиннадцатый.
– Кто здесь? – нити внутри меня обрывались одна за другой. Обернулся назад с тем же вопросом, но позади не было никого. В глухой тиши стоял и ждал, пока кто-нибудь не отзовётся.
– Бессмысленно, это всё моё воображение, – так часто любили мне говорить, почти постоянно. А в душе я по-прежнему продолжал верить, что страх мой на самом деле реален.
Немного подумал и постарался понять для себя, что в этом нет никакого смысла. Повернулся обратно и продолжал идти уверенной и твёрдым шагом, становившийся всё более широким и быстрым, пока окончательно не перешёл на бег. Я бежал, что были во мне силы, что был во мне страх. Он гнал меня, а сам продолжал следовать по пятам. Это наваждение продлилось ровно до тех пор, пока я не зацепился ступней об сухой корень, поваливший меня вниз.
В момент падения я проснулся, осознав, что в действительно продолжаю сидеть в поезде. Это оказалось моим сном, под конец умудрившимся стать кошмаром, что без жалости давил на самые больные места. И всё же мне было приятно вновь оказаться дома. Я посмотрел на руки, митенки были на месте. Хотел только закрыть своё лицо ладонями, как мой покой нарушило неожиданное событие — прогремели глухие, но достаточно отчётливые выстрелы, «оживившие» меня.
– Полицейский!

И сердце сжалось в моей груди и всё тепло, что ещё томилось в моей пустой душе. Готов я всё отдать ради этого крошечного луча уже не света, а надежды.
– Помоги... те, – захрипел вполголоса сейчас. Понял, что сил не хватало ни на что. Приготовившись умереть, я позволил им меня покинуть, дав тем самым слабину. Без какой-либо осознанности и устремления, но добровольно я первый и скорее всего в последний раз в жизни принял решение. Но в результате так легко передумал и убедился в том, насколько всё-таки слабый. Сквозь всю грусть моих мыслей я нашёл что-то для себя забавное, что заставило даже скривить свои губы в лёгкой ухмылке. Если не можешь побороть собственную слабость, остаётся только смеяться над ней. Раздразнить себя — это было моим решением, доказать хотя бы себе, можешь ли сделать это или нет.
Клетка из трубчатого каркаса передних сидений всё ещё пленила мои затёкшие ноги. Стоило попробовать надавить всем своим весом, чтобы сдвинуть их вперёд на заветные пары сантиметров. С тяжёлым пыхтением опёрся на спинку левым боком. То и дело скрипя, они упорно не поддавались мне. Измождённый, мне приходилось рассчитывать на упорство и, наверное, волю. Чуть снова не отчаявшись, я прерывными толчками заставлял оковы ослабевать. В конце концов, через боль, что приходилась на плечо от каждого удара, снял их с себя, резко согнув раму. Вместе с ними ослабили хватку и цепи, что сплошной безнадёгой окутали сердце. По кровавым следам на лице проскользнула слеза облегчения.
Последовала новая короткая в два выстрела очередь. Верная гибель или единственный шанс на спасение? Не без помощи рук я встал на ноги, которыми пока что с трудом ковылял, серьёзно прихрамывая. Раньше я всегда брал с собой фонарь, а теперь оставлял на сидении, как бесполезную вещь. Он не нужен мне: мой страх всё постепенно затмевался, волнение исчезло, чувства угасали. Это ли не победа? Такая скромная и одинокая, о которой никто не узнает.
Сумеречным зрением я мог увидеть куда больше деталей, чем прежде до этого. Сперва взглянул на часы, чьи стрелки застыли на третьем часу. Весь вагон был буквально вывернут вверх дном. Почти всё, включая места пассажиров, сдвинуты или разбросаны. Будто ты тот перевернулся несколько раз, но в это было трудно поверить, а ещё труднее в то, что здесь я был совершенно один. Небольшая прямая, по которой нужно было идти, превращалась для меня в нечто длинное и нескончаемое. Как ни старался удержать себя в равновесии, всё равно падал на колени. Как ни пытался сдержать приступы сухого кашля, всё равно разрывал им тишину. Я снова встал, остановился перед дверью в торце, что вела меня в неизвестность.
Что-либо разглядеть по ту сторону в дверном окне я не мог, только еле различимое в темноте отражение. В нём увидел себя таким, каким не представлял увидеть прежде, каким никогда не бывал. А именно побитого человека, залитого собственной кровью, с растрёпанными волосами и похоже с ещё более грустными глазами. Приложил грязную ладонь к стеклу, а вместо этого к ней приложилась ладонь намного чище. Я опустил голову, но вместо этого умытое лицо продолжало смотреть прямо.
– Может, хватит жалеть себя? Посмотри на того, кем раньше ты был, – повинуясь голосу, вновь посмотрел на своё отражение. Это был я, но в тоже время и просто другой человек, что когда-то умел радоваться жизни.
– Никогда не поздно стать тем, кем ты хочешь быть, – эти слова глубоко задевали, давая понять, что есть во мне ещё что-то помимо пустоты. Я продолжал смотреть в его лицо, что расплылось в улыбке, не заметив, что эта улыбка была моей. Улыбался я самому себе. Голос, доносящийся с отражения, был полон умиротворения, которое касалось и заполняло меня.
– Отыщи же свет, – напутствовал он мне, – И будь осторожен с Хайдом, – растворился он во тьме.
Последнее наставление осталось для меня загадкой. С кем же мне быть осторожным? Вопрос не долго провисел в воздухе. Впереди себя я разглядел высокую и таинственную фигуру в шляпе, что ещё тогда пробудила во мне тревогу на платформе станции Роджер-Стрит. Лицом к лицу встретившись со мной, он продолжал прятать свою внешность от посторонних глаз. И через пелену мрака, которой словно он объят, пробивался ряд чистых на вид зубов. Сначала широко оскалил челюсти, после чего стал строить мне гримасы, вытворяя самые что ни на есть безумные улыбки.
– Ты издеваешься надо мной? – спросил я у него. Он молчал, казалось, вопрос его озадачил. Но подобрав нужное на свой взгляд выражение губ, кивнул один раз, затем два и далее, не в силах остановиться.
– Вот как значит, – с усмешкой констатировал, – Тогда ответь мне на один вопрос! Да кто же ты, чёрт возьми, Хайд?! – я поступил опрометчиво, позволив своей глупой тревоге смениться на слепую злость. Было очевидно, что ему не понравилось подобное обращение к собственной персоне. Его губы сомкнулись, изображая то ли недоумение то ли печаль, хотя в итоге им овладела ярость. Заметив, что он делает замах, быстром шагом попятился назад. С рёвом животного он разбил дверное окно, а моя шея чудом не оказался у него в руке. Я отходил дальше, пока не уткнулся спиной в неподвижное, как столб, тело. Краем глаз различил складки знакомого плаща. Обернувшись, я потерял дар речи и дыхания — это был Хайд! Рассудок мой кричал от напряжения и страха. Мне следовало бежать, спасаться, а тело не слушалось, застыв в холодном оцепенении. Как ни в чём не бывало, этот тип безмолвно стоял, всунув руки в карманы, и оскалив челюсти.
– А теперь беги! Беги! Беги и цепляйся за свою жалкую жизнь! – с долей ехидности приказывал он мне, сняв с меня паралич. Я развернулся в обратную сторону и рванул от него прочь. На бегу пробив дверь, наконец, оказался в следующем вагоне. Пробегая его быстро, мимолётно разглядел обстановку. Если в прошлом будто прошёлся ураган, то здесь точно орудовал катаной самурай или мясник своим исполинским тесаком. Неравные части разрубленных и искромсанных сидений и поручней небрежно разбросаны по сторонам. Мне было страшно подумать, что было бы с людьми, которые так и пропали без видимого следа. Но я зря волновался, ведь их участь оказалось куда страшнее моей...
Добежав до перехода в следующий третий по счёту вагон, снова расслышал выстрелы. Заметно сбавив обороты, распахнул дверь и прищурил глаза... от света, красного зарева сигнального огня. Я смотрел прямо в спину человека в окровавленном пиджаке. Он тяжело шёл вперёд, раздались выстрелы, колени его согнулись, заставив тем самым упасть на пол, залитой красной лужей, в которой плавали свежо отстреленные гильзы девятого калибра. Его застрелил полицейский, в глазах которого тоже прочитывалось отчаяние.

– Ты! – раздался крик с его стороны, – Ты же был мёртв!
– Мёртв? О чём ты вообще? – с неумение отреагировал на его невероятное заявление.
– Ты не один из них? – быстро перебирал словами, нервно поглядывая по сторонам, словно следил за тем, чтобы никто нас не подслушал, – Я видел, как ты и все остальные погибли. А потом вы встали и захотели забрать меня... – он продолжал нести чепуху. С ним явно произошло что-то неладное, не говоря уже о внешнем виде. От его бронежилета остались одни жалкие клочья, что висели поверх окровавленной синей рубашки.
– Нет, я не погиб, как можешь ты увидеть. Что здесь вообще происходит? – спросил я, проделав пару шагов навстречу ему, что было крайне опасно.
– Это я хотел бы узнать у тебя, дружище! – отреагировал он и навёл на меня дуло своей беретты.
– Эй, эй, ты же не думаешь, что я один из них или виноват во всём этом? – попытался я умерить его пыл.
– Чем докажешь? – продолжал он свою опасную игру, всё более походившую на арест или задержание.
– А как же презумпция невиновности и все дела?
Дверь впереди нас с визгом раскрылась, обратив наши взгляды на неё. Стоило нам посмотреть друг на друга, как лежащее между нами тело пассажира исчезло, оставив после себя лишь багровое пятно. Что ещё за чертовщина творилась здесь? Однако, количество заданных вопросов за всё время пребывания в этом кошмаре неумолимо росло, а уровень напряжения рос прямо пропорционально им.
– Стой на месте, а я проверю, что там случилось, – он наклонил ствол вниз, и пуля вонзилась прямо в левую ногу.
– Ублюдок, зачем стрелять-то?! – кричал от гнева и боли, опустившая меня перед ним на колени. Он молчал последовал вперёд, не обращая никакого внимания на мои возгласы. В первую очередь его волновала дверь перехода между вагонами. Полицейский подошёл к ней, убедился, что так действительно открылась и тут же закрыл её, дёрнув за ручку.
– Хехех, – довольно рассмеялся полицейский, – Отлично! Ты понимаешь, что это значит?
– Нет! – с долей злобы ответил ему, что сейчас безмерно испытывал к нему.
– Идиот, это наш шанс на спасение! Ты не представляешь сколько я уже здесь сидел взаперти и скольких мне пришлось застрелить, – ощущалось бессилие в его безжизненном голосе, что так впечатлял меня сначала, – Теперь мы можем добраться до кабины машиниста, ведь мы в безопасности, по крайней мере, пока что, – он засмеялся вновь.
Его смех мало того, что был мерзким, так ещё на высокой ноте терзал мои барабанные перепонки. Прежде уткнувшись взглядом в пол, я поднял в голову и посмотрел в лицо безумию. В глазах поплыло, всё размылось передо мной, только один силуэт полисмена имел некую чёткость. В свете догорающего флаера его лицо застыло в пугающей гримасе с такими же пугающими глазами, с такой же пугающей дугой непомерной радости. Тени, что отбрасывались на ней, как демоны, пустились в пляс. И лишь на миг в тени, что отпечаталась позади пропащего, я увидел Хайда.
Тут невольно вспомнил тот самый момент, с чего всё началось или чем всё закончилось. Я сел в вагон этого злосчастного поезда, меня клонило в сон, как и других людей, но стоял и не спал один полицейский, почти один. Хайд, занявший место возле, привстал и своей рукой дотронулся до его плеча. Он очернил его, затуманил разум, сделав своим заложником. Почему я забыл столь важную деталь? И почему меня не отпускает это безумие? И в чём провинился я сам? Слишком поздно, чтобы искать причину, и об этом я просто забыл. Нужно расслабиться и прогнать с себя панику и страх. Я закрыл глаза, опустил голову в низком поклоне. Сделал глубокий вдох и глубокий выдох, не слушая ничего, кроме своего дыхания и сердца, что беспорядочно колотилось в моей груди. Один. Два. Три... Продолжая считать до десяти, я почувствовал себя изнурённым и измотанным, но главное это означало, что страх ушёл. Я мог мыслить здраво.
– Эй! Ты в порядке? Не заставляй меня снова стрелять, – встревожился полицейский и проделал шаг ко мне.
– Да, вполне, – открыл глаза и постарался встать в полный рост, чуть не согнувшись снова.
– Ты пойдёшь со мной или тебя оставить здесь? – заволновался он и всё время поглядывал по сторонам. Каким бы он не был безумцем, только с ним у была меня надежда на то, что выберусь отсюда. Нет, мы выберемся.
– Послушай! Ты должен успокоиться, их нет! – взял его обеими руками за плечи, желая, чтобы он пришёл в себя.
– Всё тщетно! Я уже сбился со счёта, сколько их поубивал. Ты сам видел одного, – его голос задрожал в такт своему телу. Мне страшно было представить, что он пережил.
– Но тот, кого ты убил, исчез. Это сложно объяснить, но мне кажется, что всё это иллюзия. Скажи мне, чего боишься ты?
– Я не понимаю, о чём ты, – его голос задрожал, – но у меня некрофобия, – меня одновременно охватило удивление и озарение.
– Это многое объясняет, – в голове выстроилась целая теория относительно того, что происходило с нами.
– Ну и что же? Я не могу понять тебя. О чём ты?
– Да то, что кто-то управляет нашими страхами! Точнее я даже знаю кто, но не знаю, как его остановить. Поэтому мы должны помочь друг другу бороться с нашими страхами, – ради собственного спасения, я должен был довериться ему, а он довериться мне.
Уставший, как и я, полицейский недолго думал над моим предложением, иного выбора у нас не было. Он объяснил, что только в кабине машиниста мы могли связаться с внешним миром и вызвать помощь, в лучшем случае. Но даже и так на словах было куда проще, чем на деле. От конечной цели нас разделяло два вагона, три флаера, половина обоймы и одна неизвестность, что ждала впереди.
Постепенно поток мысль сменялся воспоминаниями, целой волной захлестнувшими меня. То и дело в уме чередовался ряд знакомых образов, добрых и плохих, весёлых и грустных, светлых и тёмных. Я вспомнил дом, людей, живущих в нём, друзей, готовых поддержать в трудную минуту, в такую, как сейчас. Потом пришла пора и я уехал в даль, в город, так нежеланно встретивший меня. Жизнь условно разделилась на «До» и «После», как и сегодня, стоило мне спуститься по лестнице в подземку. Бесцеремонно меня вывели из транса. Полицейский грубо толкнул меня рукой и протянул неизвестно откуда добытый лоскут свежей ткани.
– Держи, перевяжи ногу, – коротко бросил он мне. Я взял лоскут, чтобы как бинтом перевязать ранение, оставленное пулей. Это не не избавит от боли, но хотя бы не даст умереть от потери крови. Мне было больно смотреть и на сами ноги, что пережили они. Пренебрежительно окинув меня взглядом, полицейский развернулся в сторону перехода в следующий вагон. Свет от флаера заметно ослабевал. Он стремительно догорал и, в конце концов, погас, как только мы ушли. В первый и последний раз я оглянулся туда, на этот островок относительного спокойствия, где недавно перевёл дух. Неведомой силой дверь вновь закрылась сама за собой, отрезав путь назад.
Словно факел в своих руках, зажёг одну из двух шашек сигнального огня. Стараясь держаться вместе, мы прошли вглубь, стараясь осветить себе путь. Перед взором вставало совершенно пустое место. Здесь не было за что зацепиться глазу, ни вещей, ни перил. Будто бы вынесли всё. Отсветы, падающие на стены, озаряли многочисленные надписи, написанные красным цветом: «Стой спокойно», «Не беги!», «Оно здесь», «Выхода нет». Кривые и ровные, скачущие и прыгающие наборы слов и букв были везде, даже на потолке. До нас бывали здесь? Нет, важнее, что с ними случилось?
– Не нравится мне это, – прервал долгое молчание напарник и выразил собственную обеспокоенность по этому поводу.
– Мне тоже, – тихим тоном произнёс я. Почувствовал на себе, как волосы встают дыбом. Ноги задрожали и произвольно зашагали снова. Через шаг меня одолел звук, которого здесь никак не могло быть – скрип половиц! Пол, будто деревянный, заскрипел, но он и был деревянным. Уложенные вдоль полусгнившие доски удерживали мой вес. Ржавые гвозди, как шипы, торчали во все стороны, подло поджидая, пока кто-нибудь на них не наступит.
– Как такое может быть? Стены словно окаменели! – недоумевал полицейский, дотронувшись рукой одной из надписей. Присев, я коснулся тоже и почувствовал холод и привычную для гранита шершавость.
– Лучше скорее отсюда уходить, – но кто-то был другого мнения на этот счёт. Надписи, будто написанные совсем свежими чернилами, потекли вниз. А голова нестерпимо раскалывалась при взгляде на них, флаер выпал из руки.
– Ты в порядке? – спросил у меня полисмен, видя моё состояние.
– Да, только давай убираться отсюда, – покачивался из стороны в сторону мой взор. Силы мои были отнюдь не безразмерны, как и у него. Только не это нас объединяло, а нечто большее, чем наши фобии, и тем более, чем боязнь смерти. Всё же я не мог его задерживать надолго, поэтому мы должны были идти дальше, несмотря ни на что.
Проглотив свои языки, мы замолчали в непонимании происходящего вокруг и мысленно ушли в собственные миры. Не нужны были слова, пока под тяжестью наших шагов беспрестанно трещали доски – значит, мы живы. Размерный, не быстрый и осторожный топот воспринимался мной как биение сердца, пуль которого ускорялся, стоило нам заволноваться. Зная с уверенностью, что моё сердце ещё бьётся, я слушал, нащупывал пульс за свой спиной. Не сильно он отличался от моего, но бился явно учащённо и неестественно. Невольно во мне возникло желание подбодрить своего напарника.
– Стой! Я что-то слышу, – зашептал он. Мы остановились, чтобы прислушаться внимательней.
– Что же там? – спросил я, заострив слух.
– Ты и вправду не слышишь? Эти посторонние шаги? – недоумённо глянул он на меня. Отчаянно я пытался услышать что-то постороннее, враждебное и инородное, но в ушах фонило беззвучие.
– Это точно были шаги? Я не слышу ничего, – честно признался я ему.
– Не знаю, кажется, кто-то идёт за нами. Вроде бы, – неуверенно продолжил он.
Мы ждали, но так ничего не услышали. Что это могло быть? Слуховые галлюцинации на почве паранойи уже должны иметь место или может это чья-то злая шутка? Ответ не заставил долго себя ждать. Как холодный ветер, из глубин донёсся вой, что пробирал от кожи до костей. Протяжно и зловеще, он точно не принадлежал человеку, – Оно здесь, – мысленно прозвучала одна из прочитанных мною надписей. Пройдя всего полметра, ощутил, как пол стал проваливаться подо мной. С характерным хрустом доски разломились на несколько частей, падая вниз. Флаер, предательски выскользнувший из рук, улетел прямиком в открывшуюся дыру и бесследно растворился в ней. Не схватив меня за капюшон полицейский, я бы провалился следом. Потерять свет, очищающий огонь – значит позволить мраку вернуться в свои законные владения, где мы всего лишь нежеланные гости.
С одной стороны бездонная пропасть и вой, с другой кто-то действительно подбирался к нам. Наконец, я услышал и шаги и его натужное дыхание, от которого воздух тяжелел. В ожидании худшего замерли на месте. Спина к спине: нервно звякнул металлический затвор беретты, я же держал наготове вторую шашку. И мои и его ладони сильно дрожали. Вспотевшие и взмокшие, именно они олицетворяли всё то человеческое, что в нас оставалось, в буквальном смысле удерживали две хрупкие жизни, не позволяя лапам смерти к себе их прибрать.
– Ты как? – спросил он, с трудом сдерживая смех.
– Хреново, но я готов встретить их, – ответил я, тоже найдя в этом что-то весёлое.
– Смеёшься? Значит, умирать теперь уже не так страшно, – и в этом он был прав. Наши страхи и отчаяние на время улетучились куда-то, сняв перед этим последние оковы с моей души. Вот так взять и умереть свободным перестало быть роскошью. Хотя мне по-прежнему не хотелось умирать, но ещё больше не хотелось, чтобы умер он.
– Не спеши помирать. У меня есть план, – сказал я ему.
– План? Какой? - удивлённо и воодушевлённо спросил у меня.
– Скоро сам всё узнаешь. Главное не стреляй, пока я не подам сигнал, – на этом детали заканчивались. Нужно выждать единственный верный момент и действовать быстро и незамедлительно. Если наши жизни зависят друг от друга, то его спасение зависит от меня.
Вой утихал, но невидимый зверь давал о себе знать, подходя всё ближе, как мои пальцы к заветному кольцу. И вот я разглядел ту черту, после которой начался обратный отсчёт. Долгожданный момент, когда тишина победит и не останется ничего.
– Пора! – время остановилось, я потянул за кольцо и очередной раз зажёг сигнальный огонь. Успел прежде, чем зазвучала непрерывная канонада в пять долгих и оглушающих выстрела. Бросив флаер в пространство между нами и зверем, разделил нас.
– Это на некоторое время удержит его! Бежим!
– Это и есть твой план?! Некуда бежать! – всё больше накатывала паника.
– Прыгаем через дыру, это наш шанс! Это может звучать глупо, но доверься мне, нельзя терять время, – сейчас я не мог дать сомнениям взять над всем вверх.
Схватил полисмена за руку и потянул за собой. Без разбега мы прыгнули, не видя хотя бы противоположного края. Настоящий затяжной прыжок веры, полный безрассудства, который нас проверял. И мы прошли проверку, приземлившись на твёрдую поверхность и оставив пропасть позади. Не останавливаясь, мы побежали надежде найти выход впереди. Разозлённое таким стечением обстоятельств оно собиралось броситься за беглецами вдогонку. Со знакомым мне рёвом зверь стремительно догонял.

Как одержимый, я бежал, сумев переступить порог своих человеческих возможностей.
Мышцы свело от напряжения, но это не останавливало меня перед конечной целью. В такие моменты, ты понимаешь, что бы ни делал человек, у него всегда есть как цель, так и мотивация. Как заряженная батарейка, даёт толчок и приводит механизм в движение. Моя батарейка — это страх, что даёт человеку крылья.
Кажется, вагон преображался, постепенно превращаясь обратно в то, чем и должен быть, транспортом для перевозки людей. Погоня не прекращалась. Я чувствовал, как оно дышало мне затылок. На меня накатило чувство дежавю, как будто это всё было во сне, что смутно запомнился мне. Помнил, как всё началось с весеннего ветра, что дул мне навстречу, но не помнил, чем в итоге закончилось. Пока я задумался над этим, обо что-то внезапно зацепился ступней и резко свалился на пол, полностью до кожи разодрав митенки. Вспомнил, как я проснулся тогда после падения, только на этот раз уже не проснусь. Бежавший постоянно первым полицейский остановился.
– Беги, не останавливайся! Не трать на меня время! – кричал изо всех сил ему я, лежа в паре метров от него. Пусть я погибну, но выживет он – так хотелось мне. Голова закружилась в своём последнем и смертельном танце, вверх дном перевернув мой мир. Тяжёлые веки медленно сомкнулись, перед этим дав мне увидеть, как отдалялся человек, которому я выиграл время.
– Простите меня, – неслышно сказал про себя.
Очнувшись от страшного сна, я вновь сидел у своего любимого ясеня посреди чистого поля и вдыхал аромат природы. Ослеплённый светом с трудом открываю глаза и обращаю взгляд на лица родных мне людей. Их приятные улыбки слепили сильнее, чем какое-либо солнце в зените. Сверху вниз они смотрят на меня, уставшего и ослабшего. Один из них тянет ко мне длань, – Спасибо... вам, – виновато произношу свои я слова. И вот чего-то я жду, наверное, своего прощения. В ответ ни слов, ни обвинений. Почему они молчат? С каждой секундой моего промедления рука уходила обратно. В ответ протягиваю свою ладонь и, коснувшись, вижу, как сжал руку полицейского. Он не бросил меня.
– Почему? – спрашивал я.
– Идиот, ты же не думал, что я оставлю тебя здесь, – зажёг он последний сигнальный огонь и поднял меня, бросив через плечо мою руку. Стиснув зубы, я пытался не подавать вида, скрыть свои эмоции, но не удержался и захлюпал несколько раз.
– Почему ты делаешь это? Мы даже не знаем друг друга, – захотелось узнать ответ на такой неоднозначный вопрос.
– Однажды я уже совершил подобную ошибку. Мне не хотелось бы во второй раз её повторять. В конце концов, потому я и стал полицейским...
– Ошибка? Вот как, – задумался я и понял, что не такие уж мы с ним разные. Оба испытывали вину за совершённые когда-то ошибки. Отличие лишь в том, что он не хотел их повторять, я же хотел их исправить.
Позабыв обо всём, мы не заметили, как рассеялось очередное наваждение, никто не гонялся за нами. Судьба была к нам благосклонна, позволив добраться до заветной двери, и неважно, что поджидало нас дальше. Дёрнули за ручку и прошли в главный вагон. На первый взгляд, со всех сторон показался нормальным и не вызывал подозрений. Внутри него мы могли отдохнуть, как обычные пассажиры, севшие на свои места. И как положено в таких случаях, поезд тронулся, отправился в путь. Что-то подсказывало мне, что это ещё не конец. Нужно добраться до кабины машиниста и вызвать подмогу. Понимая, как это необходимо, нашёл в себе силы пойти.
– Ты пойдёшь со мной или тебя оставить здесь? – обратился к напарнику с тем же вопросом, что и он ко мне в прошлый раз.
Он промолчал в ответ, вызвав во мне беспокойство. Накренившись в правую сторону, тело полицейского свалилось на бок, выронив пистолет. Поняв, что к чему, я похолодел и опустел внутри. Колёса громко стучали об рельсы. Под их шум молча стал выражать свою скорбь, в результате заполнившая образованную во мне пустоту.
– Хайд, ты заплатишь за это! – сжав кулаки, поклялся я себе. Вдруг в глазах начало темнеть. Едва видимые нити обвились вокруг шеи, связали запястья, локти, колени и ступни, сковав меня на ровном месте.

Охваченный и удерживаемый тьмой, я повис над бездной. Это ли тот конец, к которому стремился всё это время? Не в силах выдавить ни слова, ни звука, ни даже кашля, подобно животному хотел лишь пить, дышать, в конце концов. Не могу понять, видят ли хоть что-то мои глаза, не ослеп ли я? Слышат мои уши, не оглох ли я? Пять чувств, дарованные нам с рождения, терялись одно за другим. Без них ты теряешь и сам факт своего существования, когда не можешь понять есть ли ты в мире реальном или тебя нет. Ни жив, ни мёртв, совсем как кот Шрёдингера.
– Очень хорошее сравнение, не правда ли? – раздался из темноты голос, что явно улавливал мои мысли.
– Х... йд, – вырвался из глотки многострадальный хрип.
– Не стоит утруждать себя, – где-то рядом щёлкнули пальцы, – Теперь ты в моей власти, – и нити ослабели хватку у моей шеи.
– Думаешь, я буду тебя за это благодарить? Покажись же, ты, чудовище! – имел наглость я накричать на своего истязателя.
– Ха-ха-ха... – смеялся он дьявольским смехом, от которого становилось не по себе, – Ну что? Убежал? Сумел зацепиться за свою жалкую жизнь, что не стоит ни жалкого гроша, – тут же, как на чёрном полотне, белые линии вырисовывались в единый силуэт потрёпанной шляпы и довольной ухмылки. Оскаливший ряды ровных зубов, лик монстра предстал передо мной. Своим яростным взглядом я не побоялся посмотреть на него, выражая презрение и ненависть к нему.
– Можешь не думать, что я буду молить тебя о пощаде, – опять-таки вызвал смех у него.
– Страх потерял? Так ты ещё не знаешь, что такое настоящий ужас, от которого потеряешь ты рассудок. И можешь не молить ты своего Бога, иначе он бы давно помог тебе, – он давил, давил на то, что я сломаюсь. Но мне хватало сил, чтобы время от времени взглянуть ему в лицо, а тот растеряно смотрел в ответ, не ожидая от стоячего трупа такой наглости.
– После всего то, что со мной произошло, мне нечего бояться. Свой страх, боязнь темноты, я победил. Ты сколько угодно можешь пытаться меня сломить, но нельзя сломать то, что уже сломано давно. Как и убить то, что уже мертво, – мне стало абсолютно плевать, что удерживало меня. Я поклялся отомстить за смерть товарища, пусть и плохо знал его.
Пытаясь пошевелить левой рукой, испытывал режущую боль от туго стянутых нитей. С помощью этих струн Хайд играл на мне, словно на каком-то музыкальном инструменте. Они прочны, но даже имели лимит своей прочности. Растягивая их, порвал струну, затем ещё одну, пока они все не лопнули, расстроив тем сам инструмент. Крепко ухватился за воротник ненавистного плаща. Но странно было: он не сопротивлялся мне, а его губы застали в выражении некой неопределённости, будто долго ждал этого момента. Что бы могло значить это? В любом случае я своего шанса не упущу. Высвободил правую руку и приготовился пронзить сердце Хайда, но в самый последний момент что-то остановило меня. На мгновение я разглядел в нём не своего врага, а кого-то родного, удерживая частичку себя.
– Все мы совершаем ошибки, о которых жалеем и которые не можем исправить. Снаружи мы можем казаться демонами, прожигающих жизнь, но внутри просто жаждем прощения. И внутри тебя я нашёл вину. Что бы ни сделал ты, знай, я прощаю тебя.
– Прощать не легче, чем просить прощения. Я так долго этого ждал, и ты сумел это сделать. Я благодарю тебя, а теперь прости и прощай, – усмехнувшись, он исчез, оставив за собой шляпу и плащ, упавшие на пол.
Некоторое время спустя разгорелся столб яркого белого света, чистого и так приятного мне, что разрушил иллюзию. Поезд стоял, это был свет, пробивающийся через щель двух дверей. Они отворились и позволили мне сойти на станции Лайт-Авеню, моей конечной остановке. Заметил, как затикали стрелки часов, показывая уже без пяти минут шесть. Стараясь встать на измученные ночью ноги, с платформы побрёл прямиком к подъёму наверх.
Перебирая ступеньку за ступенькой, я думал над тем, кем же мог быть Хайд. Может быть ангел, а может быть дьявол. Или проклятый дух, которому, как и мне, требовалось прощение. Ещё вчера я гнался за временем. Оно оставляло меня позади. И теперь понимал, что настоящий страх был не в том, чтобы не выйти из тьмы, а в том, что мне не хватит и века, чтобы простить себя.
Но я сумел простить и теперь поднимался под света лучи. Не дойдя до конца, остановился, заметив, как легко мимо щёк пролетел зелёный листок. Озарённый утренним солнцем, я возвращался домой.